Крестины

И еще эта боль о тех очень и очень многих, тоже, глав­ным образом, молодых людях, приходящих в церковь в основ­ном по субботам и воскресеньям со своими младенцами, что­бы их «покрестить». Эти смущаются все же меньше: во-первых, есть ясное конкретное дело, а во-вторых, все внима­ние, естественно, поглощено младенцем, понятным страхом не простудить его во время этого совершенно загадочного действия. Самое любопытное здесь заключается в том, что практически никто из молодых родителей в церковь не хо­дит и, как говорится, «в Бога не верует». Одна моя знакомая как-то даже провела такой (не совсем, впрочем, вежливый) эксперимент — подходила к родителям, ожидавшим в цер­ковном дворике начала крестин, и спрашивала: «Зачем вы крестите детей? Вы верующие?» Статистику она, конечно, не набрала, но ответы 10—15 родителей были: «Нет, нет, что вы! Мы, конечно, ни в какого Бога не верим. Ну, знаете, как-то принято, и бабушка говорит, что надо. Ну и вообще, го­ворят, поздоровее будет...» и т. д.

Между прочим, надо заметить, что в «Настольной книге для священнослужителей», изданной в начале нашего века,. имеется специальное указание о том, что в некоторых местах с мусульманским населением родители крестят детей из суе­верных побуждений, в основном для здоровья. Так вот, свя­щеннику воспрещалось крестить таких детей, если только ро­дители не приносили справку-обязательство, заверенную по­лицмейстером, что они действительно собираются воспиты­вать детей в христианской вере.

Как-то раз я и сам решился расспросить одну женщину, которая, подобно многим другим, хотела «договориться» крестить ребенка без регистрации.

Для неискушенного читателя поясню. В начале 60-х годов (нашего, конечно, века) Советом по делам религии было из­дано специальное распоряжение об обязательной записи пас­портных данных родителей, которые приносят своих детей для крещения. Это положение было отменено в 1988 г. Но автор оставляет этот раздел как совсем недавнее прошлое, помогающее лучше оценить и понять настоящее. До этого любого младенца могла просто принести или привести его ба­бушка и, заплатив положенную небольшую сумму, окрестить внучонка, часто даже тайком от более «современно мысля­щих» родителей. Это стихийное течение дела было прекраще­но, и стало необходимым не только присутствие отца или ма­тери ребенка, но и предъявление ими паспортов. В некото­рых местностях требовали также паспорта у крестных. Ба­бушкам осталось только «давить» на родителей, уговаривая их всеми правдами и неправдами, что покрестить ребеночка необходимо. Молодые женщины-матери на такие уговоры, ес­тественно, поддаются быстрее отцов. Из-за этого нередко со­здавались ситуации, когда приходит мать с ребеночком и крестными и тщетно пытается обмануть продавщицу свечей, оформляющую крестины. Чаще всего избирался вариант «отец в командировке» и предъявлялся его паспорт. Но эта невинная ложь не проходит — продавщица резонно возража­ет: «В командировку никто без паспорта не ездит». Стремле­ние избежать регистрации паспортов при крестинах ребенка было вполне обосновано, поскольку были нередки случаи, когда регистрационные записи запрашивались райисполко­мом, якобы с целью проверки финансовой дисциплины, на деле же для выявления и соответствующей проработки роди­телей, общественно-политическая незрелость которых зашла так далеко. Конечно, эти проработки не носили поголовного характера, но достаточно было нескольких случаев на район, чтобы молва о них достигла слуха всех молодых родителей.

Но речь не об этом, а о том. как я пытался выяснить у этой бедной женщины, для чего она хочет крестить своего внука. «Чтобы был православный», — прозвучал твердый, да­же вызывающий ответ. «Ну, а что, — продолжал допыты­ваться я, — вы будете воспитывать его в православной вере. учить молитвам, читать ему Евангелие?» — «Да нет, что вы! Мы и сами-то этого не знаем. Да и потом, когда в школу пойдет, там ведь будет все другое. Так что — нет, нет! Вот покрестим, и хорошо!» — «Ну, а в чем же будет его право­славие, — не унимался я, — только в том, что он будет кре­щеный? Ведь без -религиозного воспитания он не вырастет верующим!»

Разговор наш, естественно, зашел в тупик. Женщина про­должала настаивать, что надо покрестить, чтобы стал право­славным, а я тщетно пытался ее убедить, что одного креще­ния еще недостаточно.

Между прочим, родители, желавшие крестить своих детей на вопрос «зачем?» давали самые неожиданные ответы: «чтобы был крещеный», «у меня есть крестные, вот и у сына бу­дут», «а то бабушка сидеть с ребенком отказывается, — не буду, говорит, с вашим нехристем нянчиться», «чтобы по но­чам не плакал», «чтобы не писался» (!).

Практически все утверждали, что воспитывать детей в ве­ре не собираются. При этом, если разговор сложится довери­тельно, большинство, не называя это верой в Бога, все же признают, что «что-то есть». При этой обычно утверждают, что ребенок и без религиозного воспитания, когда вырастет, сам разберется», во что ему верить. Очевидно, вера ребен­ка, когда он вырастет, также не поднимется выше роди­тельского «что-то есть».

Само таинство крещения, в том виде, в каком оно и сей­час совершается в наших храмах, практически ничего к этой безотчетной вере не добавляет. Да это, пожалуй, и невоз­можно сделать, когда вокруг священника выстраиваются от 20 до 60 крестных с орущими младенцами на руках. Некото­рые батюшки поначалу еще пытаются сказать краткое на­ставительное слово об ответственности крестных за возраста­ние ребенка в вере, но довольно скоро убеждаются в бес­плодности этой затеи. Сами крестные, как правило, пребыва­ют в полном неведении о том, что такое христианство, и са­мое большее, на что они способны, — это, как говорится, с грехом пополам лоб перекрестить. Кроме того, все внимание поглощено тем, чтобы ребеночек поменьше кричал и вообще «поскорей бы!».

Среди общего шума тонут слова батюшки об отречении от сатаны, о вере в Троицу единосущную и нераздельную. Кто-то механически повторяет, кто-то нет. Символ Веры — то глав­ное, во что верует, точнее, должен верить каждый христиа­нин, и который по идее должен торжественно прочитывать­ся самими крестными, но о котором они, на самом деле, ед­ва ли слышали, — скороговоркой читается псаломщиком или какой-либо женщиной из прислуживающих в храме. Центральным моментом остается всегда погружение младен­цев в воду купели, после которого они начинают дружно кри­чать, еще больше усиливая общее возбуждение. О том, что вслед за этим совершается еще и другое, не менее важное та­инство Миропомазания —низведение Даров Святого Духа на новокрещеного христианина, — вообще мало кто подозрева­ет. Как довольно точно сказал один священник, «нет в на­шей Церкви ничего более соблазнительного, чем наши право­славные крестины».

Самое печальное здесь еще и то. что нередко приходят креститься и взрослые люди: ребята перед армией, мужчины и женщины разных возрастов,- чаще лет тридцати-со­рока. «На глазок» можно сказать, что их число составляет что-нибудь около 10 процентов от всех крещаемых. Это сов­сем немало. Это было в начале 80-х годов. Сейчас ситуация изменилась, по большей части число крещаемых взрослых такое же или даже больше, чем младенцев. И, конечно, за этим всегда стоит что-то более глубокое по сравнению с ре­шением крестить младенцев. И вот здесь крайне огорчитель­ное несоответствие между настроением взрослого человека, решившегося на столь серьезный шаг, и тем, как протека­ют крестины во многих наших храмах — вместе с младенца­ми, очень часто даже без какой-либо, хотя бы краткой, пред­варительной беседы со священником. Несоответствие еще и в том, что значительная часть самого чинопоследования кре­щения ориентирована именно на крещение взрослого чело­века, сознательно отрекающегося от служения злу и избира­ющего служение Христу. Между тем, практика проведения крестин ориентирована на крещение бессознательных мла­денцев. Ясно, что крещение взрослых следовало бы прово­дить отдельно, предваряя его беседой, наставлением. Но это как-то не принято и целиком зависит от энтузиазма священ­ника. В итоге праздник вступления в завет, со Христом, всту­пления в новую жизнь стирается, тускнеет. Один мой знако­мый, крестившийся в 40 лет в такой вот обстановке, вскоре после этого с горечью признавался мне: «Даже не знаю, кре­щен я теперь или еще нет».

В качестве примера истинно пастырского подхода к кре­щению взрослого приведу воспоминания Светланы Аллилуе­вой из ее книги «Только один год» о замечательном москов­ском священнике отце Николае Голубцове, ныне уже покой­ном.

«Я никогда не забуду наш первый разговор в пустой церкви после службы. Я волновалась, потому что никогда в жизни не разговаривала ни с одним священником. От своих друзей я знала, что отец Николай прост, говорить с ним лег­ко и что он всегда беседует, прежде чем крестить. Подошел быстрой походкой пожилой человек с таким лицом, как у Павлова, Сеченова, Пирогова — больших русских ученых. Лицо одновременно простое и интеллигентное, полное внут­ренней силы. Он быстро пожал мне руку, как будто мы ста­рые знакомые, сел на скамью у стены, положил ногу на но­гу и пригласил меня сесть рядом. Я растерялась, потому что его поведение было обыкновенным. Он расспрашивал меня о детях, о работе, и я вдруг начала говорить ему все, еще не понимая, что это — исповедь. Наконец, я призналась ему, что - не знаю, как нужно разговаривать со священником, и про­шу простить меня за это. Он улыбнулся и сказал: «Как с обыкновенным человеком». Это было сказано серьезно и про­никновенно.

В день крещения он волновался. Присев на скамейку и усадив меня рядом, сказал: «Когда взрослый человек прини­мает крещение, жизнь его может очень сильно измениться, иногда в худшую сторону, как в личном плане, так и во всех отношениях. Подумайте еще, чтобы не пожалеть после». Я ответила, что думала уже много и ничего не боюсь. Он взглянул на меня, усмехнувшись: «Ну, знаете, не боятся только избранные!»

Он крестил меня, дал молитвенник, научил простейшим молитвам, научил, как вести себя в церкви, что делать. Он приобщил меня к миллионам верующих на земле. Он сам, как личность, незабываем. После службы длинная очередь прихожан выстраивалась к нему, чтобы поговорить с ним. Он говорил с каждым, выслушивал любые жалобы. Однажды я простояла' в такой очереди полтора часа, так как передо мной была молодая пара, у них что-то не ладилось в семей­ной жизни. У него было больное сердце, два приступа, после.которых он продолжал служить, часами простаивая еще по­том с прихожанами. После третьего приступа он умер».

Образ священника, о котором рассказывалось в этом вос­поминании, фотографически точен. Я могу это подтвердить, потому что сам сидел на той же скамейке в храме после службы и так же сначала смущался, а потом почувствовал себя так легко и просто с этим человеком, от которого исхо­дили замечательная простота, любовь и внимание. Казалось, что никуда не надо торопиться, что в этот момент он занят только тобой и только тем, что с тобой происходит. Да так оно и было. И само крещение, такое простое и одновременно такое запомнившееся по своей какой-то внутренней сути, по ощущению мира и приобщения к чему-то самому важному в жизни.

На этом фоне собственных воспоминаний и воспоминаний других о вступлении в жизнь Церкви с поддержкой и руко­водством настоящего христианского пастыря как ужасно бы­вает слышать о тех, к несчастью нередких случаях, когда со взрослыми людьми при крещении поступают как с груд­ными младенцами не только, так сказать, по содержанию, но и по форме. Я имею в виду тех либо слишком уж не по ра­зуму ревностных, либо, по-видимому, просто не вполне пси­хически здоровых священников, заставляющих взрослых но­вокрещеных раздеваться донага. Одна женщина мне рассказывала, что именно так, лет 20 назад, ее крестил священ­ник Знаменской церкви, что у Рижского вокзала в Москве. Ей было тогда 18 лет. Собственно, и креститься-то она по­шла, поддавшись уговорам своей старшей сестры, что это «надо», причем, главным образом, для нее, то есть сестры, спокойствия. Раз уж так надо, то надо, несмотря ни на что, решила эта девушка. И, с трудом преодолевая естественный стыд и ужас, разделась перед незнакомым бородатым муж­чиной. И так стояла, дрожа от холода и отвращения, в хра­ме на протяжении 40 или 50 минут, пока были вычитаны все молитвы и совершены все необходимые действия,

Результат вполне естественный — лет 7 она не могла пе­реступить порог храма и только сейчас, будучи взрослой и имея двоих детей, она в состоянии понять, что происшедшее с ней ничего общего с христианством, каким его, проповедует Евангелие, не имело.

Если уж говорить о христианском предании, на которое так любят ссылаться ортодоксы, то следует сказать, что во II—III вв., например, когда крещение принимали преимуще­ственно во взрослом состоянии, на крещаемых надевали длинные белые рубашки,, и именно в этих крещальных ру­башках они спускались с горящими светильниками в руках по ступеням в специальные небольшие бассейны — баптисте­рии (от греческого слова «баптизин» — «погружать», «омы­вать»). Это слово на русский язык крайне неудачно переве­дено словом «крестить». Именно поэтому, между прочим, Иоанн Креститель по-французски звучит как Жан Батист, по-английски — Джон Баптист; отсюда же название «бап­тисты», то есть христиане, которые принимают крещение только во взрослом состоянии и именно через полное погру­жение (кстати, в длинных белых рубашках). Здесь необхо­димо сказать об одном повальном заблуждении в нашей церкви — о крестильных рубашках. По смыслу таинства и по самому названию их следует надевать именно Д О кре­щения и в них крестить. Иначе какие же они крестильные. если их надевать ПОСЛЕ крещения? Слова священника, произносимые сразу же после погружения в купель: «Об­лачается раб Божий (имярек) в ризу правды», имеют ду­ховный смысл и относятся к надеваемому священником на новокрещаемого нательному кресту, а не к рубашке.

Несмотря на все эти, мягко говоря, отрицательные сто­роны; совершения в наших православных храмах таинства крещения, люди приходят креститься сами и приносят сюда своих детей. Однако это не вселяет особого оптимизма. Про­блема заключается в том, что из-за отсутствия необходимого наставления — катехизации (от греческого «катехизо» — «обучаю») — эти крещения в большинстве случаев не есть результат обращения людей именно ко Христу, а представ­ляют собой лишь оформление естественного религиозного чувства в рамках того религиозного культа, который более других сохранился в нашей стране. Из-за этого в таинстве крещения часто отсутствует собственно христианская специфика, как-то: вера в Воскресение Христа, в богодухновенность Священного Писания, решение в жизни своей следо­вать за Христом, подражать Ему, призывание во всяком деле помощи Святого Духа и др. Повторяю, за этим стоит лишь, естественное религиозное чувство — смутное ощущение ка­кого-то иного невидимого бытия, от которого мы, возможно, ^; каким-то образом зависим и к которому обращаются либо на всякий случай (хуже не будет), либо когда все естественные средства явно исчерпаны (крайняя опасность - смерть близкого). И священник, совершающий таинство Крещения, обычно выступает здесь не как наставник веры, учитель, от­крывающий перед новообращенным совершенно новые ду­ховные перспективы жизни со Христом, а лишь как жрец не­коего таинственного культа, совершающий ритуальные дей­ствия, благодаря которым человек устанавливает какие-то ему самому не вполне ясные отношения с потусторонним миром. Во всяком случае, достигается некая гарантия бла­госклонности со стороны этого иного бытия к принявшему крещение. Дальнейшая жизнь будет, разумеется, идти по нормам этого мира, особенно для младенцев, но самое глав­ное, с точки зрения родителей, все-таки сделано.

И тем не менее, даже в этой несформулированной и неясной вере есть что-то глубоко трогательное и серьезное. Здесь видится смутная надежда на то, что в жизни есть что-то еще кроме работы, очередей, трудного быта, тяжелых отношений со свекровью и прочих жизненных неурядиц. Есть что-то та­кое, ради чего стоит идти в странное здание, называемое церковью. В этом есть утверждение едва угадываемой таинст­венной реальности духовного мира, каких-то иных, отличных г от повседневных законов бытия. И как печально, что это

чувство иного бытия, столь упорно сохраняющееся в нашем ' народе, получает столь слабый отклик со стороны нашей; Церкви. Здесь действительно происходит лишь то, что на суконно-казённом языке законодательства о культах еще до недавнего времени называлось «удовлетворением религиозных потребностей граждан». Церковь не раскрывает им своих объятий как посланница Христа на земле, радующаяся каж­дой приходящей душе, наставляющая ее на путь веры во Христа, принимающая ее в свою особую общность — семью,

живущую по совершенно иным, отличным от мира законам, а лишь равнодушно удовлетворяет смутно сознаваемые «ре­лигиозные потребности», которые таинственным образом пробиваются в сердцах наших соотечественников.

Сказанное выше относилось к ситуации в нашей Церкви в начале 80-х годов. К сожалению, в большинстве приходов ситуация не изменилась: так же, как и десять лет назад, от желающего принять таинство крещения не требуется ни зна­ния Символа Веры, ни хотя бы основ православного вероуче­ния, а только желание и 15 рублей денег (плата за соверше­ние таинства).

Справедливости ради следует сказать, что в некоторых храмах, во всяком случае в Москве, все-таки установился порядок, согласно которому каждый желающий принять кре­щение должен вначале хотя бы побеседовать со священни­ком, то есть получить то или иное наставление. В весьма не­многих храмах есть попытки организовать катехизаторские классы для желающих принять крещение. Правда, там, где среди духовенства нет единодушия в этом вопросе, эти заня­тия носят довольно-таки случайный характер, наталкиваясь на упорное сопротивление, как не приносящие ничего, кро­ме хлопот. Есть также один (пока) приход, где крещению предшествует довольно длительная (около года) хорошо про­думанная система подготовки. Не все, правда, ее одолева­ют — имеется некоторый отсев, но зато остающиеся не толь­ко принимают крещение, но и становятся реальными члена­ми общины этого храма. Собственно, так происходит возрож­дение такого понятия, как христианская община. Человек, принимающий крещение, становится с этого момента не про­сто членом Русской Православной Церкви, но членом дан­ной, конкретной общины. Впрочем, препятствий для перехо­да в другую общину формально нет, однако здесь важно, что человек вступает в некую христианскую семью, что он, приняв крещение, не остается предоставленным самому себе, а становится членом христианской общины.

Надо отдать должное новому патриарху Алексию II, кото­рый уже в июне 1990 г., то есть буквально через две неде­ли после избрания, встретился с московским духовенством. Глава нашей Церкви призвал к необходимости, по крайней мере там, где это возможно, проводить катехизацию перед крещением. Но, к сожалению, большинство нашего, даже московского, духовенства без особой готовности отнеслось к призыву первоиерарха, восприняв его лишь как энтузиазм митрополита, недавно ставшего патриархом. Так же как и призыв к обязательной проповеди, хотя бы в воскресные дни, призыв к катехизации завяз в нежелании большинства на­шего духовенства сменить проторенную колею привычного требоисполнительства, по которой так хорошо «ехалось» мно­гие годы, на активную творческую позицию служителей Христовых, призванных не только крестить, но и научить всему, что Он заповедал.

Кроме того, нельзя не сказать о курсах катехизаторов, начавших работу по инициативе патриарха в Москве. Заме­чателен энтузиазм, с каким откликнулись на это наши моло­дые христиане — более 300 молодых людей (мужчин и женщин) регулярно посещают занятия, которые проводятся несколько раз в неделю.

К сожалению, все это пока «не делает погоды», и в большинстве храмов крестины проводятся так же, как и десять лет назад. Вероятно, здесь нельзя ограничиться просто при­зывами к нерадивому духовенству — надо принимать какие-то более решительные меры. Но отрадно, по крайней мере, то, что начало катехизаторской работе уже полагается. Есть надежда, что в скором времени принятие таинства крещения всегда будет сопровождаться предварительным наставлением в вере и станет не просто неким действием на всякий случай, а действительно началом для каждого новокрещаемого новой жизни во Христе Иисусе.