http://ficbook.net/readfic/1622678 17 страница

Размышления служанки прервал скрип отворившихся дубовых дверей и мужские голоса.

- Только его? Девчонка им не нужна?

- Пока что нет. Пусть сидит.

Скрип заржавевших дверей камеры, в которой держали пленника, шаги, стук захлопывающейся двери и снова тишина. Эта ненавистная ей теперь тишина, в которой ей оставалось разве что ждать. Вновь закусив губу, Грейнджер посмотрела перед собой в темноту. Губа больше не болела, а это значило, что её излечили. А излечить пленного в мэноре могли с одной целью: чтобы после заново пытать. Самыми жестокими способами истязать свою жертву, кромсать, прожигать её плоть. И в скором времени, а возможно, что и в ближайшие часы, это ждало и её саму. Вновь вспомнились те ощущения, особенно боль от горевшего изнутри тела, тысячи иголок, проткнувших его и, в заключение, удары молнии. Всё это были такие разные, но одинаково жутко болезненные ощущения, которые заставлял её испытывать Круциатус. Словно бы снова она ощутила ту боль. Когда горит плоть, ломаются кости, когда клинком истязают и режут её тело. От одних только воспоминаний сердце начало стучать быстрее, и ослабленное и измученное тело, которое она вновь не ощущала, дало о себе знать. Опять повиснув на верёвке, Гермиона погрузилась в темноту, в который раз за эти сутки потеряв сознание.

***

Она слышала, как отворилась дверца камеры Артура, как кто-то ходил по подземелью, как заново закрылись дубовые двери. А потом открылись, спустя какое-то время. И снова скрип дверцы камеры, но теперь уже такой близкий, словно бы он был совсем рядом. Или он и был совсем рядом. Шаги, всего в паре метров от неё, и вот служанка уже падает на пол. Опять те болезненные, неприятные ощущения. Она не ощущает ни рук, ни ног, но тело постепенно восстанавливается, отчего в нём чувствуется такая болезненная ломота. Лишь спустя какое-то время она едва ощутимо начинала чувствовать свои руки, пальцы, попыталась пошевелить ими. Но ей, как и в прошлый раз, не дали окончательно прийти себя. Гермиону резко подняли на ноги, после чего оттолкнули к стене. И снова шаги. Её гость приблизился к ней. И вот он уже совсем рядом. Она ощущает его тёплое дыхание на своей щеке, ведь он стоит так близко, разве что не касается её. Даже во тьме, не видя его лица, по запаху мужского парфюма она поняла, кто этот человек. Прямо перед ней стоял Драко Малфой. Но он не спешил что-либо делать. Просто стоял перед ней, хотя и не видел её лица.

- Чего ты хочешь? – шёпот девушки в этой темноте и тишине показался громким. И не ей одной.

- Тебя. Расклад не изменился. Разве что ты больше не испытаешь и капли наслаждения. Не заслужила, - голос холодный, безразличный, но при этом немного жёсткий. Он всё ещё злился. И всё ещё жаждал её наказать, проучить всеми доступными Малфою способами.

- Бери. Я же не в состоянии тебе противиться, господин, - голос Грейнджер был безжизненным. Какой смысл кидаться на него с кулаками, если она пленница в этом поместье? Она в любом случае его игрушка, его марионетка. И Драко не перестанет играть с ней, наслаждаться её телом, хочет она этого или нет. А уж тем более теперь.

Малфой ничего не ответил ей. И снова молчание и тишина. Только спустя десяток секунд Гермиона ощутила его руку на своём локте. Резко развернув её к себе спиной, вжав служанку в стену камеры, парень, заставив её слегка отставить попку и раздвинуть ноги, бесцеремонно задрал юбку служанки. Она уже была без трусиков второй день, что упрощало ему задачу. Девушка слышала, как он расстегнул молнию на брюках, слышала звук плевка. И вот он влажной от слюны рукой смачивает её вход во влагалище. Ещё секунда и он приставляет к нему свой член. Он не такой твёрдый, как прежде, но всё равно возбуждённый. На этот раз Малфой резко вошёл в неё, отчего Грейнджер вскрикнула. Она снова ощутила боль. Её ранка ещё не прошла. Без обезболивающих ощущения вновь были болезненными. Не такими, как в первый раз, но всё равно они были, мягко говоря, неприятными. И вот слизеринец уже стал двигаться в ней, схватив свою любовницу за волосы и болезненно оттянув её голову назад. Ни малейших ласк, какого-либо проявления нежности. Просто ёбля. Один толчок, другой и вот он уже вбивается в её тело. Со всей силы. И каждый его толчок отдаётся тупой болью. Девушка не испытывала ни малейшего возбуждения. Только эту боль и боль от с силой оттянутых назад волос. Но она терпела. Продолжала терпеть, хотя движения становились ещё более быстрыми. Он просто трахал её, ебал, как бы цинично выразился сам Малфой. А она стояла и ждала, когда это всё закончится. Какой же унизительной ей казалась эта роль, но она ничего не могла поделать. Зажмурив глаза, она стала ждать, когда всё это закончится. Из-за отсутствия её влаги член парня натирал ей всё внутри, и от этого было ещё больнее. Но молодой аристократ продолжал вдалбливаться в неё, то резко выходя и снова входя в Гермиону, то оставаясь внутри её влагалища и двигаясь в нём. Тело продолжало сотрясаться от его быстрых и резких толчков; служанка уже и не ждала, что секс принесёт ей хотя бы малейшее наслаждение. Драко не хотел, чтобы она испытывала его, а значит, девушка его не получит. Он не позволит. И вот его рука уже сжимает её грудь. Даже это парень делал больно. Намеренно больно, Грейнджер точно знала это. Но она даже не пыталась сопротивляться. Бесполезно. Просто ждала. Не известно, сколько прошло времени: пять минут? Десять? А может и больше, но слизеринец наконец-то кончил, излившись прямо в неё. Девушка ощутила, как внутри неё разливалась его сперма. Стоило парню вытащить свой член, как сперма начала вытекать, стекая по её бёдрам. Но Гермиона всё также продолжала стоять, не шевелясь и ожидая, когда он закончит и уйдёт. Вот только у Малфоя были совсем иные планы. Резко толкнув её вниз, заставив опуститься на колени, молодой аристократ, намотав волосы девушки на руку, с силой притянул её к своей ширинке. Она прекрасно понимала, чего он хочет.

- Я не стану этого делать.

- А тебя никто и не спрашивает, - договорив это, Малфой ударил служанку членом по щеке. И вот сейчас ей стало мерзко. По-настоящему мерзко. Только теперь она окончательно поняла, что про любые ласки можно напрочь забыть. Ярости Драко, так хорошо скрываемой за маской безразличия, нет предела. Он раз за разом будет унижать её, и никто её больше не защитит. Не будет больше тех выгодных для неё условий: они ему теперь не нужны. Только ёбля, наслаждение от которой будет теперь получать лишь сам Малфой.

Сжав пальцами скулы девушки после того, как она сжала губы, Малфой всё же заставил её открыть рот, после чего резко засунул ей в него свой член.

- И только попробуй, сука, укусить! Я на тебе живого места не оставлю, - прошипел тот, продолжая с силой нажимать на скулы и заставляя Грейнджер против её воли сильнее раскрыть рот. – Вылизывай, а иначе буду трахать тебя в рот!

Она и хотела бы заплакать, но нечем. Казалось, что силы уже окончательно покинули её. Безвольная марионетка вновь в руках её кукловода. Осторожно, едва ощутимо, преодолевая отвращение, Гермиона всё же докоснулась языком до его члена, словно пробуя его на вкус. Но парню этого было мало. Вновь сильнее схватив её за голову, он всё-таки начал трахать её в рот. Один толчок, другой. Он заходил почти на всю длину. Служанка ощущала, как член начал заходить в её горло, отчего о себе начали давать знать подступающие тошнотворные ощущения. Но уже спустя всего три толчка он убрал свой член, и Грейнджер тут же начала отплёвываться, на что послышался холодный смех Малфоя.

- Привыкай. Теперь тебя ждёт только такое обращение.

- Ублюдок, - выдохнула служанка, немного отдышавшись, после чего, превозмогая омерзение, сглотнула слюну. На языке всё ещё осталось ощущение присутствия его члена, как и в горле, а во рту всё также чувствовался этот солоноватый вкус спермы. Как же ей было мерзко.

- Вставай! - вновь засмеявшись, жёстко произнёс парень. Однако вопреки его требованию, служанка поднялась неспешно. Теперь она уже ощущала своё тело, как и жуткую ломоту – последствие этой пытки через повешение. Резко схватив её за локоть и довольно быстро открыв незапертую дверь камеры, Драко вытолкал её на выход.

- Опять будешь пытать? – с неким безразличием спросила Гермиона, сумевшая удержаться на ногах и не упасть, через плечо кинув взгляд на молодого аристократа. Сейчас она видела его. Само подземелье освещалось при помощи двух магических факелов, висящих напротив друг друга в разных концах огромной комнаты.

- А тебе этого хочется? – засунув руки в карманы, обойдя и став перед служанкой, вопросом на вопрос ответил Малфой.

- Чего ты добиваешься? Я бы при любом раскладе поступила именно так. Попыталась бы спасти жизнь мистеру Уизли. Он мне не чужой человек, как отец. Тебе этого не понять, - Грейнджер говорила тихо, едва слышно. Она знала, что Артур всё ещё был без сознания, ведь его по сей час не было слышно. Но ей всё же не хотелось раньше времени тревожить мужчину. Пусть хотя бы таким образом, но его тело передохнёт, как можно дольше пролежит без ощущения ужасающей боли от тех ран, которые уже невозможно излечить.

- При любом раскладе, - задумчиво повторил её слова Драко, прикусив на пару секунд свою нижнюю губу. Всё же вытащив руки из карманов брюк, он вплотную приблизился к служанке, с усмешкой посмотрев в её лицо.

- Так нравится повторять за другими? – хмыкнула девушка. Но эта ухмылка была отнюдь не весёлой. Даже он видел и ощущал, что всего лишь почти за сутки пытки и отсутствие пропитания лишили Гермиону сил, а его последняя выходка ещё сильнее добила её. Однако, она продолжала держаться, и ведь даже по сей час не заплакала, хотя покрасневшие глаза и выдавали её истинное внутреннее состояние.

- А как тебе такой расклад, - пропустив мимо ушей её слова, снова заговорил Малфой, смотря прямо в карие глаза служанки, - Артур Уизли мёртв. И убила его Беллатриса во время пыток, слегка перегнув палку, хотя планировала вернуть после в своё поместье к остальным заключённым живым.

- Что?! – её судорожный вздох, едва слышный голос, глаза вмиг стали влажными, - Ты врёшь!

- Могу продемонстрировать тебе его труп, его ещё не закопали. Как могу и показать тебе воспоминание, где Белла заявляла, что ей необходимо после отправить Уизли назад, во всяком случае, это предпочтительней для Лорда, чем преждевременная смерть члена Ордена Феникса, из которого выбили ещё не всю необходимую информацию. Вот только сегодня она «самую малость» переусердствовала и загнала клинок чуть выше и глубже, чем следовало бы. Мгновенная остановка сердца после того, как его проткнули насквозь.

- Хватит! - всё же закрыв лицо руками, прошептала Гермиона. Она не могла поверить, что Артур Уизли был мёртв, и что его убили из-за неё. Это не могло быть правдой. Но какой резон Драко было врать ей?!

- Знаешь, я тебе для достоверности всё же устрою прогулку к его трупу – убедишься сама. А заодно полюбуешься, насколько сильно моя тётка истязала его тело. Опять же, из-за твоих выходок! Прежде она так не зверствовала в его адрес, а здесь попытка к бегству.

- Пожалуйста, замолчи, - зажмурив глаза и судорожно вздохнув, пролепетала девушка. Она вновь болезненно закусила губу. Неужели это правда? И лишь она одна во всём виновата?

- Всё верно, - словно прочитав её мысли, вдруг жёстко произнёс Драко. - Это ты во всём виновата. Ты одна. Твои дружки, его дети, теперь остались круглыми сиротами. И как ты только в глаза им будешь смотреть, если однажды встретишься с кем-то из них? В любом случае, Грейнджер, - сделав ещё один шаг в направлении девушки, оказавшись уже совсем рядом и наклонившись губами к её уху, продолжил свою чёрствую и такую бьющую по самому больному речь Малфой, - Из-за тебя теперь мёртв этот человек. И ты уже не сумеешь об этом забыть. Артур Уизли погиб по твоей вине. Помни об этом, Грейнджер. Всегда.

P.S. Тапками не кидайтесь, пока что Драко скотина редкостная. Не сходу же ему влюбляться) Всё будет, но не сразу.

========== Глава 13.Манипуляторы ==========

«1 день: После вчерашнего вначале он не трогал меня, не подходил. Я сорвалась, действительно сорвалась. Весь день я провела в своей каморке. Меня даже не трогали, оставили в покое на это время, позволили побыть одной. Я видела тело Артура Уизли. До чего же жестоким поступком со стороны Малфоя было продемонстрировать мне его. Безглазый (Беллатриса всё же выколола мужчине оба глаза), весь в крови, ибо на его теле не было живого места. Но самым кровавым пятном было место в области сердца. Засохшая, тёмно-красная, липкая жижа. Лестрейндж не щадила этого человека во время пыток. Я не смогла долго смотреть на Артура: едва не упала в обморок. Ещё никогда мне не было так больно и страшно. Сжав зубы, я убежала, и лишь в каморке дала волю эмоциям. Обхватив прижатые к груди колени руками, я раскачивалась взад-вперёд, крича в голос. Благо, ко мне никто так и не зашёл. Никто из этого дома не взялся бы меня утешить, поддержать, и я была искренне рада тому факту, что они решили оставить меня в покое. Сначала я рыдала на кровати, а потом бессильно опустилась на пол. Он погиб из-за меня, из-за моей глупости полезть со своей чёртовой помощью! Не вмешайся я, он бы выжил, а уж что было бы потом, одному Мерлину известно. Эта мысль не давала мне покоя. Я не смогла спокойно спать ночью, более того, я вообще не смогла уснуть. Впервые я ощутила такую давящую пустоту в груди. Кроме как плакать, мне не хотелось ничего. Хотя нет, не так, я просто напросто не могла остановить этот поток слез. Пыталась, но не смогла. Никогда больше не хочу вспоминать этот день, никогда!

2 день: Он пришёл с утра. На лице красовалась ухмылка. Я никогда не думала, что он настолько жесток. Просто не видела в нём этого даже после того, как приходилось слышать все эти его речи об убийствах, о разбоях и разрушении городов. Он не церемонился со мной. Поцелуи, ласки – теперь этих прелюдий не требовалось. Повалил меня на кровать на живот, задрал халат и трахал. О Мерлин, вот именно что просто трахал. Болезненно, сильно, жёстко. Я вздрагивала от каждого его толчка. Ни один из них не принес мне даже малейшего удовольствия. Я ненавидела себя в ту минуту за способность помнить: каждый долбанный толчок напоминал мне, за что эта расплата и чем сказались в итоге все эти события. Я терпела. Эта боль оживляла меня, заставляла через эти чувственные ощущения прийти в себя, вспомнить, кто я. Но одновременно с тем и напоминала, что я натворила. Я хотела ненавидеть Малфоя, презирать, но не могла: после бессонной ночи и этой истерики у меня не было сил даже на это. А он всё продолжал. Секс со мной приносил ему мало удовольствия, ведь… Что за откровение, да к тому же на бумаге… Я была сухой, не испытывала ни малейшего возбуждения. Но именно это ему и было нужно: чтобы я испытала боль. И я испытывала её. Поначалу я считала его толчки, но потом зажмурила глаза и ушла в себя. Зубы стучали, из уголков глаз вытекали ненавистные мне слёзы. Ненавижу плакать – для меня это было крайностью в ту секунду, но я не могла себя контролировать. Кровать скрипела от его резких движений. Сколько же это длилось? Минут семь где-то. Потом он наконец-то кончил… но уже мне на лицо, притянув к себе за руку и глядя на меня сверху вниз. В ту секунду мне хотелось удавиться. Мразь! Как же он хотел тогда унизить меня. Когда я наконец-то открыла глаза, в его взгляде я увидела презрение и жестокость. Ни разу с тех пор, как я появилась в мэноре, я не видела на его лице этого выражения, однако увидела в тот момент. Казалось, словно мы вернулись года на четыре назад. Так он относился ко мне ещё в школе, вот только жестокости тогда не было. Однако, была сейчас. Не сдержавшись, я всё же назвала его ублюдком. В ту же секунду его глаза по-недоброму блеснули. Тёмные, серые глаза. Я бы сравнила тот его взгляд с пасмурным небом перед сильнейшей грозой. Однако, вместо этого он только рассмеялся, а потом холодно (И почему его тон всегда именно такой? Ледяной…) велел мне отправляться на кухню. Ни одного часа, ни одной минуты за эту ночь я не поспала, а он гнал меня на кухню, в то самое место, где теперь я была самым ненавистным человеком в мире. Какая прелесть. Разумеется, в течение всего дня я то и дело ловила на себе презрительные взгляды. Синяки под глазами мне удалось запудрить, а вот скрыть неестественную бледность так и не вышло. Беллатриса ещё вчера вечером покинула мэнор вместе со своей свитой Пожирателей. Оставались только Нарцисса и Драко. Оба не сводили с меня взглядов в течение всего дня, стоило мне с ними пересечься: Малфой – презрительных, Нарцисса – внимательных. Таур не хотел меня видеть и весь день усиленно делал вид, что меня даже не существует, что меня просто нет. Другие же домовики то и дело перешёптывались за моей спиной, обсуждали, какая я есть. Давненько мне не приходилось выслушивать в свой адрес столько! Негатива. Но я молчала до последнего. Не в этот день. Ей-богу, не было сил говорить. С каждым часом внутри я всё сильнее ощущала пустоту. Она разъедала меня, не давала полноценно дышать и заставляла глаза блестеть от наворачивающихся слёз. Я знала, что со мной происходило – я впадала в депрессию. В самую настоящую депрессию, это была болезнь. Сама я никогда прежде не болела ей, но однажды болела моя мать. Я знала, как она протекает, каковы симптомы, и вот я уже сама ей болею. Но всё это меркло и бледнело на фоне того, что в голове то и дело раздавались крики Артура Уизли, которые доносились всего день тому назад из соседней комнаты. Перед глазами часто вставал его облик: живой, раненный, безглазый, и вот он уже мёртвый, а его тело лежит на холодной земле, всё в крови и в грязи. В какой-то миг, уже ближе к вечеру, выронив нож, я закрыла лицо руками. Не знаю, сколько я так простояла. Это не осталось незамеченным, но, разумеется, до меня никому теперь не было дела. Да и не нужна мне была их забота, понимание. Я только и хотела, что прийти в себя, однако не могла. А ближе к ночи опять пришёл он, и всё повторилось. Только теперь я была голой и трахал он меня уже в рот. Гордый, мразь. Так и не смог мне простить, что я воспользовалась им тогда. Когда он кончил мне в рот, я сплюнула его же сперму Малфою на брюки. И, разумеется, за это он ударил меня. С кулака и по щеке. Вот так просто взял и ударил. А я снова искала в себе силы, чтобы ненавидеть его, но, казалось, они покинули меня окончательно. Потом ушёл, словно бы и не было его, а я повалилась на спину и уснула – голая, прямо на полу. Сил не было, лишь пустота в груди и ненависть к себе. Только на неё у меня хватало сил, в остальном я была опустошена.

3 день: Утром он не пришёл. Я проснулась, приняла душ, а потом отправилась на кухню. Щека болела, напоминая о вчерашнем унижении, о моей дерзости, но я ни на мгновенье не сожалела о сделанном. И вот я уже на кухне – всё та же опустошённая. Не проходило ощущение, словно бы я пережила встречу с дементором: кроме разъедающей душу пустоты, больше я не ощущала ничего. Пустота и одна всё та же болезненная мысль – из-за меня погиб человек, сам Артур Уизли. Я не могла думать ни о чём другом. Даже грызущая меня совесть при взглядах на Таура была на десятом месте. Всё угнетало, ничто не радовало, да и не могло. И всё это время меня пробирала дрожь. Когда я относила чай в гостиную, где сидели Малфои, Нарцисса не отводила от меня удивлённого взгляда, от моей покрасневшей щеки. Я не стала замазывать её. Пошло оно всё! Но я ничего ей не ответила, просто не захотела. Я не боялась Драко – пусть избивает дальше, но в правдивых речах не было смысла. За меня никто не заступится, а Малфой-младший так и продолжит посещать меня, когда ему вздумается. А ведь прежде я не ощущала такой беспомощности, даже находясь здесь, разве что пугали постоянные и такие резкие перемены. А вот теперь ощущала. Раздавленная, измученная, ненавистная за такое состояние себе самой. Не-на-вист-на-я! Но больше всего не за это состояние, а за то, чему я стала виновницей.

Разумеется, он навестил меня немного позже. Прямо на кухне, подошёл и сказал, что ждёт меня у себя через пять минут. И вот тогда я сорвалась. Одним взмахом руки я скинула на пол вазочку с фруктами, что стояла на столе, чем, хотя и не планировала этого, привлекла к себе внимание всех присутствовавших. Он приказал мне всё убрать, а я, глядя прямо на него, отказала и снова лицезрела злость в его глазах. Разумеется, ведь этот человек любит всё контролировать, а тут марионетка посмела оборвать ниточки. Его разозлённый тон, последнее приказание убрать, и мой безумный смех… В итоге я уселась на стол и, не задирая юбки, развела ноги, сказав ему: «Бери здесь. Что тебе-то скрывать? Какая к чёрту разница, где ты поимеешь свою шлюху? Тебе же нет дела до прислуги и их мнений. Бери, сука!». Странно, что он не придушил меня тогда. Уверена, он этого хотел. Жаждал! Но не стал, решив ломать меня иначе. И вот он уже хватает меня за волосы, с силой (Было больно), тащит в одну из пустых комнат, а я только смеюсь. Это была истерика. Очередной жёсткий секс, но на этот раз я уже лежала на полу, на спине и глядела ему в глаза. Жёсткие, болезненные толчки. Кстати, ещё ночью в первый же день он забрал у меня обезболивающее. Так что удовольствия хоть отбавляй. Потрахал, кончил, разошлись. Всё отлично. На кухню я не решилась вернуться: не хотела больше видеть этих презрительных взглядов - потому заняла себя стиркой, уборкой. За этими делами и протекали остальные дни. Занятия меня никак не отвлекали, только заставляли уйти в свои размышления, а ведь все они так или иначе касались Артура Уизли… Все.

Ночь; он опять пришёл. На этот раз я стояла у стены, ноги широко раздвинуты, насколько позволяло то моё положение, задница отклячена… Как некрасиво я сейчас пишу, о Мерлин! Хотя, плевать. Удовольствия как всегда просто «море». И вот спустя минут пятнадцать я снова сижу в каморке одна и раскачиваюсь взад-вперёд. Голая, на полу. В последнее время я вообще часто сидела на полу, его холод заставлял приходить в себя. В эту ночь я поспала, но только немного. Я не могла теперь нормально спать, не могла.

4 день: Нечего особо писать. Жёсткий, болезненный секс с утра. Про то, что он уже мне всё натёр внизу живота, отчего было ещё больнее, даже расписывать не хочется. На этот раз уборка комнат. И вот мне волей случая достаётся его комната. Моё появление с тряпкой для вытирания пыли в руках, разумеется, не могло не вызвать его смешка. И, конечно же, он не стал упускать случая. Задранная юбка, приспущенные трусики, болезненные толчки и я, лежавшая животом на столе. Ленты на груди развязаны, и Малфой не упускает случая сжать мою грудь – опять же, болезненно. Но мне даже смешно, ведь этот секс практически не доставляет ему ни малейшего удовольствия. Ему куда больше по душе ласки, чувственное наслаждение. А такого рода ёбля с безвольной куклой ему не по нраву. Он кончает, я ухожу. Опять комнаты, протирание пыли при помощи обычной тряпки, без магии – так и проходит этот день.

Вечером он снова приходит ко мне. Пару минут стоит возле стены, смотрит на меня и решает для себя – трахать или нет. Как он выразился позже: «Ты мне надоела» (ещё бы, я всё время либо стою, либо лежу, и ведь совсем не двигаюсь). И всё-таки уходит. Я даже испытываю радость от этого, хоть и малейшую, едва ощутимую, на которую я вообще была способна в ту секунду, но испытываю. Каждый его толчок – наказание и напоминание о том, за что я так мучаюсь, а всё это так или иначе наводит на мысли о гибели Артура Уизли, случившейся по моей вине. Я виновата, лишь я.

5 день: Он не посещает меня. Решил оставить в покое. Итого: уборка, депрессия, ненависть к себе, украшение зала (в мэноре через пять дней планируется проведение бала, но до него мне дела особо нет), бессонная ночь.

6 день: Ненависть к себе, депрессия, уборка, украшение банкетного зала, депрессия, ненависть к себе, бессонная ночь.

7 день, сегодняшний: Он пришёл с утра. Захотел секса. Опять эти толчки, каждый из них – очередное напоминание, боль. Он ушёл»

Перечитав этот текст, девушка разорвала пергамент на маленькие кусочки. Хотелось плакать, но слёз не было. У неё даже не было сил на то, чтобы заплакать. Она была опустошена как морально, так и физически. Сглотнув, Гермиона зажмурила глаза. Зубы стучали, саму её пробирала дрожь, а в душе была вся та же пустота. Как же она давила, о Мерлин! Гермионе даже не удавалось нормально дышать. Она не могла продолжать всё также спокойно, как и раньше, работать среди домовиков, не могла. А ведь большая часть её работы сейчас заключалась в украшении зала вместе с эльфами. Их презрительные взгляды только угнетали, игнорирование Таура, её некогда неплохого друга, приводило в уныние, а стены замка давили. Она задыхалась в мэноре, рядом с Малфоем, в этом окружении. Сейчас ей хотелось умереть, не существовать. Невозможно так жить, нельзя. Неспешно, девушка начала поглаживать собственные плечи, руки. Хотелось тепла, хоть на мгновение. Как же ей сейчас не хватало её родных, её матери. Джин Грейнджер всегда была рядом с дочерью в трудные минуты, поддерживала её, помогала пережить, превозмочь любую боль, но сейчас её не было рядом, да и не могло быть. Гермиона осталась одна, совсем одна. Все эти дни она усердно искала силы, чтобы не падать духом окончательно, но все её попытки были тщетны: силы покинули её, глаза были пустыми, безжизненными, взгляд отрешённым, тело обмякшим.

Медленно поднявшись с кровати, служанка отложила в сторону книгу, что прежде служила ей твёрдой опорой под пергамент, и перо. Неспешно она отправилась на выход, открыла дверь, отправилась вдоль по коридору. Ноги были ватными, шаги маленькими, а взгляд был направлен вперёд, но в никуда. Она шла уже по привычке, осознания того, что она делала, не было, была лишь цель. Она даже не замечала, как переходила из одного коридора в другой, как проходила мимо извечно возмущённых её присутствием портретов, не замечала ни статуй, ни гобеленов, ни окон с радующим глаз ярким солнечным светом – ничего.

Наконец-то уже оказавшись у тяжёлых дубовых дверей замка, Грейнджер распахнула их. Солнечный свет не радовал, он был слишком ярким, а девушке, в обратную, хотелось мрака. Такого же по цвету, серо-чёрного, блеклого, грязного цвета, какого ныне и была её душа. Только сейчас она резко сорвалась на бег, словно бы убегая от окружения, от этого палящего солнца, от этого замка. Разумеется, она не могла уйти далеко, но ей хотелось попытаться. Она побежала за замок. Сейчас, найдя в себе последние силы, она бежала быстро, резво, из последних сил. И вот она уже за мэнором, за красивыми беседками, за небольшим озером, около деревьев. Но вдруг служанка споткнулась и упала прямо на землю, ударившись коленкой, разбив её в кровь за счёт мелких камешков, на которые она удосужилась упасть. Усевшись на землю, Гермиона посмотрела на коленку. На платье оставался кровавый след. Задрав юбку, бывшая гриффиндорка осмотрела коленку. Дотрагиваться до неё было больно – ранка тут же начинала щипать. Она была неглубокой, маленькой, плюс пара царапин, но всё равно было больно. Однако в сравнении с тем, что творилось у служанки в душе, это был комариный укус, если не меньше того. Подняв голову, девушка посмотрела на небо. Сегодня оно было красивым, ярко-голубым, даже без облаков, ветра не было, отчего яркое летнее солнце радовало своим теплом. Но ей не было тепло: холод в душе и эта разъедающая пустота затмевали всё. Вновь поджав к себе колени и уткнувшись в них лицом, служанка начала раскачиваться взад-вперёд. Ей было невыносимо, она больше не могла так жить, её не радовало ничто. Уже через пару секунд Гермиона схватилась за голову и закричала. Крик был громким, в нём была вся её боль, она была практически ощутима. От этого громкого звука с дерева, что находилось в паре десятков метров позади неё, в воздух взмыла пара птиц, но девушке было совсем не до них. Ей было даже наплевать на то, что её могли услышать в замке. Пусть слышат, это ничего не изменит. Закрыв лицо руками, она заплакала. Не было больше сил, просто не было. Сейчас она ощущала самую настоящую безысходность. Ни разу за свои восемнадцать лет ей не приходилось ощущать такую отравляющую душу смесь боли, опустошённости и безысходности. Ей было необходимо как можно скорее прийти в себя, найти в себе силы, но девушка не ощущала их и не представляла, что могло бы вернуть их ей.

Она не знала, сколько так просидела. Недолго, это точно. Может пять минут, может десять, а может и того меньше. Гермиона пыталась отгородиться от этого мира, спрятаться от всего, зажмурив глаза, закрыв лицо руками. Солнечный свет сейчас только раздражал, его тепло не доставляло ни малейшей радости. Ей хотелось ночи, тьмы и тишины. Она уже почти начала успокаиваться, хоть на немного, как вдруг услышала смешок. Прямо перед её лицом, может в паре метров.

- Уйди прочь! – она даже не задумывалась над ответом, просто сказала то, что первым пришло в голову. Разумеется, Малфою не понравятся её слова, но разве теперь ей было хотя бы малейшее дело до его реакции?!

- Какая дерзкая, - рассмеялся на эти её слова Драко.

- Оставь меня! – всё же убрав руки от лица и посмотрев в глаза аристократу, из последних сил скорее провыла, чем прокричала Гермиона. В её глазах сейчас читалась мольба, самая настоящая мольба. Сломленная, разбитая. Он никогда прежде не видел её такой, да и вряд ли она сама такой когда-либо бывала. Смерть Уизли окончательно подкосила её. Её не сломило ничто – ни проигрыш в войне, ни её сводящие с ума пытки Беллатрисы, ни роль служанки в мэноре, ни даже его весьма удачные попытки манипулировать ей. Её сломало иное - гибель человека по её вине. Артур был ей не чужим, и Малфой знал это, но даже представить себе не мог, что эта сильная девушка способна сломаться, сдаться, в одночасье стать замученной безвольной куклой.