Исторические особенности русской культуры

2.1. «Востоко-Запад»

Когда речь заходит о России, можно услышать самые разнообразные мнения о ее культуре, о ее прошлом, настоящем и будущем, о чертах и особенностях русского народа, но в одном почти всегда сходятся все - как иностранцы, так и сами русские. Это - загадочность и необъяснимость России и русской души.

Правда, культура любого народа содержит в себе какие-то парадоксы, плохо поддающиеся объяснению. Культуру же восточных народов людям западной культуры понять особенно сложно. А Россия - страна, лежащая на стыке Запада и Востока. Н. А. Бердяев писал: «Русский народ есть не чисто европейский и не чисто азиатский народ. Россия есть целая часть света, огромный Востоко-Запад, она соединяет два мира»1.

Несомненно, географическое положение России, родившейся в Восточной Европе и охватившей просторы слабозаселенной Северной Азии, наложило особый отпечаток на ее культуру. Однако отличие русской культуры от западноевропейской обусловлено не «восточным духом», который будто бы «от природы» свойствен русскому народу. Специфика русской культуры есть результат ее истории. Русская культура, в отличие от западноевропейской, формировалась на иных путях - она росла на земле, по которой не проходили рим­ские легионы, где не высилась готика католических соборов, не пылали костры инквизиции, не было ни эпохи Ренессанса, ни волны религиозного протестантства, ни эры конституционного либерализма. Ее развитие было связано с событиями другого исторического ряда - с отражением набегов азиатских кочевников, принятием восточного, византийского православного христианства, освобождением от монгольских завоевателей, объединением разрозненных русских княжеств в единое самодержавно-деспотическое государство и распрост­ранением его власти все дальше к Востоку.

2.2. Христианско-православное начало культуры

Большую роль в развитии самосознания русского народа сыграла православная церковь. Приняв христианство, князь Владимир совершил великий исторический выбор, определивший судьбу Российского государства. Этот выбор, во-первых, был шагом к Западу, к цивилизации европейского типа. Он отделил Русь от Востока и от тех вариантов культурной эволюции, которые связаны с буддизмом, индуизмом, мусульманством. Во-вторых, выбор христианства в его православной, греко-византийской форме позволил Руси остаться независимой от духовно-религиозной власти римского папства. Благодаря этому Русь оказалась в противостоянии не только с восточно-азиатским миром, но и с католической Западной Европой. Православие явилось духовной силой, которая скрепляла русские княжества и толкала русский народ к объединению, чтобы выстоять под давлением как с Востока, так и с Запада. Если бы Киевская Русь не приняла православие, вряд ли смогла бы возникнуть Россия как большое независимое государство, и трудно представить себе, что происходило бы ныне на ее территории.

Крещение Руси в 988 году принесло вместе с православием богатые культурные традиции Византии, которая была тогда лидером европей­ской цивилизации. На Руси стала распространяться славянская письменность, появились книги, монастырские библиотеки, школы при монастырях, возникло историческое «летописание», расцветало церковное зодчество и храмовая живопись, был принят первый правовой кодекс - «Русская Правда». Началась эра развития просвещения и учености. Русь быстро выдвигалась на почетное место среди самых развитых стран Европы. При Ярославе Мудром Киев стал одним из самых богатых и красивых городов Европы; «соперником Константинополя» назвал его один из западных гостей. Особенно важно было воздействие христианства на народную нравственность. Церковь вела борьбу с пережитками языческого быта - многоженством, кровной местью, варвар­ским обращением с рабами. Она выступала против грубости и жестокости, внедряла в сознание людей понятие греха, проповедовала благочестие, гуманность, милосердие к слабым и беззащитным.

В то же время древнее язычество не исчезло бесследно. Следы его сохранились в русской культуре до наших дней; некоторые элементы язычества вошли и в русское христианство.

2.3. Византийско-имперские амбиции и мессианское сознание

Монгольское нашествие прервало культурный подъем Руси. Следы его глубоко врезались в память русского народа. И не столько потому, что он воспринял какие-то элементы культуры завоевателей. Непосредственное воздействие ее на культуру Руси было невелико и сказалось главным образом лишь в сфере языка, вобравшего в себя некоторое количество тюркских слов, да в отдельных деталях быта. Однако нашествие было суровым историческим уроком, показавшим народу опасность внутренних раздоров и необходимость единой, сильной государственной власти, а успешное завершение борьбы с врагом дало ему ощущение собственной силы и национальную гордость. Этот урок возбудил и развил чувства и настроения, которыми пронизаны фольклор, литература, искусство русского народа, - патриотизм, недоверчивое отношение к чужеземным государствам, любовь к «царю-батюшке», в котором крестьянская масса видела своего защитника. «Восточный» деспотизм царского самодержавия - в определенной мере наследие монгольского ига.

Политический подъем Руси, прерванный монгольским нашествием, возобновился с возвышением и развитием Московского княжества. Падение Византии в XV веке сделало его единственным независимым православным государством в мире. Великого князя Московского Ивана III стали считать как бы преемником византийского императора, почитавшегося главой всего православного Востока, и называть «царем» (это слово происходит от римского caesar - кесарь или цесарь). А на рубеже XV-XVI веков иноком Филофеем была выдвинута гордая теория, объявляющая Москву «третьим Римом»: «Яко два Рима падоша, третий стоит, а четвертому не быти, - уже… христианское царство иным не останется».

Сформулированная в конце XV века национально-государственная идеология на многие столетия вперед определила ход российской истории. С одной стороны, эта идеология вдохновляла византийско-имперские амбиции и завоевательные устремления русского царизма. Российское государство стало расширяться и превратилось в могущественную империю. А с другой стороны, под влиянием этой идеологии все силы тратились на овладение, охрану и освоение громадных территорий и на обеспечение экономического прогресса, на культурное развитие народа их уже не оставалось. По словам русского историка В. О. Ключевского, «государство пухло, народ хирел».

Целостность обширной страны, присоединившей к себе территории с разнообразным этническим составом населения, держалась на централизованной самодержавной власти, а не на единстве культуры. Это определяло особое значение государственности в истории России и слабое внимание власти к развитию культуры.

Имперская идеология за пять веков завоевывает прочные позиции в русской культуре. Она проникает в умы аристократов и простых крестьян, закрепляясь в качестве культурной традиции, прославляющей «православие, самодержавие, народность». На ее почве развивается мессианское сознание - представление о данном от Бога великом предназначении России в истории человечества. В своих крайних формах мессианство доходит до высокомерного национализма: оно с презрением осуждает «загнивающий» Запад с его бездуховностью и Восток с его пассивностью и отсталостью, провозглашая превосходство православного русского «духа» и его грядущее торжество над темными силами мирового зла. Явственный отзвук мессианства был слышен и в совет­ской пропаганде, которая рисовала образ России, идущей «во главе всего прогрессивного человечества» и борющейся с «мрачными силами реакции» за «победу коммунизма во всем мире».

В славянофильстве XIX века делались попытки развить мессианские представления в нравственно-гуманистическом ключе. Славянофильская публицистика возвышенно говорила о русском народе как о богоизбранном носителе особой духовной силы, призванном сыграть объединительную роль в построении будущего всемирного сообщества народов. В русле этих представлений возникли горячие споры вокруг «русской идеи», т. е. вокруг вопроса о том, каковы цель и смысл существования русского народа.

Эти споры продолжаются и поныне - главным образом в связи со стремлением определить особый, «третий» (не западный и не восточный, не социалистический и не капиталистический) путь развития России.

«Что замыслил Творец о России?» - так формулировал вопрос о русской идее Бердяев. Эта постановка вопроса, однако, несет в подтексте мысль о существовании какой-то специфической задачи, для решения которой Бог избрал Россию и которую никакой другой народ решить не может. Сходные идеи о богоизбранности народа вы­двигалась и раньше, но ныне интерес к ним утрачен. Не прошел даром урок истории ХХ века: дорого обошлась Германии и всему человечеству «немецкая идея», которой Гитлеру удалось соблазнить свой народ. Сейчас немцы, французы или шведы вряд ли будут жарко спорить о том, для чего Бог создал их страны. В конце концов, «идея» у всех государств одна и та же: создавать условия для благополучной и счастливой жизни своих граждан (причем для всех граждан - независимо от их этнического происхождения). И никакую другую «национальную идею», возлагающую на какой-либо народ особую историческую миссию, нет необходимости придумывать.

2.4. Из культурной изоляции - к интеграции с европейской культурой

После крушения Византийской империи молодое русское православное государство оказалось со всех сторон окруженным странами с иной верой. В этих исторических условиях православие выступает как идейная сила, способствующая сплочению русских княжеств и укреплению единой централизованной державы. Понятия «православное» и «русское» отождествляются. Любая война с другой страной становится войной с иноверцами, войной за святыни - «за веру, царя и отечество».

Но вместе с тем православие становится и изолирующим фактором, обособляющим русский народ от других народов Европы и Азии. Его противостояние католицизму препятствует культурным контактам с Западной Европой. Все культурные веяния, идущие оттуда, представляются чем-то «порченым», не соответствующим истинной вере, а потому осуждаются и отвергаются. Это оставляет Россию в стороне от развития западноевропейской культуры. А в одиночку, да еще после культурных разрушений, нанесенных монгольским завоеванием, она не может вновь подняться на уровень, достигнутый к тому времени западной культурой. Так культурный разрыв с Западом превращается в растущую культурную отсталость средневековой России.

Этой отсталости содействует и присущая православию приверженность к сохранению традиций, неприятие «новой учености». В католической Европе позднего Средневековья шел бурный расцвет богословско-схоластической мысли, быстро расширялась сеть университетов, начиналось формирование опытного естествознания. Подобные новшества воспринимались как свидетельства того, что католическая церковь все больше впадает в ересь. В русском духовенстве московского периода господствовал «честный консерватизм и почти фанатизм бесшкольности»1. Когда Петр I ввел обязательное обучение кандидатов в священство, многие священники прятали детей и их приводили в школы в кандалах.

Таким образом, в московский период русской истории ни государство, ни церковь не были озабочены развитием просвещения и науки. Общество в целом - и боярство, и мелкопоместное дворянство, и купечество, и крестьянство - не слишком жаловало ученость. К концу XVII века культурное, научное, техническое отставание России превратилось в серьезную проблему, от решения которой зависело, по какому пути пойдет Россия: по восточному или западному. Петр I сделал выбор и повернул Россию на второй путь. Не будь этого, Россию, скорее всего, постигла бы судьба Индии или Китая.

Как подчеркивает В. О. Ключевский, Петр I ставил целью не просто заимствовать готовые плоды чужого знания и опыта, а «пересаживать самые корни на свою почву, чтобы они дома производили свои плоды»1. Развитие русской культуры после него пошло именно в этом ключе. Ее почва оказалась способной принять в себя растения из любых земель и вырастить богатый урожай.

Открытость русской культуры, готовность к диалогу, способность впитывать в себя и развивать достижения других культур - это с петровских времен стало характерной ее чертой.

Прорубив «окно в Европу», Петр I положил начало приобщению России к мировой культуре. Россия пришла в движение. Искры, родившиеся от столкновения русской культуры с культурой Западной Европы, пробудили ее богатые потенции. Подобно тому как талантливый человек, воспринимая мысли других людей, по-своему развивает их и приходит в результате к новым оригинальным идеям, так и русская культура, впитывая достижения Запада, делает духовный рывок, выведший ее к достижениям мирового значения.

XIX век стал «золотым веком» русской культуры. Плеяда великих отечественных писателей, композиторов, художников, ученых, перечислять которых нет необходимости - они известны всем, превратила ее в одну из богатейших национальных культур мира. В архитектуре, живописи, литературе, музыке, общественной мысли, философии, науке, технике - всюду появляются творческие шедевры, принесшие ей всемирную славу.

2.5. Разрыв между этнической и национальной культурой

Петр отлично понимал, что Россия должна сделать резкий рывок для преодоления экономической и культурной отсталости, иначе ей грозит участь колосса на глиняных ногах, который не сможет выстоять под ударами и будет отброшен на задворки мировой истории. Его гений сумел точно выбрать решающее условие такого рывка - наличие знающих, образованных людей, инженеров, ученых и художников. Но в России столь необходимых «царю-плотнику» профессионалов практически не было. Поэтому Петру пришлось привозить их из-за рубежа и вместе с тем налаживать дело обучения отечественных кадров. Однако засилье «немцев» вызывало недовольство даже у его сподвижников. А у русских светское, нецерковное образование не считалось достойным благородного человека занятием. Поднять престиж знания в глазах российского общества было очень нелегко. Когда в 1725 году была учреждена Академия наук с гимназией и университетом, желающих учиться там русских не оказалось. Пришлось выписать из-за границы и учеников. Через некоторое время первый русский университет (Московский университет был основан лишь в 1755 году) из-за отсутствия студентов был закрыт.

Новый тип культуры стал складываться среди сравнительно узкого круга людей. В него входили главным образом представители дворянской элиты, а также обрусевшие иностранные специалисты и «безродные» люди, сумевшие, подобно Ломоносову, благодаря своим способностям добиться успехов в науке, технике, искусстве или продвинуться вверх на государственной службе. Даже столичная знать в значительной ее части не пошла дальше усвоения лишь внешней стороны европеизированного быта. Большинству же населения страны новая культура осталась чуждой. Народ продолжал жить старыми верованиями и обычаями, просвещение его не коснулось. Если к XIX веку в высшем обществе университетское образование стало престижным и талант ученого, писателя, художника, композитора, артиста стал вызывать уважение независимо от социального происхождения человека, то простонародье видело в умственном труде «барскую забаву». Возник разрыв между старой и новой культурой.

Такова была цена, которую заплатила Россия за крутой поворот своего исторического пути и выход из культурной изоляции. Историческая воля Петра I и его последователей смогла вписать Россию в этот поворот, но ее оказалось недостаточно, чтобы погасить силу культурной инерции, владевшую народом. Культура не выдержала создавшегося на этом повороте внутреннего напряжения и разошлась по швам, которые до того соединяли ее различные обличья - народное и господское, деревенское и городское, религиозное и светское. Старый, допетровский тип культуры сохранил свое народное, «почвенное» бытие, отторгнул чуждые иноземные новшества и застыл в почти не меняющихся формах русской этнической культуры. А русская национальная культура, освоив плоды европейской науки, искусства, философии, в течение XVIII-XIX веков приняла форму господской, городской, светской, «просвещенной» культуры.

Отделение национального от этнического, конечно, не было абсолютным. Скажем, классическая русская литература или музыка как бы надстраивалась над своим этническим базисом и использовала фольклор, старинные народные напевы. Но в произведениях выдающихся писателей, поэтов, композиторов народные мотивы обретали формы и смыслы, выходящие далеко за пределы их исходного звучания (возьмите для примера сказки Пушкина или оперы Мусоргского), а подчас и за пределы простонародного восприятия (например, в публицистике, в инструментальной музыке).

«Россия XVIII и XIX столетий жила совсем не органической жизнью…, - писал Н. А. Бердяев. - Образованные и культурные слои оказались чужды народу. Нигде, кажется, не было такой пропасти между верхним и нижним слоем, как в петровской, императорской России. И ни одна страна не жила одновременно в столь разных столетиях, от XIV до XIX века и даже до века грядущего, до XXI века»1.

Разрыв между этнической и национальной культурой наложил свой отпечаток на быт и нравы русского народа, на социально-политическую жизнь страны, на взаимоотношения между различными социальными слоями общества. В общественной мысли он породил идейную полемику между «славянофилами» и «западниками». Он обусловил особенности русской интеллигенции, болезненно переживавшей свою оторванность от народа и стремившейся восстановить потерянную связь с ним. Не случайно русская культура в ее предреволюционный «серебряный век» была пронизана декадентскими мотивами: культурная элита, теряя связь с народной «почвой», чувствовала приближение трагедии. Многие ее влиятельные духовные лидеры уходили от проблем общественной жизни в мир «чистого искусства». Кризис русского общества, приведший в конце концов к Октябрьской революции 1917 года, был подготовлен не только экономическим, но и культурным расколом между «верхами» и «низами».

2.6. Культура советской России: вверх по лестнице, ведущей вниз

В процессе строительства социализма в СССР вместе с политикой и экономикой страны коренному преобразованию подверглась и культура. На основе развития индустриальной экономики, роста городского населения, государственной поддержки науки и искусства в стране произошла культурная революция. Исторической заслугой советской власти стали создание новой системы всеобщего народного просвещения, удивительно быстрая ликвидация неграмотности русского населения, развитие печати и издание невиданно большими тиражами художественной, научной и учебной литературы, приобщение широких народных масс к культурным ценностям, формирование многочисленного слоя новой, советской интеллигенции. Все это привело к тому, что исторический разрыв между культурной жизнью «низов» и «верхов» российского общества был в значительной мере преодолен. Единство русской культуры было восстановлено. В результате Россия за несколько десятилетий стала страной поголовной грамотности, «читающей» страной, удивляющей иностранцев тягой людей к знаниям и высоким престижем образования, науки, искусства в глазах всего общества.

Но это далось дорогой ценой. Выезд из страны после революции и гибель от сталинских репрессий многих выдающихся деятелей культуры, а также узкоутилитарная направленность обучения специали­стов существенно снизили культурный потенциал интеллигенции. Были утрачены некоторые этнические традиции русского народа (в том числе нравственные и религиозные). А главное - культура была поставлена под жесткий партийно-государственный контроль. Тоталитарный режим, установленный партийным руководством СССР, подчинил всю культуру своим идеологическим требованиям и сделал из нее свою служанку. Верноподданническое прославление партии и ее вождей было выдвинуто как социальный заказ художникам. Любое инакомыслие сурово каралось. Культура стала монолитной, но потеряла свободу развития. Ее единство все больше превращалось в единообразие. В искусстве допускался только «социалистический реализм». В технике и науке - только утвержденные в соответствующих государственных инстанциях «плановые» работы. В противоположность официальной социалистической культуре складывалось культурное подполье - «самиздат», «андеграунд», песенное творчество, политический анекдот. Но любые попытки опубликовать даже намеки на критику «линии партии» строго пресекались бдительной цензурой.

Тоталитарная унифицикация культуры необходимо требовала охраны ее «идеологической чистоты» от зловредных зарубежных влияний. Поэтому советская власть отгородила свою социалистическую культуру от зарубежья «железным занавесом». Снова, как это было в эпоху Московской Руси, русская культура была изолирована от «тле­творного» Запада. Цикл ее развития, начатый Петром I, завершился.

Неминуемым следствием унификации и изоляции культуры, как и в прошлом, стало возникновение и усиление в ней застойных тенденций. Оторвавшись от мировой культуры, советская культура стала все более заметно отставать от уровня передовых стран - особенно в сфере технологии и науки. Культурный официоз в искусстве, система образования, научная политика утратили динамику. Духовные приоритеты подверглись коррозии, экономика также стала давать сбои. Высшие достижения культуры под грузом общего снижения социальных показателей теряли свою «подъемную силу» и лишь подчеркивали негармоничность и однобокость культурной жизни страны. Свойственные тоталитаризму пороки вели культуру в тупик. Чтобы вы­браться из него, она должна была сбросить с себя политические и идеологические цепи тоталитаризма. Это произошло в 1990-х годах вместе с крушением всей советской общественной системы.

Русская культура вновь - в третий раз (после князя Владимира и Петра Великого) - повернулась «лицом к Западу». На гребне этой новой исторической волны она снова столкнулась с необходимостью усвоения опыта других культур, «переваривания» его в себе и органического включения в орбиту собственного бытия. Современный крутой поворот в развитии русской культуры дается народу, возможно, не менее тяжко, чем это было при Владимире и Петре. Но он происходит совсем в иных исторических условиях и связан со специфическими для них трудностями.

2.7. Традиционные установки русской культуры

Существует обширная литература, посвященная описанию этнокультурных стереотипов русского народа. Эти описания весьма разнородны, и их невозможно свести в цельную и непротиворечивую картину «русской души». Единый национальный характер, который был бы присущ русским людям «вообще», из них не складывается. Однако на основе исследования русской культуры в ее историческом развитии можно выделить некоторые характерные для нее традиционные уста­новки - общие представления, ценности, идеалы, нормы мышления и поведения, которые запечатлеваются и хранятся в национальной культуре, получают одобрение в обществе и влияют на образ жизни его членов. К важнейшим из них относятся:

коллективизм;

бескорыстие, духовность, непрактичность;

экстремизм, гиперболизм;

фетишизация государственной власти, убеждение в зависимости всей жизни граждан от нее;

русский патриотизм.

Остановимся на этих установках подробнее.

Коллективизм вырабатывался как культурная норма, требующая подчинения мыслей, воли и действий индивида требованиям социальной среды. Эта норма складывалась в условиях общинной жизни и патриархального быта русского крестьянства. Она, с одной стороны, способствовала организации крестьянского труда и всего уклада деревенской жизни (решение вопросов «всем миром»), а с другой - получала одобрение со стороны власть имущих, поскольку облегчала управление людьми. Многие народные пословицы отразили коллективистскую ориентацию поведения русского человека: «Один ум хорошо, а два лучше», «Один в поле не воин» и др. Индивидуализм, противопоставление себя коллективу, даже просто нежелание поддержать общение воспринимаются как неуважение и высокомерие.

Россия не пережила Ренессанс, и идея уникальности, самоценности человеческой личности, которую внес он в западноевропейскую культуру, не привлекала к себе особого внимания в русской культуре. Гораздо более частым мотивом было стремление «быть как все», «не выделяться». Растворение личности в массе порождало пассивность, безответственность за свое поведение и за личный выбор. Лишь к концу ХХ века мысль о том, что индивидуализм имеет не меньшую социальную ценность, чем коллективизм, постепенно проникает в наше в общество. Но и сейчас оно с трудом осваивает такие понятия, как права человека и свобода личности.

Бескорыстие, возвышение духовности, осуждение склонности к приобретательству, накопительству всегда встречало признание в русской культуре (хотя далеко не всегда служило фактически нормой жизни). Альтруистическая жертвенность, аскетизм, «горение духа» отличают исторических и литературных героев, ставших образцами для целых поколений. Безусловно, высокая духовность русской культуры связана с православно-христианским культивированием святости и несет в себе религиозное начало.

Первенство духа над презренной плотью и обыденностью, однако, оборачивается в русской культуре презрительным отношением к житейскому расчету, «мещанской сытости». Конечно, русским людям вообще не чужд практицизм и стремление к материальным благам; «деловые люди» в России, как и всюду, ставят во главу угла деньги. Однако в традициях русской культуры «мелочным расчетам» противопоставляются «широкие движения души». Поощряется скорее не расчетливая предусмотрительность, а действие «на авось». Стремление к высотам духовного совершенства выливается в нереальные благие мечтания, за которыми стоит «милая сердцу» практическая беспомощность, бездеятельность и попросту лень. У русского человека вызывают сочувствие бесшабашные удальцы, пропойцы, готовые жить впроголодь, только бы не брать на себя тягот систематического труда. Обсуждение знаменитого вопроса: «А ты меня уважаешь?» строится на предпосылке, что уважение завоевывается исключительно выдающимися душевными качествами, которые не обязательно должны проявляться в выдающихся делах.

Обширность просторов России и многочисленность ее населения на протяжении многих столетий постоянно сказывались на русской культуре, придавая ей склонность к экстремизму, гиперболизму. Любой замысел, любое дело на фоне громадных российских масштабов становились заметными и накладывали свой отпечаток на культуру только тогда, когда приобретали огромный размах. Людские ресурсы, природные богатства, разнообразие географических условий, величина расстояний позволяли осуществлять в России то, что было невозможно в других государствах. Соответственно и проекты привлекали внимание, когда отличались грандиозностью. Гиперболичны были вера и преданность крестьян царю-батюшке; национальные амбиции и неприязнь ко всему иностранному у московского боярства и духовенства; деяния Петра I, задумавшего построить за несколько лет столичный город на болоте и превратить огромную отсталую страну в передовую и могучую державу; достигшая глубочайшего психологизма у Толстого и Достоевского русская литература; фанатичное принятие и проведение в жизнь идей марксизма; неподдельный народный энтузиазм и неправдоподобно наивная шпиономания времен сталинизма; «громадье» планов, «поворотов рек», «великих строек коммунизма» и т. п. Эта же страсть к гиперболизму и экстремизму проявляется и ныне - в выпячивании своего богатства «новыми русскими»; в беспредельном разгуле бандитизма и коррупции; в нагло­сти создателей финансовых «пирамид» и невероятной доверчивости их жертв; в удивительных для страны, прошедшей через ГУЛАГ и войну с фашизмом, буйных вспышках фашистско-националистиче­ских настроений и ностальгической любви к «порядку, который был при Сталине»; и т. д. Наклонность к гиперболизации всего, что делается, воспринимается русским человеком как культурная норма.

Поскольку самодержавная государственная власть на протяжении всей истории России была главным фактором, обеспечивающим сохранение единства и целостности огромной страны, постольку неудивительно, что в русской культуре эта власть фетишизировалась, наделялась особой, чудодейственной силой. Сложился культ государства, оно стало одной из главных святынь народа. Государственная власть представлялась единственной надежной защитой от врагов, оплотом порядка и безопасности в обществе. Отношения власти и населения по традиции понимались как патриархально-семейные: «царь-батюшка» - глава «русского рода», облеченный неограниченной властью казнить и миловать своих «людишек», а они - «дети государевы» - обязаны исполнять его повеления, потому что иначе род придет в упадок. Вера в то, что царь хоть и грозен, но справедлив, прочно въелась в народное сознание. А все, что противоречило этой вере, толковалось как результат зловредного вмешательства посредников - царских слуг, бояр, чиновников, обманывающих государя и искажающих его волю. Века крепостной зависимости приучили крестьян к тому, что их жизнь подчиняется не закону, а произвольным решениям властей и надо «идти на поклон» к ним, чтобы «найти правду».

Октябрьская революция сменила тип власти, но не фетишистский культ, которым она была окружена. Более того, партийная пропаганда взяла этот культ на вооружение и придала ему новую силу. Сталин изображался «отцом» народа, «корифеем науки», наделенным необычайной мудростью и прозорливостью. Развенчание его после смерти не изменило общего тона восхваления мудрости «коллективного руководства» и его «единственно верного ленинского курса». Дети на празд­никах благодарили Центральный Комитет КПСС «за наше счастливое детство». Вожди прославлялись подобно святым, а их изображения выполняли роль своего рода икон. Разумеется, многие скептически воспринимали весь этот парад. Но и недовольство властью молчаливо предполагало ее полную ответственность за беды общества. Протесты против самовластия и произвола чиновников тоже исходили из веры в их всемогущество.

Фетишизация государственной власти остается установкой общественного сознания и в нынешней России. Представление, что правительство настолько всесильно, что от него зависят и счастье, и несчастье населения, по-прежнему царит в народных массах. Правительство у нас в ответе за все: его ругают за несоблюдение законов, невыплату зарплаты, дороговизну, разгул бандитизма, грязь на улицах, распад семей, распространение пьянства и наркомании. И не исключено, что за рост экономики и благосостояния (а рано или поздно он начнется!) тоже станут благодарить власти. Выработанная историей культурная традиция не сдает свои позиции в одночасье.

С культом власти и государства исторически связан и особый характер русского патриотизма. Сложившаяся в культуре установка органически соединяет любовь к родине - родной земле, природному ландшафту, с любовью к отечеству - государству. Русский солдат воевал «за веру, царя и отечество»: само собою разумелось, что это вещи неразрывно связанные. Но дело не только в этом.

Вековое религиозное противостояние России языческому Востоку и католическому Западу сделало свое дело. Окруженный со всех сторон «иноверцами», русский народ (в отличие от западноевропейских, не испытавших этого) выработал ощущение своей единственности, уникальности, исключительной несхожести с другими народами. Мессианские идеи, наложившиеся на это ощущение, оформили русский патриотизм как культурный феномен, который предполагает особую историческую судьбу России, особые отношения ее со всем человечеством и обязанности перед ним. Таким образом, патриотизм наряду со своим «внутренним» содержанием приобретает еще и «внешний», международный аспект. На этой культурной почве произошло быстрое распро­странение марксистских представлений о великой исторической миссии России, которой суждено возглавить движение всего человечества к коммунизму. «Советский патриотизм» явился прямым наследником русского патриотизма. «Братская помощь» Советского Союза другим странам, идущим за ним, представлялась нелегким, но почетным бременем - выполнением обязательств, выпавших на долю нашей страны вследствие ее исключительной роли в истории человечества.

Крушение социализма стало тяжким испытанием для русской культуры. И не только потому, что катастрофически упала финансово-материальная поддержка учреждений культуры, образования, науки со стороны государства. Переход к рыночной экономике требует существенных изменений в самой системе культурных норм, ценностей и идеалов.

Современная русская культура находится на перепутье. В ней идет ломка стереотипов, которые сложились в досоветские и совет­ские времена. По-видимому, нет оснований полагать, что эта ломка затронет коренные ценности и идеалы, составляющие специфическое ядро культуры. Однако призывы к «возрождению» русской культуры в том виде, в каком она существовала в прошлом, утопичны. Идет переоценка ценностей, расшатываются вековые традиции, и трудно сейчас сказать, что из них устоит и что падет жертвой на алтарь нового расцвета русской культуры.