Взгляд с наветренной стороны. 7 страница

ситуации, когда рядом не было дерева, служившего ему домом, хозяином, вождем,

родителем и возлюбленным. И теперь он боялся, если вообще мог испытывать когда-

либо страх.

Оген тоже боялся, но не признавался в этом. Конечно, он не очень боялся,

но все же достаточно для того, чтобы надеяться, что Праф откажется сопровождать

его к таинственной тени. И тогда они сразу же возвратятся. Сколько же километров

отделяло их теперь от Йолеуса? Об этом ученый вообще даже думать не хотел.

- Надо возвращаться, - в очередной раз пропищал Праф.

- Ты, правда, так думаешь?

- Надо возвращаться.

- Хм... Впрочем, я тоже так думаю. Пусть лучше Йолеус решит, что делать

дальше.

- Надо возвращаться.

- Да-да! - Оген включил капюшон, тот зашевелился, надулся, как шар, и

ученый начал парить в воздухе.

- Надо возвращаться.

- Мы уже возвращаемся, Праф. Возвращаемся. Уже. - Оген чувствовал, как его

тянет вверх.

- Надо возвращаться.

- Ладно, хватит, Праф! Мы это и делаем. Не...

- Надо возвращаться.

- Да возвращаемся мы! - рявкнул Оген и надул капюшон сильнее, так что

черный баллон плыл теперь над его головой и сильно тянул вверх все сильнее.

- Мы должны...

- Праф!

Праф, наконец-то, расправил крылья как следует и воззрился на черный шар

капюшона своего спутника.

- А вот еще, - вдруг заявил он.

Оген посмотрел вниз. Огромная тень начала уже исчезать в дымке, и он с

непониманием уставился на переводчика:

- Что такое?

- Йолеусу было бы интересно узнать побольше о вакуумных дирижаблях

Цивилизации, - ответил Праф, не спуская взгляда с капюшона. Внутри него сейчас

действительно был вакуум, поднимавший Огена вверх.

- Что? Ах, ты про это, - но пускаться в объяснения ученый сейчас не

решился и подумал, что надо будет привезти сюда библиотеку получше той, которой

он располагает на данный момент. - Я не специалист. Конечно, я путешествовал на

них как турист у себя дома, но...

- Ты говоришь о помповых вакуумах. Как они сделаны? - Праф вертелся вокруг

капюшона, хлопая крыльями настолько быстро, насколько позволяла густая атмосфера

вокруг них.

- Ну, как я понимаю, вакуум находится прямо в сфере.

- В сфере?

- Очень тонкостенной сфере. Ты наполняешь пространство между стенками

этим... как его... гелием или водородом, в зависимости от своих склонностей.

Правда, чистых газов, наверное, не используют, так, несколько процентов.

- И дальше?

- Потом накачиваешь газ в сферу.

- Ясно. А каков характер этого накачивания?

- Хм... - Оген снова посмотрел вниз, но огромная тень исчезла

окончательно.

* ГЛАВА ШЕСТАЯ

КРАЙНЕ ПРИВЛЕКАТЕЛЬНАЯ СИСТЕМА

Запись.

- Это великая симуляция.

- Это не симуляция.

- Конечно. И все-таки, это так.

- Толкайте! Толкайте!

- Я и толкаю!

- Толкайте сильнее!

- Но все-таки, разве вам не кажется, что это долбаная симуляция?

- Ах, нет, не долбаная.

- Посмотрите, я не знаю, что вы делаете, но чтобы вы ни делали, вы делаете

это неправильно. Пламя идет прямо из шахты!

- Так полейте его водой!

- Я не могу достать...

- Я действительно нахожусь под большим впечатлением.

- Вы на чем-то стоите, правда?

- Я очень рад, что мы дождались ночи. А вы?

- Конечно. Посмотрите на дневную сторону! Я никогда не видел, чтобы она

так сверкала. А вы?

- Не припомню.

- Ха! Мне это нравится! Блестящая симуляция!

- Это не симуляция, вы, буффон! Будете вы слушать?

- Уберите отсюда это пугало!

- Но все-таки - что же это такое?

- Кто, а не что. Хомомданское чучело! Называется Кэйб.

- О!

Они сплавлялись по лаве. Кэйб сидел в центре плоскодонного судна и смотрел

на расплавленный ярко-желтый поток реки с оплывающими от жара скалами впереди и

на темный унылый пейзаж, через который протекала эта лава. Он слышал

человеческий разговор, но не обращая внимания на то, кто это говорит.

- Он уже почти выскочил.

- Просто блестяще! Посмотри-ка! И какое пекло!

- Согласен. Надо вытащить!

- Все в огне!

- Жмите на черные кнопки, а не на светлые, идиот!

- Вложите и выньте!

- Что?

- Блин, горячо!

- Ага! Никогда не испытывал такого пекла!

- Это вовсе не симуляция, а вы идиот.

- Да может кто-нибудь?..

- Помогите!

- Кидайте скорее! Возьмите другое весло!

Они находились на одной из восьми последних ненаселенных равнин Мэйсака.

Здесь - и еще на три равнины дальше - Великая река делала опасную петлю через

туннель в семьдесят пять тысяч километров, пересекая еще до сих пор

формирующийся ландшафт.

- О, горячо! Горячо! Горячо! Охладите!

- Выкиньте отсюда это чучело. Его вообще не приглашали. Он новичок, и без

спасательного обмундирования! Если он думает, что он в бассейне, то может

делать, что хочет.

- Лучше остановиться!

- Просто нужно больше нагрузки на правый борт.

- Куда?

- На правый. Правый. Борт. На этот правый борт. Блин!

- Хватит ругаться. Впереди туннель! Становится еще жарче!

- О, черт!

- Жарче уж быть не может! Никто не позволит!

- Да будете вы слушать или нет? Это не симуляция.

- Вы упали на, а не в. И не смотрите на меня так - это плотность.

- Могу поспорить, что я и сам все знаю про плотность. Есть комп?

- Нет.

- А имплант?

- Нет.

- У меня тоже. Попытайся найти того, у кого он есть, и вышвырни его

отсюда.

- Но он не хочет.

- Болван! Стукни его как следует.

- Это дело.

Люди, особенно люди Цивилизации, вне зависимости, были ли они гуманоидами

или чужими, создавали Орбиту на протяжении тысяч лет, но еще задолго до

появления высокоразвитых технологий некоторые личности из них, особо любящие

развлечения и риск личности, придумали использовать потоки раскаленной лавы для

нового вида спорта.

- Извините, у меня есть комп.

- А, это, конечно, Кэйб.

- Что?

- У меня есть комп. Вот он.

- Суши весла! Берегите головы!

- А глаза уже слепит, ребята!

- Прикройте угол!

- Прикрываю.

- Хаб! Видишь это чучело? Говнюк! Выкини его отсюда! Словом, сплав по

рекам из лавы стал вдруг с некоторого времени модным развлечением. Причем,

традиция предписывала сплавляться без применения всяких передовых технологий и

призывала не пользоваться никакими достижениями материальной науки. Наоборот,

всяческий риск приветствовался и делал забаву еще более возбуждающей. Это

называлось спортом с минимальным фактором безопасности.

- Смотри, весло!

- Поймал.

- Толкай!

- Вот дерьмо!

- Что...

- А-а-а!

- Все в порядке, в порядке!

- Блин!

- Да вы все просто сумасшедшие! Вот развлеченьице! Сам по себе плот -

некая платформа с ровным днищем, размером четыре на двенадцать метров, - был

керамическим, остальные части делались из алюминизированного пластика, а весла

брались деревянные.

- О, моя шевелюра!

- Хочу домой!

- Отчерпывайте!

- Где это чучело?

- Да не ной!

- Вот несчастье!

Этот вид спорта всегда был щекочущим нервы и опасным. И по мере того, как

равнины наполнялись воздухом, он становился все опасней. Расходящаяся жара

соединялась с воздухом, и скоро дыхание без дыхательных приборов, приводившее к

буквальному к сжиганию легких, превратило эту забаву практически в ее прямую

противоположность.

- Ах, мой нос, мой нос!

- Спасибо.

- Прыскай!

- Ага.

- А я с другим чучелом. И вообще ничему не верю. Кэйб согнулся: -

полотнище паруса билось прямо над его головой, и хотя материал более-менее

отражал жар, идущий от потолка туннеля, температура вокруг все еще была

экстремальной. Некоторые уже лили на себя воду и брызгались ею беспрерывно.

Потоки пара заполняли узкое пространство между лавой и потолком. От огней по

краям плота стоял красный полумрак.

- Повреждение!

- Остановите!

- Заберите меня отсюда!

- Мы уже почти... ого-го! Мы нарвались на зубы!

У потока лавы имелись еще и так называемые зубы - некие потеки,

напоминающие сталактиты.

- Пики! Спасайтесь!

Один из сталактитов проколол мягкое защитное покрытие плота и унес его

прямо в раскаленную изжелта лаву. Покрытие мгновенно загорелось и захлопало от

потоков горячего воздуха, напоминая мечущуюся обожженную птицу. Волна жара

прокатилась по плоту. Люди дико закричали. Кэйб был вынужден откатиться назад,

чтобы избежать новых ударов, и почувствовал, как под ними что-то хрустнуло и

завизжало.

Но в тот же момент поток вышел из туннеля в широкий каньон остроконечных

скал, чьи черные базальтовые грани освещались отблеском текущей мимо лавы. Кэйб

кое-как уселся на место. Большая часть людей продолжала обливаться или

брызгаться водой, охлаждаясь после финального аккорда пекла. Одни потеряли

шевелюры, другие лежали почти бездыханными, но при этом беспечно и весело

смотрели вперед, словно они прошли посвящение в некую тайну. Какая-то пара,

сидевшая на корме, дружно и громко кричала.

- Что с тобой? - спросил Кэйб у человека, расположившегося прямо за ним.

Человек держал на весу левую ногу и кривился от боли:

- Кажется, она сломана.

- Я тоже так думаю. Виноват, простите. Могу я чем-то помочь?

- Постарайтесь больше не падать на меня, по крайней мере, пока я тут.

Кэйб посмотрел вперед. Сверкающий поток оранжевой лавы уходил и терялся

между стенами каньона, и впереди больше не было видно никаких туннелей.

- Думаю, что уж это я могу вам гарантировать, - вздохнул он. - Еще раз

прошу прощения. Просто мне велели сидеть в центре. Вы можете передвигаться?

Человек кое-как, с помощью одной руки на ягодицах, отодвинулся от него

подальше. Люди вокруг постепенно успокаивались. Некоторые, правда, еще кричали,

но в этих криках уже слышались и радость, и торжество, и счастье от сознания

того, что впереди больше нет туннелей.

- Вы в порядке? - спросила одна из женщин человека со сломанной ногой. Ее

жакет все еще дымился, брови были сожжены, а светлые волосы торчали, напоминая

обгорелую паклю.

- Нога сломана. Но ничего, выживу.

- Это я виноват, - пояснил Кэйб.

- Я достану шину.

И женщина направилась к ящику на корме. Кэйб снова огляделся. Повсюду

стоял запах горелых волос, прожженных тканей и слегка поджаренного человеческого

мяса. У некоторых на лицах багровели чудовищные ожоги, другие так и не вынимали

рук из ведер с водой. Влюбленная парочка продолжала стонать. Но большинство

весело переговаривались, поддерживая друг друга, и на их изуродованных лицах

весело плясали отсветы лавы и отполированных до стеклянного блеска базальтовых

скал. А высоко надо всем этим, безумно подмигивая в коричневом небе, улыбалась

новая Портиция.

"И это называется забавой", - подумал Кэйб.

- Все это смешно...

- Что?

- Да не совсем...

Кто-то вдруг истерически зарыдал:

- Хватит, насмотрелся! А вы?

- Да уж тоже. Одного раза, пожалуй, хватит.

Конец записи.

Кэйб и Циллер смотрели друг на друга через огромную, изящно обставленную

комнату, залитую золотым светом из открытых балконных окон, наполовину прикрытых

нежно покачивающимися ветками вечно синей растительности. Мириады мягких,

похожих на иголочки теней шевелились на кремовом полу, лежали на ногах, на

причудливых коврах с абстрактным рисунком, перебегали по поверхностям деревянных

скульптур, по богато украшенным бюстам и пышным накидкам диванов.

На хомомдане и челгрианце были надеты специальные устройства, которые

могли казаться и защитными шлемами, и украшенными драгоценными камнями головными

украшениями.

- Выглядим шикарно, - фыркнул Циллер.

- Может быть, эта одна из причин, по которой люди носят импланты.

И они оба сняли устройства. Кэйб, восседавший на хрупком грациозном

кресле, сделанном как раз для трехногих, положил свой шлем на соседнюю кушетку.

Циллер, свернувшийся калачиком на широкой тахте, поставил свой шлем рядом

на пол. Он несколько раз поморгал, но все же вытащил из жилетного кармана

неизменную трубочку. Сегодня на нем были бледно-зеленые леггинсы и украшенная

эмалями рубашка. Жилета не было видно под каскадом драгоценностей.

- И когда это было? - спросил он.

- Дней восемьдесят назад.

- Хаб был прав - все они просто сумасшедшие.

- И все-таки все эти люди уже сплавлялись раньше до этого, причем с не

меньшими потерями и опасностями. Я, конечно, зарекся, но трое из двадцати трех

решительно намерены продолжать заниматься подобным спортом. - Кэйб поиграл

бахромой подушки. - И это при том, что двое из них уже испытали состояние

временной смерти, когда лава поглотила их каноэ, а один их приятель и вообще был

раздавлен ледником.

- И совсем умер?

- Абсолютно. И навсегда. Им пришлось вырубать его тело и вызывать

похоронную команду.

- И сколько ему было?

- Тридцать один стандартный год. Едва стал взрослым. Циллер пососал

трубочку и посмотрел на балконные окна.

Они находились в большом доме поместья в Тирианских горах неподалеку от

Ксаравва. Кэйб делил это дом с одной большой человеческой семьей из шестнадцати

человек, с двое из которых были детьми.

Для него специально построили отдельный верхний этаж. Кэйбу нравилось

общество людей и особенно их малышей, хотя он должен был себе признаться, что

оказался не таким уж общительным, как всегда о себе думал.

Он представил челгрианца полудюжине остальных обитателей дома,

присутствующих на данный момент, и показал Циллеру окрестности. Изо всех окон,

балконов и из садика на крыше видны были голубоватые долины, а за ними скалы

массива, по которому протекала Великая Река Мэйсака.

А теперь они сидели и ждали дрона И. X. Терсоно, который уже спешил к ним

с важными, как он выразился, новостями.

- Я, кажется, вспомнил, что когда-то согласился с утверждением Хаба об их

сумасшествии, а ты мне ответил на это - "но все-таки", - Циллер нахмурился. -

Однако все дальнейшее, сказанное тобой, лишь подтверждает мнение об их

сумасшествии.

- Я имел в виду то, что как бы они ни ненавидели этот свой опыт, они

никогда не променяют его ни на какой другой...

- Наверняка еще более идиотский...

-...потому что этот, каким бы ужасным он ни казался на первый взгляд, все

же дает им нечто положительное.

- Хм. Но что это может быть? То, что они живы, несмотря на занятия этим

ненужным, травматичным и тупым спортом? Единственное положительное, что можно

вынести из подобного приключения, заключается в решении никогда его больше не

повторять. Или хотя бы нежелание повторять.

- Им кажется, что они испытывают себя, проверяют себя.

- И все приходят к выводу, что они свихнулись. И это называется позитивным

результатом?

- Они чувствуют, что испытывают себя в борьбе с природой...

- Да какая там природа?! - возмутился Циллер. - До настоящей природы

оттуда десять световых минут! - Он громко зафырчал. - С этим поганым солнцем!

- Я не думаю, что они озабочены этим. На самом деле у Лэйслера существует

потенциальная нестабильность, которая продуцирует ускорение и... Словом, это

было известно еще до того, как началась вся эта дикая забава, - Кэйб, наконец

отпустил подушку.

- Значит, ты утверждаешь, что солнце может взорваться? - воззрился на него

Циллер.

- Ну, теоретически... Это очень возможно.

- Ты шутишь!

- Конечно, шучу. Но шанс...

- Никогда не говори мне об этом!

- Конечно, оно не взорвется в прямом смысле, но может вспыхнуть...

- Так оно и так вспыхивает! Я сам видел вспышки!

- Ну да. И здорово, правда? Но шанс, - правда, небольшой, один из

нескольких миллионов - на то, что оно может как-нибудь однажды вспыхнуть так,

что ни Хаб, ни защитные силы Орбиты не смогут ни отразить, ни прикрыть

опасность...

- И потому они построили эту штуку?

- Я так понимаю, это очень привлекательная система. И, кроме того, я верю,

что со временем они установят новую добавочную защиту, которая сможет

противостоять любым воздействиям новой звезды.

- Могли бы и меня поставить в известность, - покачал головой Циллер.

- Вероятно, риск настолько ничтожен, что они не беспокоятся.

- Я не верю этим людям, - заявил Циллер, поднимая шерсть на лбу и бросая

трубку.

- Но возможность катастрофы действительно очень мала, особенно в ближайшее

время или даже в продолжение разумной жизни. - Кэйб поднялся и проковылял к

серванту, откуда взял вазу с фруктами.

- Фрукты?

- Нет, спасибо.

Тогда Кэйб сам выбрал спелый солнечный хлебец. Ему пришлось здорово

поработать со своим вкусовым аппаратом, чтобы научиться есть обычную пищу

Цивилизации, но и сейчас ему еще порой приходилось напрягать все обонятельные и

вкусовые рецепторы для поглощения стандартной местной еды. Отвернувшись от

Циллера, он засунул хлебец в рот, прожевал и с трудом проглотил. Есть,

отвернувшись, стало его привычкой: у Кэйба, как и у всех его сородичей, был

очень большой рот, и потому многие люди находили процесс поглощения пищи

хомомдавами весьма раздражающим и опасным.

- Но вернемся к теме, - продолжил он, вытерев рот салфеткой. - Давай не

будем больше употреблять термин "природа". Скажем просто, что они ощущают, будто

выиграли в борьбе с силой, гораздо более мощной, чем они сами.

- А это отчасти признак здравого ума, - Циллер покачал головой. - Нет,

Кэйб, ты сам, должно быть, пробыл там слишком долго.

Хомомдан вышел на балкон и посмотрел вдаль:

- И все-таки я утверждаю, что эти люди отнюдь не сумасшедшие. Они живут

совершенно здоровой жизнью.

- И остаются похороненными под ледниками?

- Это частный случай.

- Да. Они делают еще много такого же маразма, например, фехтуют

обнаженными на остро отточенных шпагах, лазают в горы без страховки, летают на

искусственных крыльях...

- Но очень мало кто из них занимается только этим - большинство ведут

абсолютно нормальную жизнь, помимо...

- По стандартам Цивилизации, - напомнил Циллер и поднял трубку.

- Да. И почему нет? Они социализированы, у них есть работа, хобби, они

читают, смотрят, они занимаются бизнесом. Они учатся, путешествуют...

- Ха-ха!

- Им нравится то, что они делают. Кроме того, среди них особенно много

художников, писателей, архитекторов... - Кэйб улыбнулся и широко развел всеми

тремя своими руками. - А некоторые даже пишут музыку.

- Они просто проводят так время. И только проводят. Например, проводят

время, путешествуя. Время висит на них слишком тяжелым грузом, потому что у них

нет никакого контекста, никакой высшей цели в жизни. Они все надеются, что в

других местах они найдут нечто, что даст им удовлетворение, то есть полноту

жизни, которую они заслужили, - и никогда и нигде этого не находят. Ни в чем, -

Циллер совсем нахмурился и ожесточенно стал выколачивать трубку о ладонь. -

Некое вечное путешествие в тщетной надежде. И перманентное разочарование.

Остальные, чуть менее зацикленные на себе, просто считают, будто путешествие

само по себе предполагает если не удовлетворение, то освобождение от чувства,

будто это удовлетворение непременно должно присутствовать в этом мире. Кэйб

смотрел на набухшие бутоны, усеявшие все ветки, на веселых прыгунцов,

перескакивающих с дерева на дерево, на их рыжий мех и длинные хвосты; он слышал

тоненькие голоса человеческих детей, играющих и плещущихся в бассейне рядом с

домом.

- Да ладно, Циллер. Весьма спорно, чтобы какое-нибудь разумное существо

доходило в своих ощущениях до такого.

- Неужели? А ты?

Кэйб осторожно прикрыл мягкие занавеси на окне.

- Мы намного старше людей, но, скорее всего, и мы когда-то... - Он

посмотрел на челгрианца, свернувшегося на тахте тугой пружиной, готовой

развернуться в любую минуту. - Вся чувственная жизнь неутомима. До

определенного, разумеется, предела.

Циллер подумал немного, и покачал головой. Кэйб так и не понял, означал ли

этот жест, что он сказал нечто недостойное ответа, или только то, что челгрианец

не смог найти адекватного ответа.

- Дело в том, что, тщательно построив свой парадиз на принципе исключения

всех возможных конфликтов между собой и всех естественных угроз... - Он умолк и

печально посмотрел на то, как солнечный зайчик играет на полированной ножке

тахты. - Словом, на исключении всех природных угроз, они вдруг обнаружили, что

их жизнь настолько пуста, что они вынуждены создавать фальшивые версии тех

страхов и угроз, которые целые поколения их предков так долго старались

победить.

- Мне кажется это немного похожим на критику некой личности за то, что она

одновременно пользуется душем и зонтиком, - возразил Кэйб. - Важен выбор. - Он

еще плотнее задернул гардины. - Эти люди контролируют свои страхи и угрозы. Они

могут выбирать их, повторять или избегать. А это не то же самое, что жить на

вулкане, когда от одного извержения может погибнуть не один человек, а весь

город. В общем, это приложимо ко всем обществам, которые вышли из эпохи

варварства. И никакой загадки здесь нет.

- Но Цивилизация очень упорствует в своем утопизме, - напомнил Циллер, и,

как показалось Кэйбу, весьма горько. - Они носятся со своими опасностями, как

ребенок с игрушкой, которую требует лишь для того, чтобы завтра же выкинуть.

Циллер снова раскурил трубку, встал и в облаке дыма перешел на толстый

ворсистый ковер перед кушеткой Кэйба.

- Необходимость страдания приводит к тому, что оно появляется в виде столь

странного спорта. Но это естественно. Даже страх может приносить отдых, -

продолжал свою мысль Кэйб.

Циллер внимательно посмотрел в глаза хомомдану:

- А отчаяние?

- Отчаяние? - Кэйб пожал плечами. - Только не в больших дозах. Отчаяние,

когда что-то не выходит, когда проигрываешь в игре. Первоначальное отчаяние

только увеличивает сладость от последующей победы.

- Это не отчаяние, - тихо возразил Циллер. - Это временное - обида,

проходящее раздражение, может быть, разочарование. Я имел в виду вещи не столь

тривиальные. Я имел в виду такое отчаяние, которое грызет душу, парализует

разум, приводит к мыслям о самоубийстве.

- Нет, - вскочил Кэйб. - Нет. Они должны надеяться, что такое они

миновали.

- Да, миновали, оставив другим.

- Мы говорим о том, что постигло твой народ? - спросил Кэйб. - Что ж,

некоторые из них действительно испытывают по этому поводу сожаление, близкое к

отчаянию.

- Но это в большей степени наше собственное дело, - Циллер выдохнул

последний дым, выбил трубку и стал прочищать ее маленьким серебряным

инструментом. - Мы непременно выиграли бы эту войну, если бы не вмешательство

Цивилизации.

- Не обязательно.

- Не согласен. Но не жалею. По крайней мере, после войны мы смогли

заняться борьбой с нашими собственными идиотами. Вы бы страдали от последствий

войны, если бы не смогли извлечь полезных уроков из наших страданий. А мы еще

стали укорять Цивилизацию. Трудно придумать худшее, чем наш внешний разгром, но

порой мне кажется, что и надо было дойти до конца.

Кэйб не отвечал и смотрел, как из трубки Циллера вновь вьется голубоватый

дымок.

Когда-то Циллер был Одаренным Махраем Циллером Восьмым Уэскрипским,

рожденным в семье высокопоставленных чиновников и дипломатов; подавал

колоссальные надежды в музыке с самого рождения, написал свою первую симфонию

для оркестра в том возрасте, когда простых челгрианских детей еще учат не есть

собственную обувь.

Внезапный уход из колледжа стоил ему потери двух уровней каст, и это

весьма скандализовало его родителей.

Но это были еще цветочки. Очень скоро он довел их до болезни. Тогда, когда

стал радикальным Отрицателем каст, стал заниматься политикой как сторонник

равенства и всячески использовал свой престиж для борьбы с прогнившей, как он

утверждал, кастовой системой. Постепенно общественное и политическое мнение

стало поддаваться, начались разговоры о том, что давно обещанная Великая

Перемена должна, наконец, состояться.

Но до этого на самом деле было слишком далеко, а Циллер за свои попытки

приблизить эти времена поплатился тем, что стал членом самой последней, не

считая криминальных, касты, то есть Невидимым.

Второе покушение ему едва не удалось, но он оказался в госпитале, где

провел почти при смерти три месяца. Эти месяцы бездействия дали пищу его уму, и

скоро он ясно осознал, что, несмотря на начавшийся в обществе процесс,

возможность коренных изменений потеряна еще, по крайней мере, на поколение

вперед.

Музыкальный дар Циллера за годы этой политической активности весьма очень

пострадал; по крайней мере, в количественном отношении. Но он продолжал

утверждать, что общественная жизнь важнее всякой иной, и его слушали, даже

несмотря на его нынешний статус Невидимого.

Его престиж и популярность все росли; на него лились реки наград, призов и

почестей; газеты называли его величайшим из всех живущих ныне челгрианцев,

ходили даже слухи о том, что его сделают церемониальным президентом.

И, пользуясь своим положением и всеми благами, он вдруг решился на

транслирующейся по всей сфере Чела великой церемонии в Шелизе, столице

Челгрианского государства, во всеуслышание объявить, что взгляды его отнюдь не

изменились, что он был, есть и будет либералом и поборником равенства, что он

горд своей работой с низшими кастами, что презирает консерватизм еще больше, чем

в юности, что по-прежнему ненавидит государство, общество и людей, потакающих

кастовой системе, что он не хочет принимать от них никаких наград и почестей и

вернет все обратно и что собирается оставить челгрианское государство немедленно

и навсегда, поскольку, в отличие от его друзей-либералов, которых он любит, и

уважает и которыми восхищается, не имеет больше моральных сил продолжать жить в

этой порочной, позорной, ненавистной стране.

Речь его была встречена гробовым молчанием.

Он оставил сцену, сопровождаемый шипеньем и шиканьем, и провел ночь в

посольстве Цивилизации, окруженном толпой, требовавшей его крови. На следующий

день судно Цивилизации увезло его с родины. Он несколько лет путешествовал по

всем ее провинциям, пока, наконец, не остановился на Орбите Мэйсак.

Циллер не оставил Орбиту даже и после того, как на Челе президентом был

выбран сторонник равенства, спустя семь лет после его отъезда. Начались реформы,

Невидимым и другим кастам были полностью предоставлены все права, но даже после

этого, несмотря на все требования, запросы и приглашения, Циллер не вернулся на

родину и никак не объяснил свой отказ.

Люди оправдывали его поступок тем, что на самом деле касты все еще

сохранялись. Компромисс заключался, скорее, в том, что титулы и кастовые

названия представителей высших каст перешли как наименования должностей новой

номенклатуры, а новый земельный закон объявил земли всех членов семьи

собственностью главы клана. Зато люди всех уровней и сословий могли теперь

свободно жениться, касты могли смешиваться, стал возможен переход из одной касты

в другую по браку, дети теперь могли наследовать любую из двух каст родителей;