Глава VIII Экспедиция 1101–1103 гг. 6 страница

Ежедневно приходили сюда новые христианские отряды из западных стран; с прибытием подкреплений из Италии, Франции, Германии и Англии лагерь все более и более увеличивался; глубокие рвы и земляные окопы окружали его и придавали ему вид крепости. Больше 100 000 воинов собралось уже перед Акрой, между тем как могущественные монархи, руководившие крестовым походом, занимались еще только приготовлениями к отъезду.

Уже 40 дней франки осаждали эту крепость, и беспрерывно происходили у них схватки или с гарнизоном, или с отрядами Саладина. 4 октября христианская армия спустилась с холма и расположилась на равнине в боевом порядке. На многих прелатах были каски и кирасы. Король Ги, впереди которого четыре рыцаря несли Евангелие, начальствовал над французами и над иоаннитами. Конрад, прибывший из Тира, чтобы разделять труды христиан, предводительствовал венецианскими, ломбардскими и тирскими воинами. Ландграф Тюрингский шел во главе германцев, пизанцев и англичан, составлявших центр армии. Великий магистр храмовников со своими рыцарями, герцог Гвельдрский со своими ратниками составляли резервный корпус; охранение лагеря было поручено Готфриду Люсиньянскому и Иакову Авенскому. При первом столкновении левый фланг мусульманской армии отступил в беспорядке. Лагерь Саладина был взят. Множество сарацин под влиянием страха обратились в бегство по направлению к Тивериаде.

Овладев турецким лагерем, христиане бросились грабить палатки, и всякий порядок был нарушен. Тогда сарацины, заметив, что их больше не преследуют, соединились по призыву Саладина, и сражение возобновилось. Изумление и ужас овладели толпой христиан. Разные слухи, распространившиеся под влиянием страха, довершают беспорядок; растерянная толпа не повинуется более своим вождям. Анри Бриеннского опрокидывают с лошади в ту минуту, когда он старается собрать свой рассеявшийся отряд; он ранен, ему угрожает смерть, но крики его не возбуждают сострадания ни в ком, даже в брате его Эрарде Бриеннском; маркиз Тирский, покинутый своими, обязан был своим спасением только великодушной храбрости Ги Люсиньяна. Иаков Авенский спасся только благодаря преданности одного молодого воина, который решился предложить своего коня знаменитому вождю. Рыцари‑храмовники почти одни сопротивлялись сарацинам; большинство их погибло; начальник их, попавшийся в руки мусульман, был предан смерти в палатке Саладина. В этот день более 200 000 сражающихся было на акрской равнине.

При наступлении зимы мусульманская армия удалилась в Саронские горы, называемые арабами Каруба по причине огромного количества растущих на них рожковых деревьев (caroubiers). Что же касается крестоносцев, то, оставшись на равнине одни, они растянули линии своих войск по всей цепи холмов, окружающих Птолемаиду. Христиане вырыли рвы по скату холмов, на вершинах которых они расположились; они обнесли свои участки высокими стенами, и лагерь их был так сильно укреплен, что даже, как выражается арабский историк, «и птицы с трудом могли бы туда проникнуть». Зимние потоки разлились по равнине. Крестоносцам нечего было опасаться теперь внезапных нападений армии Саладина, и они деятельно продолжали осаду Птолемаиды; гарнизон крепости уже не мог долго поддерживать защиту без помощи мусульманской армии.

С наступлением весны несколько мусульманских князей из Сирии и Месопотамии присоединились к армии Саладина, который спустился с Рожковых гор и в виду христиан перешел через равнину, с распущенными знаменами и при звуках труб и литавр. Тогда началась новые битвы. Зимой три большие перекатные башни пробили стены Акры; во время одного генерального сражения эти башни были сожжены нового рода греческим огнем, изобретателем которого был один дамасский житель; сожжение этих трех башен привело в уныние христианскую армию; ландграф Тюрингский, потеряв надежду на успешный исход дела, возвратился в Европу.

Осаждающую армию тревожили беспрерывные нападения неприятеля. Под знаменами обоих вероисповеданий одновременно шла борьба на море и на суше; между европейскими и мусульманскими судами, нагруженными оружием и продовольствием, происходили ожесточенные схватки в Птолемаидской гавани; от победы или поражения зависели поочередно изобилие или голод в городе или в христианском лагере. С другой стороны, берега реки Вила и Туронский, Магамерийский и Кизанский холмы всякий день оглашались громом оружия и шумом битв. Колесница, на которой возвышалась башня, увенчанная крестом и белым флагом, указывала место сбора христиан и предшествовала им в битве. В армии франков оказывалось, однако же, более храбрости, чем дисциплины; жажда военной добычи увлекала их за пределы строя, и вожди их, не пользовавшиеся в их глазах достаточным авторитетом, не в состоянии были удерживать их. Саладин, более уважаемый своими подчиненными, часто пользовался беспорядками и неурядицей, бывшими у крестоносцев, чтобы с выгодой нападать на них и вырывать из их рук победу.

Между тем, на Востоке распространились слухи о скором прибытии армии германского императора. Встревоженный Саладин выслал отряды навстречу такому опасному врагу; несколько мусульманских князей покинули лагерь в Акре, чтобы идти на защиту своих владений, угрожаемых со стороны новых пилигримов с Запада. Крестоносцы, опасаясь, чтобы германцы не подоспели разделить с ними честь победы над Птолемаидой, понуждали своих вождей подать сигнал к битве, тем более что ослабление Саладинова лагеря казалось им благоприятной минутой для нанесения решительного удара. Князья и духовенство старались обуздать их неблагоразумное рвение – напрасные старания! В день праздника св. Иакова посредством возмущения и насилия открываются все выходы из лагеря, и толпы христиан быстро наводняют равнину и пробиваются в лагерь Саладина; пораженные ужасом, мусульмане отступают сначала перед этим бурным нападением, но между тем как христиане увлекаются жаждой грабежа, мусульмане соединяются и настигают внезапно победителей, занятых разграблением палатки Малик‑Адила, брата Саладина.

Меч турок является искуплением необузданности и корысти христиан. «Враги Господа, – повествует один арабский летописец, – дерзнули войти в лагерь львов ислама, но они подверглись ужасным последствиям божественного гнева; они пали под ударами мусульманских мечей, как листья падают осенью под ударами бури». «Девять рядов мертвецов, – говорит другой арабский писатель, – покрывали равнину, лежащую между холмами и морем; в каждом ряду было по тысяче воинов». Нападение птолемаидского гарнизона на лагерь крестоносцев довершило бедствия этого дня; палатки христиан были разграблены, множество женщин и детей уведены в неволю мусульманами. Горе христианской армии перешло в мрачное отчаяние, когда до них дошла весть о смерти Фридриха Барбароссы и о бедствиях, вынесенных германской армией. Вожди пилигримов только и думали теперь о возвращении в Европу; но вдруг в гавани Птолемаидской показался флот. Надежды крестоносцев оживились при виде огромного количества высаживающихся на берег французов, англичан, итальянцев под предводительством Генриха, графа Шампаньского.

Саладин, устрашенный прибытием этого подкрепления из Европы, отступил во второй раз на высоты Карубы. Городу пришлось подвергнуться новым нападениям. Тараны колоссальной величины, две громадные башни из дерева, железа, стали и меди, сооружение которых стоило графу Шампаньскому 1500 червонцев, угрожали стенам крепости; несколько раз уже крестоносцы ходили на приступ крепости и почти готовы были водрузить на стенах ее свои победоносные знамена. Осаждаемые, однако же, неутомимо защищая крепость, сожгли боевые машины христиан и, в свою очередь, произвели несколько вылазок, посредством которых они оттеснили крестоносцев и загнали их в лагерь.

Между тем, с моря подоспевала помощь акрскому гарнизону; крестоносцы, чтобы воспрепятствовать сообщениям крепости с морем, решились овладеть Мушиной башней, господствовавшей над Птолемаидским портом. Экспедиция против этого укрепления, под начальством герцога Австрийского, не имела успеха; в гавань была пущена подожженная барка, наполненная горючими веществами, для того чтобы поджечь мусульманские суда, но внезапно переменившийся ветер направил пылающую барку к деревянной башне, поставленной на корабле герцога Австрийского, и пламя охватило башню и христианский корабль. В то время как герцог Австрийский старался овладеть Мушиной башней, армия крестоносцев совершала бесполезное нападение на город; отряды Саладина, пользуясь этим, нахлынули на лагерь осаждающих, и те должны были поспешно возвратиться, чтобы защитить свои палатки от пожара и разграбления. В это время прибыл сюда Фридрих герцог Швабский с жалкими остатками германской армии. Он пожелал ознаменовать свое прибытие битвой, которая не привела ни к чему, кроме бесплодных подвигов. В христианской армии начали чувствовать голод. Конные воины, побуждаемые голодом, убивали своих лошадей; внутренности лошади или вьючного скота продавались за 10 золотых су. Владетельные князья, бароны, привыкшие к роскошной жизни, с жадностью разыскивали растения и коренья, чтобы утолить ими свой голод. Доведенные голодом до отчаяния, многие христианские воины перешли под знамя ислама.

В скором времени появились заразные болезни от трупов, разбросанных по равнине. В христианском лагере под стенами Акры возобновились мрачные сцены смерти и похорон, бывшие во время осады Антиохии, зимой 1097 г. Чума поразила знаменитых вождей, избежавших роковых случайностей войны. Герцог Швабский умер вследствие лишений и болезни. В довершение бедствий возникли распри из‑за наследования оставшегося вакантным иерусалимского престола. Сибилла, жена Ги Люсиньяна, и двое детей ее умерли; Изабелла, вторая дочь Амальрика и сестра королевы Сибиллы, осталась наследницей иерусалимской короны. Ги Люсиньян также предъявлял на нее свои права; но этот принц, не умевший защитить Иерусалима, не имел многочисленных приверженцев. Конрад маркиз Тирский, прославившийся своей храбростью, также питал честолюбивые замыслы царствовать над Палестиной; женатый на сестре Исаака Ангела, императора Константинопольского, он задумал жениться на Изабелле, бывшей уже замужем за Гумфридом Торонским. Лесть, дары, обещания – все было пущено в ход со стороны маркиза Тирского; наконец, духовный совет решил развод принцессы Изабеллы с Гумфридом Торонским, и наследница королевства сделалась супругой Конрада, у которого таким образом оказалось две жены, одна – в Сирии, другая – в Константинополе. Подобный скандал не мог содействовать успокоению враждующих сторон. В конце концов решено было отдать это дело на суд Ричарда и Филиппа, прибытия которых ожидали в скором времени.

В Мессине произошло свидание этих двух монархов. По прибытии в Сицилию они застали здесь войну за наследство по смерти Вильгельма II. Констанция, дочь Вильгельма II, вышла замуж за Генриха VI, римского короля, и поручила ему защиту своих прав; Танкред, брат Констанции, любимый и народом, и высшим сословием страны, держался, между тем, силой оружия на престоле, принадлежащем сестре. Немецкие отряды, призванные поддерживать права Констанции, опустошали Апулию. Танкред, не успевший еще упрочить за собой власть, опасался встретить в Филиппе‑Августе союзника германского императора, а в Ричарде – брата королевы Иоанны, вдовы Вильгельма, которую он держал в тюремном заключении. Покорностью и угодливостью он обезоружил короля Французского, но Ричард, умиротворить которого оказалось труднее, гордо потребовал приданого Иоанны и овладел двумя фортами, господствовавшими над Мессиной. Он выставил свое знамя в самой столице Сицилии, но это знамя было сорвано по приказанию Филиппа‑Августа. Недоверие и ненависть возникли между двумя королями, а следовательно, и между Францией и Англией. Ричард отказался жениться на принцессе Алисе, сестре Филиппа‑Августа, руки которой он прежде добивался и ради которой вел войну со своим отцом Генрихом II. Элеонора Венская, питая непримиримую вражду к французам, хлопотала о том, чтобы Ричард женился на принцессе Беренгарии, дочери дона Санчеса Наваррского.

Однако же английский король, увлеченный внезапно порывом раскаяния и покаяния, пожелал подвергнуться бичеванию, чтобы искупить вину свою перед крестоносцами. Он решился обратиться к одному отшельнику по имени Иоаким, спасавшемуся в уединении в горах Калабрийских и славившемуся искусством открывать тайны будущего посредством Апокалипсиса. На вопрос о последствиях предполагаемой войны в Палестине Иоаким отвечал, что Иерусалим будет освобожден через семь лет после взятия Птолемаиды и что до тех пор Бог ниспошлет победы Ричарду и прославит имя его выше всех земных князей. Из этого предсказания исполнились только слова отшельника относительно будущей славы Ричарда.

В первый весенний день христианские флоты отправились в Палестину. Филипп‑Август был принят как ангел Божий в христианском лагере под Акрой. Французы расположились лагерем на расстоянии выстрела от неприятельских укреплений; они сделали такие приготовления к приступу, что, как говорят, могли бы овладеть городом; но Филипп, воодушевляемый рыцарским духом более, чем политическим расчетом, пожелал, чтобы Ричард присутствовал при этой первой победе. Это великодушие было невыгодно в том отношении, что предоставило осажденным время получить подкрепление.

Флот Ричарда по выходе из мессинской гавани был застигнут сильной бурей; три корабля были разбиты у берегов острова Кипр, и спасшиеся от кораблекрушения были очень грубо приняты жителями. Корабль, на котором находились Беренгария Наваррская и Иоанна, королева Сицилии, не был даже допущен в порт Лимасол. Самому Ричарду, прибывшему сюда с соединенным флотом, было отказано в приеме; один греческий князь, по имени Исаак, владетель и притеснитель острова Кипр, стал угрожать английскому королю. Немного понадобилось времени, чтобы укротить этого греческого князя. Ричард овладел островом, который оставался потом 300 лет во владении латинян. Таким образом, в то время как Филипп‑Август поджидал своего соперника, чтобы отнять крепость у сарацин, Ричард положил основание новому королевству. В городе Лимасол, по соседству с древним Амафунтом, Ричард отпраздновал свою свадьбу с Беренгарией Наваррской. После этого он отправился в путь, чтобы присоединиться к крестоносцам, стоявшим в лагере близ Птолемаиды.

Узнав о прибытии с Запада двух могущественных государей, Саладин разослал во все стороны послов к мусульманским князьям; во всех мечетях возносились молитвы о даровании победы его армии и имамы призывали народ к восстанию против врагов Мухаммеда. «Походы ваши против неверных, – говорили имамы, – опасности, раны и даже просто переход через поток – все будет записано в книге у Бога». Воодушевляемые речами апостолов ислама, мусульмане со всех сторон Азии стекались в лагерь Саладина.

Со времени ссоры в Мессине отношения между Филиппом и Ричардом приняли характер раздражительной зависти; хотя частые разногласия между ними и кончались заверениями в дружбе, но эти заверения скоро забывались. Филиппу‑Августу досадно было выслушивать восхваления Ричарду за покорение им острова Кипр; армия английского короля была многочисленнее армии короля Французского. Ричард, истощивший все средства своего государства перед отправлением в поход, был теперь, по прибытии в Акру, богаче Филиппа; союз между этими людьми ни в каком случае не мог быть вполне искренним, в особенности же если принять в соображение пылкий нрав Ричарда; притом, герой с львиным сердцем сознавал свои достоинства и был не такой человек, чтобы смиренно переносить положение вассала, в котором он находился. Такие поводы к соперничеству между французами и англичанами повредили успешному ходу осадных работ и замедлили взятие Птолемаиды.

Филипп‑Август, обязанный принять решение по поводу споров о короне иерусалимской, объявил себя на стороне Конрада; этого было достаточно, чтобы Ричард принял сторону Ги Люсиньяна. Христианская армия распалась на две части; в одной были французы, германцы, храмовники, генуэзцы; другая состояла из англичан, пизанцев и иоаннитов. Филипп‑Август и Ричард, захворав по прибытии в Палестину, вынуждены были оставаться в бездействии в своих палатках. Во время болезни оба короля поддерживали с Саладином отношения, отличавшиеся такой вежливостью и великодушием, что это не могло пройти незамеченным в истории. Выздоровев, оба монарха занялись соединением всех христианских сил против общего врага; и прежде всего покончили с гибельными спорами, порешив, что Ги Люсиньян пожизненно сохранит титул короля, а Конрад и его потомство будут по смерти Ги Люсиньяна наследниками Иерусалимского королевства. В довершение мирного согласия решено было, что в то время, когда Ричард или Филипп‑Август поведет атаку против города, один из них останется оберегать лагерь и противодействовать армии Саладина.

Явившись снова под стенами города, осаждающие встретили сопротивление, какого не ожидали; мусульмане успели укрепить город в то время, когда христиане заняты были бесплодными спорами. Тут начались страшные битвы, так как приходилось то вести осаду города, то отражать армию Саладина. Теперь как под знаменем Креста, так и под знаменем ислама деятельность, мужество, презрение к смерти заявили себя поистине чудными подвигами. Христиане ежедневно пускали в ход новые средства, чтобы сокрушить стены и проникнуть в крепость. Когда их деревянные башни и тараны были сожжены, они делали подкопы и пробирались подземным ходом до самой основы укреплений. В особенности замечательна была храбрость французов; целью своих нападений они избрали Проклятую башню на восточной стороне города; стены с этой стороны уже начали обрушиваться, и скоро должен был открыться пролом. Встревоженные близкой опасностью и ослабевшие от болезней и голода, воины гарнизона пришли в уныние. Комендант крепости решился просить о капитуляции; он явился к Филиппу‑Августу и предложил отдать ему город на тех же условиях, на которых христиане отдали его мусульманам четыре года тому назад, то есть с предоставлением осаждаемым жизни и свободы искать убежища, где они пожелают. Французский король, посоветовавшись с главными начальниками войска, отвечал, что крестоносцы не согласятся даровать пощаду жителям и гарнизону Птолемаиды, если мусульмане не возвратят Иерусалима и всех христианских городов, перешедших к их власти со времени Тивериадской битвы. Комендант удалился, поклявшись Мухаммедом погрести себя заживо под развалинами города.

Плодом этого мужественного решения было последнее и сильное сопротивление. Но после этого мимолетного порыва отчаяния вид разрушенных башен, бегство нескольких вождей, бедственное положение жителей побудили эмиров к новым переговорам с христианами. Возвратясь в палатку Филиппа‑Августа, вожди обещали заставить возвратить франкам древо Животворящего Креста и 1600 пленных; сверх того они обязались уплатить государям христианским 200 000 червонцев. Заложники со стороны мусульман и весь народ, заключенный в Птолемаиде, должны были остаться во власти христиан в ожидании полного осуществления договора. Эта капитуляция была принята. Саладин получил известие об этом в ту минуту, когда был готов употребить последние усилия, чтобы спасти крепость; такой исход дела после стольких битв поразил душу его глубокой скорбью.

Таким образом кончилась осада Птолемаиды; жители города и гарнизон защищались в продолжение двух лет с непоколебимой стойкостью, с неутомимым рвением. Крестоносцы под стенами этого города пролили более крови и проявили более храбрости, чем было бы нужно для завоевания целой Азии. Во все это время более 100 000 христиан пали жертвами меча и болезней. По мере того как европейские легионы гибли на акрской равнине, прибывали с Запада новые силы; суда, отправляемые из всех западных портов, доставляли вооруженных ратников, которым предстояло так же бедственно исчезнуть вокруг Туронской возвышенности или на песчаном дне реки Вилы; можно было предположить, что море и земля Сирии вошли в соглашение между собой и что одна взялась поглощать то, что доставляло ей другое. Эта осада Птолемаиды, предпринятая королем‑беглецом, соединила мало‑помалу все разрозненные христианские силы. Целые государства восстали и стремились к освобождению Иерусалима, и вся эта гроза разразилась и замерла в одном из прибрежных городов Палестины. Следует заметить при этом, что спасение христианских войск под стенами Акры последовало от превосходства христианского флота над флотом мусульманским; если бы франкские суда, доставлявшие продовольствие в лагерь крестоносцев, потерпели поражение в битвах с судами сарацин, то армия осаждающих погибла бы от голода.

Во время этой продолжительной осады Акры обнаружились и получили толчок к развитию дух, нравы и страсти христианского и мусульманского народов. Средства для нападения и для защиты усовершенствовались. Не являются более, как в прежних экспедициях, чудесные знамения для возбуждения благочестивого рвения крестоносцев; но фанатизм европейских воинов, тем не менее, силен и неустрашимость их, тем не менее, непоколебима. В разгар войны, когда многие изобретения увеличили число гибельных случаев, с обеих сторон оказались проявления человечности, и христиане, так же как и мусульмане, чуждались иногда варварского образа действий. В дни перемирия рыцарские празднества прерывали печальное однообразие битв: на акрской равнине происходили турниры, на которые бывали приглашаемы и сарацинские воины. Франки танцевали под звуки арабских инструментов, а мусульмане плясали под аккомпанемент песен менестреля. Лагерь крестоносцев близ Птолемаиды как бы превратился в большой европейский город с его ремеслами, механическими искусствами и рынками. Жадная промышленность часто пользовалась бедствиями крестоносцев, но часто и получала подобающую кару. Пороки, всегда присущие многочисленным сборищам, и сцены разврата примешивались к зрелищу бедствий. Были, однако же, и назидательные проявления и блистательные примеры милосердия. Образовались учреждения для напутствия умирающих и для погребения умерших. Во время этой осады великодушная заботливость о северных воинах положила основание благодетельной ассоциации Тевтонских рыцарей. В это же время возникло учреждение во имя Святой Троицы, целью которого был выкуп христиан, взятых в плен мусульманами.

Филипп‑Август и Ричард разделили между собой продовольствие, военные запасы и богатства города, к великому неудовольствию множества крестоносцев, пострадавших и участвовавших в битвах под стенами Птолемаиды в продолжение двух лет. Король Французский выказал в своих действиях мягкость и умеренность; английский же король воспользовался победой без всякого стеснения не только в отношении к неверным, но и в отношении к крестоносцам. Леопольд Австрийский оказал чудеса доблести, и знамя его развевалось на одной из городских башен; Ричард приказал его снять и бросить в ров. Леопольд удержал германских воинов, которые взялись за оружие, чтобы отомстить за такое оскорбление; сама судьба позаботилась впоследствии об удовлетворении его справедливого негодования. Конрад, имевший причины быть недовольным английским королем, внезапно удалился в Тир. Филипп‑Август объявил в скором времени о своем намерении возвратиться в свое государство и отправился морским путем в Европу, оставив в Палестине 10 000 французов под начальством герцога Бургундского. Он понял, что крестовый поход не представлял дальнейшего поприща для его славы.

Глава XVI Поход армии Ричарда от Сен‑Жан‑д’Акры до Яффы. – Битва при Арсуре. – Пребывание в Яффе. – Аскалон выстраивается вновь (1191–1192)

рошло уже более месяца, а условия Птолемаидской капитуляции еще не были выполнены. Саладин не мог решиться выдать крестоносцам 2000 пленных, готовых снова вооружиться против него, 200 000 червонцев, назначенных на содержание той армии, которую он не мог победить, и древо Честного Креста, вид которого возбуждал энтузиазм и рвение христианских воинов. Христиане уже несколько раз обращались к султану с требованием исполнения данных им обещаний, угрожали умерщвлением мусульман, находившихся в их власти, если он не исполнит условий договора; но политика Саладина оставалась непоколебимой. Страшные угрозы христиан были не напрасны. 2700 сарацин в оковах были выведены на равнину и поставлены в виду лагеря султана; выбор места казни несчастных пленников был как бы последним напоминанием Саладину об исполнении договора. Затем Ричард отдал приказ умертвить этих 2700 пленников. Не следует обвинять в этом варварском поступке одного только английского короля, так как казнь пленных решена была на общем совете вождей христианской армии. Некоторые летописцы говорят, что Саладин еще прежде того велел умертвить христианских пленников, которых он обязался возвратить в обмен на мусульманских. Впрочем, мусульмане не упрекали Ричарда в умерщвлении их пленных братьев, они вознегодовали на султана, который мог бы выкупить их жизни и свободу, если бы исполнил условия договора.

После продолжительных трудов наступил теперь отрадный отдых для христиан‑победителей. Изобилие продовольствия и кипрского вина заставляло крестоносцев забывать суровую цель их похода. Не без сожаления покинули они город, в котором жизнь их была полна удовольствий. В назначенный день 100 000 крестоносцев под предводительством Ричарда перешли реку Вилу, обошли Каифский залив и направились к Кесарии, куда они прибыли после шести дней утомительного пути. На колеснице, поставленной на четырех колесах, обтянутых железом, водружен был высокий шест, на котором развевалось знамя священной войны; вокруг нее же соединялись все в минуту общей опасности. Шествие христиан было продолжительной битвой и постоянным страданием; им приходилось на всяком шагу отражать нападения неприятеля и бороться с трудностями пути. Армия проходила не более трех лье в день; каждый вечер она расставляла свои палатки, и, прежде чем войско предавалось ночному покою, герольд провозглашал на весь лагерь: «Господи, помоги Святому Гробу Твоему!» Трижды повторял он этот возглас, и все войско повторяло эти слова вслед за ним, возведя к небу глаза и руки.

Городские ворота в Яффе

Летописцы отметили те местности, по которым проходила христианская армия; прежде всего упоминают они о замке Капернаумском, которого не находят теперь путешественники. Затем упоминают они об «узких дорогах» – это было что‑то вроде дороги, пробитой в камне человеческой рукой между двумя грядами скал на протяжении полумили; за равниной, в конце этих узких дорог, возвышается теперь замок пилигримов, называемый Атлик, выстроенный храмовниками через несколько лет после того, как проходил тут Ричард. Крестоносцы перешли через реку Крокодилов, называемую теперь Нхар‑Куках. В Кесарии, где остановилась на отдых армия Ричарда, нет теперь жителей, но уцелели еще ее башни на морском берегу. Миновав Кесарию, крестоносцы подверглись большим опасностям. Саладин, сгорая нетерпением отомстить за потерю Птолемаиды и избиение мусульманских пленных, собрал всю свою армию. 200 000 сарацин расположились по горам и на равнине; они заняли берега реки, известной у летописцев под названием Рошеталии (ныне Леддар), чтобы преградить путь крестоносцам. При виде мусульманской армии Ричард приготовился к битве. Христианские войска разделились на пять отрядов; они были так тесно сомкнуты, говорит один летописец, что нельзя было бы бросить между ними какого‑нибудь плода, не задев человека или лошадь. Воины получили приказ не выступать из рядов и стоять неподвижно при приближении неприятеля. Вдруг, в третьем часу дня, на арьергард крестоносцев нападает толпа сарацин, спустившихся с гор с быстротой молнии, при звуках труб и литавр, оглашая воздух страшным ревом. За первыми фалангами варваров следуют другие, и вскоре мусульманская армия, как выражается арабский писатель, окружила христианскую армию, «как ресницы окружают глаз». Иоанниты, позади которых выступали стрелки и метальщики, составлявшие арьергард крестоносцев, отразили этот первый натиск неприятеля; христиане, несмотря на повторяющиеся нападения, не прерывали своего шествия. Ричард возобновил приказ оставаться в оборонительном положении и не бросаться на неприятеля прежде, чем будет подан сигнал из шести труб: двух во главе армии, двух в центре и двух в арьергарде.

Наконец, однако же, несколько рыцарей, не стерпев позора бездействия и не дождавшись сигнала Ричарда, бросились на сарацин. Примером их увлеклись и разные отряды армии, горевшей нетерпением сразиться с неприятелем, и битва закипела. Король Ричард появлялся всюду, где нужна была помощь христианам, и повсюду его появление сопровождалось бегством турок. Сражение происходило на пространстве между Арсурской возвышенностью и равниной Рамлы, от моря до гор. Земля была покрыта изорванными знаменами, переломленными копьями и мечами. В двадцати телегах не поместились бы все стрелы и дротики, которыми была усеяна земля, рассказывает летописец‑очевидец. Сарацины не могли выдержать яростного напора франков; желтые значки Саладина отступили перед знаменами Ричарда.

Христиане, с трудом веря своей победе, оставались еще на поле сражения. Они занялись уходом за ранеными и уборкой оружия, покрывавшего поле битвы, когда вдруг 20 000 сарацин, собранные своими вождями, появились вновь, чтобы возобновить битву. Не ожидавшие нового нападения крестоносцы были сначала поражены изумлением. Изнемогая от зноя и усталости, они нуждались для своего ободрения в присутствии Ричарда, перед которым ни один сарацин не мог устоять и которого среди этой ужасной схватки летописцы сравнивают с жнецом, пожинающим колосья. В то время как победоносные христиане снова двинулись к Арсуру, отчаяние придало силы мусульманам еще раз напасть на их арьергард. Ричард, два раза отразивший неприятеля, устремляется на место битвы в сопровождении только 15 рыцарей, громко повторяя военный лозунг: «Господи, спаси Святой Гроб!» И мусульмане разбегаются при первом столкновении; войско их, трижды пораженное, было бы истреблено совершенно, если бы уцелевшим остаткам его не удалось поспешным бегством скрыться в арсурском лесу. Больше 8000 мусульманских воинов и 32 эмира погибли во время сражения. Христианская же армия потеряла только около 1000 человек. Велика была скорбь христиан, когда они увидели между мертвыми Иакова Авенского. Его нашли покрытого ранами и окруженного товарищами и родственниками, убитыми возле него. Неустрашимый Иаков Авенский, который продолжал битву и тогда, когда у него были уже оторваны рука и нога, воскликнул, умирая: «О Ричард! Отомсти за мою смерть!» Этот защитник Креста похоронен в Арсуре, в церкви Богородицы, оплаканный всей армией.