Глава VIII Экспедиция 1101–1103 гг. 5 страница

Ги Люсиньян и главные вожди христианской армии, попавшие в руки неверных, были приведены в палатку, поставленную посреди лагеря Саладина. Султан обошелся благодушно с французским королем и предложил ему освежиться напитком, охлажденным снегом. Король, отпив из чаши, предложил ее Рено Шатильонскому, находившемуся возле него, но султан остановил его и сказал: «Этот изменник не должен пить в моем присутствии, так как для него у меня нет пощады». И, обращаясь к Рено, он упрекнул его в нарушении договоров и пригрозил ему смертью, если он не примет веры Пророка, которого он оскорбил. Рено с благородным пренебрежением отнесся к угрозам султана и отвечал ему как подобало со стороны христианского воина; раздраженный султан ударил мечом безоружного пленника, и мусульманские воины, по знаку своего властелина, отрубили голову рыцарю. Таким образом, Рено Шатильонский погиб за Крест смертью мученика; такая кончина его заставляет забывать то, что было небезукоризненного в его жизни, полной воинственных приключений. На другой день Саладин, восседая на троне, повелел умертвить рыцарей‑храмовников и иоаннитов, заключенных в оковы; все эти доблестные воины с благочестивой радостью приняли мученический венец. Султан помиловал только великого магистра храмовников, вероятно, ради того, что благодаря его неблагоразумным советам христианская армия предана была в руки сарацин.

Последствием этой роковой для латинских владений победы было то, что султан подчинил своей власти один за другим города Птолемаиду, Наплусу, Иерихон, Рамлу, Кесарию, Арсур, Яффу, Бейрут. Только прибрежные города Тир, Триполи и Аскалон остались во владении христиан. Последняя крепость, осажденная Саладином, геройски защищалась, но наконец сдалась на условии освобождения султаном короля Ги Люсиньяна, не совсем достойного такой жертвы.

Городу Иерусалиму, освобождение которого стоило так много подвигов и страданий, предстояло вновь подпасть мусульманской власти. Саладин приступил к стенам священного города; в Иерусалиме, наполненном христианами, которые пришли сюда, надеясь найти тут верное убежище, было очень немного воинов для его защиты. Но жители, ободряемые духовенством, готовились к борьбе с мусульманами; они избрали своим начальником Балеана Ибелинского, старого воина, бывшего в сражении при Тивериаде, опытность и добродетели которого внушали доверие и уважение к нему. Первой заботой Балеана Ибелинского было исправить городские укрепления и приучить к дисциплине новых защитников Иерусалима. За неимением денежных средств на военные расходы пришлось обирать церкви, и народ, встревоженный приближением Саладина, уже не смущался при виде того, что драгоценный металл, украшавший часовню Святого Гроба, идет на выделку монеты. Прежде чем приступить к осаде города, султан предложил жителям капитуляцию; христиане отвечали, что никогда они не уступят того города, в котором Бог их принял смерть. Начались битвы; осажденные мужественно сопротивлялись; во время частых вылазок против неприятеля они действовали копьем и мечом; множество из них погибало и возносилось, как выражаются летописи, в небесный Иерусалим.

Саладин расположился лагерем сначала на западной стороне Иерусалима, на тех самых возвышенностях, где были расставлены палатки Раймунда Тулузского 88 лет тому назад. Потом он переменил позицию и стал на северной стороне города, на том месте, откуда Готфрид действовал своими огромными боевыми машинами. Султан велел сделать подкопы под те укрепления, которые тянутся от Иосафатовых ворот до ворот св. Стефана; мужественные усилия осаждаемых воспрепятствовать угрожающим работам сарацин были безуспешны. Башни и стены готовы были рухнуть по первому сигналу. Велико было отчаяние в Иерусалиме; духовенство совершало процессии по улицам; повсюду только и слышались мольбы и стоны, взывающие к божественному милосердию.

Среди этого смятения и общего тревожного волнения открыт был заговор греческих и сирийских христиан, которые с трудом переносили свое подчинение власти латинян; заговор имел целью предать Иерусалим мусульманам; это довершило отчаяние жителей. Балеан Ибелинский и главные лица города явились к Саладину и просили его о том, чтобы он принял капитуляцию на тех условиях, которые он сам предложил жителям до начала осады. Но Саладин вспомнил, что на первый отказ жителей он отвечал клятвой разрушить иерусалимские стены и истребить всех жителей. Несколько раз возвращался Балеан Ибелинский в лагерь султана, но тот оставался неумолим. Однажды старый воин объявил Саладину, что если он не смилосердится над христианами, то они окончательно придут в отчаяние, подожгут Иерусалим и превратят священный город в кучу развалин и в одну обширную могилу. Испуганный этими словами султан, посоветовавшись со своими учеными законниками, которые решили, что он может принять капитуляцию, не нарушая своей клятвы, подписал предложенные условия. Победитель даровал жизнь жителям и позволил им выкупить свою свободу. Выкуп состоял из десяти червонцев за мужчину, пяти за женщину и двух за ребенка. Все воины, бывшие в Иерусалиме при заключении капитуляции, получили разрешение удалиться в Тир или в Триполи.

С приближением дня, в который христиане должны были удалиться из Иерусалима, мысль, что они оставляют навсегда Святые места, прощаются навек с божественной Гробницей и Голгофой, погрузила весь этот несчастный народ в глубочайшее горе; все желали в последний раз облобызать священные следы Иисуса Христа и совершить последнее молебствие в тех церквах, где они так часто молились; слезы были у всех на глазах, и никогда Иерусалим не был так дорог христианам, как в тот день, когда им приходилось подвергнуться изгнанию из этого святого отечества. Когда наступил этот печальный день, все городские ворота, исключая ворота Давидовы, были закрыты. Саладин, сидя на троне, смотрел, как проходил мимо него погруженный в уныние народ. Патриарх в сопровождении духовенства шел впереди, унося с собой священные сосуды, украшения Святого Храма и сокровища, ценность которых была известна одному только Богу, как выражается арабский летописец. За патриархом шла королева Сибилла, окруженная знатнейшими баронами и рыцарями; Саладин отнесся почтительно к ее горю и сказал ей несколько приветливых слов. За королевой шло множество женщин с детьми на руках, потрясая слух раздирающими воплями. Проходя мимо Саладина, они умоляли его возвратить им их мужей и сыновей, содержащихся в неволе, и он внял их мольбам. Многие христиане оставили в городе свое имущество и драгоценнейшие вещи и несли на плечах кто престарелых родителей, кто – недужных и увечных друзей. Это зрелище растрогало сердце Саладина. В порыве великодушного сострадания он позволил рыцарям‑иоаннитам остаться в городе, чтобы ухаживать за больными пилигримами и другими, кому болезнь помешала выйти из города. Большинство христиан были освобождены из рабства.

Почитание пророка Мекки заменило поклонение Иисусу Христу в завоеванном городе. Все церкви, исключая храм Святого Гроба, были обращены в мечети. Саладин приказал омыть розовой водой, доставленной из Дамаска, внутренние и наружные стены Омаровой мечети. В первую пятницу, последовавшую за взятием Иерусалима, главный имам произнес речь в честь чуждого вероисповедания. Христиане печально бродили по сирийским равнинам, отверженные своими братьями, обвинявшими их в том, что они предали Гроб Сына Божия. Город Триполи закрыл перед ними свои ворота. Те, кто удалились в Египет, были менее несчастливы и нашли сострадание в сердцах мусульман; многие возвратились морским путем в Европу, где и возвестили с печалью, что Иерусалим подчинился власти Саладина.

Глава XIV Призыв к новому крестовому походу. – Экспедиция императора Фридриха I (1188–1189)

о понятиям современников, спасение веры христианской, сама слава Божия состояла в прямой связи с сохранением Иерусалима; потеря священного города должна была, следовательно, произвести общее уныние на Западе. Урбан I, получив это известие, умер от горя. Имя Иерусалима переходило из уст в уста с воплями отчаяния. Знамения небесные, казалось, возвещали о бедствиях Святой земли; вслед за несчастьями, разразившимися над Святыми местами, явились чудеса, как бы в отзыв на общую скорбь: слезы верующих смешивались с кровавыми слезами, источаемым Святым Распятием и иконами святых угодников Божиих. Все обвиняли себя в бедствиях Иерусалима, почитая их наказанием Божиим за грехи; все стремились смиренным покаянием умилостивить прогневанного Господа. За этим взрывом общей скорби и раскаяния последовали разные благочестивые преобразования. Европа была готова отозваться на призыв папы Григория VIII, который умер, не осуществив начатого предприятия; руководительство крестовым походом принял папа Климент III.

Вильгельм, архиепископ Тирский, прибывший с востока, чтобы испросить помощь князей, был уполномочен папой проповедовать священную войну. Прежде всего он обратился к народам Италии, а потом поехал во Францию; он явился на собрание, созванное близ Жизора Генрихом II, английским королем, и Филиппом‑Августом, королем французским. По прибытии Вильгельма Тирского оба эти короля, находившиеся в войне за Вессень, заключили мир. Епископ Святой земли прочел во всеуслышание, в присутствии собравшихся князей и рыцарей, донесение о взятии Иерусалима Саладином, и при описании этого бедствия все присутствовавшие рыдали. Оратор начал убеждать верующих принять крест; он представил им страдания христиан, изгнанных из их жилищ, лишенных имущества, скитающихся среди азиатского населения, не имея где приклонить голову; он упрекал князей и рыцарей, допустивших похитить наследие Иисуса Христа, забывших христианское государство, основанное их отцами; он упрекал их в том, что они ведут войны между собой из‑за границ провинции или берегов реки, между тем как неверные победоносно попирают царство Иисуса Христа. Эти увещания растрогали все сердца. Непримиримые до того враги, Генрих II и Филипп‑Август со слезами обняли друг друга и приняли крест. Ричард, сын Генриха и герцог Гиеньский, Филипп граф Фландрский, Гуго герцог Бургундский, Генрих граф Шампаньский, Тибо граф Блуаский, Ротру граф Першский, графы Суассонский, Неверский, Барский и Вандомский, братья Иосцелин и Матье де Монморанси, множество баронов и рыцарей, несколько епископов и архиепископов французских и английских дали клятву освободить Иерусалим. Все собрание повторяло слова «Крест! Крест!», и на этот крик, призывающий к войне, отозвались все провинции. Энтузиазм крестового похода овладел всей Францией и всеми соседними странами.

Недоставало денег для святого предприятия; на совете князей и епископов было решено, что все те, кто не примет креста, должны будут уплатить десятую часть своих доходов и стоимости своего движимого имущества. Этот налог был назван саладиновой десятиной, как бы в объяснение воинственных целей, ради которых он был назначен. Тех, кто отказывался уплатить этот священный налог, подвергали отлучению от церкви. Духовенство заявляло, что оно может быть полезно крестоносцам только молитвами, но на эти заявления не было обращено никакого внимания; церковь также была принуждена починиться налогу. Взимание саладиновой десятины было определено статутами. Но так как и этого налога оказалось недостаточно, то вспомнили, что евреи богаты. Король Французский приказал их арестовать в их синагогах и принудил внести в государственную кассу 5000 серебряных марок.

Приношения верующих не достигли их священного назначения; они были употреблены на войну, предпринятую против короля Генриха сыном его Ричардом, перешедшим на сторону Филиппа‑Августа. Папский легат отлучил Ричарда от церкви и угрожал Филиппу наложением духовного запрещения на все королевство; оба государя отнеслись с пренебрежением к этим проклятиям и угрозам. Кончина Генриха II положила конец этой распре; английский монарх умер, проклиная своего непокорного сына. Сделавшись английским королем и обвиняя себя в смерти своего отца, Ричард устремил все свои помышления на священную экспедицию. Он собрал близ Нортгемптона всех баронов и прелатов королевства; на собрании этом архиепископ Кентерберийский Балдуин проповедовал крестовый поход. Этот прелат посетил также и провинции, стараясь везде возбудить общее религиозное и воинственное настроение; миссия его сопровождалась чудесными случаями. Энтузиазм англичан проявился прежде всего в виде гонения на евреев; кровь их полилась в Лондоне и в Йорке. Ричард, надеясь извлечь из этого преследования выгоды для своей казны, не торопился обуздывать ярость толпы. Богатств, добытых путем гонения на евреев, и саладиновой десятины, которая взыскивалась в Англии с беспощадною строгостью, оказалось, однако же, недостаточно для короля Ричарда; он посягнул и на государственные земли и положил продать с аукциона права на высшие государственные должности; он не поколебался бы, как говорили тогда, продать и Лондон, если бы только нашел на него покупателя.

Между тем как совершались эти приготовления к крестовому походу и знаменитый Петр Блуаский воспламенял своим красноречием благочестивое рвение баронов и рыцарей, в Нонанкуре произошло свидание между Филиппом‑Августом и Ричардом.

Оба короля, желая обеспечить порядок и дисциплину в тех армиях, которые они должны были вести на Восток, составили очень строгие постановления для обуздания страстей и пороков пилигримов. Присутствие женщин во время первого крестового похода было причиной многих беспорядков; Нонанкурское собрание запретило им путешествие в Святую землю. Запрещены были все азартные игры; умерена была роскошь стола и одежды. Ричард отправился в Марсель, а Филипп‑Август – в Геную, чтобы ехать дальше морским путем. Управление королевством французский монарх поручил матери своей Адели и дяде своему кардиналу Шампаньскому. В Сен‑Дени он принял посох и котомку пилигрима.

Простясь в Жизоре с королями Французским и Английским, архиепископ Тирский, уполномоченный проповедовать священную войну, отправился в Германию, чтобы убедить Фридриха Барбароссу принять крест. Этот государь был в разладе с папским престолом, и крестовый поход представился ему естественным средством помириться со святейшим отцом. Храбростью своей Фридрих Барбаросса уже прославил себя в 40 сражениях; но в XII веке одна только слава признавалась истинной славой – та, за которой приходилось отправляться в Азию; император Германский увлекся современными воззрениями. Он принял крест на сейме в Майнце; знаменитейшие германские воины последовали примеру Фридриха. Увещаниями римского двора огласились все церкви Германии. Апостолы‑проповедники священной войны и депутаты Палестины рассеялись повсюду, оплакивая участь христианства на Востоке и кровные оскорбления, нанесенные Кресту Спасителя.

Фридрих сопутствовал своему дяде Конраду во время второго крестового похода; ему были известны те беспорядки, которыми сопровождались эти отдаленные экспедиции. На нюренбергском собрании и на многих других, имевших предметом приготовления к священной войне, постановлены были мудрые распоряжения; приняты были все меры, чтобы предохранить многочисленную армию от необузданности и нужды. Тевтонские крестоносцы получили предписание соединиться в Регенсбурге. Император Германский выступил в поход со своей армией незадолго до праздника Пятидесятницы, в 1189 г., предоставив сыну своему Генриху управление государством во время его отсутствия. По пути на Восток Фридрих отправлял впереди себя послов ко всем мусульманским и христианским князьям и государям, через владения которых он должен был проходить; Генрих граф Голландский был уполномочен вести переговоры с Саладином; император, напоминая ему о своих дружеских отношениях к султану Каирскому и Дамасскому, объявлял, что он не может более оставаться в дружбе с ним и что вся Римская империя восстанет против него, если он не возвратит Иерусалима и Креста Спасителя, доставшихся в его руки. Ответом Саладина было объявление войны.

Проходя через Венгрию, армия Фридриха встречала везде гостеприимное население. Она изведала нужду, только проходя через Болгарию, еще более дикую теперь, чем во времена Петра Пустынника. Города здесь опустели, мельницы были разрушены, горные проходы завалены огромными камнями и служили притонами для разбойничьих шаек. Жители грубо обращались с пилигримами и грабили их; им это не сходило даром: «их вешали на деревьях, как поганых собак или как хищных волков», по выражению летописи. Прибыв в Филиппополь, германская армия узнала, что послы, отправленные к императору Исааку, были заключены им в тюрьму в Константинополе; тогда преданы были забвению договоры, заключенные перед выступлением из Регенсбурга, и в продолжение нескольких месяцев вся страна была в страшном волнении. Когда послы, выпущенные на свободу, появились среди пилигримов, они разожгли в них вражду, напомнив о коварстве византийского государя, сделавшегося союзником Саладина.

Адрианополь, Дидимотика, Селиврия, Галлиполи и все укрепленные места по правому берегу Пропонтиды и Геллеспонта подчинились германцам. Подготовляемо было нападение и на Константинополь; послали просить у Венеции, Анконы и Генуи больших и малых судов, чтобы предпринять осаду императорского города со стороны моря. Фридрих убеждал папу проповедовать крестовый поход против греков. Наконец, Исаак, долго противившийся пропустить крестоносцев чрез свои владения, смирился перед ними и понял необходимость поставить море между Грецией и этой грозной армией. 1500 кораблей и 26 галер перевезли пилигримов на азиатский берег. Герцог Швабский во главе своего отряда первый перешел через Геллеспонт; император Фридрих при звуках труб переплыл через пролив с остальным корпусом армии. Фридрих вышел из Лампсака, перешел через реку Граник близ того места, где встретились армии Александра и Дария, и, оставив налево за собой гору Олимп, а направо – гору Иду, направился к Филадельфии. Христианской армии приходилось обуздывать дерзость греческих отрядов, которые часто нападали на безоружных пилигримов и грабили убитых. «Крестоносцы, – сказано в одной летописи, – находились на земле скорпионов, головы которых не представляют ничего внушающего опасение, но которые уязвляют хвостом». Реки и города, чрез которые проходил Фридрих на пути своем от Лампсака до Филадельфии, называются славными именами, к которым примешиваются поэтические предания древности; у летописцев же они означены только варварскими именами; Эсеп, Герм и Пактол, Пергам, Сарды и Магнесия не пробуждали никаких воспоминаний в воображении тевтонских крестоносцев.

Филадельфия – последний греческий город на границе мусульманских владений – отказала в продовольствии армии франков. Рыцари, раздраженные таким приемом, выломали одни из городских ворот и ранили многих греков; другие крестоносцы метали в них со стен стрелами и камнями; эти враждебные действия прекращены были только вмешательством Фридриха. На пути из Филадельфии в Лаодикею крестоносцы потеряли много лошадей в горах Месосийских. Проходили они мимо развалин Триполи и Иераполиса; последние находились по южному скату одной горы, в двух часах пути от Лаодикеи. Христианская армия перешла через реку Лик, которую летописцы называют Малым Меандром, и вступила в Лаодикею, где продовольствие было доставлено ей в изобилии.

Вид креста воспламеняет крестоносцев

Восторг крестоносцев при виде роскоши Востока

Описывая путь Фридриха от Лаодикеи, летописцы прежде всего упоминают об озере Солончаке, находившемся в 16 милях от этого города. Императорская армия потеряла много вьючного скота в этой бесплодной местности, где не растет ни деревьев, ни цветов, ни даже травы; близ озера армия встретила большое стадо, принадлежавшее туркменам, кочевавшим по его берегам. Туркмены бросили свои палатки и убежали в горы, но германские пилигримы, не желая возбуждать ненависть туземных племен, рассудили не касаться этого стада; во время прежних экспедиций войска не явили бы такого примера воздержания и дисциплины. От озера Солончака путь крестоносцев был постоянной борьбой и непрестанным рядом разных бедствий. Этот путь продолжался 20 дней. Близ Филомелия напали на лагерь христианской армии мусульманские отряды, но были отражены. На другой день после праздника св. Пятидесятницы в семи или восьми верстах от Икония крестоносцы вступили в битву с войском султана Иконийского; летописцы говорят, что это войско состояло из 300 000 воинов. «Подобно саранче, налетели во множестве и покрыли равнину турецкие всадники», – говорится в летописи. Но тевтоны принудили эти неприятельские полчища обратиться в бегство. Один пилигрим поклялся честью крестоносца, что он видел св. Георгия, сражающегося во главе батальонов Креста. Остатки султанской армии искали убежища в Иконии. Один мусульманин служил проводником германцам на пути их к столице Ликаонии; этот проводник завел их в пустынную и безводную местность. Им пришлось испытать все мучения жажды; иные, чтобы утолить ее, пили кровь своих лошадей; другие пили урину или жевали листья и траву, чтобы соком их хоть сколько‑нибудь освежить воспаленную гортань. Встретив болото, гнилая вода которого показалась им приятной, как нектар, они, по выражению летописца‑очевидца, бросились к нему, «как олень, убегающий от охотников, устремляется к источникам водным».

Один мусульманский посол явился предложить Фридриху продать за 300 червонцев свободный проход армии через неприятельские земли. «Мы имеем обычай, – отвечал Фридрих, – не золотом покупать себе путь, а пролагать его оружием и помощью Господа нашего Иисуса Христа». Германские летописцы подробно описывают битвы, посредством которых открылись для крестоносцев ворота в Иконий; армия разделена была на два корпуса, из которых одним командовал Фридрих, а другим – герцог Швабский; первый должен был напасть на неприятеля, рассыпавшегося по равнине, а второй – направить удары на город. Император и сын его, после целого ряда чудесных подвигов, овладели городом. Один свидетель рассказывает об этой победе как о событии, совершенно достойном того, чтобы быть помещенным на страницах истории, так как «город Иконий, – говорит он, – равняется по величине городу Кельну». Германцы, продолжая свой путь, прибыли в Ларанду, город, находящийся в 35 милях от Икония, известный ныне под именем Карамана. Один летописец, описывая этот путь, говорит, что ни на каком языке, даже на ангельском, не нашлось бы достойных слов, чтобы описать все страдания, которые без малейшего ропота вытерпела германская армия во имя Иисуса и во славу Честного Креста Его.

Тевтоны приближались к границам христианских владений. Армянские князья выслали им навстречу послов, чтобы предложить Фридриху всякого рода помощь. Пилигримам нечего уже было больше опасаться нападения или каких‑нибудь неожиданностей со стороны турок, но их терпению и мужеству оставалось еще преодолевать трудности перехода через Тавр. «Кто не был бы растроган до слез, – рассказывает старинный летописец, – при виде благороднейших вождей армии, которым болезнь или утомление мешали идти и которые, лежа на мулах, переносились по крутым утесам и опасным тропинкам! Кто взглянул бы без содрогания на этих рыцарей, князей, знаменитых епископов, когда они пробирались по крутизне, недоступной даже для диких серн, или по краю пропастей, цепляясь руками и ногами, как четвероногие животные! Сколько пилигримов лишились тогда и оружия, и имущества, и лошадей, рискуя притом и сами скатиться в пропасть! Любовь к Тому, кто направлял их шаги, надежда обрести отечество на небесах, к которому они стремились (так выражается современный историк), заставляли их безропотно переносить все эти страдания».

Мы приближаемся теперь к катастрофе, которая бедственным образом закончила эту экспедицию, слухи о которой привели в трепет Азию. Армия Креста следовала по берегам Салефа, маленькой речки, вытекающей близ Ларанды и впадающей в Киликийское море. Император Фридрих, желая ли выкупаться или только переплыть через эту речку, спустился в воду и через минуту был вытащен оттуда без всяких признаков жизни. Смерть его привела в смятение и уныние всю армию; некоторые пилигримы не могли пережить этого бедствия; другие, предавшись отчаянию, отпали от веры Христовой. Современная история, описывая это несчастное событие, в трепете отступает перед ужасающими тайнами Провидения. Крестоносцы продолжали медленно продвигаться вперед, унося с собой останки своего знаменитого вождя, который до сих пор поддерживал в них бодрость; свидетельства летописцев представляют несогласие относительно того места, где предано было погребению тело Фридриха: иные говорят, что в Тире, другие – что в Антиохии. Разделившись на несколько корпусов, часть армии крестоносцев прибыла в Антиохию, где сделалась жертвой чумной эпидемии; другие, проходя через алеппские владения, все почти попали под власть мусульман. «Во всей стране, – говорил один арабский писатель, – не было семьи, в которой не имелось бы трех или четырех невольников‑германцев». Из 100 000 тевтонских крестоносцев, отправившихся из Европы, едва только 5000 добрались до Палестины. Несчастная участь, постигшая эту могущественную армию, приводит в недоумение человеческую мудрость – при мысли обо всем, что произвел проницательный гений Фридриха для того, чтобы обеспечить успех этой экспедиции.

Глава XV Победы Саладина. – Осада Сен‑Жан‑д’Акры (1189–1190)

осле всего рассказанного до сих пор о священных войнах историк останавливается в затруднении среди множества совершившихся уже фактов и перед вновь возникающими со всех сторон событиями. Становится трудно передавать их в полной последовательности и с соблюдением строгой точности в числах; приходится то забегать вперед, то возвращаться назад, чтобы представить с большей ясностью различные происшествия.

Между тем как в Европе слышались повсюду новые призывы к крестовому походу против Саладина, победителя Тивериады и Иерусалима, войска султана продолжали вторгаться во владения христиан. Однако же один город внезапно проявил сопротивление соединенным силам нового властелина Востока. Жители Тира поклялись скорее умереть, чем подчиниться мусульманской власти; эту великодушную решимость возбудил в них Конрад, сын маркиза Монферратского, прибывший в город в то время, когда истомленные жители помышляли уже о капитуляции Саладину. Конрад принял на себя начальство в городе, расширил рвы, восстановил укрепления, и под его руководством жители поняли, как следовало вести борьбу с сухопутными и морскими силами сарацин.

Отец Конрада, взятый в плен во время Тивериадской битвы, томился в заключении в Дамаске, когда вдруг Саладин велел привести его к себе; он вздумал воспользоваться личностью старого маркиза Монферратского, чтобы обезоружить храброго защитника Тира. Султан обещал Конраду возвратить ему его отца и предоставить ему богатые владения в Сирии, если он откроет для него городские ворота. Вместе с тем он угрожал ему выставить маркиза Монферратского впереди рядов сарацин и таким образом подвергнуть его ударам осажденных. Конрад отвечал, что он считает презренными дары неверных, что жизнь отца для него менее дорога, чем успех христианского дела, и что если варварство сарацин дойдет до того, что они погубят старца, то он вменит себе в славу быть сыном мученика. Саладин возобновил осаду; сопротивление тирян доходило до героизма. Среди волн, у подножия укреплений возникали беспрерывно новые битвы. Везде мусульмане встречали тот же героизм христиан, который столько раз приводил их в трепет. Отчаявшись взять Тир, Саладин отправился осаждать Триполи, который также принудил его отступить.

Ги Люсиньян, получив свободу, задумал возвратить себе престол, который был однажды предоставлен ему судьбой. Он явился в Тир, но здесь не захотели признать его королем, и тогда он предпринял осаду Птолемаиды во главе 9000 человек, которых ему удалось собрать под свои знамена. Город Птолемаида, или Сен‑Жан‑д’Акра, выстроенный на берегу моря, на окраине большой равнины, был окружен с этой стороны высокими стенами, глубокими рвами и грозными башнями, между которыми замечательна была башня под названием Проклятая. Каменная плотина ограждала гавань и заканчивалась фортом, выстроенным на уединенном утесе, возвышавшемся среди волн. Осада Птолемаиды, длившаяся два года, началась в конце августа 1189 г. Флот, состоявший из пизанцев, заграждал все входы в крепость со стороны моря. Немногочисленное войско короля Ги разместилось в палатках по скату холма Туронского, одного из холмов, пересекающих равнину по соседству с Акрой. Спустя три дня после своего прибытия христиане сделали энергическое нападение на город. По словам летописца, это первое нападение открыло бы вход в крепость, если бы весть о приближении Саладина не распространила панический страх среди осаждающих. Между тем, сюда прибыли 12 000 фризонских и датских воинов и отряд англичан и фламандцев под начальством архиепископа Кентерберийского и Иакова Авенского и подкрепили силы небольшого войска Ги Люсиньяна.

Саладин, между тем, также приблизился со своей армией, раскинул свои палатки по Кизанскому холму и окружил ими со всех сторон лагерь христиан. После многих битв, которые не могли поколебать христиан, султан пожелал дать генеральное сражение и назначил его на пятницу – день, который у всех народов, исповедующих магометанскую веру, посвящается молитве; он выбрал этот день и час, чтобы возбудить фанатизм и усиленное рвение мусульманской армии. Во время этого сражения Саладин вытеснил христиан со всех постов, которые они занимали по берегу моря, и пробился за стены крепости. Здесь оставил он самых надежных воинов и возвратился на Кизанский холм.