Чужие члены

ВЕНЕРИЧЕСКОЕ ЗАБОЛЕВАНИЕ является следствием порочной связи. К опасным ограническим поражениям, проистекающим из такой связи, в частности, относится многие годы преследующий заболевшего страх по поводу урона, причиненного здоровью, и риск передать болезнь через кровь невинному потомству, – воистину ужасные переживания, столь тяжелые, что такое заболевание относят к тем, каковые должны без промедления подвергаться специальному врачебному вмешательству.

Спенсер Томас, доктор медицины, Л. Р. К. С. (Эдинбург). Справочник домашней медицины и врачевания. 1882

Саймон Пауэрс не любил секс. Не до такой степени.

Он не любил, когда в постели, кроме него, был кто-то еще; он догадывался, что слишком быстро кончает; и каждый раз ему было неприятно, что его действия каким-то образом оценивают, как при тесте на вождение или зачете по практике.

Когда учился в колледже, он несколько раз совокуплялся, и еще такое случилось однажды, три года спустя, после новогодней вечеринки. Вот, собственно, все, и что до Саймона, то он старался держаться от этого подальше.

Однажды в офисе, в момент безделья, ему пришло в голову, что он хотел бы жить во времена королевы Виктории, когда хорошо воспитанные женщины были в спальне просто куклами для сексуальных утех: расшнуровывающими корсеты, приспускающими нижние юбки (обнажая розово-белую плоть), укладывающимися на спину и терпящими унижение полового акта, – ведь им и в голову не приходило искать в том унижении удовольствий.

Эту фантазию он отложил на потом, для мастурбации.

Мастурбировал Саймон много. Каждую ночь, а если не мог заснуть, то и по нескольку раз за ночь. Он делал это долго или быстро, а то и с перерывами, – ровно так, как ему хотелось. И мысленно всех их поимел. Звезд кино и телевидения; женщин из офиса; одноклассниц; обнаженных моделей, надувающих губки с помятых страниц «Фиесты»; безликих, закованных в цепи рабов; загорелых мальчиков с телами греческих богов…

Каждую ночь они выставляли перед ним напоказ свои прелести.

Так было надежнее.

Мысленно.

И в конце концов засыпал, в удобстве и безопасности мира, который был ему подвластен, и ему ничего не снилось. Во всяком случае, наутро он своих снов не помнил.

В тот день его разбудило радио («Двести убитых и, как полагают, множество раненых; а сейчас с вами Джек с прогнозом погоды и пробками на дорогах…»), медленно поднялся и проковылял в ванную с переполненным мочевым пузырем.

Подняв сиденье, помочился. Ощущение было такое, будто вместе с мочой из него выходили иголки.

После завтрака ему захотелось помочиться снова, и получилось не так болезненно, поскольку струя была не такая мощная, а потом он это делал еще трижды перед обедом.

И всякий раз было больно.

Он сказал себе, что это никак не может быть венерическое заболевание. Такое заболевание мог подхватить кто угодно, только не он, к тому же (он вспомнил свой последний сексуальный опыт трехлетней давности) такую болезнь можно получить лишь от другого человека. Не можете же вы заразиться от сиденья в туалете, ведь так? Разве это не нелепо?

Саймону Пауэрсу было двадцать шесть, и он работал в крупном лондонском банке, в отделе ценных бумаг. Друзей у него там было совсем немного. А настоящий друг, Ник Лоуренс, одинокий канадец, недавно перевелся в другое отделение, и теперь Саймон один сидел в банковской столовой, уставясь в окно на пейзаж большого Лондона и ковыряясь вилкой в салате.

Кто-то похлопал его по плечу.

– Саймон, я сегодня услышал неплохую шутку. Хочешь, расскажу?

Это был Джим Джонс, офисный весельчак, темноволосый крепкий молодой человек, который утверждал, будто в его трусах есть специальный карман для презервативов.

– Хм, конечно.

– Ну так слушай. Победителей не судят… Как можно продолжить?

– Что-что?

– Ну как бы ты продолжил: победителей не судят… Сдаешься?

Саймон кивнул.

– …посетителей не будят!

Должно быть, Саймон выглядел растерянным, потому что Джим, вздохнув, сказал:

– Победителей не судят, _ посетителей не будят. Господи, ну и тормоз!

Но заметив стайку молодых женщин за дальним столиком, Джим вновь воодушевился, поправил галстук и двинулся со своим подносом к ним.

Саймон видел, как, встав в картинную позу, он пересказал им свою шутку.

И те тут же засмеялись.

Оставив салат в покое, Саймон вернулся на рабочее место.

Дома в тот вечер он сидел с выключенным телевизором, пытаясь вспомнить, что ему известно о венерических болезнях.

Например, о сифилисе, от которого лицо покрывается волдырями и который доводил до сумасшествия английских королей; или о гонорее с зеленоватыми выделениями и тем же безумием; о мандавошках, живущих в лобковых волосах (он в лупу рассмотрел свой лобок, но никакого движения на нем не заметил); о СПИДе, чуме восьмидесятых, вызвавшем распространение одноразовых шприцов и появление более безопасных сексуальных привычек (но что может быть более безопасным, чем дрочить в одиночестве в носовой платок?); о герпесе, который имел некоторое отношение к лихорадке (он осмотрел губы, с ними было все в порядке). Вот и все, что было ему известно.

И он лег в постель и заставил себя уснуть, даже не посмев мастурбировать.

В ту ночь ему снились миниатюрные женщины с бесцветными лицами, которые шли бесконечными рядами меж гигантскими офисными корпусами, как армия воинственных муравьев.

Саймон ничего не предпринимал еще два дня. Он надеялся, что все пройдет само собой или же само собой станет лучше. Но лучше не стало. Стало хуже. Он уже испытывал боль спустя почти час после мочеиспускания, а его член выглядел рыхлым и каким-то помятым.

На третий день он позвонил в приемную своего врача и записался на прием. Он боялся признаться женщине, которая ему ответила, в чем заключалась его проблема, и вздохнул с облегчением, хотя и был несколько разочарован, когда она ни о чем не спросила и лишь сообщила, в котором часу его примет доктор.

На следующий день он сказал своей начальнице в банке, что у него ангина, и ему необходимо посетить врача. В тот момент он почувствовал, как краска залила его щеки, но она ничего не заметила, просто сказала: ну и хорошо.

Выходя из ее кабинета, он обнаружил, что его бьет озноб.

День, когда он пришел к врачу, был серым и дождливым. Очереди в приемной не было, и он тут же оказался в кабинете. Прием вел не тот доктор, к которому Саймон привык, а молодой пакистанец, примерно его возраста, который прервал рассказ заикавшегося Саймона вопросом:

– Мочитесь чаще, чем обычно, не так ли?

Саймон кивнул.

– Выделения есть?

Саймон покачал головой.

– Ах так! Я бы попросил вас спустить штаны, если не возражаете.

Саймон подчинился. Доктор уставился на его член.

– Вообще-то у вас есть выделения! – сказал он.

Саймон вновь натянул брюки.

– Итак, мистер Пауэрс, скажите, как вы думаете, могли вы подцепить от кого-то э… хм… венерическое заболевание?

Саймон решительно замотал головой.

– У меня не было секса, – он чуть не сказал «с кем-либо еще», – почти три года.

– Неужели? – Доктор ему явно не поверил. От него пахло экзотическими специями, а зубы у него были такие белые, каких Саймону и видеть не доводилось. – В общем, у вас то ли гонорея, то ли НСУ, неспецифический уретрит. Скорее всего последнее. Эта болезнь менее известна и менее болезненна, чем гонорея, но ее хрен вылечишь. От гонореи можно избавиться при помощи одной ударной дозы антибиотика. На раз-два, – он громко хлопнул в ладоши, – и все дела.

– Значит, вы не знаете, что у меня?

– Что именно? Господи, нет! И даже не стану это выяснять. Я отправлю вас в клинику, где специализируются на подобных вещах. Сейчас выпишу направление. – Он достал из ящика стола бланки. – Кто вы по профессии, мистер Пауэрс?

– Я работаю в банке.

– Кассиром?

– Нет. – Он покачал головой. – В отделе ценных бумаг. Я секретарь двух помощников управляющего. – Тут ему пришла в голову мысль. – Но ведь там не узнают, не так ли?

Доктор выглядел возмущенным.

– Боже, конечно нет!

Он написал аккуратным, круглым почерком, направление, из которого следовало, что предположительный диагноз Саймона Пауэрса, двадцати шести лет, – неспецифический уретрит. У него имеются выделения. Он утверждает, что секса у него не было в течение трех лет. Испытывает боли при мочеиспускании. Просьба сообщить результаты анализов. И вместо подписи поставил закорючку. Затем протянул Саймону карточку с адресом и телефоном клиники.

– Вот, держите. Вам следует обратиться туда. И нечего волноваться, такое со многими случается. Видите, сколько у меня историй болезней? Не беспокойтесь, скоро вы будете совершенно здоровы. Позвоните туда из дома и запишитесь на прием.

Саймон взял направление и поднялся.

– Не волнуйтесь, – снова повторил доктор. – Не так уж трудно это лечится.

Саймон кивнул и попытался улыбнуться.

И уже открыл дверь.

– Во всяком случае, это не такая гадость, как сифилис, – сказал доктор.

Две пожилых женщины, ожидавших в приемной, с удовольствием выслушали этот монолог и проводили любопытным взглядом Саймона, пока он шел по коридору.

И сгорал со стыда.

На улице, ожидая автобуса, Саймон думал: «_ У меня венерическое заболевание. У меня _ венерическое заболевание. У меня венерическое _ заболевание». Снова и снова, как мантру.

Может, ему еще и в колокольчик звонить при ходьбе.

В автобусе он старался держаться подальше от других пассажиров. Он был уверен, что они всё знают (словно на лице у него были чумные отметины); и в то же время стыдился, что должен держать от них в тайне свою болезнь.

Вернувшись домой, он прошел прямо в ванную, ожидая увидеть разлагающееся лицо как в фильме ужасов, гниющий череп, покрытый пушистой синей плесенью, пялящийся на него из зеркала. Но вместо этого увидел розовощекого банковского клерка лет двадцати пяти, светловолосого и с гладкой кожей.

Он достал член и тщательно его осмотрел. Тот не был ни гангренозного зеленого цвета, ни белого как у прокаженных и выглядел обыкновенно, за исключением небольшой припухлости головки и прозрачных выделений, сочившихся из нее. И понял, что его белые трусы все вымазаны этими выделениями.

Саймон рассердился на себя, а еще больше – на Бога за то, что тот наделил его (что уж скрывать!) трипаком, явно предназначенным кому-то другому.

В тот вечер впервые за последние четыре дня он мастурбировал.

Он представлял себе школьницу в синих хлопковых трусиках, которая превратилась в женщину-полицейского, а потом – в двух и даже трех женщин-полицейских.

Было совсем не больно, пока он не кончил; в тот момент он почувствовал, будто в его члене вращается нож со сменными лезвиями. Словно он извергал из себя игольницу.

И тогда, в темноте, он заплакал, от боли ли, или по какой-то иной причине, которую сложнее определить, – этого он и сам не знал.

С той ночи Саймон больше не мастурбировал.

Клиника располагалась в мрачном викторианском здании в центре Лондона. Молодой человек в белом халате заглянул в карту Саймона и взял у него направление, и велел присесть.

Саймон сел на оранжевый пластиковый стул с отметинами от притушенных сигарет.

Несколько минут он сидел, глядя в пол. Затем, утомившись, уставился на стены и в конце концов – исчерпав другие варианты – на других пациентов.

Это все были мужчины, слава богу, женщин принимали на другом этаже, зато мужчин собралось более дюжины.

Лучше всего себя здесь чувствовали мачо со стройплощадок, которые явно посещали клинику в семнадцатый, а может, в семидесятый раз, и вид у них был самодовольный, словно то, что они подхватили, являлось доказательством их мужественности. Были там и деловые люди в костюме и при галстуке. Один из них, с мобильным телефоном, был совершенно спокоен, другой, прячась за «Дейли телеграф», краснел от смущения; были там маленькие мужчины с тонкими усиками и в заношенных плащах, то ли продавцы газет, то ли учителя на пенсии; толстый джентльмен из Малайзии, куривший сигареты без фильтра, одну от другой, так что огонек ни на мгновение не угасал. В одном углу сидела парочка перепуганных геев. Обоим было не больше восемнадцати. Судя по тому, как озирались, здесь они оказались впервые. И незаметно держались за руки, так крепко, что побелели костяшки пальцев. Им было страшно.

Саймону немного полегчало. Он уже не чувствовал себя таким одиноким.

– Мистер Пауэрс, прошу вас, – сказал мужчина за стойкой.

Саймон встал, чувствуя, как взгляды мужчин из очереди устремились на него, так как только что его назвали по имени и заставили всем показаться. У стойки его поджидал веселый рыжий доктор в белом халате.

– Следуйте за мной, – сказал он.

Они прошли по коридорам и наконец оказались у двери (к которой скотчем был прикреплен кусок плексиглаза с листком бумаги под ним, где фломастером было написано: Д-р Дж. Бенхэм) в кабинет врача.

– Я доктор Бенхэм, – представился доктор, не протягивая руки. – У вас, кажется, есть направление от вашего доктора?

– Я отдал его в приемном покое.

– А. – Доктор Бенхэм открыл папку, лежавшую перед ним на столе. Там была распечатанная на компьютере наклейка, на которой значилось:

...

РЕГ. 02 июля 90. МУЖ. 90/00666.L

ПАУЭРС САЙМОН

Род. 12 окт. 63. ХОЛОСТ.

Бенхэм прочел распечатки, глянул на член Саймона и протянул ему листок синей бумаги из папки. Сверху к листку была приклеена наклейка.

– Посидите в коридоре, – велел доктор, – за вами придет медсестра.

Саймон послушно опустился на стул.

– Они очень хрупкие, – сказал дочерна загорелый мужчина, сидевший рядом, судя по акценту, уроженец Южной Африки или Зимбабве. Во всяком случае, акцент был колониальный.

– Простите?

– Очень хрупкие. Венерические болезни. Только подумайте. Вы можете подхватить простуду или грипп, просто находясь в комнате с носителем инфекции. А для венерических болезней необходимы тепло и влажность, и интимный контакт.

Не для моей, подумал Саймон, но ничего не сказал.

– Знаете, чего я боюсь? – спросил человек из Южной Африки.

Саймон покачал головой.

– Что жена узнает, – сам себе ответил мужчина и замолчал.

Пришла сестра, очень молодая и хорошенькая, и увела Саймона, который проследовал за ней в процедурную. Она взяла у него синий листок.

– Снимите пиджак и закатайте правый рукав.

– Пиджак?

Она вздохнула.

– Я возьму у вас кровь на анализ.

– А.

Эту процедуру можно было назвать почти приятной, особенно в сравнении с тем, что последовало за ней.

– Теперь спустите брюки, – велела она.

У нее был заметный австралийский акцент. Член у него сжался и втянулся; он был серым и сморщенным. Саймон поймал себя на том, что хочет сказать ей, что обычно член у него много больше, но тут она достала металлический инструмент с проволочной петлей на конце, и ему захотелось, чтобы член стал еще меньше.

– Сожмите его у основания и несколько раз проведите рукой.

Он так и сделал. Она просунула петлю в головку члена и несколько раз там повернула. Саймон содрогнулся от боли. Сестра растерла мазок по стеклышку, затем указала на стеклянную баночку на полке:

– Не могли бы вы помочиться туда для меня?

– Как, прямо отсюда?

Она скривила губы. Саймон догадался, что она, должно быть, слышит эту шутку раз тридцать на дню с тех пор как здесь работает.

Сестра вышла из процедурной, оставив его писать одного.

Ему и в лучшие времена сложно было это делать в общественном месте, так что приходилось дожидаться, покуда все выйдут. Он завидовал мужчинам, которые могли спокойно войти в туалет, расстегнуть ширинку и вести оживленную беседу с теми, кто стоял по соседству, поливая белый фаянс своей желтой мочой. У него же часто вообще ничего не получалось.

Вот как теперь.

Наконец сестра вернулась.

– Не вышло? Ничего страшного. Посидите в приемной, доктор скоро вас вызовет.

– Ну, – сказал доктор Бенхэм, – у вас НСУ, неспецифический уретрит.

Саймон сначала кивнул, потом спросил:

– И что это значит?

– Это значит, что у вас не гонорея, мистер Пауэрс.

– Но у меня не было секса с… ни с кем, кроме…

– О, тут не о чем беспокоиться! Эта болезнь появляется неожиданно, что никак не связано с… хм, со всяким баловством. – Бенхэм открыл ящик стола и достал из него пузырек с таблетками. – Принимайте четыре раза в день до еды. Воздерживайтесь от употребления алкоголя. Никакого секса. И не пейте молоко в течение двух часов после приема лекарства. Понятно?

Саймон нервно усмехнулся.

– Увидимся через неделю. Запишитесь на прием внизу, у администратора.

Там ему выдали красную карточку, на которой значились его имя и время приема. И еще на ней стоял номер: 90/00666.L.

Возвращаясь домой под дождем, Саймон остановился у турагентства. На постере в окне три бронзовых девушки в бикини пили через соломинки коктейль на залитом солнцем пляже.

Саймон еще никогда не ездил за границу.

Он испытывал беспокойство при одной мысли о дальних странах.

По мере того как приближалась встреча с врачом, неприятные ощущения уходили; а спустя четыре дня Саймон мог уже мочиться, не передергиваясь от боли.

Правда, с ним происходило что-то еще.

Все началось с крохотного зернышка, проросшего у него в мозгу и разраставшегося с каждым днем. Он сказал об этом доктору Бенхэму при следующей встрече.

Тот был озадачен.

– Вы утверждаете, что больше не ощущаете ваш член своим, мистер Пауэрс?

– Именно, доктор.

– Боюсь, я не совсем вас понял. Может быть, вы утратили чувствительность?

Саймон чувствовал свой член, ощущал, как в промежности ткань соприкасается с плотью. Он даже ощутил, как член шевельнулся.

– Не совсем. Я все чувствую как обычно. Просто ощущения… изменились, что ли. Словно он больше не является частью меня самого. Словно… словно он принадлежит кому-то еще.

Доктор Бенхэм покачал головой.

– Отвечая на ваш вопрос, мистер Пауэрс, могу сказать, что ваши ощущения не являются симптомом НСУ, хотя и представляют собой абсолютно естественную психологическую реакцию на заражение. А, хм, отвращение к самому себе, возможно, вызвано экстернализацией [82], вылившейся в отрицание гениталий вообще.

Звучит как будто верно, подумал доктор Бенхэм. Он надеялся, что к месту употребил эту тарабарщину. Доктор никогда особо не заморачивался лекциями по психологии и учебниками, чем, возможно, и объяснялось, во всяком случае так считала его жена, то, что он отрабатывал положенный после окончания срок в лондонской венерологической клинике.

Пауэрс как будто успокоился.

– Я просто немного волновался, доктор, вот и все. – Он пожевал нижнюю губу. – Э, скажите, а от чего бывает НСУ?

Бенхэм успокаивающе улыбнулся.

– Эту болезнь может вызывать множество разных причин. НСУ – еще один повод признать, что нам известно отнюдь не все. Это не гонорея. Не хламидиоз. Неспецифический, сами понимаете. Но это инфекция, и она поддается лечению антибиотиками. Кстати о лечении… – Он выдвинул ящик стола и извлек из него очередную порцию лекарства. – Запишитесь на прием на следующей неделе. Никакого секса. Никакого алкоголя.

Никакого секса? – подумал Саймон. – _ Дался мне этот секс!

Но когда проходил по коридору мимо хорошенькой сестры-австралийки, он вновь почувствовал, как член шевельнулся и стал наливаться теплом.

У Бенхэма Саймон появился через неделю. Результаты анализа были ненамного лучше.

Бенхэм пожал плечами.

– Нет ничего необычного в том, что болезнь лечится так долго. Вы говорите, не чувствуете дискомфорта?

– Да, совершенно никакого. И выделений больше не было.

Бенхэм устал, и в левой глазнице у него пульсировала тупая боль. Он мельком глянул на результаты анализов.

– Боюсь, вы еще не вылечились.

Саймон Пауэрс заерзал на стуле. У него были большие водянистые голубые глаза и бледное несчастное лицо.

– А как насчет другого, доктор?

Доктор потряс головой:

– Что вы имеете в виду?

– Я же _ сказал вам. На прошлой неделе. Я вам _ все сказал! Ощущение, что, э, мой член больше не мой.

Ну конечно, подумал Бенхэм, _ это же тот самый пациент. Он никак не мог привыкнуть запоминать все эти имена, и лица, и члены, и их неловкость, и бахвальство, и вызванный беспокойством запах пота, и их нелепые грустные болезни.

– Ммм. Так что же?

– Ощущение распространяется, доктор. Всю нижнюю часть тела я ощущаю как принадлежащую кому-то другому. Мои ноги и все остальное. Да, я их чувствую и могу идти куда захочу, но иногда мне кажется, что если бы им захотелось пойти куда-то еще, если бы им захотелось прогуляться по миру, они бы это сделали и взяли бы с собой меня. И я был бы не в силах им помешать.

Бенхэм покачал головой. В сущности, он и не слушал.

– Я назначу другой антибиотик. Раз прежние еще не побороли болезнь, этот с ней справится. И возможно, он избавит вас от ощущения, которое, я не исключаю, является побочным действием других антибиотиков.

Молодой человек молча смотрел на доктора.

Тот решил, что должен сказать что-то еще:

– Возможно, вам следует больше гулять, – сказал он.

Молодой человек поднялся.

– Жду вас на следующей неделе в это же время. Никакого секса, никакой выпивки и не пейте молоко после таблеток, – затянул свою песню доктор.

Молодой человек ушел. Бенхэм внимательно посмотрел ему вслед, но не заметил ничего странного в его походке.

В субботу вечером доктор Джереми Бенхэм с женой Селией ужинал у одного коллеги. Рядом с Бенхэмом оказался приезжий психиатр.

За закуской они разговорились.

– Проблема в том, что когда говоришь людям, что ты психиатр, – говорил психиатр, который оказался американцем, огромным, с бычьей головой, похожим на торговый флот, – весь остаток вечера приходится наблюдать, как они пытаются вести себя нормально, – и он тихо и противно засмеялся.

Бенхэм тоже засмеялся, и поскольку сидел рядом с психиатром, постарался остаток вечера вести себя нормально.

За ужином он выпил слишком много вина.

После кофе, когда уже не мог придумать, о чем говорить, он поведал психиатру (фамилия которого была Маршалл, хоть он и велел Бенхэму называть его Майком) о мании Саймона Пауэрса.

Майк засмеялся.

– Звучит забавно. Может, немножко странно. Но беспокоиться не о чем. Возможно, это галлюцинации, связанные с приемом антибиотиков. Хотя немного смахивает на синдром Капграса. Слыхали о таком?

Бенхэм кивнул, подумал и сказал:

– Нет.

Он налил себе еще вина, не обращая внимания на скривившую губы жену и ее едва заметное покачивание головой.

– Ну, синдром Капграса, – поведал Майк, – это сугубо материальная мания. Ей был посвящен целый раздел в «Журнале американской психиатрии» лет пять назад. Как правило, при таком синдроме человек верит, будто самых важных людей в его или ее жизни – членов семьи, коллег, родителей, возлюбленных, кого угодно – заменили – вы только послушайте! – двойники. Это относится не ко всем знакомым, только к избранным. И часто даже к одному-единственному человеку. Никаких сопутствующих идей. Только эта. Люди с острым эмоциональным расстройством и тенденцией к параноидальной шизофрении. – Психиатр почесал нос ногтем большого пальца. – Был у меня такой случай два-три года назад.

– И вы его вылечили?

Психиатр покосился на Бенхэма и усмехнулся, показав все свои зубы.

– В психиатрии, доктор, в отличие, скажем, от клиник, где лечат болезни, передающиеся половым путем, нет такого понятия «вылечить». Можно только «адаптировать».

Бенхэм пригубил красное вино. Позже ему пришло в голову, что он никогда не сказал бы того, что сказал, если бы не вино. Во всяком случае вслух.

– Я не думаю… – Он помолчал, вспоминая фильм, который видел подростком. (Что-то про _ похитителей тел [83]. – Не думаю, что кто-либо когда-либо пытался проверить, были те люди на самом деле заменены двойниками или нет…

Майк – или Маршалл – или как там его – очень странно посмотрел на Бенхэма и повернулся к другому своему соседу.

Бенхэм же и дальше попытался вести себя нормально (что бы то ни значило) и потерпел полный крах. Более того, он жутко напился, принялся что-то бормотать о гребаных колонистах, а после вечеринки вдрызг разругался с женой, и каждое из этих проявлений ничуть не свидетельствовало о норме.

Кончилось тем, что жена заперла перед ним двери спальни.

Он лежал внизу на диване, накрывшись мятым покрывалом, и мастурбировал прямо в трусах, пока горячее семя не выплеснулось ему на живот.

Под утро доктор проснулся от ощущения холода в чреслах.

Вытершись рубахой, в которой был на вечеринке, он тут же снова уснул.

Саймон не мог мастурбировать. _ Очень скоро Саймон встал, умылся и внимательно осмотрел себя в зеркале ванной. И улыбнулся, словно ему понравилось то, что он увидел.

Бенхэм тоже улыбнулся. _ – Я намерен отлично поразвлечься, – говорил Саймон. – И уже заранее предвкушаю, как будет здорово.