Глава 18. – Эйла! – громче повторил он

– Эйла! – громче повторил он.

– Что? О, Джондалар. Я видела Волка, – прищурив глаза, сказала она и тряхнула головой, пытаясь избавиться от головокружения и смутного чувства опасности.

– О чем ты толкуешь, как ты могла видеть Волка? Он не пошел с нами. Помнишь? Ты же оставила его с Фоларой, – возразил Джондалар, на лице его отразились страх и озабоченность.

– Я понимаю, но он был здесь, – сказала она, показывая на стену. – Он пришел за мной, когда я нуждалась в его помощи.

– Он уже приходил, – сказал Джондалар, – и уже не раз спасал твою жизнь. Может, это были просто воспоминания?

– Может быть, – сказала Эйла, хотя на самом деле не думала, что его предположение верно.

– Так ты говоришь, что видела Волка прямо на той стене? – спросил Джоконол.

– Не совсем на ней, – сказала Эйла, – но Волк был там.

– Я думаю, нам пора возвращаться, – медленно произнесла ученица, пристально и задумчиво глядя на Эйлу.

– Наконец‑то вы пришли, – сказала Зеландони Девятой Пещеры, когда они вернулись в просторный зал. – Надеюсь, вы немного успокоились и подготовились к предстоящему Путешествию? – Она улыбалась, но Эйла отчетливо видела, что эту величественную женщину что‑то сильно беспокоит.

После ее оживших воспоминаний о том времени, когда она выпила снадобья, изменившего ее восприятие, и кратковременного видения с Волком Эйла была еще менее склонна пить какие‑то зелья и переноситься в зыбкий потусторонний мир; но она понимала, что у нее нет выбора.

– Трудно успокоиться в такой пещере, – заметила Эйла, – и мне страшно пить ритуальный настой, но если ты считаешь, что это необходимо, то я сделаю все, что нужно.

Верховная жрица вновь улыбнулась, и на сей раз ее улыбка была искренней.

– Твоя честность действует ободряюще, Эйла. Конечно, здесь трудно чувствовать себя спокойно. Но именно таково назначение этого места, и ты, вероятно, права насчет этого отвара. Он обладает магической силой. Я хотела объяснить, что после его приема у тебя появятся странные ощущения, далеко не всегда предсказуемые. Его воздействие обычно проходит на следующий день, и я не встречала человека, которому бы оно нанесло вред, но если ты все же боишься, то никто не будет тебя неволить.

Задумчиво нахмурившись, Эйла раздумывала, не отказаться ли ей, она обрадовалась, что ей предоставили право выбора, но теперь отказаться стало еще труднее.

– Если я нужна тебе, то я согласна, – сказала она.

– Я уверена, что твое участие поможет нам, Эйла, – сказала жрица. – И твое также, Джондалар. Но я надеюсь, ты тоже понимаешь, что имеешь право отказаться.

– Ты же знаешь, Зеландони, что общение с миром Духов всегда пугало меня, – сказал Джондалар, – и последние пару дней, копая могилу и исполняя погребальные обязанности, я находился гораздо ближе к следующему миру, чем мне хотелось бы до тех пор, пока Мать не призовет меня туда. Но раз уж я попросил тебя помочь Тонолану, то по меньшей мере должен постараться помочь тебе по мере моих сил. В общем, я был бы рад как можно скорее пройти через это испытание.

– Хорошо, тогда проходите сюда, устраивайтесь на этом кожаном покрывале, и мы начнем, – сказала Верховная служительница Великой Земной Матери.

Когда они сели, молодая ученица налила отвар в чашки. Мельком взглянув на Меджеру, Эйла улыбнулась. Заметив робкую ответную улыбку, она поняла, что эта ученица еще совсем юная девушка. Она выглядела встревоженной и, наверное, впервые принимала участие в такого рода церемонии. Возможно, такой опыт необходим был для воспитания будущих служителей.

– Пейте не спеша, – посоветовал им Третий Зеландони, помогая ученице раздать чашки. – У отвара резкий вкус, но благодаря мятным добавкам он не так уж противен.

Сделав глоток, Эйла подумала, что поспорила бы с определением «не так уж противен». При любых других обстоятельствах она просто выплюнула бы такое зелье. Огонь в очаге погас, но напиток оказался еще достаточно горячим, и она задумалась о том, отчего же так испортился мятный вкус. Во‑первых, это был отвар. Его кипятили, а не настаивали, а кипячение никогда не приносит пользу листьям мяты. Она размышляла, могут ли еще какие‑то ароматные травы сделать более приятным вкус основных ингредиентов. Возможно, стоило бы добавить лакричник или липовый цвет, но только после того, как снадобье прокипит. В любом случае она не собиралась смаковать этот отвар и решительно осушила чашку.

Она видела, что Джондалар и Зеландони поступили так же. Меджера, вскипятившая воду и налившая всем отвар, тоже выпила свою чашку.

– Джондалар, это тот самый камешек, что ты взял с могилы Тонолана? – спросила Верховная, показывая ему обычный с виду серый камень с острыми краями, одну сторону которого украшал переливчато‑голубой опал.

– Да, именно тот самый, – сказал он. Этот камень он узнал бы когда угодно.

– Отлично. Ты нашел очень своеобразный камешек, и я уверена, что он также содержит в себе отпечаток елана твоего брата. Возьми его в руку, Джондалар, и дай ее Эйле, нужно, чтобы вы оба касались этого камня. Подвинься ближе ко мне и дай мне твою вторую руку. Теперь ты, Меджера, садись рядом со мной и держись за мою руку, а ты, Эйла, подвинься немного поближе, тогда вы с Меджерой тоже сможете держаться за руки.

Должно быть, Меджера впервые оказалась в такой ситуации, решила Эйла. Она не представляла, как проводятся обряды Поиска у Зеландонии, хотя ей уже приходилось участвовать в подобных испытаниях сначала с Кребом на Сходбище Клана и, естественно, с Мамутом тоже. Ей вдруг вспомнился последний обряд со старым шаманом Львиного стойбища, когда они общались с миром Духов, и эти воспоминания только еще больше расстроили ее. Когда Мамут узнал, что у нее есть ритуальные корни Мог‑уров Клана, ему захотелось попробовать их, но ему были неизвестны их свойства, а они оказались сильнее, чем он думал. Они оба едва выбрались из запредельной пустоты, и Мамут посоветовал ей больше никогда не пробовать это зелье.

Выпившие ритуальный напиток сидели теперь лицом друг к другу, держась за руки; Верховная устроилась на низком, сложенном из подушек сиденье, а остальные расположились перед ней на кожаном покрывале. Одиннадцатый Зеландони принес масляный светильник и поставил его в образованный ими круг. Эйла видела подобные светильники, но этот вдруг очень заинтересовал ее. Она уже начала чувствовать воздействие напитка, когда разглядывала каменную чашу с огнем.

С помощью какого‑то твердого, возможно гранитного, орудия были высечены основные контуры этого известнякового светильника, включая чашевидное углубление и выступающую ручку. Потом его отшлифовали песчаником и украсили резными символическими знаками. Напротив ручки, на равных расстояниях друг от друга, на верхнем краю чаши лежали три пропитанных жиром фитиля, и их нижние концы были опущены в жир. Один из фитилей, сплетенный из легковоспламеняющегося и жарко горящего лишайника, который быстро растопил жир, второй, скрученный как веревка из сухого мха, давал хороший свет, а третий, сделанный из какого‑то сушеного пористого гриба, так хорошо пропитался жиром, что продолжал гореть, когда все это жидкое топливо уже выгорало. Животный жир для светильников перетапливали в кипящей воде, чтобы вся грязь осела на дно, и когда вода остывала, с поверхности снимали только чистый и светлый жир. Пламя горело ровно, без видимого дыма или копоти.

Мельком глянув вокруг, Эйла с тревогой отметила, что жрецы начали гасить находившиеся в зале светильники. Вскоре огоньки остались только в их круге. Такого скромного освещения было явно недостаточно, но вдруг этот одинокий светильник разгорелся с такой силой, что озарил мягким золотым светом лица державшихся за руки людей. Однако остальная часть зала погрузилась в такую густую и плотную темноту, которая казалась почти удушающей. С недобрыми предчувствиями Эйла повернула голову и заметила слабый проблеск света, идущий из коридора. Должно быть, там еще горели светильники, указывавшие им путь. Нервно вздохнув, Эйла вдруг поняла, что сидела, затаив дыхание.

У нее появились очень странные ощущения. Магическое зелье уже начало действовать. Все вокруг вдруг медленно поплыло, или она сама вдруг стала быстрее двигаться. Джондалар пристально смотрел на нее, и ей показалось, будто она знает, о чем он думает.

Взглянув на Зеландони и Меджеру, она почувствовала примерно то же самое, но ее связь с Джондаларом была сильнее, и она решила, что ее слегка подводит воображение.

Внезапно Эйла услышала музыку, заиграли флейты, барабаны, мелодию которых поддерживали голоса людей, поющих без слов. Она не совсем осознавала, когда появились или даже откуда доносятся эти звуки. Каждый певец выводил незамысловатый монотонный напев. В основном повторялась одна и та же мелодическая фраза, поддерживаемая ритмом барабанного боя, но несколько голосов разнообразили свои мелодии, так же как и большинство флейтистов. Казалось, все исполнители пели вразнобой, но музыка звучала постоянно. В результате разнообразные мелодии и голоса сливались в единое целое. Порой звучание было атональным, порой почти гармоничным, но, в общем, получалась странная и удивительная, красивая и впечатляющая фуга.

Трое соучастников, сидевшие в ритуальном круге, тоже подпевали. Верховная своим красивым звучным контральто вносила разнообразие в мелодический строй. У Меджеры оказался чистый высокий голос, она исполняла простую незатейливую мелодию. Напев Джондалара также не отличался сложностью, очевидно, он с удовольствием напевал фразу собственного сочинения. Эйла никогда прежде не слышала, как он поет, но ей понравился его звонкий голос, четко исполнявший придуманный мотив. Ей подумалось, почему он не пел раньше.

Эйле захотелось присоединиться к ним, но она уже пыталась когда‑то петь вместе с Мамутои и поняла, что не способна держать мелодию. В детстве никто ее к этому не приучал, а в зрелости учиться было поздновато. Потом она услышала монотонно звучащий голос одного из ближайших жрецов. Ей вспомнилось, как, живя одна в долине, она обычно так же монотонно бубнила что‑то по вечерам, пытаясь убаюкать сама себя и прижимая к животу кожаную накидку, за которую раньше держался ее сын.

Совсем тихо она завела свой монотонный мотивчик и вдруг начала слегка задремывать. В этой музыке было нечто убаюкивающее. Звуки собственного голоса успокоили Эйлу, а голоса других внушили ей чувство надежной защищенности, они словно говорили, что поддержат ее в случае необходимости. Теперь она стала меньше сопротивляться воздействию этого сильного ритуального напитка.

Она остро осознала руки, за которые держалась. Рука молодой ученицы, сидевшей слева от нее, была холодной, влажной и очень вялой. Эйла слегка сжала руку Меджеры, но еле уловила обратный отклик; даже ее пожатие казалось юным и робким. Рука сидевшего справа от нее, наоборот, была теплой, сухой и слегка мозолистой. Они с Джондаларом крепко держались друг за друга, и она с беспокойством ощущала инородный жесткий камень, прижатый к их ладоням, но пожатие Джондалара прибавляло ей уверенности.

Гладкая опаловая сторона камня явно прижималась к ее ладони, а значит, его ребристая спинка прижата к ладони Джондалара. Сосредоточив свои мысли на камне, Эйла почувствовала исходящее от него тепло, словно он вобрал в себя теплоту их сплетенных рук, став с ними единым целым. Ей вспомнился холодный воздух этой пещеры, становившийся все холоднее и влажнее по мере их продвижения в глубины скального массива, но сейчас, сидя на толстом кожаном покрывале, одетая в теплую тунику, она совсем не ощущала холода.

Ее внимание привлекли огоньки светильника; они напомнили о приятном тепле, исходившем от очага. Она пристально смотрела на расплывающиеся огни и, уже не замечая ничего, заворожено уставилась на слившееся воедино огненное пятно. Она следила, как дрожит и трепещет эта желтая солнечная бабочка. И это живое пламя, казалось, откликалось на каждый ее вздох.

Присмотревшись, Эйла заметила, что свечение не такое уж желтое. Она затаила дыхание, чтобы пламя не колебалось, пока она не изучит его. Огонек, колеблющийся на конце фитиля, напоминал заостренный лепесток со скругленным концом и ярчайшим желтым обрамлением. Середина его отливала менее яркой полупрозрачной желтизной, и ее очертания также походили на овальный лепесток. А внутренняя часть его, соприкасающаяся с фитилем, отсвечивала синевой.

Прежде она никогда так внимательно не разглядывала огоньки масляных светильников. Когда она вновь начала дышать, играющее пламя, словно начало, приплясывать на светильнике, двигаясь в ритме музыки. Во время этого танца свет огонька, отражающийся от блестящей маслянистой поверхности топлива, стал более лучезарным. Вскоре ее глаза уже не видели ничего, кроме этого мягкого пламенного свечения.

И у нее вдруг возникло странное ощущение собственной невесомости, легкости и беззаботности, словно она сама порхала в этом теплом световом пятнышке. Все обрело легкую непринужденность. Она улыбнулась и, тихо рассмеявшись, вдруг поняла, что смотрит на Джондалара. Она подумала о жизни, которой он помог зародиться в ней, и внезапно волна страстной любви к нему поднялась и захлестнула ее. Он невольно ответил на ее пылкую улыбку; она видела, как он улыбнулся ей в ответ, и почувствовала себя счастливой и любимой. Жизнь полна радости, и она хотела поделиться ею со всеми.

С сияющим видом она взглянула на Меджеру и была вознаграждена неуверенной ответной улыбкой, потом перевела взгляд на Зеландони, охватив ее благотворным сиянием своей радости. Из бесстрастно спокойного уголка сознания, словно существовавшего помимо ее воли, она видела все с редкостной ясностью.

– Я готова вызвать елан Шевонара и провести его в мир Духов, – произнесла Верховная жрица, закончив музыкальную фразу. Ее голос звучал глуховато и странно даже для ее собственных ушей. – Мы поможем ему, а потом я попытаюсь найти елан Тонолана. Джондалар и Эйла помогут мне. Думайте о том, как он умер и где покоится его прах.

Звучание ее голоса показалось Эйле мелодией, становившейся все более громкой и сложной. Стены зала отражали и усиливали звуки, и могущественная жрица, вновь запев, словно стала некой частью отраженного напева, частицей самой пещеры. Глаза Зеландони закрылись. Вновь открыв их, она, казалось, видела уже какую‑то иную реальность. Потом зрачки ее глаз закатились, остались одни белки, и веки опять закрыли их, когда она резко подалась вперед.

Рука Меджеры задрожала. Эйла подумала, дрожит ли молодая ученица от страха или просто от волнения. Она вновь взглянула на Джондалара. Он смотрел на нее, но, улыбнувшись ему, она вдруг поняла, что его взгляд устремлен в пространство и видит он не ее, а нечто очень далекое, выплывающее из глубин его сознания. Внезапно она сама перенеслась в окрестности своей долины.

Она услышала звуки, от которых у нее похолодела кровь в жилах, а сердце отчаянно забилось в груди: громогласный рев пещерного льва и истошный вопль человека. Джондалар был там с ней, словно внутри ее; она почувствовала, как болит его покалеченная львом нога, как он теряет сознание. …У нее застучало в висках, и Эйла остановила лошадь. Прошло очень много времени с тех пор, как ей в, последний раз довелось услышать человеческий голос, но она поняла, что кричит именно человек, и почувствовала, что они с ним одного племени. На нее напала оторопь, и она утратила способность рассуждать здраво. Этот крик прозвучал как мольба о помощи, на которую она не могла не откликнуться…

Бессознательное присутствие Джондалара больше не препятствовало ее восприятию. Она видела вдалеке могущественную Зеландони; Меджера находилась ближе, но ее облик был более расплывчатым. Всех объединяла музыка, голоса, звуки флейты, тихие, но поддерживающие и успокаивающие, и барабанный бой, низкий и звучный.

Она услышала, как рычит пещерный лев, и разглядела рыжую гриву. Только теперь она отдала себе отчет в том, что Уинни совсем не испугалась, и поняла почему…

– Это же Вэбхья, Уинни, наш Вэбхъя!

Эйла увидела на земле два тела и, отогнав пещерного льва, опустилась на колени, чтобы осмотреть их. Она действовала, как надлежало целительнице, но испытывала при этом удивление и любопытство. Она поняла, что перед ней двое мужчин, но они оказались первыми людьми из племени Других, с которыми ей пришлось столкнуться в сознательном возрасте.

С первого же взгляда она догадалась, что темноволосому мужчине уже ничем не поможешь. Он лежал в неестественной позе – у него была сломана шея. Оставшиеся на его горле следы зубов поведали ей, как все произошло. И хотя ей никогда прежде не доводилось встречаться с этим человеком, его гибель опечалила ее. На глазах у нее выступили слезы. Разумеется, она не питала к нему привязанности, но ей показалось, что она утратила нечто бесценное. Она так мечтала встретить людей своего племени, а нашла лишь бездыханное тело.

Эйле хотелось похоронить его как полагается, по, осмотрев второго мужчину, она поняла, что ей не удастся этого сделать. Мужчина с золотистыми волосами еще дышал, хотя из рваной раны на ноге хлестала кровь и с каждым мгновением его шансы на то, чтобы остаться в живых, уменьшались. Надо постараться как можно быстрее доставить его в пещеру, где она сможет обработать рану. А хоронить второго некогда.

…но что же делать с этим темноволосым? Ей не хотелось оставлять его тело на растерзание львам… Она заметила, что камни на тупиковом краю каньона не слишком глубоко вросли в землю. Склон, за большим валуном, который можно было без труда столкнуть вниз, покрывала плотная осыпь обломков скальной породы. Она перетащила тело темноволосого человека в тупиковый конец, туда, где его можно будет укрыть осыпью…

Закрепив наконец второго мужчину на волокуше, Эйла вернулась в конец каньона, прихватив с собой длинное и массивное копье, обычное оружие мужчин Клана. Поглядев на распростертое внизу тело, она подумала: как грустно, что он умер. Она обратилась к миру Духов на языке жестов, как было принято среди людей Клана.

Ей довелось видеть, как Креб, старый Мог‑ур, чьи движения отличались красотой и выразительностью, взывал к духам, препоручая их заботам умершую Изу. А когда Эйла обнаружила тело Креба в пещере после землетрясения, то постаралась сама как можно точнее повторить сакральные жесты, хотя и не понимала до конца их значения. Не так уж это и важно, ведь ей известно, для какой цели они предназначены…

Затем, используя копье в качестве рычага – точно так же она пустила бы в ход палку, чтобы приподнять бревно или выковырнуть корень из земли, – она отвалила в сторону большой обломок скалы и, отскочив в сторону, увидела, как обломки породы обрушились вниз и погребли под собой тело человека…

Эйла спешилась и обследовала землю, когда они подъехали к входу в каньон, ограниченный островерхими скалистыми стенами. Похоже, сюда давно никто не заходил. Боль уже прошла. С тех пор миновало много времени. Нога зажила, и на месте раны остался лишь большой шрам. Они приехали сюда вдвоем на Уинни. Джондалар спрыгнул на землю и последовал за Эйлой, но она поняла, что на самом деле ему не хочется идти сюда.

Увидев обломок скалы, она вскарабкалась на него, а затем двинулась дальше, направляясь к каменистой осыпи в тупиковом конце каньона.

– Вот это место, Джондалар, – сказала она и, достав мешочек из‑под рубашки, отдала его своему спутнику. Он узнал это место.

– Что это такое? – спросил он, разглядывая кожаный мешочек.

– Красная земля, Джондалар. Для его могилы.

Он лишь кивнул, потеряв способность говорить. Глаза его наполнились слезами, и он не стал сдерживать их. Насыпав на ладонь красной охры, он широким жестом разбросал ее по камням могильной насыпи, потом проделал то же самое еще раз. Мокрыми от слез глазами Джондалар смотрел на каменную осыпь, а когда развернулся и пошел прочь, Эйла взмахнула рукой, прочертив в воздухе над могилой Тонолана какой‑то знак.

Они подошли к каньону, ограниченному с трех сторон крутыми скалистыми склонами, усыпанными массивными остроугольными глыбами, выломанными природой из этих гранитных стен, и направились в его дальний конец к каменистой насыпи. То было уже другое время. Теперь они жили в племени Мамутои, и Львиное стойбище собиралось удочерить Эйлу. Они с Джондаларом съездили в ее долину, чтобы забрать из пещеры вещи, предназначенные для подарков людям ее будущего племени, и уже возвращались назад. Джондалар стоял у подножия склона, стараясь найти хоть какую‑то примету, которая подсказала бы ему, что именно здесь находится могила его брата. Может быть, Дони уже встретила его в другом мире, раз уж Она так рано призвала его к себе. Он знал, что Зеландони попытается найти место успокоения духа Тонолана и проведет его в мир Духов, если, конечно, сможет. Но как он объяснит ей, где находится это место? Ведь он сам не смог бы найти его без помощи Эйлы.

Он заметил, что она держит в руке кожаный мешочек.

– Джондалар, ты говорил мне, что дух должен вернуться к Дони, – сказала она. – Я не знаю мира Великой Земной Матери, а знаю только мир Духов, в котором живут тотемы Клана. И я просила моего Пещерного Льва провести его туда. Может быть, это то же самое место, или, возможно, ваша Великая Мать знает его, но Пещерный Лев – очень могущественный тотем, и твой брат не останется без защиты.

Она показала ему кожаный мешочек.

– Я сделала этот амулетный мешочек для тебя. Тебе не обязательно носить его на шее, но ты должен хранить его при себе. Я положила в него кусочек красной охры, то есть теперь там содержится частица твоего духа и частица духа твоего тотема, но мне кажется, что твой амулет должен содержать еще одну вещь.

Джондалар нахмурился. Ему не хотелось обижать Эйлу, но он был вовсе не уверен, что ему хочется носить этот амулет тотема Клана.

– Я думаю, что ты должен взять камешек с могилы твоего брата. Возможно, часть его духа осталась в нем, и ты сможешь принести его домой и отдать твоим родным.

Джондалар еще больше нахмурился, размышляя над ее словами, и лицо его вдруг просветлело. Конечно! Ведь так можно помочь Зеландони найти это место во время духовного транса. Может, он на самом деле недооценивает могущество тотемов Клана. В конце концов, разве не Дони создала духов этих животных?

– Да, ты права, я сохраню этот амулет и положу в него камешек с могилы Тонолана.

Он окинул взглядом галечную осыпь, прижимавшуюся к скалистому склону. Вдруг маленький камешек, случайно сдвинутый космической силой тяжести, скатился с этой осыпи и замер у ног Джондалара. Он взял его в руки. На первый взгляд камень ничем не отличался от других невзрачных обломков гранитных и осадочных пород. Однако, повернув камешек, Джондалар с изумлением увидел на месте слома чудесный опаловый блеск. Огненная краснота просвечивала сквозь молочно‑белую гладкую поверхность; голубые и зеленоватые волны изгибались и поблескивали на солнце, когда Джондалар поворачивал обломок в разные стороны.

– Эйла, ты только взгляни на эту красоту, – сказал он, показывая ей опаловую гладь на одной стороне подобранного им камушка. – Ты ни за что не догадалась бы, что под этой серой коркой скрывается чудесный опал. С одной стороны, это самый обычный камень, но на сломе – настоящий опал. Посмотри, он, словно светится изнутри, и цвета такие яркие, точно живые.

– Может, и так, а может быть, это частица живого духа твоего брата, – сказала она.

Эйла осознала теплоту руки Джондалара и камешек, прижавшийся к ее ладони. Он стал горячее, но это не причиняло беспокойства, а лишь привлекло внимание. Неужели дух Тонолана напоминает о себе? Ей хотелось бы, чтобы у нее была возможность узнать этого человека. Все, что она слышала о нем за время своего пребывания здесь, доказывало, что его очень любили. Жаль, что он умер таким молодым. Джондалар часто говорил, что именно Тонолан имел склонность к путешествиям. А сам он просто решил составить брату компанию, да и, кроме того, ему хотелось сбежать от Мароны.

– О Дони, Великая Мать, помоги нам найти путь на другую сторону Твоего мира, в запредельный и незримый край Твоего мира. Как умирающая старая луна держит новую в своих тонких руках, так и мир Духов, неведомый и непостижимый, держит осязаемый мир из плоти и крови, травы и камней в его незримых объятиях. Помоги же нам узреть его, приоткрой его тайны.

Эйла слышала эту странную приглушенную мольбу, нараспев произнесенную этой большой женщиной. И также заметила, что у нее начала кружиться голова, хотя эти слова не совсем верно описывали ее ощущения. Закрыв глаза, она поняла, что куда‑то проваливается. Когда она открыла их, то ее глаза испускали какой‑то внутренний свет. Перед ее взором возникли знаки и символы, и она вдруг осознала, что видела нечто подобное на стенах этой пещеры, когда они рассматривали изображения животных, хотя тогда она не обратила на них внимания. Казалось, уже не имело значения, открыты или закрыты ее глаза. Почувствовав, что падает в какую‑то глубокую яму, длинный темный туннель, она попыталась остановить это падение, пыталась овладеть собой.

– Не противься этому, Эйла. Освободись от страха, – повелительно сказала Верховная жрица. – Мы все здесь с тобой. Мы поддержим тебя, Дони защитит тебя. Позволь Ей провести тебя, куда Она пожелает. Слушай музыку, она поможет тебе, расскажи нам, что ты видишь.

Эйла бросилась в темную пропасть вниз головой, словно нырнула под воду. Стены пещерного туннеля начали мерцать, а потом вдруг как бы расплавились, став прозрачными. Она увидела в них – или за ними – луговую долину и пасущихся вдалеке бизонов.

– Я вижу бизонов, огромные стада бизонов на обширной зеленой равнине, – сказала Эйла. На мгновение стены вновь отвердели, но бизоны остались. Они остались на стенах, где раньше были мамонты. – Они на стенах, нарисованы на стенах, раскрашены красным и черным, их формы объемны. Они красивы, совершенны, полны жизни, так Джоконол изображает их. Разве вы не видите? Смотрите, вот они.

Стены вновь растаяли.

– Вот, смотрите, они снова на лугу, стадо бизонов. Бежит к загону. – Вдруг Эйла закричала: – Нет, Шевонар! Нет! Не выходи, это опасно. – Потом огорченно и смиренно: – Слишком поздно. Мне жаль, я сделала все, что смогла, Шевонар.

– Мать потребовала жертву, это проявление почитания, Она напомнила людям, что иногда они сами должны жертвовать своими сородичами, – произнесла Зеландони. Она была там с Эйлой. – Ты не можешь оставаться здесь больше, Шевонар. Сейчас ты должен вернуться к Ней. Я помогу тебе. Мы поможем тебе. Мы покажем тебе путь. Пойдем с нами, Шевонар. Да, здесь темно, но видишь свет впереди? Яркий, лучистый свет? Иди туда. Там ждет тебя Мать.

Эйла держалась за теплую руку Джондалара. Она явственно ощущала присутствие Зеландони, а рука Меджеры по‑прежнему была вялой, и ее силуэт был расплывчатым, изменчивым. То он проявлялся очень четко, то подергивался туманной дымкой.

– Теперь пора. Пойдем к твоему брату, Джондалар, – сказала Зеландони. – Эйла поможет тебе. Она знает дорогу.

Эйла ощутила камень, который они держали в руках, представила его красивую, молочно‑голубую гладь с просвечивающими огненными искрами. Она расширилась, заполняя собой все вокруг, пока не поглотила саму Эйлу. Она так быстро плыла в этой молочной голубизне, что у нее возникло ощущение полета. Она летела, проносясь над землей, над лугами и горами, лесами и реками, огромными морями, окруженными сушей и обширными степями с огромными стадами животных.

Она вела за собой всех участников обряда. Джондалар был совсем рядом, его она ощущала сильнее всего, но осознавала также и близость могущественной Зеландони. Присутствие ученицы было очень туманным, едва заметным. Эйла привела их прямо к тому далекому скалистому каньону, прорезавшему восточные степные просторы.

– Вот то место, где нашла его. Я не знаю, куда идти отсюда, – сказала она.

– Думай о Тонолане, Джондалар, призови его дух, – сказала Зеландони. – Установи связь с еланом твоего брата.

– Тонолан! Тонолан! – воскликнул Джондалар. – Да, я чувствую его присутствие. Я не вижу его, но чувствую, что он где‑то здесь. – Эйла вдруг поняла, что рядом с Джондаларом есть кто‑то еще, хотя не могла осознать, кто именно. Потом появились и другие Силуэты, сначала всего несколько, потом их стало много, они призывали их. От этой толпы отделились двое… нет, трое. Пара с младенцем на руках.

– Ты по‑прежнему странствуешь, Тонолан, по‑прежнему исследуешь мир? – спросил Джондалар.

Эйла не услышала ответа, но различила чей‑то смех. Потом ей представились бесконечные неизведанные земли для странствий и путешествий.

– Кто это с тобой? Джетамио и ее ребенок? – допытывался Джондалар.

Вновь Эйла не услышала слов, но почувствовала сияние любви, излучаемое этими расплывчатыми силуэтами.

– Тонолан, я знаю, что ты любишь путешествия и приключения. – На сей раз в разговор вступила Зеландони, решив высказать свое мнение елану этого мужчины. – Но твоя спутница хочет вернуться к Матери. Она любит тебя и только поэтому повсюду следует за тобой. Если ты любишь ее, то должен уйти вместе с ней и ее младенцем. Пора, Тонолан, Великая Земная Мать нуждается в тебе.

Эйла различила чувство растерянности и смущения.

– Я покажу тебе путь, – сказала Верховная жрица. – Следуй за мной.

Эйла почувствовала, как уносится вдаль вместе со всеми, пролетая над пейзажами, которые, возможно, узнала бы во всех деталях, если бы они не были такими расплывчатыми в сгущающейся темноте. Она крепко держалась за теплую руку Джондалара и почувствовала, что Меджера теперь тоже пылко сжимает ее левую руку. Вдалеке замаячил радужный свет, лишь по размерам напоминавший отблеск огромного костра. Он разгорался все ярче по мере их приближения.

Их движение замедлилось.

– Отсюда ты сможешь найти твой путь, – сказала Зеландони.

Эйла почувствовала облегчение, исходившее от этих еланов, и их разделение. Суровая темнота поглотила все, и в абсолютном отсутствии света их окутала всепроникающая и полная тишина. Потом в таинственной тишине зародилась тихая музыка: изменчивая и волнующая фуга, исполняемая флейтами, голосами, барабанами. Вновь все пришло в движение. Они разогнались до огромной скорости, но на сей раз сила, казалось, исходила от руки Меджеры. Пожатие ученицы стало очень крепким, страх побуждал ее вернуться в реальный мир как можно быстрее, и она увлекала за собой всех остальных.

Но вот движение прекратилось, и Эйла, держась за руки спутников, осознала их одновременно с музыкой, звучащей в пещере. Открыв глаза, Эйла увидела Джондалара, Зеландони и Меджеру. Светильник в центре круга шипел и потрескивал, топливо почти закончилось, догорал и последний фитиль. В темноте она разглядела движущийся огонек и боязливо поежилась, казалось, он двигался сам по себе. Угасающий светильник в центре круга заменили новым. Кожаное покрывало, постеленное на пол, конечно, предохраняло от сырости, но сейчас, несмотря на теплую одежду, Эйла почувствовала, что замерзла.

Эйла и Джондалар чуть позже остальных разъединили руки. Верховная жрица, присоединившись к поющим, достойно завершила ритуальную музыкальную фугу. Вокруг зажглись светильники, и все пришли в движение. Люди встали и, разминая затекшие конечности, топали ногами.

– Я хотела спросить тебя кое о чем, Эйла, – сказала Верховная жрица.

Эйла вопросительно взглянула на нее.

– Ты действительно видела бизона на этих стенах?

– Да, изображения мамонтов потускнели, и проявился бизон с четко очерченной головой и узнаваемым горбом на холке, а потом стены словно растаяли, и бизоны стали настоящими. Там были еще и другие животные, лошади и северные олени, смотрящие друг на друга, но я восприняла это место как пещеру бизонов, – сказала Эйла.

– Я думаю, твое видение порождено недавней охотой и ее трагическими последствиями. Ты оказалась в самом центре событий и ухаживала за Шевонаром, – сказала Верховная. – Но возможно, у твоего видения есть и более сложное истолкование. Огромные стада собрались в одном месте. Возможно, Дух Бизона сообщает Зеландонии, что убито слишком много бизонов и нам нужно прекратить охоту на них до конца года, чтобы умилостивить мир Духов и вернуть удачу.

Послышались приглушенные одобрительные возгласы. Служители и их ученики слегка успокоились, осознав, что они смогут умилостивить Дух Бизона и предотвратить несчастья, знаменуемые этой случайной смертью. Они почти обрадовались, что ситуация прояснилась, и можно теперь сообщить всем Пещерам о запрете охоты на бизонов.

Ученики собрали принесенные сюда вещи, потом зажгли все светильники, чтобы осветить путь к выходу из пещеры. Зеландонии покинули ритуальный зал. Когда они вышли на террасу перед пещерой, их встретил ослепительный солнечный закат, раскрашенный яркими огненно‑красными и золотисто‑желтыми красками. Возвращаясь по домам от Родниковой Скалы, все в основном молчали, никто, видимо, не склонен был обсуждать случившееся в глубине священной пещеры. Часть служителей отправилась по своим Пещерам, и Эйла размышляла о том, какие чувства испытывали, участники ритуала, но сейчас ей не хотелось заводить разговор об этом. У нее накопилось много вопросов, но она подумала, что выяснит все в свое время, если убедится, что действительно хочет знать ответы.

Зеландони спросила Джондалара, удовлетворен ли он тем, что они нашли дух его брата и помогли его елану найти путь в мир Духов. Джондалар ответил, что, ему показалось, Тонолан остался доволен, а значит, и сам он испытывает то же чувство, но Эйла решила, что он поскромничал. Он сделал все, что мог, преодолел все трудности, и, наконец, тяжкое бремя свалилось с его плеч. К тому времени, когда Эйла, Джондалар, Зеландони и Джоконол дошли до Девятой Пещеры, их путь освещали уже лишь редкие мерцающие звездочки, рассыпанные по ночному небу, да огоньки их светильников и факелов.

Совсем обессиленные Эйла и Джондалар вошли в дом Мартоны. Волк явно пребывал в беспокойстве и очень обрадовался, увидев Эйлу. Успокоив зверя и приласкав его, они немного перекусили и вскоре отправились спать. Видимо, они справились со всеми трудностями последних дней.

– Мартона, можно я помогу тебе сегодня готовить, – спросила Эйла. Они встали первыми и с удовольствием спокойно пили вдвоем утренний чай, пока все остальные еще спали. – Мне хотелось бы научиться у тебя готовить и узнать, где у вас хранятся запасы.

– Я была бы рада твоей помощи, Эйла, но сегодня нас пригласили на завтрак Джохарран и Пролева, Зеландони также придет к ним. Пролева часто готовит для нее, и мне кажется, что Джохарран не успел еще толком наговориться с братом со времени вашего прибытия. Похоже, его очень заинтересовало ваше метательное оружие, – сказала Мартона.

Проснувшись, Джондалар лежал, вспоминая недавний разговор об абеланах и думая о том, как важны для Эйлы родственные связи. Это было вполне попятно, ведь она не помнила своего родного племени и у нее не осталось связей с воспитавшими ее людьми. Она покинула даже удочеривших ее Мамутои и отправилась вместе с ним в его родные края. Эти мысли продолжали вертеться в его голове во время завтрака в доме Джохаррана. Все здесь принадлежали к племени Зеландонии, это была его семья, его Пещера, его племя. За исключением Эйлы. Конечно, они вскоре пройдут Брачный ритуал, но она все‑таки останется Эйлой из Мамутои, даже став женой Джондалара из Зеландонии.

После обсуждения копьеметалки с Джохарраном и обмена забавными походными историями с Вилломаром общий разговор о предстоящем Летнем Сходе свернул на Первый Брачный ритуал, предстоящий Эйле и Джондалару. Мартона объяснила Эйле, что каждое лето устраиваются две соединительные церемонии. Первая, и главная, устраивается в самом начале схода. Большинство пар, желающих объединиться в семьи, заранее обговаривают все условия. Второй ритуал проводится незадолго до конца схода, и на нем соединяются пары, сговорившиеся в течение лета. Будут также и два ритуала Первой Радости для девушек: один в начале и второй в конце Летнего Схода.

Джондалар вдруг не выдержал и прервал ее объяснения:

– Я хотел бы, чтобы Эйлу приняли в члены нашего племени. Мне хочется, чтобы после нашего соединения се называли «Эйла из Девятой Пещеры Зеландонии», а не «Эйла из Мамутои». Я понимаю, что для приема в племя недостаточно просто желания какого‑то человека, обычно за него должна попросить мать или мужчина ее очага, а также вожди и Зеландони, но Мамут предоставил Эйле право выбора, если она захочет остаться. Если она захочет, смогу я получить твое согласие, мама?

Мартона была захвачена врасплох его неожиданной просьбой.

– Конечно, я не против, Джондалар, – сказала она, чувствуя, что сын поставил ее в неудобное положение, открыто высказав такую просьбу без предупреждения. – Но это зависит не только от меня. Я рада принять Эйлу в члены Девятой Пещеры Зеландонии, но в таком решении принимают участие твой брат, Зеландони и другие члены Пещеры, не говоря уже о самой Эйле.

Фолара усмехнулась, зная, что ее мать не любит таких неожиданных сюрпризов. Ей даже понравилось, что Джондалар не предупредил Мартону, но надо признать, что она дала ему достойный ответ.

– Ну, я, со своей стороны, не раздумывая бы принял ее, – сказал Вилломар. – Мне было бы даже приятно удочерить ее, но поскольку я являюсь мужем твоей матери, Джондалар, то, к сожалению, тогда она стала бы твоей сестрой, как Фолара, и вам уже нельзя было бы образовать семью. Не думаю, что ты хочешь этого.

– Естественно, не хочу, но я очень благодарен тебе за эти слова, – сказал Джондалар.

– Почему тебе вдруг пришло в голову обсуждать сейчас этот вопрос? – спросила Мартона немного раздраженно.

– А что тебя удивляет? По‑моему, время вполне подходящее, – сказал Джондалар. – Мы скоро уходим на Летний Сход, и мне хотелось бы до ухода решить этот вопрос. Я понимаю, что мы с Эйлой провели здесь не много времени, но большинство из вас успело узнать ее. Мне кажется, она будет очень достойным и полезным пополнением Девятой Пещеры.

Саму Эйлу также изрядно удивило его предложение, но она промолчала. «Хотелось бы мне стать членом племени Зеландонии? – мысленно спросила она себя. – Неужели это так важно? Если мы с Джондаларом соединимся, то я все равно останусь самой собой, даже если меня примут в члены Зеландонии. Ему, очевидно, хочется, чтобы меня приняли. Не знаю почему, но, возможно, у него есть на то серьезные причины. Он знает своих людей гораздо лучше, чем я».

– Наверное, мне следует пояснить тебе кое‑что, Джондалар, – сказал Джохарран. – Я полагаю, для тех из нас, кто успел познакомиться с Эйлой, она является более чем желанным пополнением нашей Пещеры, но не все понимают это. Возвращаясь от водопада, я решил сообщить о бизоньей трапезе компании мужчин, бездельничающих с Ларамаром, и, подойдя к ним, услышал, о чем они говорили. К сожалению, должен сказать, что они пренебрежительно отзывались о ней, в частности о ее целительском даре и лечении Шевонара. Им, видимо, кажется, что раз она училась целительству у… в Клане, то ее знания ничтожно малы. Такова, к сожалению, сила предубеждения. Я сказал им, что никто, даже Зеландони, не смог бы сделать большего, и должен признать, они меня сильно разозлили. То есть сейчас пока не самое удобное время для обсуждения этого вопроса.

Так вот почему он выглядел таким сердитым, подумала Эйла. Эти новости вызвали у нее смешанные чувства. Она расстроилась, что те мужчины недооценивали лекарские способности Изы, но порадовалась, что Джохарран вступился за нее.

– Тем более важно принять ее в наше племя, – заявил Джондалар. – Ты же знаешь этих бездельников. Им бы только играть да пить Ларамарову березовицу. Они даже не удосужились научиться какому‑нибудь ремеслу или мастерству, конечно, если не считать, что они мастерски играют в азартные игры. Среди них нет даже приличных охотников. Ленивые, бесполезные трутни, от которых никакого толку, они палец о палец не ударят, пока их не пристыдишь, да и стыда‑то у них почти нет. Постоянно отлынивают от общих дел Пещеры, это всем известно. Никто не обратит внимания на их слова, если уважаемые люди предложат принять Эйлу в члены Зеландонии. – Он явно огорчился. Ему хотелось, чтобы все безоговорочно признали достоинства Эйлы.

– Ты не совсем прав в отношении Ларамара, Джондалар, – возразила Пролева. – Конечно, он довольно ленив и не особенно любит охотиться, но Ларамар отлично освоил одно ремесло. Он способен сделать вкусный напиток практически из всего, что может бродить. Я знаю, что он использует зерна, фрукты, мед, березовый сок и даже некоторые коренья и изготавливает напитки, которые нравятся большинству людей, и он угощает ими почти всегда, когда мы собираемся вместе. Правда, некоторые излишне усердны в употреблении, но он же просто старается обеспечить всех нас.

– Лучше бы постарался обеспечить семью, – бросила Мартона с оттенком презрения. – Тогда, может, дети его очага перестали бы нуждаться в самом необходимом. Скажи‑ка, Джохарран, как часто он так сильно «болеет» по утрам, что не в состоянии участвовать в охотничьей вылазке?

– Я думала, что едой обеспечиваются все из общих запасов, – сказала Эйла.

– Едой – да. Они не голодают, но во всем остальном им приходится полагаться на доброту и щедрость соплеменников, – сказала Зеландони.

– Но если, по словам Пролевы, он умеет делать очень хорошие напитки, то разве не может обменивать их на что‑то полезное для его семьи? – спросила Эйла.

– Конечно, может, только не делает этого, – сказала Пролева.

– Ну а его жена? Разве она не может убедить его позаботиться о семье?

– Тремеда? Она еще хуже, чем Ларамар. Она только и делает, что пьет его березовицу да рожает детей, о которых не заботится, – сказала Мартона.

– А что же Ларамар делает со всеми своими напитками, если не обменивает их на вещи для своей семьи? – поинтересовалась Эйла.

– Я точно не знаю, – сказал Вилломар, – но по‑моему, он обменивал их на какие‑то ингредиенты для будущих напитков.

– Это правда, он всегда умудряется раздобыть все, что ему нужно, но ему не хватает напитков, чтобы обменять их на одежду для жены и детей, – заметила Пролева. – Хорошо еще, что Тремеда, видимо, не считает зазорным попрошайничать, обеспечивая одеждой своих «бедных деток».

– Да он и сам много выпивает, – сказал Джохарран. – А Тремеда не отстает. По‑моему, он много разбазаривает попусту. Вокруг него вечно вьется теплая компания желающих выпить. Я думаю, ему нравится, что они крутятся вокруг него. Вероятно, он считает их своими друзьями, но надолго ли хватит такой дружбы, если он перестанет угощать их березовицей.

– Не надолго, я подозреваю, – сказал Вилломар. – Однако не Ларамар же со своими приятелями будет решать вопрос о приеме Эйлы в наше племя.

– Да, ты прав, Торговый Мастер. Но я думаю, главное не в том, что мы с удовольствием приняли бы Эйлу, наверное, нам стоит узнать ее мнение, – сказала Зеландони. – Никто пока не спросил ее, хочет ли она стать членом нашего племени.

Все головы повернулись к Эйле. Теперь она почувствовала себя неловко. Она смущенно молчала, вызвав беспокойство Джондалара. Может, он неверно понимал ее. Может, она вовсе не хочет стать Зеландонии. Может, ему стоило сначала спросить ее, а уж потом заводить этот разговор, но ему казалось, что в свете разговоров о Брачных ритуалах он выбрал подходящее время. Наконец Эйла заговорила:

– Я знала, как Зеландонии относятся к людям Клана, к тем людям, что вырастили меня. И, решив покинуть Мамутои и отправиться с Джондаларом в его родные края, я понимала, что вы можете не признать меня. Признаюсь, я немного боялась встречи с его родными и близкими. – Она помедлила немного, пытаясь собраться с мыслями и подыскать слова, верно передающие ее чувства. – Для вас я чужая, иноземная женщина со странными обычаями и мыслями. Я привела животных, которые живут со мной, и попросила вас признать их. На лошадей люди обычно охотятся, а я попросила вас выделить для них место. Как раз сегодня я думала о том, что к зиме нужно соорудить для них укрытие в южном краю Девятой Пещеры, рядом с водопадом. Эти лошади привыкли зимой жить в укрытии. Я также привела с собой Волка, настоящего хищника. Некоторые из его сородичей, как известно, даже нападают на людей, а я попросила вас позволить привести его в дом, чтобы он спал со мной в одном жилище.

Она с улыбкой взглянула на мать Джондалара.

– Ты не колебалась, Мартона. Ты пригласила меня и Волка жить в твоем доме. Джохарран, ты разрешил, чтобы лошади жили поблизости, и позволил мне оставить их на лугу прямо перед пещерой. Бран, вождь воспитавшего меня Клана, не поступил бы так. Выслушав все, что я рассказала о Клане, вы не отвернулись от меня. Ваше мнение склонялось к тому, что те, кого вы назвали плоскоголовыми, возможно, являются людьми, вероятно, людьми другого вида, но не животными. Я не ожидала, что вы окажетесь настолько понимающими и мудрыми, и я благодарна вам.

Конечно, не все были одинаково доброжелательны, но большинство встали на мою сторону, хотя едва знали меня. Я пришла к вам совсем недавно. Возможно, таким отношением я обязана Джондалару, ведь вы, наверное, были уверены, что он не приведет домой того, кто может причинить вред его родным. – Она помолчала, закрыв глаза, и продолжила: – Несмотря на вес мои страхи перед встречей с семьей Джондалара и его племенем Зеландонии, когда я уходила от Мамутои, то понимала, что у меня не будет пути назад. Я не знала, как вы отнесетесь ко мне, но это было не важно. Я люблю Джондалара. И хочу провести с ним всю мою жизнь. Я готова была сделать все необходимое, жить в любых условиях, лишь бы остаться с ним. Но вы радушно приняли меня, и сейчас вы спрашиваете меня, хочу ли я стать Зеландонии. – Она закрыла глаза, пытаясь совладать с нахлынувшими на нее чувствами. – Я хотела этого с тех пор, как впервые увидела Джондалара, когда еще даже не знала, выживет ли он. Я переживала за его брата не потому, что я знала его, а потому, что мне не удалось познакомиться с ним. Меня расстраивало, что у меня уже никогда не будет возможности узнать одного из первых людей моего вида, которого я встретила. Я не знаю, на каком языке я говорила до того, как люди Клана нашли и приняли меня. Я научилась общаться на Клановом языке жестов, но заговорила впервые на языке Зеландонии. Пусть я говорю на нем не совсем правильно, но считаю его моим языком. Но еще до того, как мы смогли поговорить с Джондаларом, я уже захотела стать членом его племени, хотела стать достойной спутницей для него, чтобы когда‑нибудь он смог предложить мне стать его женой. Даже если бы я стала его второй или третьей женой, мне этого было бы достаточно.

Вы спрашиваете меня, хочу ли я стать членом племени Зеландонии? О да, я хочу стать членом племени Зеландонии. Всем моим существом я хочу стать женщиной из племени Зеландонии. Я хочу этого больше всего, что я когда‑либо хотела в жизни, – сказала она с блестящими от слез глазами.

Наступила оглушительная тишина. Даже не сознавая, что делает, Джондалар подошел и заключил ее в свои объятия. Его чувства к ней были так велики, что он не смог бы передать их словами. Его удивило, что она может быть одновременно такой сильной и такой уязвимой. Слова Эйлы тронули всех без исключения. Даже Джарадал понял кое‑что из сказанного ею. Щеки Фолары были мокры от слез, и другие тоже были близки к этому. Мартоне первой удалось овладеть собой.

– Во‑первых, я счастлива, что ты пришла в Девятую Пещеру Зеландонии, – сказала она, порывисто обнимая Эйлу. – И я очень рада, что Джондалар остепенился, встретив тебя, хотя некоторые женщины вряд ли разделят мое мнение. Женщины всегда любили его, но я порой сомневалась, что он найдет женщину, которую сможет полюбить. Я предполагала, что он не найдет свою возлюбленную в нашем племени, но не думала, что он отправится искать ее в такую даль. Теперь я поняла, что у него, безусловно, была особая причина для такого путешествия, я поняла, почему он любит тебя. Такие выдающиеся женщины, как ты, Эйла, большая редкость.

Они вновь заговорили о Летнем Сходе, обговаривая время выхода, а Зеландони упомянула, что у них еще есть время для проведения небольшой церемонии по поводу приема Эйлы в члены Девятой Пещеры Зеландонии.

Вдруг раздался настойчивый стук по стене около входа, и, не дождавшись ответа, в дом вбежала перепуганная девочка и бросилась к Зеландони. Эйла подумала, что на вид ей лет десять, но удивилась ее поношенной и грязной одежде.

– Зеландони, – сказала она, – мне сказали, что ты здесь. – Я не могу поднять Бологана.

– Он заболел? Или поранился? – спросила Зеландони.

– Я не знаю.

– Эйла, почему бы тебе не пойти со мной? Это дочка Тремеды, Ланога. Бологан ее старший брат, – сказала Зеландони.

– Ведь Тремеда – это жена Ларамара? – уточнила Эйла.

– Да, – коротко сказала Зеландони, и они быстро вышли из дома.