Глава 16. Немного погодя Эйла заметила, что мать начала реагировать на рыдания перепуганной младшей дочери

Немного погодя Эйла заметила, что мать начала реагировать на рыдания перепуганной младшей дочери. Релона оторвалась от могильного холма и, даже не отряхнувшись, прижала к себе девочку. Старший сын присел рядом с ними и обнял мать за шею. Она обняла и его тоже, и они все трое сидели там, продолжая плакать.

Но это уже другой плач, подумала Эйла, не такой отчаянный, как прежде, он звучит приглушенно печально, более спокойно. Потом по знаку Зеландони, несколько человек, среди которых были жрецы и Ранокол, брат Шевонара, помогли семье подняться и увели ее прочь от могилы.

Боль Ранокола, вызванная утратой брата, была не менее острой и сильной, чем боль Релоны, но выражалась она по‑другому. Он продолжал терзаться вопросом, почему именно Шевонару, а не ему пришлось стать жертвой. У его брата была семья, а у него не было даже подруги. Эти мысли неотвязно преследовали Ранокола, но ему не хотелось говорить о них. Если бы было возможно, он вообще предпочел бы не участвовать в погребальном ритуале и уж тем более не стал бы рыдать на могиле. Ему хотелось лишь как можно скорее уйти отсюда.

– Мы вернули Шевонара из Девятой Пещеры Зеландонии к Твоей груди, Великая Земная Мать, – нараспев произнесла Зеландони.

Все люди, собравшиеся на похороны Шевонара, стояли вокруг могилы, и Эйла почувствовала атмосферу ожидания. Что‑то должно сейчас произойти, все взгляды были устремлены на Верховную жрицу. Барабаны и флейты продолжали играть, но эти звуки уже стали частью окружающей среды, и Эйла заметила их только тогда, когда стиль музыки изменился и Зеландони вновь начала петь.

Безвременный хаос вихрем пылил и кружил,

Праматерь сущего из мрака он породил.

Пробудилась Она и величие жизни познала,

Лишь пустынная тьма Земную Мать огорчала.

Люди подхватили нестройным хором – одни пели, другие просто произносили текст:

Мать горевала.

Одна горевала.

Верховная жрица вновь продолжила петь одна:

Взметнула Она свою родовую пыль во мгле

И сотворила друга светлого, подобного себе.

Росли они в любви, дружили, как брат и сестра,

И решили союз основать, когда зрелость пришла.

И люди вновь завершили куплет следующими словами:

Вокруг Матери он парил.

Светлый спутник Ее любил.

Эйла поняла, что жрица исполняет знакомую всем ритуальную песню, которую все ждали. Начало песни показалось очень интересным, и Эйле захотелось узнать продолжение. Она внимательно слушала, как Зеландони продолжала петь куплеты, а люди дополняли их припевами, подчеркивая смысл каждого четверостишия.

Счастливым и радостным было их жизни начало,

Но полное сходство сердце Матери омрачало.

Материнская сущность жаждала обновленья,

И, друга любя, мечтала Она о новом творенье.

Материнское сердце хотело любить.

Новую жизнь творить.

В первозданный хаос смело бросилась Мать,

Чтоб животворную искру найти и познать.

Мрачен, бесплоден ураган и страшно студен.

Черный и жуткий ужас наводит он.

Мрачен ураган и студен.

Ужас наводит он.

Но Мать оказалась смелей и сильней,

И новая жизнь зародилась в Ней.

Во чреве Ее рос и зрел огненный жар.

Материнской гордости и любви дар.

Мать была в тягости.

Делилась жизни радостью.

Пустынную Землю терзало черное ледяное томление,

С надеждой ждала Она светлого таинства рождения.

И кровь Ее породила жизнь, согрелась плоть Ее дыханием.

Разверзлось каменное чрево для нового создания.

Мать обрела дар рождения.

Новой жизни творения.

И воды Ее родовые наполнили реки и моря до берегов,

Они напоили почвы, пробудив жизнь лугов и лесов.

Каждая драгоценная капля давала новой жизни ростки,

И пышный зеленый покров украсил просторы Земли.

Хлынул вод Ее разлив,

Зеленый покров породив.

В бурных родах извергся из чрева огненный шар,

Она претерпела все муки, познавая новой жизни дар.

Капли крови ее застыли, алыми камнями краснели.

Но лучезарное дитя оправдало Ее тяжкие потери.

Огромным счастьем Матери был Яркий сверкающий сын.

У Эйлы перехватило дыхание, когда она услышала эти слова. Казалось, в песне рассказывалось о том, как она рожала своего сына, Дарка. Она вспомнила родовые муки, вспомнила, что все тяготы оказались оправданными. Дарк был для нее огромным счастьем. А великолепный голос Зеландони уже пел дальше:

И вздыбились горы, извергнув питательный пламенный сок,

На вершинах груди Ее горной кормился сынок.

И взметнулось в черную даль высоко

Великой Матери огненное молоко.

В небо взметнулось высоко

Материнское молоко.

Этот отрывок показался Эйле очень знакомым. Встряхнув головой, она словно попыталась упорядочить воспоминания. Конечно, Джондалар рассказывал об этом во время Путешествия.

Смеясь и играя, яркий сын Ее рос и мужал.

На радость Матери тьму ночи освещал.

Но с молоком Ее впитал он знаний жажду,

И мир отправился он познавать однажды.

Сын Ее стал большим.

Ум его жаждой знаний томим.

Чтобы сына зачать, отыскала Мать животворный родник.

Но теперь тот же хаос и мрак Ее сына манит.

Тепло и уютно под крылом Материнским жить,

Но дух молодой стремится сумрачность тайны постичь.

Враждебный хаос их окружал.

Но сын Ее уйти пожелал.

Воспоминания продолжали мучить Эйлу. «Не только Джондалар рассказывал мне об этом. У меня такое ощущение, словно я уже знаю эту историю, или, по крайней мере, ее суть. Но где я могла услышать ее? О, по‑моему, вспомнила. Лосадуни! Я запомнила все, чему он научил меня! Он рассказывал подобную историю о Матери. Джондалар даже повторял отрывки из нее во время того ритуала. Она была не совсем такой же и рассказывалась на другом языке, хотя языки Лосадунаи и Зеландонии похожи. Именно поэтому я так быстро начала понимать их разговоры». Слушая дальше Зеландони, Эйла сосредоточилась и, припомнив детали Лосадунийской истории о Матери, начала замечать сходства и различия двух легенд.

Тихо подкрался хаос, не тревожа Матери сон,

Заманчивой неизвестностью во мраке поблескивал он.

Увлек он дитя неразумное в мрачный холодный тлен.

Взметнулся тьмой ураганной и захватил его в плен.

Мрачный холодный хаоса тлен.

Захватил лучезарного сына в плен.

Ликование лучезарного сына прошло,

Необъятный ледяной мрак сковал его.

Опрометчивый отпрыск терзался раскаянием,

Не открылись ему сокровенные тайны.

Он терзался раскаянием,

Не познав сокровенных тайн.

Но как только хаос утащил его к истокам ледяным,

Пробудилась Мать и бросилась за сыном Своим.

И бледного друга и брата призвала с высоты

Для спасения яркого сына из мрачной тьмы.

Мать боролась с объятьями тьмы,

Видя яркого сына следы.

Эйла улыбнулась, догадываясь, какие стихи последуют дальше или, по крайней мере, каким будет их смысл. Великая Земная Мать расскажет Ее старому другу, лунному месяцу, о том, что случилось с Ее сыном.

Она приветствовала былого возлюбленного приход

И поведала причину печали и горя Ее исход.

Милый друг приобщился к Ее борьбе с мрачным тленом,

Чтобы спасти Ее лучезарное дитя из ледяного плена.

А слушатели стали предлагать уже свои дополнения, отметила Эйла. Именно так обычно и рассказывается эта история. Сначала Лосадуни, или Зеландони, рассказывает отрывок, потом слушатели повторяют суть по‑своему:

О коварстве хаоса поведала Она.

Как пленила сына ледяная глубина.

И вновь настал черед Зеландони:

Долгая схватка истощила запас Материнских сил,

И тогда Ее светлый друг смело в борьбу вступил.

Она в сон погрузилась, а он сражался с холодной мглой,

Проколов ее светлой своей иглой.

Его дух был сильным пока,

Но долгой и схватка была.

Все силы духа собрав, сражался Ее светлый друг.

В жестоких боях светил его круг,

Но вскоре глаз его большой зоркость потерял.

Не дремал коварный враг, а без устали мрак создавал.

В смертельный бой он бросался не раз.

И потерял зоркость его большой глаз.

В кромешной тьме с криком пробудилась Мать.

Бросилась бледного друга искать.

В схватку мгновенно вступила Она

И сорвала темный покров с его лица.

Но под бледным ликом луны

Не найти Ей сына следы.

Жар Ее огненного сына ураган охладил,

Иссякло тепло, ледяной хаос его победил.

Пронзительный ветер принес снега,

И зелень вся скрылась под коркой льда.

Совсем опустела Земля.

Все растения скрыли снега.

Кручинилась Мать в печальном волнении,

Но продолжала борьбу за спасение.

К победе упорно стремилась Она,

Ради возрождения силы Ее сияющего сына.

Она продолжала борьбу,

Чтобы силы вернуть ему.

И Ее светлый друг вновь схватился с врагом коварным,

Державшим в холодном плену Ее дитя лучезарное.

Ради Ее любимого сына с удвоенной силой сражались они,

И их неукротимые стремления победу принесли.

Вновь возгорелся жизни жар.

Сияющий вернулся дар.

Великая Земная Мать и Лунный Месяц вернули Солнце, но это еще не все; Эйла с нетерпением ждала продолжения.

Но суровый мрак тосковал по согревающему огню.

А Мать защищала сына и не уступала ему.

Удалось ураганному смерчу сына Ее растянуть

И проложить по небу его сияющий путь.

Удалось урагану сына Ее растянуть.

И пролег по небу его сияющий путь.

«Неужели вариант Зеландонии длиннее легенды Лосадунаи? Или так просто кажется? Возможно, песенное исполнение кажется более долгим, но мне правда нравится эта песня. Мне хотелось бы лучше все понять. Наверное, такие песни меняются время от времени, появляются новые варианты стихов, иначе описывающие события», – думала Эйла.

Днем Великая Мать держала в узде ураган,

И свет Ее сына горячим жаром сверкал.

Однако под вечер стала Мать уставать,

И сумрак ночи из тьмы выступал опять.

Свет сына днем Мать оживлял,

А ночью тьмы черед наступал.

С болью в сердце Великая Мать жила,

Между ней и сыном навеки пропасть легла.

Горевала Она, видя, как он кружит в вышине,

Но воспрянула духом и новую жизнь зачала на Земле.

И духом вновь воспрянула Мать,

Чтоб новую жизнь на Земле создать.

Вот хлынули на голую Землю воды Ее возрождения,

И вновь оделись поля в нарядную зелень растений.

Обильно и вечно утрат Ее изливаются слезы,

Взметая соцветья радуг и сияюще чистые росы.

Зеленый наряд возродился.

Но слезы Матери стынут на листьях.

«Мне очень нравится заключительная часть, но интересно, как Зеландони споет ее», – подумала Эйла.

С оглушительным грохотом разорвала

Она глубины скал,

И из недр Ее бездонного чрева наш мир восстал.

Мир земной в изобилии видов и форм,

Чрево Матери породило детей целый сонм.

Покинутая Мать новую жизнь обрела

И множество детей Земле дала.

От мала и до велика, все дети были разного вида,

Ходили они и летали, плавали, ползали или скакали.

Но все они были прекрасны, Ее духа вобрав сладость,

И возрождались в потомках, соединяясь в радости.

Такова была Матери Воля.

И исполнилась жизни Земля.

Исполнилась Земля животными в горах и лесах,

Рыбы плавают в морях, птицы щебечут в небесах.

Не придется больше Матери грустить.

Все дети теперь вместе с Ней будут жить.

Рядом с Ней они будут жить,

И не будет Мать Земля грустить.

С гордостью Мать взирала на чад своих,

Но истратила запас животворных сил на них.

Осталось лишь воплотить в жизнь последнее нововведение,

Детей, способных понять смысл и ценность Ее творений.

Они будут Мать почитать

И богатства Ее охранять.

Первую Женщину зрелой Мать сотворила,

Всеми земными благами ее наделила.

И главный Дар Великая Мать ей передала.

Пробудившись, познала величие жизни она.

Первая Женщина человеческого рода.

Познала величие жизни природной.

Даром и жаждой познания ее наделила Мать,

Дабы стремилась она ценности жизни познать.

Первая Женщина должна была мудрою стать,

Чтобы будущим детям своим эти Дары передать.

Первая Женщина должна была мудрою стать,

Чтоб детям своим Дары Матери передать.

Истощились запасы животворных Земных сил,

Раздарила их Мать всем тварям земным.

Обрели они способность плодиться – Дар размножения,

И Женщину благословила Даром возрождения.

Но одинока Женщина была.

В одиночестве тосковала она.

Мать вспомнила, как тоскливо Ей было одной

И как согревала Ее любовь друга во тьме ночной.

Вот тогда последнюю искру Мать отдала,

На радость Женщине Первого Мужчину создала.

Последнюю искру Мать отдала.

Первого Мужчину Она создала.

Великая Мать наделила людей Даром возрождения

И завещала им жить на Земле, в Ее владениях.

И завещала им чтить всех тварей живых, все земные плоды,

Оберегать реки и моря, гор, лесов и лугов Дары.

Под защитой камня кров нашли они,

Но почитали все Дары Матери Земли.

Изобильную жизнь Своим детям обеспечила Мать

И решила любовный Дар им в награду послать.

Ниспослать им Дар Радости, соединяющий Дар,

Дабы радовал Мать их свободный любовный жар.

Лишь почитая и славя Великую Мать,

Можно Благо Даров Ее познать.

И возрадовалась счастью детей Своих Земная Мать,

Науку любви и нежности сумели они познать.

Она пробудила в них чувства взаимной любви,

И ниспосланные Ею Дары Радости Глубоко оценили они.

Сердце Матери согрел жар их любви.

Дети Ее радость любви обрели.

И, одарив детей всей щедростью земной,

Великая Мать ушла на покой.

Эйла ждала продолжения, но поскольку молчание затягивалось, она поняла, что Песня Матери подошла к концу.

Люди, парами или небольшими группами, направились обратно по своим Пещерам. Одни попадут домой лишь после полуночи, другие решили пойти ночевать к друзьям или родным. Группа учеников и самих Зеландони осталась на кладбище для завершения самой таинственной части погребальной церемонии, им предстояло дождаться здесь утра.

Несколько человек проводили домой Релону и ее детей, провели всю ночь в ее жилище, расстелив на полу спальные скатки. Считалось, что ее нельзя оставлять в одиночестве. Еланы скончавшихся супругов, как было известно, стремятся вернуться в свои дома, пока не осознают того, что уже не принадлежат этому миру. Скорбящие супруги отличаются восприимчивостью к вторжению таких странствующих духов и нуждаются в надежной защите соплеменников, способной предотвратить пагубное влияние мира Духов. Пожилые люди особенно остро переживали смерть своих спутников, и их легко было соблазнить последовать за еланами супругов в следующий мир. К счастью, Релона была пока молодой, и ее дети нуждались в ее любви и заботе.

Эйла присоединилась к людям, оставшимся с опечаленной вдовой, и Релона обрадовалась ее присутствию. Джондалар также хотел пойти с ними, но когда он закончил свои ритуальные обязанности, было уже слишком поздно: в доме Релоны собралось так много людей, что ему уже негде было разместиться. Эйла помахала ему рукой из дальнего конца помещения. Волк был при ней, и, вероятно, из‑за него, вокруг нее еще оставалось немного свободного места, но, пытаясь пробраться к ней, он разбудил несколько человек. И Мартона, лежавшая ближе к выходу, посоветовала ему идти спать домой. Испытав легкое чувство вины, Джондалар с облегчением вздохнул. Его не особенно привлекала перспектива всю ночь отгонять странствующих духов. Кроме того, он сегодня совсем вымотался, достаточно долго пробыв в непосредственной близости к этому духовному миру. Пожалев, что с ним нет Эйлы, он улегся на лежанку и почти мгновенно уснул.

Вернувшись в Девятую Пещеру, Верховная жрица сразу прошла в свой дом. Вскоре ей предстоит совершить другое Путешествие в следующий мир, и ей необходимо было заняться медитацией, чтобы подготовиться к нему. Она перевернула свою нагрудную бляху обратной, неокрашенной, стороной наружу. Ей нужна была полная сосредоточенность. Нужно будет постараться не только провести в иной мир дух Шевонара, но и отыскать елан Тонолана, однако для этого ей понадобится помощь Джондалара и Эйлы.

Утром Джондалару вдруг очень захотелось заняться любимым делом и изготовить парочку хороших скребков и ножей. Он все еще испытывал безотчетную тревогу из‑за того, что стал непосредственным участником тайного ритуального обряда. Обработка кремня доставляла ему удовольствие, и, держа в руках твердые куски камня, он мог быстро забыть о бесплотных и смутных туманностях опасного и зловещего мира Духов.

Он вытащил мешок с кремнем, добытым на земле Ланзадонии. Даланар проверил желваки, принесенные Джондаларом с месторождения, кремень в котором отличался самым лучшим в здешних местах качеством. Он посоветовал ему, какие желваки лучше взять с собой, и помог избавиться от лишнего веса, сделав пригодные для работы заготовки и нуклеусы. Лошади могли унести гораздо больше, чем люди, но кремень все‑таки был очень тяжелым. Удалось взять с собой не так уж много камней, но когда он просмотрел их, то вновь оценил их прекрасное качество.

Выбрав два приглянувшихся ему нуклеуса, он сложил остальные обратно в мешок и достал кожаный сверток с инструментами обработки кремня. Развязав веревки, он аккуратно разложил костяные и роговые отжимники, ретушеры и отбойники, тщательно проверяя сохранность каждого инструмента. Потом он завернул их обратно в кожаный лоскут вместе с выбранными кремневыми ядрищами. И вскоре Джондалар собрался и решил обосноваться где‑нибудь в сторонке, чтобы поработать с кремнем. Острые кремневые осколки во время работы беспорядочно разлетались в разные стороны. Мастера, серьезно относящиеся к обработке этого камня, обычно предпочитали работать подальше от мест, где жили люди, особенно от тех, где бегали босоногие дети и их обремененные многочисленными заботами матери или воспитатели.

Откинув в сторону входной занавес, Джондалар вышел из дома. Выйдя на открытую террасу, он взглянул на серое, затянутое тучами небо. Грустно моросил дождик, не располагая к выходу из‑под скального навеса, на обширном пространстве которого шла уже активная деятельность. Никто не оговаривал особое время для занятий личными делами, но в такой день многие предпочли поработать над осуществлением собственных бытовых или художественных замыслов. Установив защитные заслоны или закрепив веревками шкуры, предохраняющие от ветра и дождя, люди развели несколько костров для обеспечения дополнительного освещения и тепла, впрочем, в такое холодное утро теплая одежда также являлась существенной.

Джондалар улыбнулся, увидев идущую ему навстречу Эйлу. Встретившись, они, как обычно, приветственно потерлись щеками, и он с удовольствием вдохнул ее знакомый женский запах. Это напомнило ему, что прошедшей ночью они не спали вместе. Ему вдруг захотелось увлечь ее обратно в постель и отдаться более привлекательному, чем сон, времяпрепровождению.

– Я как раз собралась зайти в дом Мартоны поискать тебя, – сказала она.

– Я проснулся с желанием немного поработать с кремнем, привезенным из кремневого пласта месторождения Даланара. Хочется изготовить пару новых орудий, – сказал он, показывая ей знакомый кожаный сверток. – Но похоже, что сегодня утром всем захотелось немного поработать. – Он глянул на заполненную людьми рабочую площадку. – По‑видимому, мне придется уйти куда‑нибудь подальше.

– Где ты собираешься работать? – спросила Эйла. – Мне хотелось навестить лошадей, но позже я могла бы зайти к тебе.

– Наверное, я пойду за водопад. Там у нас принято колоть кремень, – сказал он. Потом, подумав немного, добавил: – Ты хочешь, чтобы я помог тебе с лошадьми?

– Не надо, если только тебе самому не хочется, – сказала Эйла. – Я просто проверю, все ли у них в порядке. Не думаю, что я буду кататься на них сегодня, хотя можно предложить Фоларе прокатиться на Уинни. Я говорила с ней об этом раньше, и ей явно пришлось по душе мое предложение.

– Забавно было бы посмотреть на нее, но мне действительно очень хочется немного поработать сегодня, – сказал Джондалар.

Они прошлись вместе до конца рабочей площади, и Джондалар пошел дальше в сторону Нижнего водопада, а Эйла с Волком отправились на поиски Фолары. Плотные серые облака надежно укрыли небесную голубизну, мелкий дождь разошелся не на шутку, и, ожидая, когда он утихнет, Эйла с увлечением рассматривала, какими делами занимаются люди на рабочей площадке. Каждое ремесло или творческая деятельность обычно вызывали у нее такой глубокий интерес, что она с легкостью забывала обо всем на свете. Под навесом сложилась спокойная рабочая обстановка. Некоторые этапы любого ремесла требовали особой сосредоточенности, но привычно повторяющиеся действия позволяли людям общаться друг с другом. Большинство работающих с удовольствием отвечали на ее вопросы, показывая и объясняя свои способы изготовления тех или иных вещей.

Фолара вместе с Мартоной крутились около ткацкого станка, и в данный момент начатую ими работу не так‑то легко было остановить. Эйла с удовольствием осталась бы и посмотрела за процессом ткачества, но понимала, что нужно уделить внимание и лошадям. Она пообещала Фоларе, что они с ней навестят лошадей в другой раз, и, когда дождик слегка утих, решила все‑таки выйти из‑под навеса, пока он опять не припустил.

Уинни и Удалец в поисках корма отошли довольно далеко от Пещеры, но с восторгом приветствовали Эйлу и Волка, увидев их в долине Лесной реки. Лошади нашли зелёный лужок в рощице, рядом с чистым родниковым водоемом, окруженным деревьями, под которыми можно было укрыться во время дождя. Маралы, делившие с ними пастбище, поспешно удалились при виде женщины и волка, в то время как лошади, приветливо заржав, поскакали им навстречу.

«Очевидно, на этих оленей уже охотились, – подумала Эйла. – Они могли бы настороженно взглянуть на Волка, но вряд ли взрослые олени в расцвете сил стали бы убегать от волка‑одиночки. Ветер отнес к ним мой запах, и раз они так быстро убежали, то, наверное, уже сталкивались с охотниками».

Солнечные лучи прорвались сквозь облачную завесу. Эйла нашла несколько прошлогодних сухих шишек ворсянки и почистила с их помощью шкуры лошадей. Закончив, она заметила, что Волк кого‑то выслеживает. Она вытащила заткнутую за пояс пращу и подняла пару голышей с каменистого берега пруда. Когда пара зайцев, выскочив из густой травы, пустилась наутек, Эйла с первой же попытки подбила одного из этих крупных зверьков и предоставила Волку возможность поймать второго.

Облака вновь наползли на солнце. Отметив положение солнца на небе, Эйла поняла, как незаметно пролетело время. Последние дни были настолько загружены, что никто не думал о личных или домашних делах. Дождь опять начал моросить, и она сочла за лучшее вернуться в Пещеру верхом на Уинни. Удалец и Волк бежали следом за ними. Ее порадовало, что дождь усилился, лишь когда они подъехали к навесу. Она поднялась с лошадьми на скальную террасу и направилась с ними в дальний конец навеса, куда редко заходили обитатели Пещеры.

Компания сидевших у огня мужчин, судя по их действиям, во что‑то играла. Они прервали игру и откровенно разглядывали проходящую мимо Эйлу. Сочтя их поведение невежливым, она не стала отвечать им тем же. Но воспитанная, как женщина Клана, она умела подмечать много интересного, лишь мельком взглянув на людей. Она заметила, что они обсуждают ее, и почувствовала доносящийся от них кисловатый запах березовицы.

Немного дальше люди занимались выделкой бизоньих и оленьих шкур. Вероятно, они также сочли, что на рабочей площадке сегодня слишком многолюдно. Эйла привела лошадей к западному краю Пещеры, откуда начиналась тропа к водопаду, и подумала, что хорошо было бы в этом месте построить для них к зиме какое‑нибудь укрытие. Надо будет поговорить с Джондаларом об этом. Затем она показала лошадям тропу, ведущую к берегу Реки, и решила предоставить им пока свободу действий. Они начали спускаться по тропе, и Волк последовал за ними. Животные не боялись намокнуть, и им больше нравилось пастись на прибрежном лугу, чем просто стоять под скальным навесом.

Она хотела сначала навестить Джондалара, по потом передумала и вернулась туда, где выделывали шкуры. Люди обрадовались предлогу устроить передышку и поговорить с этой женщиной, которую слушались волк и лошади. Она заметила Портулу. Эта молодая женщина доброжелательно улыбнулась Эйле, явно выражая желание подружиться. Она, похоже, искренне сожалела о своем участии в проделке Мароны.

Эйле предстояло вскоре заняться изготовлением какой‑то одежды для себя и Джондалара, а также для будущего ребенка, и она вспомнила, что ей принадлежит шкура убитого на охоте молодого оленя. Не зная, где сложены охотничьи трофеи, она решила пока заняться выделкой шкуры того зайца, что болтался у нее на поясе, она может пригодиться для малыша.

– Можно пристроиться к вам, мне нужно побыстрей снять шкуру с этого длинноухого, – сказала Эйла, обращаясь ко всей группе.

– Места здесь всем хватит, – сказала Портула, – и я с удовольствием одолжу тебе мои инструменты, если они тебе понадобятся.

– Спасибо тебе, Портула, за предложение. В общем‑то, у меня много инструментов, все‑таки я живу с Джондаларом, – с усмешкой ответила Эйла. Несколько человек обменялись с ней понимающими улыбками. – Правда, сейчас я не захватила их с собой.

Эйле нравилось, когда окружающие ее люди увлеченно и умело занимаются делом. Ей очень не хватало такого общения, когда она жила одна в долине. А нынешняя ситуация напоминала ее детство в Клане Брана, когда все женщины трудились сообща.

Ловко разделав зайца, она сняла с него шкуру и, закончив работу, спросила:

– Как ты считаешь, Портула, можно пока оставить это здесь? Мне нужно сходить в мастерские за водопадом. А на обратном пути я забрала бы шкурку и тушку.

– Я присмотрю за ними, – сказала Портула. – И если хочешь, могу забрать их с собой, когда буду уходить, если ты еще не вернешься.

– Это было бы очень любезно с твоей стороны, – сказала Эйла. Она испытывала симпатию к этой молодой и очень дружелюбно настроенной женщине. – Я скоро вернусь, – уходя, добавила Эйла.

Перейдя по бревенчатому мостику за водопад, она увидела Джондалара, работающего в компании соплеменников под первым скальным навесом. Здесь, очевидно, обычно кололи кремень. Земля была густо усыпана ненужными острыми отщепами и осколками, оставшимися после изготовления орудий. Было бы неблагоразумно ходить здесь босыми ногами.

– А вот и ты, – сказал Джондалар. – Мы уже собираемся идти обратно. Заходил Джохарран и сказал, что Пролева со своими помощницами организовала общую трапезу, они приготовили одного из бизонов. Она делает это так хорошо и так часто, что люди, к сожалению, уже начали воспринимать это как должное. Хотя сегодня и правда многие увлеклись хозяйственными делами, и она решила облегчить им жизнь, приготовив еду. Пойдем вместе с нами, Эйла.

– Я и не заметила, как пролетело полдня, – сказала она. Когда они направились обратно к Девятой Пещере, Эйла увидела впереди Джохаррана. Она не встретила его по пути сюда. Должно быть, он незаметно прошел мимо, пока она разговаривала с Портулой и свежевала зайца. Она заметила, что он подходит к тем невежливым мужчинам, что развлекались у костра.

Джохарран уже видел Ларамара в компании этих игроков, когда проходил мимо них, чтобы сообщить мастерам, работающим за водопадом, о затеянной Пролевой общей трапезе. Тогда эти бездельники привлекли его внимание: они развлекались, пока все остальные работали, причем еще грелись у костра, используя запасенное общее топливо, – но, заметив их вновь на обратном пути, он решил, что стоит все‑таки пригласить и их тоже. Несмотря на то что толку от них было мало, они все же были членами Девятой Пещеры.

Глубоко увлеченные разговором, игроки не заметили его приближения. Подойдя к ним, Джохарран услышал слова одного из них:

– …Много ли можно ожидать от женщины, которую научили целительству плоскоголовые? Что могут эти животные знать о целительстве?

– Конечно, она ничего не умеет, – согласился Ларамар. – Шевонар‑то умер, так ведь?

– Тебя же не было с нами, Ларамар! – вмешался в их разговор Джохарран, сдерживая нарастающее раздражение. – Как обычно, ты решил не обременять себя тяготами общей охоты.

– Я плохо себя чувствовал, – занимая оборонительную позицию, заявил Ларамар.

– Поменьше надо было пить березовицы, – возразил Джохарран. – И я уверяю тебя, что никто не смог бы спасти Шевонара. Ни Зеландони, ни даже самый искусный целитель. Его растоптал бизон. Разве может человек выжить под копытами тяжеленного бизона? Если бы не помощь Эйлы, то, я думаю, он вряд ли дожил бы до встречи с Релоной… Эйла сделала все возможное, сумела облегчить его боль. Зачем ты распространяешь о ней злобные слухи? Что она вообще тебе сделала? – Они умолкли, завидев, проходящую мимо компанию, в которой были и Эйла с Джондаларом.

– А тебе нечего было тайно подкрадываться к нам и подслушивать личные разговоры, – запальчиво парировал Ларамар.

– Едва ли, Ларамар, можно сказать, что к тебе тайно подкрались среди бела дня. Я подошел, чтобы сообщить вам о том, что Пролева и ее помощницы приготовили для всех обед, поэтому вы можете присоединиться к нам, – ответил Джохарран. – А то, что я услышал, говорилось достаточно громко. Не могу же я ходить с заткнутыми ушами. – Затем он обратился к остальным. – Зеландони убеждена, что Эйла хорошая целительница, почему бы не дать ей возможность проявить себя? Нам следует лишь приветствовать человека, обладающего такими способностями, вы никогда не знаете, какая помощь может потребоваться вам самим. Итак, не желаете ли пойти перекусить? – Вождь посмотрел в глаза всем этим бездельникам, давая им понять, что он запомнит каждого из них, и пошел дальше.

Компания игроков вяло поднялась и последовала за ним к другому концу террасы. Часть из них согласилась с Джохарраном, по крайней мере в том, что можно дать Эйле возможность проявить себя, но несколько человек не хотели или не могли преодолеть давно сложившиеся предубеждения. Ларамар, хотя и поддакивал мужчине, пытавшемуся высмеять ее, на самом деле не имел собственного мнения. Он обычно предпочитал плыть по течению, выбирая наиболее легкий путь.

Группа, возвращавшаяся от водопада, зашла под скальный нанес, чтобы спрятаться от вновь усилившегося дождя, и по пути Эйла задумалась о том, как увлеченно осуществляют люди любые свои замыслы, проявляя множество талантов и способностей. Многие изготавливают какую‑то хозяйственную утварь, причем выбор исходного материала отличался большим разнообразием. Одним нравится обрабатывать кремень, изготавливая инструменты и оружие, другим нравится обрабатывать дерево или бивни и кость, третьим нравится выделка шкур и кож. И ей вдруг пришло в голову, что некоторым, как, например, Джохаррану, нравится руководить людьми.

Вскоре в воздухе проплыл восхитительный запах жаркого, и Эйла поняла, что приготовление и обработку пищи также можно назвать любимым делом некоторых людей. Очевидно, Пролеве нравилось устраивать общие сборища, и скорее всего по этой причине она и сделала импровизированную общую трапезу. Эйла подумала о себе, о том, что ей самой больше всего нравится. Ее многое интересовало, и ей нравилось узнавать, как делается то, чего она раньше не делала, но больше всего ей нравилось заниматься целительством, она любила лечить людей.

Трапезу устроили рядом с площадкой, где оживленно трудились обитатели Пещеры, но, приблизившись к ним, Эйла заметила, что люди в ближайшем окружении занимались делами, которые, возможно, не слишком любили, но их просто необходимо было сделать. На нескольких сетях, закрепленных в двух футах от земли на вертикальных опорах, сушилось добытое во время охоты мясо. Пол под скальным навесом и на открытой террасе был не только каменистым, но и земляным, причем уровень почвы в отдельных местах был достаточно глубоким, чтобы надежно удерживать в вертикальном положении забитые в нее деревянные шесты. Некоторые вертикальные стойки служили по нескольку лет, их забивали в трещины между камнями или укрепляли в специально вырытых в земле ямках. Для большей устойчивости опор в ямки обычно забивались небольшие камни и кости.

Другие подобные конструкции, очевидно, сделанные с той же целью, были просто укреплены колышками и надежно связаны вместе, так что в итоге получались переносные сборные сетчатые стойки для сушки мяса. Когда ими не пользовались, то убирали в глубину пещеры и приставляли там к стене. Но когда требовалось высушить мясо или травы, то эти переносные сушильные рамы и стойки можно было поставить в любом удобном месте.

Несколько небольших, по форме напоминающих языки кусков мяса уже висело на этих сушилках, а рядом с ними горели костерки, дым которых отгонял насекомых и придавал мясу особый аромат и вкус. Эйла подумала, что после еды предложит свою помощь для нарезки и сушки мяса. Они с Джондаларом только что взяли по куску жаркого, когда увидели, что в их сторону быстрым шагом идет Джохарран с суровым выражением на лице.

– Неужели Джохарран рассердился на тебя, Джондалар? – спросила она.

Он внимательно посмотрел на своего приближающегося брата.

– Похоже на то, – сказал он. – Хотел бы я знать, что произошло? – Надо будет выяснить позже, подумал он.

Они переглянулись и решили посидеть в компании Джохаррана, Пролевы, ее сына Джарадала и Мартоны с Вилломаром. Обменявшись теплыми приветствиями, они устроились рядом на свободных местах. Было очевидно, что вождь чем‑то огорчен, но он, видимо, не хотел говорить об этом, по крайней мере с ними. Все они приветливо улыбнулись, увидев, что Зеландони также решила присоединиться к ним. Целое утро она провела в своем жилище, но вышла, когда ее пригласили на общую трапезу.

– Я постилась и медитировала сегодня, готовясь к обряду поиска, и пока мне еще надо ограничивать себя в пище, – сказала Зеландони и так взглянула на Джондалара, что он испытал смутную тревогу. Он вдруг испугался, что его общение с другими мирами еще не закончено. – Меджера сделала кое‑что для меня. Я попросила Фолару помочь ей. Пока Меджера живет в ученицах у Зеландони Четырнадцатой Пещеры, но кое‑что ее там не устраивает, и ей хочется стать моей ученицей. Мне нужно обдумать ее просьбу и, конечно, выяснить у тебя, Джохарран, не будешь ли ты возражать против ее приема в члены нашей Пещеры. Она очень застенчива и робка, но определенно наделена способностями. Я ничего не имею против ее обучения, но вы же понимаете, мне надо быть исключительно осторожной с Четырнадцатой жрицей, – сказала Зеландони и посмотрела на Эйлу. – Она надеялась, что именно ее выберут Верховной жрицей, – пояснила служительница, – но Совет Зеландони выбрал меня. Она попыталась противостоять мне и вынудить меня отказаться. Это было мое первое настоящее испытание, и, хотя ей все же пришлось уступить, я не думаю, что она действительно признала их выбор или смирилась с ним.

Она вновь обратилась ко всей компании:

– Я понимаю, что она может обвинить меня в том, что я переманиваю ее лучших учеников, если я соглашусь принять Меджеру, но мне же надо учитывать всеобщие интересы. Если Меджера не получает надлежащего воспитания для развития се способностей, то такое положение нужно исправить во что бы то ни стало. С другой стороны, если кто‑то из служителей сможет поручиться за ее воспитание, то мне, возможно, удастся избежать очередной конфронтации с Четырнадцатой. Я предпочла бы принять решение после Летнего Схода.

– Вполне разумно, – сказала Мартона, как раз когда Меджера и Фолара подошли к ним. Молодая ученица держала две миски, а младшая сестра Джондалара несла миску и бурдюк. Свои обеденные принадлежности она носила в мешочке на поясе. Протянув миску с бульоном Верховной жрице, Меджера с благодарностью взглянула на Фолару, застенчиво улыбнулась Эйле и Джондалару и застенчиво опустила взгляд.

После момента напряженной тишины Зеландони сказала:

– Я мало пока о тебе знаю, Меджера.

– Я знаком с твоей матерью и мужчиной твоего очага, – сказал Вилломар, обращаясь к Меджере. – Ты ведь не единственный ребенок в их семье, не так ли?

– Да, у меня есть еще сестра и брат, – сказала Меджера.

– Они уже взрослые?

– Моя сестра немного младше меня, а брат примерно такой же, как он, – сказала Меджера, показывая рукой на сына Пролевы.

– Меня зовут Джарадал. Джарадал из Девятой Пещеры Зеландонии. А тебя как зовут?

Очевидно, хорошо усвоив уроки, он произнес это с такой важной серьезностью, что никто не смог удержаться от улыбки, включая эту молодую женщину.

– Меня зовут Меджера, я из Четырнадцатой Пещеры Зеландонии. Я приветствую тебя, Джарадал из Девятой Пещеры Зеландонии.

Джарадал улыбнулся, приняв очень важный вид. Видимо, она хорошо понимает детей его возраста, подумала Эйла.

– Не стоит пренебрегать правилами приличия. Давайте как положено познакомимся друг с другом, – предложил Вилломар.

После соответствующего ритуала все тепло приветствовали эту молодую женщину.

– А ты знаешь, Меджера, что муж твоей матери хотел стать странствующим торговцем до встречи с ней? – спросил Вилломар. – Он сходил со мной в несколько путешествий, но потом решил, что не может проводить так много времени вдали от нее, да и от тебя.

– Нет, я не знала, – сказала она, ей было приятно узнать что‑то новое о своей матери и ее муже.

Неудивительно, что он искусный торговец, подумала Эйла. Он умеет общаться с людьми. С ним любой почувствует себя удобно. Меджера вроде бы слегка успокоилась, хотя еще немного подавлена всеобщим вниманием. Эйле было знакомо такое ощущение.

– Пролева, я заметила, что кто‑то уже начал сушить принесенное с охоты мясо, – сказала Эйла. – Я не знаю, как оно распределяется или кому положено заготавливать его, но с удовольствием помогла бы, чем смогу.

– Разумеется, ты можешь помочь, если хочешь. Это большое дело, и мы были бы рады твоей помощи.

– Уж я‑то точно буду рада, – сказала Фолара. – Это долгая и нудная работа, но если ее делают большой компанией, то может быть довольно весело.

– Все мясо и половина жира идут в общий котел, каждый берет оттуда по мере надобности, – продолжала Пролева, – но остальное: шкура, рога и прочие кости – принадлежит охотнику, убившему животное. Я думаю, Эйла, что вам с Джондаларом достанется и олень, и бизон. Джондалар уложил того бизона, жертвой которого стал Шевонар, но это животное отдали обратно Матери. Мы закопали того бизона рядом с могилой Шевонара. Вожди решили отдать вам с Джондаларом другого бизона. Во время разделки туш всех животных обычно помечают углем. Кстати, они не знали твоего абелана, а ты была слишком занята с Шевонаром, поэтому пришлось посоветоваться об этом с Зеландони Третьей Пещеры. Он сделал для тебя временный знак, чтобы можно было пометить твои шкуры и остальные части туш.

Джондалар улыбнулся.

– И как же он выглядит? – Он тонко чувствовал таинственный смысл собственного абелана и с интересом относился к личным знакам других.

– По‑моему, он представил тебя, Эйла, как оберегаемую или охраняющую, – сказала Пролева. – Вот сейчас я нарисую вам. – Она взяла палочку, пригладила землю и нарисовала прямую черту. Затем добавила от вершины две наклонные короткие черты, расходящиеся в разные стороны. – Это напоминает что‑то вроде навеса пли палатки, какое‑то сооружение, где можно укрыться от дождя.

– Наверное, ты права, – заметил Джондалар. – Это подходящий абелан для тебя, Эйла. Ты любишь всех защищать и помогать людям, особенно если кто‑то болен или ранен.

– Я тоже умею рисовать мой абелан, – сказал Джарадал. Все снисходительно улыбнулись. Ему передали палочку и разрешили нарисовать его абелан. – А у тебя есть абелан? – спросил он Меджеру.

– Я уверена, что у нее есть абелан, Джарадал, и она, вероятно, с удовольствием покажет тебе его. Но позже, – с легким укором сказала Пролева. Конечно, детям нужно уделять немного внимания, но она не хотела, чтобы у него вошло в привычку вмешиваться в разговоры взрослых.

– А что ты думаешь о своем абелане, Эйла? – спросил Джондалар. Его интересовало, как она воспримет выбранный для нее знак Зеландонии.

– Поскольку у меня не было с рождения еландона с нарисованным на нем абеланом, по крайней мере, я такого не помню, – сказала Эйла, – то меня вполне устроит любой знак. Я не возражаю, если его будут использовать как мой абелан.

– А у тебя не было какого‑то личного знака в племени Мамутои? – спросила Пролева, подумав, что, возможно, у Эйлы уже есть абелан. Всегда интересно узнать, как устроена жизнь в других племенах.

– Когда меня приняли в члены племени Мамутои, Талут сделал надрез на моей руке, чтобы потекла кровь, и поставил кровавую отметку на бляхе, которую он надевает во время ритуалов, – сказала Эйла.

– Но это был не особый знак? – спросил Джохарран.

– Он стал особым для меня. У меня все еще сохранилась эта отметина, – сказала она, показывая шрам на руке. Тут ей пришла в голову одна мысль, и она добавила: – Интересно, что люди используют разные способы для того, чтобы показать, кто они и к какому племени принадлежат. Когда меня приняли в Клан, то выдали амулет, мешочек с кусочком красной охры, а, присваивая ребенку имя, мог‑ур проводит красную черту от начала его лба до кончика носа. Именно тогда он рассказывает всем, особенно матери, какой у ее ребенка тотем, рисуя на нем знак этого тотема ритуальной мазью.

– Неужели ты говоришь о том, что у людей Клана есть личные знаки? – сказала Зеландони. – Как наши абеланы?

– Да, наверное, они подобны абеланам. Когда мальчик становится мужчиной, мог‑ур вырезает ему знак его тотема и втирает особый пепел, чтобы получилась татуировка. Девочкам обычно не делают кровавых татуировок, поскольку у них появляются женские кровотечения, когда они достигают зрелости, но меня пометил сам пещерный лев. У меня остались четыре отметины от его лапы на ноге. Так Клан обычно изображает знак пещерного льва, и именно поэтому Мог‑ур узнал, какой мой тотем, хотя он считался необычным для женщины. Такой тотем обычно присваивается мальчику, которому суждено быть хорошим охотником. Когда они признали меня как Женщину‑Охотницу, то Мог‑ур сделал мне разрез вот здесь, – она поднесла палец к шее, чуть повыше грудной кости, – и, взяв немного крови, смазал ею шрамы на моей ноге. – Она показала свои шрамы на правом бедре.

– Тогда у тебя уже есть абелан. Эти четыре линии – твой символический знак, – сказал Вилломар.

– По‑моему, ты прав, – сказала Эйла. – Я ничего не имею против этого нового знака, если им удобно помечать добытые на охоте шкуры. И хотя мой Клановый знак не является знаком Зеландонии, он много для меня значит. Он означал, что меня удочерили, что у меня появились родственные связи. И мне хотелось бы считать его моим абеланом.

Джондалар подумал о том, что Эйла сказала о родственных связях. Она потеряла все, не знала, кто ее родители и к какому племени они принадлежали. Потом она потеряла и вырастивших ее людей. При встрече с Мамутои она называла себя «Эйла из Неведомого племени». Он вдруг понял, как важны для нее родственные связи.