Глава шестнадцатая. Андрей с Наташей вернулись домой около одиннадцати

Андрей с Наташей вернулись домой около одиннадцати. Поужинали. Ласковин включил телевизор. И выключил через пятнадцать минут.

«Надо будет видик привезти с Блюхера»,– подумал он.

– Устала,– сказала Наташа, вытягиваясь на кровати.– Такой длинный день.

– Это я тебя замучил,– извиняясь, проговорил Андрей.– Загонял, забыл, что у тебя сегодня работа.

– Хорошо.– Наташа перевернулась на бок, погладила его по руке.– Мне нужны физические нагрузки, а твое каратэ мне нравится. Все движения так органичны!

«Если б можно было ограничиться только движениями!» – подумал Андрей.

Каратэ‑до действительно красиво… если за проведенным ударом не следует треск сломанного ребра. Или кровавый, с обломками зубов плевок.

Девушка с картины глядела на него осуждающе. В ее время мужчины не крошили друг другу челюсти. Разве что из дуэльных пистолетов.

– Я вчера стихотворение написала,– сказала Наташа.– Хочешь, прочту?

– Хочу.

Наташа просунула руку под подушку, достала блокнот.

– Зажги свечу,– попросила она.– Пожалуйста!

– Там, где вымысел, голый… – начала она тихо. Андрей не пытался понять смысл. Он просто слушал звук ее голоса, и ему было хорошо. Андрей смотрел на огонь, отражавшийся в ее расширенных зрачках,– зрелище, волнующее больше, чем самый томный взгляд,– и почти не верил, что такая потрясающая девушка может его любить.

И вдоль пыльной дороги,

Цепочкой – собачьи следы.

Но густой и широкий,

Уже поднимается дым.

И смолистые бревна

Трещат сквозь метель языков.

И обрушилась кровля…

Наташа читала собственные строчки, и ей уже не было страшно. Теперь она чувствовала другое: как будто глядишь вниз с огромной высоты…

…И приходит тигрицей,

Нежданно, на маночий звук,

Та, что больше не снится.

И лица чужие вокруг:

«Ты ошибся, охотник!»

Но – поздно.

И не поменять.

«Пусть чужие уходят!..»

Какое‑то слово неожиданно зацепило Андрея. Смысл того, что читала Наташа, проступил, как проступает изображение на проявленной фотографии. Голос Наташи вдруг стал громче, словно из ушей Андрея вытекла попавшая туда вода…

«Пусть чужие уходят!»

Ныряет в ладонь рукоять,

И тропа исчезает.

Но влага туманит зрачок

«Ничего ты не знаешь!» –

Плывет шепоток за плечом.

Обернуться б… Да поздно.

Уж ветер шурует в золе.

И остывшие звезды

Песком у меня на столе.

И на белой странице,

Бездонно, провалом,– зрачок

Той, что больше не снится…

Но строчка скользит поперек,

И гончак серомордый

Устанет вышаривать след,

И высоким аккордом

Стерней истощенных полей

Потечет его песня.

И дымно задышит костер.

И войдет Неизвестность

В холодный заплеванный двор.

И растрепанный тополь

Потянется веткой к окну.

И потянется тропка:

Чужая – в чужую страну.

Но Ничто – не окликнет.

Андрей не смог удержаться от гримасы. Ускользнуло! Он уже готов был угадать ответ и… Слова покатились куда‑то в сторону. Господи, это было так близко!..

– Но Ничто не окликнет,

Ничто не поманит назад, –

читала Наташа, как будто не замечая, что произошло.

– Вниз по лунному лику

Сбегает сухая слеза,

И, густой и широкий,

Вдоль зарева тянется дым.

И остывшие окна

Следят равнодушно за ним…

Наташа запнулась.

– Что с тобой? – спросила она, подняв глаза на Андрея.

– Ничего,– тихо ответил он.– Читай дальше.

– Дальше – нет,– растерянно сказала Наташа.– Это пока все. Что‑то не так? Тебе не понравилось?

– Понравилось,– сказал Андрей.– Просто мне показалось… Ладно, неважно! Будет продолжение, да?

– Надеюсь.

Днем следующего дня, когда Андрей уехал к Зимородинскому, Наташа записала еще восемь строчек. Они были словно из другого стихотворения, но… из того же мира.

Вновь по серому камню

Скользит осторожная тень…

Нас ловили руками,

Но все они были – не те.

Хоть снимали с нас кожу.

И свет нам носили в горсти.

И казалось возможным

Любить. И отдать. И уйти…

– Сегодня не жди меня,– сказал Андрей.– Скорее всего, я приеду утром. Все в порядке, не беспокойся.

Когда он ушел, в комнате остался знакомый запах. «Да,– подумала Наташа.– Очень знакомый».

Пахло бедой.

– Сегодня грузить тебя не буду,– сказал Зимородинский.– Сегодня подкачаем тебя энергией.

– Я не устал,– возразил Андрей.

– Вечером у тебя бой, верно?

Ласковин кивнул. Несмотря на все предупреждения Митяя, он не относился к будущему поединку как к чему‑то глобальному. Кумитэ и кумитэ. Делов.

– В одиннадцать вечера мне надо быть на «Приморской».– сказал он.– А начнется, я думаю, около полуночи. Или чуть попозже. Держи за меня кулак.

– Не буду,– Зимородинский подергал себя за ус.

– Почему? – удивился Андрей.

– Потому что я поеду с тобой.

Без пяти одиннадцать Ласковин подъехал к условленному месту и остановился напротив выхода из метро.

Справа от него сидел Николай Митяев, сзади – Зимородинский.

– Что дальше? – спросил Митяй.

– Будем ждать.

– Я покурю, ты не против?

– Я – против,– сказал Зимородинский.– Сиди, не мандражируй.

– Я спокоен! – возразил Митяй с некоторой даже обидой.

– Как слон,– Зимородинский усмехнулся.– Слухай, сынку, що батько кажэ. И не телебомкайся. Вон уже к нам едут.

– Какая тачка! – Митяй присвистнул. Андрей взглянул в указанную сторону и нервно сглотнул.

Срезая угол, прямо через пешеходную дорожку к ним двигался белый «мерседес‑родстер». Тот самый, что сгорел во дворе на Мастерской.

– Эс‑эл шестисотый, бля буду,– с уважением определил Митяй.– Двенадцать цилиндров!

«Господи,– подумал Ласковин.– Совсем крыша едет. Это же машина! Серийная модель!»

Точно такой же «тобольский» мерс он в свое время поджег.

«Мерседес» съехал на проезжую часть, обогнул «жигуль» Андрея и остановился. Двери откинулись, и два могучих мужика вылезли из могучего авто. У одного из них была рыжая шевелюра.

Правила хорошего тона требовали, чтобы Ласковин тоже вышел из машины.

– Здоров,– сказал Корвет, подходя.– Ты как, в форме?

– Я всегда в форме,– ответил Андрей.– Не спросил тебя, по каким правилам надо вести бой. Я не в курсе.

– Правилам? – Корвет прищурился.– Ты что же, никогда не играл в гладиаторы?

– Даже и не видел ни разу,– ответил Андрей.– Но какая разница: кумитэ есть кумитэ. Только пусть мне кто‑нибудь скажет, чего нельзя.

Корвет пару секунд пристально разглядывал Ласковина, потом засмеялся.

– Молодец,– сказал он.– Неожиданный ты парень, Спортсмен. Не беспокойся. Можно все.

– То есть – никаких ограничений?

– Никаких. Наденут на тебя перчатки и трусы – и вперед. Хоть зубами грызи. Э, а кто тут с тобой? – Лидер «тобольцев» бесцеремонно заглянул внутрь машины.

– Друзья,– сказал Ласковин.– Что‑то не так?

– Нормально,– отозвался Корвет.– Здоров, братва! Все в норме, Спортсмен: твои друзья – мои друзья!

– Угу,– проговорил Ласковин.– Твой дом – мой дом, и так далее.

– Хватыт, хватыт,– имитируя «кавказский» акцент, откликнулся Корвет.– Мог бы и остальных друзей с собой прихватить. Ну этого, с крестом, например?

– Он не одобряет подобного,– сухо ответил Андрей.

– Бывает,– кивнул Корвет и снова заглянул в салон «Жигулей».

– Где это мы виделись, земляк? – произнес он.

Сначала Ласковин подумал, что лидер «тобольцев» обращается к Митяю, но тот глядел на Зимородинского.

Андрей насторожился. Каким бы дружелюбным ни старался выглядеть Корвет, Ласковин знал, насколько он опасен. Андрей хотел бы видеть в этот момент лицо рыжего. Но видел только широкую, как дверь, спину, туго обтянутую замшевой курткой.

– Виделись? – спокойно отозвался Вячеслав Михайлович.– Не думаю, что мы встречались.

– Не‑ет! – возразил лидер «тобольцев».– У меня память хорошая. Я тебя видел, это точно!

Корвет подвигал челюстью, вспоминая.

– А! Ну точно! – И другим тоном: – Прошу прощения!

– Обознался? – спросил с облегчением Ласковин.

– Наоборот, вспомнил! Восьмидесятый год. Арзамас‑три, спецподразделение! – Корвет широко улыбнулся.– Вы приезжали нас инструктировать. «Война – это путь обмана!» – процитировал он.– Ну?

– Я помню Арзамас‑три,– сдержанно сказал Зимородинский.

Протянутой руки Корвета он словно бы не заметил.

– Арзамас помню. Тебя – нет.

– Неудивительно,– лидер «тобольцев» засмеялся, но Ласковин понял: он огорчен.

– Неудивительно, я тогда салабон был. Среди сотни других салабонов.– Он убрал руку и добавил со значением: – Тогда.

Выпрямившись, он повернулся к Ласковину, который уже был готов бросить свой недавно появившийся авторитет на защиту сэнсэя.

– Твой тренер?

– Мой.

– Хорошо. Тренер и ассистент. Все правильно. Отойдем. Они остановились в тени закрытого металлическими ставнями ларька.

– Значит, ты никогда не участвовал в игровых боях? – задумчиво произнес Корвет.– Может, я был не прав, когда предложил тебя?

Ласковин пожал плечами. Он не знал, куда клонит его собеседник.

– Я люблю давать людям шанс,– сказал лидер «тобольцев».– Ты знаешь, да?

– Догадываюсь.

– Можешь заработать хорошие деньги.

– Не только деньги.

– Верно! – судя по голосу Корвет был приятно удивлен.– Хочу, чтобы ты знал: я поставил на тебя. Серьезно поставил. Если ты победишь, нам, тебе и мне, станет легче. Кое‑кто до сих пор считает, что с тебя следовало взыскать ущерб, врубаешься?

– А если я проиграю?

Корвет ответил не сразу. В темноте Андрей не видел его лица, но почти угадал его выражение, когда лидер «тобольцев» произнес:

– Не будем об этом говорить. Ты победишь.

– Я могу отказаться,– напомнил Ласковин.

– Ты не откажешься.

– Почему ты так думаешь?

– Потому что я раскусил тебя, Спортсмен! – Корвет похлопал Ласковина по спине.– У нас с тобой много общего. Когда‑то я тоже дрался за деньги. А теперь… ты видишь, кто я теперь.

– Да,– Андрей постарался, чтобы голос его не выдал. Ссориться с «тобольцами» сейчас совсем ни к чему. Тогда ему уже не добраться до убийц Сарычева.

– Ты поднимешься еще выше,– сказал Корвет.– Потому что я тебе помогу. Убей его, Спортсмен!

– Вот этого я делать не буду,– не скрывая раздражения, произнес Андрей.– Но победить – постараюсь.

– Ты – белоручка,– несколько свысока произнес лидер «тобольцев».– Афган пошел бы тебе на пользу. Но ты научишься, я не сомневаюсь. Ладно, все сказано. По машинам. Нет, постой! Твой тренер отказался пожать мне руку. Скажи ему… (Андрей напрягся) скажи, что я не сержусь. Беру его под свою «крышу», бесплатно.– И добавил после многозначительной паузы: – После твоей победы.

«На глазах вяжет»,– подумал Андрей.

– Не уверен, что ему нужна твоя опека.

– Я перед ним в долгу,– ответил Корвет.

– Каким образом?

– После расскажу. После твоей победы! – Он еще раз хлопнул Ласковина по спине и пошел к своей машине.

– Езжай за мной,– распорядился напоследок.

– Что этот гришавинский «командир» тебе наболтал? – спросил Митяй, когда Ласковин сел за руль.

– Сказал, что лучше бы мне не проигрывать!

– Так и знал, что это подстава! – в сердцах воскликнул Митяй.

– Полчаса назад кто‑то говорил, что будущий противник Андрея имеет свойство убивать побежденных,– заметил Зимородинский.

– Я это говорил! – подтвердил Николай.

– В таком случае угроза расправы в случае проигрыша не имеет смысла,– сказал Вячеслав Михайлович.– Нельзя убить дважды, ты согласен?

Митяй выругался, а Андрей вдруг обнаружил, что спокойный насмешливый тон сэнсэя полностью вернул ему самообладание. Несмотря на содержание реплик.

«Мерс» Корвета тронулся и свернул на набережную Смоленки, в сторону Кораблестроителей. Андрей поехал за ним.

– Слава,– сказал он, глядя на яркие габаритные огни в тридцати метрах впереди.– Тебе просили передать, что на тебя не сердятся.

– Что руки не подал? – усмехнулся Зимородинский.

– Вот именно. Смелый ты человек.

– Я – умный человек, хлопче,– сказал Зимородинский.– А тебе – урок. Если поймешь.

– Это не все,– произнес Ласковин, внимательно следя за дорогой. Красавец «родстер» рванул было вперед, но тут же сбросил скорость, снисходя к «младшему брату».

– Что еще?

– Если я побеждаю, тебя берут «под крышу». Бесплатно.

– Хрен там! – вмешался Митяй.– Это «бесплатно»… Зимородинский шлепнул его по затылку.

– Тебе тридцать или тринадцать? – едко спросил он.– Или дурнем меня считаешь?

– Еще он сказал, что перед тобой в долгу,– дополнил Ласковин.

– Хм, прямо‑таки японские страсти,– пробормотал Вячеслав Михайлович.– В долгу, значит? А за что?

– Не сказал.

– Ну‑ну.

– Приехали, Ласка! – сказал Митяй.– Вон твой благодетель паркуется. Давай, беги отметься!

– Накажу, Митяев! – предупредил Зимородинский.– Что зря болтаешь!

– Нервничает он,– вступился за друга Андрей.– Переживает.

– А я не вижу? – осведомился Вячеслав Михайлович.– Переживает! – Он хмыкнул.– Боец – ждет. Молча. А дурак переживает, переживает, а потом – бац! – и нет башки дурацкой! Так, Митяев?

– Это ему сегодня драться, не мне! – возразил Николай.– Я человек маленький.

«Маленький человек», прибавь ему еще килограммов двадцать, перевесил бы Ласковина и Зимородинского вместе взятых.

– Однако, срач здесь… – пробормотал Митяй, оглядывая комнату, куда их привели.

Комната – вполне под стать самому зданию, напоминающему самолетный ангар после небольшого налета.

– Бомжатник, бля! – Митяй поддел ногой сплющенную банку из‑под пива.

– Сядь, передохни,– предложил Ласковин, показав на промятый диванчик у двери.

Впрочем, Митяй был прав. Кулисы этого Колизея выглядели – не очень. В туалет же зайти можно было только по о‑очень большой нужде.

Стул, стол, два топчана, маленький диванчик да раковина сортирного вида. Без горячей воды.

Должно быть, все это отразилось на лице Андрея, потому что Митяй удовлетворенно хмыкнул:

– Говорил я тебе!

– Поздно пить боржом,– сказал Ласковин.– За десять тысяч я могу и в бане помыться.

Зимородинский подошел к окну, поглядел. Что он мог увидеть в полной темноте снаружи, оставалось загадкой.

В раздевалку заглянул парень в униформе, бросил на стол полотенце и упаковку жестянок с пепси‑колой.

– Еще что нужно…

Андрей покачал головой.

– Если что – я в конце по коридору,– тем не менее закончил парень и вышел.

Ласковин изучил оба топчана, пытаясь выбрать тот, что почище. Трудная задача!

Дверь снова открылась. На пороге стоял сутулый толстяк со скособоченным носом и редкими волосами, густо присыпанными перхотью.

– Ты, что ли, драться будешь? – обратился он к Николаю.

– А поздороваться? – поинтересовался Митяй.

Зимородинский отвернулся от окна и оглядел гостя. Тот его не заинтересовал, и Вячеслав Михайлович вернулся к созерцанию темноты снаружи. Гость дернул головой.

– Я – букмекер,– сообщил толстый, проигнорировав предложение поздороваться.– Тема такая: ляжешь на первой минуте – получишь штуку!

– Штуку? – протянул Митяй, подмигнув Ласковину.– А две?

– Ты не мудак, нет? – толстый повертел головой.– Тебе – прямая выгода. Хан тебя все равно умандошит. А если он разойдется – можешь заказывать гроб, понял? Сейчас на тебя один к трем ставят. И то потому, что кто‑то крупно в тебя вложился! – Толстый постучал себя по виску.– Хочешь, я твою штуку против тебя зачту. Тогда еще триста огребешь. Ништяк! На первой минуте, понял?

– Драться буду я,– сказал Ласковин.

– Ты? – щетинистая челюсть толстяка отвисла.– Киздишь?

– Митяй,– тихим голосом попросил Андрей.– Дай ему в рыло, пожалуйста.

Чмяк!

Кулак размером с небольшую пивную кружку выпулил толстяка в коридор.

– Сопливый… – пробормотал брезгливо Митяй, прикрыв дверь и вытирая руку о штаны.– Букмекер херов!

Андрей начал переодеваться.

– Надо было тебе кроссовки надеть,– сказал Николай,– все‑таки пожестче, чем твои тапочки.

– Мне в этих удобнее,– ответил Ласковин.– Босиком еще удобнее, но… – Он многозначительно посмотрел на загаженный пол.

Переодевшись, Андрей, скрестив ноги, уселся на топчан. Надо настроиться.

– Вещи придется в машину отнести,– озабоченно произнес Митяй.– Иначе скиздят.

– Помолчи,– сказал Зимородинский.– Успеем.

Спустя четверть часа в раздевалку вошли двое мужчин.

– Нас Корвет прислал,– сообщил один из них, с интересом разглядывая Ласковина: тот сидел, поджав ноги, на топчане и напоминал спящего и очень исхудавшего Будду.

– Пора,– сказал второй.– Я вас провожу, а Вася тут побудет. Он как, готов? – кивок в сторону Ласковина.

– Готов,– открыв глаза, ответил Андрей.

– А я тебя помню, Спортсмен! – сказал первый.– Ты мне зуб выбил!

И ухмыльнулся, словно Андрей сделал ему подарок.

– Давай, Спортсмен, оторви ему яйца!

Зальчик оказался размером невелик и не так чтобы шикарно убран: рядов десять кресел, несколько софитов, на заднем плане пара столов с компьютерами. Стены черные, обивка кресел – кроваво‑красная. Да, не роскошен, но в сравнении с раздевалкой – просто люкс.

Примерно четверть площади отделял сдвоенный, тоже красный, канат. За канатом – невысокий подиум. Арена.

«По крайней мере, места хватит»,– подумал Ласковин.

Противник его, вероятно, огромен и тяжеловесен. Значит, рассчитывать надо на скорость и маневр.

Сопровождающий отвел Андрея с друзьями к стулу у правого угла подиума.

– Вы – здесь.

Андрей оглядел зал. Половина кресел пустовала. Всего же – человек тридцать‑сорок. В основном – респектабельные мужчины средних лет. Новые русские. Не похоже, чтобы Андрей очень уж их интересовал. Две девчушки в серебряных трусиках, покачивая голыми грудями и бедрами, разносили напитки.

Вдруг шум в зале усилился. Боковым зрением Ласковин поймал медленно движущуюся по проходу фигуру. Хан.

Ласковин не оглянулся, продолжал разминаться.

Хан проследовал к своему месту. Теперь Андрей мог разглядеть его и не вертя головой.

Хан Ласковина удивил. Андрей ожидал увидеть двухметрового атлета, но противник оказался лишь на несколько сантиметров выше его. Меньше чем метр восемьдесят. И походил скорее на любителя пива: обложенный жиром торс, круглый живот. Но сила чувствовалась. Покатые плечи были раза в полтора шире, чем у Андрея. Крупная голова сидела практически на плечах – даже и намека на шею. Расплющенные уши, бесформенный нос, широкое флегматичное лицо. Комель срубленного дерева более выразителен, чем эта ряха с маленькими неподвижными глазками. Грудь, брюхо и жилистые ноги Хана густо заросли черным волосом.

«Немолод,– подумал Андрей.– Вон какие залысины. Откуда только взялось это чудище?»

Митяй за спиной скептически хмыкнул.

– Кусок колбасы,– обрадованно сказал он.– Ты сожрешь его, Ласка! На раз сожрешь!

Андрей не спешил с выводами. Он изучал соперника. Как там у Сунь‑Цзы, которого сегодня процитировал Корвет (удивил его лидер «тобольцев», да, удивил!):

«Непобедимость заключена в тебе самом, возможность победы заключена в противнике».

Короткопалые широкие ладони, непропорционально короткие ноги, покатые плечи. Боксер? Но почему тогда мозоли на костяшках пальцев? Удар держит, это ясно. Впрочем, и Митяй говорил – деревянный. А вот насколько резок, насколько подвижен? Что под этим жиром, не разберешь толком.

Андрей встретился взглядом с утонувшими в костях черепа глазками своего противника… Взгляд у Хана был… ханский. Спокойно‑высокомерный. Кошка изучает мышку, попавшую в западню. Не кошка – старый, ленивый, потрепанный жизнью кот.

– Перчатки,– сказал Зимородинский, и Андрей протянул руки.

Он предпочел бы обойтись без перчаток. И его противник, скорее всего,– тоже. Поэтому, может быть, перчатки – плюс.

Один из ассистентов Хана, подойдя, тщательно обследовал перчатки и боксёрки Ласковина, даже резинку трусов – на предмет посторонних включений.

По знаку Зимородинского Николай проделал то же с Ханом. Тот отнесся к осмотру равнодушно. Как буйвол – к птичке, выкусывающей у него из спины паразитов.

– Все чисто,– сообщил Митяй, возвратившись.

Заиграла музыка. Публика слегка оживилась.

Андрей поднялся.

«Тысяча лет пройдет,– подумал он,– а люди останутся теми же.– Но, поразмыслив, добавил: – Не все».

– А кто будет судить? – спросил Зимородинский.

– Никто,– хрипло, потому что вдруг пересохло во рту, ответил Ласковин.– Нет судьи, потому что нет правил. Тот, кто не способен больше драться,– проиграл. Я так понимаю.

– Очевидно,– согласился сэнсэй.– Будь внимателен, Андрей! Этот толстяк хитрее, чем кажется.

Вперед выпорхнула девушка. Белокурые волосы, пунцовые губки, красные сосочки под полупрозрачным лифчиком. Куколка. Блондиночка поманила руками Ласковина и Хана. Противники, нырнув под канаты, взобрались на подиум.

– Уважаемые дамы и господа! – звонкий голос девушки легко перекрыл жужжание голосов.– Поединок года! Хан!

Далее последовал комплект эпитетов, более подходящих бешеному медведю. Хан прижмурился: ему понравилось. Публика вяло похлопала.

– Спортсмен! – провозгласила девушка. Другой комплект эпитетов. Этакий рыцарь без страха и упрека. Тот, кто срежиссировал представление, решил сыграть на внешнем контрасте.

Ласковин покосился на своего противника. Хан пребывал в сонном безразличии. Внешне. На самом деле тоже присматривался. Ласковин вспомнил, как он однажды стоял у клетки с кодьякским медведем. Стоял, смотрел и вдруг обнаружил, что медведь тоже наблюдает за ним.

Девушка закончила речь. Андрей собрал свою долю аплодисментов, жидких, как ларёчное пиво.

Девушка неожиданно чмокнула Ласковина в щеку.

– Замочи его, красавчик,– шепнула она и спорхнула с помоста.

Соперники остались одни. Судьи не было. Некому было дать команду: начинайте!