Извилистая линия партии

Насколько я помню, Лимонов и его нацболы пытались создать вокруг себя широкий альянс близких им сил как минимум трижды.

В середине 90-ых, как только была создана НБП и основана «Лимонка», туда устремилась начитанная и недовольная ельцинизмом молодежь из недавно и внезапно обедневшего советского ещё среднего класса. Больше она тогда вообще была нигде не нужна, ну разве что на чеченском фронте. Вождю нацболов стало ясно, что «партию», эту молодую и шумную толпу, следует сделать позвоночником более рыхлой коалиции крайне правых. Так было провозглашено Лимоновым объединение радикальных националистов в некий «Координационный совет», куда с удовольствием влилось множество микрогрупп экзотических ариософов, нордистов, мистических расистов и других специалистов по рунам и затонувшим континентам. Объединяла «национальная идея». Результатом этого альянса стало выдвижение кандидатом в президенты России неполитического тяжеловеса Юрия Власова и «Дни русской нации» у памятника Кириллу и Мефодию, на которых к радости собравшихся «нефоров» выступали Сергей Троицкий («Коррозия Металла») и Дмитрий Ревякин («Калинов мост»). Не всем в партии такая коалиция нравилась. Егор Летов, например, не поняв «альянса с нацистами», открыто высказался против и надолго прекратил контакты с Лимоновым. Питерское отделение на тот момент вообще почти полностью состояло из троцкистов и они недоумевали. Но остальные недовольные терпели, в конце концов, никто не заставлял их изучать руны и молиться Сварогу, это были всего лишь «временные союзники». Довольно быстро в них разочаровался и Лимонов, ибо ни массовости, ни авторитета, ни стиля они не давали, а только тянули, как могли, информационное одеяло на себя. Разочаровавшись окончательно, вождь НБП так прямо и написал в «Лимонке», что партия пройдет через пустыню российской политики в одиночестве.

Но одиночество хорошо для медитаций и написания книг, а отнюдь не для «завоевания улицы». Последовал новый альянс с крайними коммунистами – «Фронт трудового народа», куда помимо лимоновцев вошли анпиловцы («Трудовая Россия») и «Союз офицеров» Терехова. Во время массовых шествий «офицеры» представляли не сдавшуюся советскую армию, анпиловские пенсионеры воплощали бедствующий «советский народ», а лимоновцы — новое поколение антибуржуазной молодежи т.е. самую шумную и энергичную часть. Объединяла «социальная справедливость». На этот раз альянсом с «советскими» были не очень довольны те, кто ещё не забыл про «национальную идею» и рунологию и нацболы всё чаще спрашивали друг друга: «мы что боремся за брежневский режим?». Лимонов снова всех успокаивал в том смысле, что это всего лишь союзники и вообще обреченные динозавры, от временного альянса с которыми нацболы просто получат лишний политический вес. Впрочем, и этот «Фронт» вскоре самоупразднился. Лимонов обвинил своих коммунистических партнеров в предательстве общих интересов и с тех пор мало о них вспоминал.

Пока он сидел в тюрьме, партия начала под влиянием Гейдара Джемаля дрейфовать к радикальному исламу и несколько активистов даже приняли эту религию, но эта самодеятельность не продлилась долго.

В нулевых годах, когда Лимонова выпустили, нацболы пошли на удививший многих альянс с буржуазными демократами и профессиональными либералами. Это была последняя из трёх больших идеологий нового времени, с представителями которой лимоновцы ещё не объединялись. И на этот раз недовольство некоторых активистов стало настолько сильным, что они вышли из партии и даже пытались основать «НБП без Лимонова», из чего, само собой, ничего не вышло, потому что фигура Лимонова является стилеобразующей эмблемой всей субкультуры, а стиль — не просто дополнение, но замена идеологии, как и полагается по правилам политического постмодернизма. Ещё совсем недавно они кричали «Сталин! Берия! Гулаг!» на съездах демократов и охрана выволакивала их из зала, а теперь вот шагали на общих маршах со сторонниками свободного рынка и тотальной приватизации, аплодировали Касьянову, Немцову, Каспарову и с восторгом слушали как гневно клеймит со сцены лидер группы «Телевизор» Миша Борзыкин «неохристочекистов», которым ещё не так давно Лимонов предлагал услуги своей партии в качестве «проводника русских интересов» в Прибалтике и на Украине, о чем сам честно пишет в своих книгах.

Многие мои знакомые, сочувствовавшие лимоновцам, такой поворот восприняли как «политическое самоубийство». «Теперь Лимонов блокируется с теми, чья программа исчерпывается тремя фамилиями: вернуть Ходорковского из тюрьмы, а Березовского с Гусинским из эмиграции» — роптали удивленные. Ответный лимоновский аргумент был обычный: это всего лишь союзники и вообще сейчас самое важное – демократию вернуть. Как в середине 90ых самым важным была «национальная идея», а через пару лет самым важным стала «социальная справедливость». Однако я находил в этом некую логику, по-своему безупречную, и вовсе не потому, что Мао блокировался с Гоминданем, а Ленин призывал к союзу «хоть с чертом, хоть с дьяволом». Если мы возьмём слова «национальная», «коммунистическая», «демократическая», то увидим, что это прилагательные и они для Лимонова не очень важны. Гораздо важнее для него существительное, которое встает после этих определений, Событие, которому он старается хранить верность. Это слово «революция». И верность этому Событию делает его одним из самых интересных людей в современной России, за которым никогда не наскучивает следить.

Ему было легко объединяться с национал-радикалами, потому что они видели себя революционными штурмовиками накануне мюнхенского путча. Легко объединяться с советскими коммунистами, потому что они изображали, как умели, большевиков в Смольном. Он не задумываясь объединился с либералами, как только некоторые из них, выпав из какого-никакого истеблишмента, попытались принять позу «демократических революционеров» на манер оранжевого майдана или свергателей Милошевича. Расчет «восставших» либералов понятен. Их вывела на улицы надежда на то, что истеблишмент, из которого их достаточно бестактно вытолкали, испугается их «непримиримой» позы, потеснится и впустит их назад, чтобы всё у них стало примерно как при Ельцине. Но это наивный расчет, конъюнктура изменилась – капитализм эпохи великого дележа 90-ых и капитализм эпохи усиленной охраны поделенного это две большие разницы и требуют они разного типа элит с разной риторикой и разным выражением лиц. Лимонову же до этих неоправданных надежд оттесненной части либералов вряд ли вообще было какое-то дело. Он опознал их, как «своих», «близких», как только первого из них потащили под руки, как только первый ткнулся в милицейский щит своим флагом и повеяло революционным ароматом: пот+адреналин+дым фаеров+слезоточивый газ.