Ну что вы, профессор!

Между тем, я же и халамидник и похуист одновременно. Трудно сказать, что преобладает. Как у родного брата своей родной сестры. Не бывает чистых типов. Но эти черты стихийно превалируют во мне в зависимости от обстановки. Так, по отношению к тем, кого я считаю «своими», я очень обязательный человек. Никогда никуда не опаздываю, страшно страдаю, если кого-нибудь случайно подведу. И вообще очень боюсь нанести ближнему хоть какой-то ущерб. Но если это «они» или, не дай Бог, «враги», то все свои перечисленные свойства я использую в широчайшем творческом диапазоне.

Вот ты, Андрюша, с одной стороны, человек ответственный, и это видно. С другой, я вложил в тебя эти бациллы распиздяйства и похуизма, и они распространились по всему твоему организму. Но ты пока еще недостаточно научился эти качества, а также характер поведения, распределять между «своими» и «чужими».

На нашей даче примерно такого типа публика все время и обитала. Среди них были и те, кто впоследствии стал очень знаменит. В разные годы здесь бывали Сергей Довлатов, Ася Пекуровская, Евгений Рейн и Роман Каплан. Это были ленинградские приятели Ксанки. Первым из этой компании я узнал Рому Каплана, который дружил с Ниной Перлиной, подругой моей сестры. Если я не ошибаюсь, она даже упоминается в воспоминаниях Людмилы Штерн. В тот момент никто же не знал, кто кем станет. Я уж меньше всего. Мне было тогда лет двенадцать, тринадцать. Я был еще если не маленьким мальчиком, то подростком. Рома Каплан ныне хозяин знаменитого ресторана «Русский самовар» в Нью-Йорке, известный в своих кругах человек. Он был приятелем моей тогдашней преподавательницы английского языка Жени Беркович. Она жила на Приморском бульваре и была великолепной и остроумной преподавательницей. Я ей, в основном, обязан своим знанием английского языка. На даче у Ксанки вообще собиралась замечательная компания...

В ходу было несколько любимых песни. Одна, особо любимая, называлась: «Песня про Унитаз». Не знаю точно, кто автор – кажется, Юра Михайлик. Поется на мотив известной советской песни: «По военной дороге…». Ваше поколение не знает ни ту, ни другую. Могу напеть, пока не забыл:

«Это было когда-то, при царизме проклятом,

В угнетеньи трудящихся масс.

Позолоченным троном, людоедским законом

От людей берегли унитаз(2 раза).

Чтоб народ наш влачился, по канавам мочился,

Коченел средь бескрайних полей.

Палачи и сатрапы забрал и в свои лапы

Цвет культуры и гордость людей(2 раза).

Натерпелись мы очень, не хватило нам м о чи,

Но, однажды, никак не стерпев,

Мы под царской шрапнелью поскидали шинели,

На буржуев излили свой гнев.(2 раза).

Пусть года пролетели, мы все так же хотели

Созидать и творить чудеса.

Приходилось, однако, экономить бумагу

И на кафельных стенках писать (2 раза).

Но теперь, слава Богу, всем и всяк понемногу

Обеспечен трудящийся класс.

На любой индивидуум прямо на руки выдан

Превосходный, большой Унитаз»(2 раза).

Вообще, пою я плохо, если ты заметил. Сейчас делаю это исключительно из антикварных соображений. Поэтому охотно спою и вторую песню, раз уж сегодня у нас такой певческий вечер. Чтобы и она не затерялась в памяти грядущих поколений. Это – «Советская Пасхальная»:

«Гляжу на небо просветленным взором,

Я на троих с утра сообразил.

Я этот день люблю, как День Шахтера,

Как праздник наших Вооруженных Сил (2 раза)

Сегодня яйца с треском разбиваются,

И душу радуют колокола,

И пролетарии всех стран соединяются

Вокруг пасхального стола (2 раза)

Под колокольный звон ножей и вилок

Тревожит ноздри запах куличей.

Как хорошо в сплошном лесу бутылок

Увидеть даже лица стукачей (2 раза)

Как хорошо в такое время года

Прийти домой из церкви на обед.

Давай закурим опиум народа

А он закурит наших сигарет (2 раза)

Проклятье испытаньям в небе чистом!

Не для того Христос сошел с креста.

Кричим мы «Руки прочь, имперьялисты,

От нашего советского Христа! (2 раза)

Ну, поцелуемся, давай, прохожий,

Прости меня за чистый интерес.

Мы на людей становимся похожи,

Целуй еще. Воистину воскрес? (2 раза)

Так, вот, «вернемся к нашим баранам». Рома Каплан приехал с Ниной Перлиной. Нина куда-то быстро исчезла, а Каплана поселили одного в нашей пустой квартире. Все отбыли жить на дачу. У Каплана были две яркие отличительные черты. Во-первых, он блистательно знал английский язык. Во-вторых, жутко любил женщин. Он только об этом и говорил. Думаю, он просто сошел с ума, попав летом в Одессу. В квартире, естественно, был устроен феерический хуерверк. Каплан внес некоторый, можно сказать, весомый вклад в мое сексуальное образование. Под напором его страсти ему почти никто не отказывал. Потому что женщины всегда чувствуют, когда их по-настоящему хотят.

Мама с бабой Норой смотрели несколько по-другому на вопросы моего воспитания и образования. Они считали, что я обязан научиться, прежде всего, двум вещам: профессионально работать на печатной машинке и свободно владеть тремя европейскими языками, раз уж я собираюсь заниматься умственным трудом. Все остальное, как говорила мама, я могу и не уметь. Вернее, смогу выучить в любой момент. Такая выучка мне создала немалое преимущество перед своими коллегами в жизни. Я бесконечно благодарен матери и бабушке за такую постановку вопроса. На каникулах, сидя на даче, они заставляли меня по несколько часов в день переводить и записывать на машинке разнообразные детективы, которые фанатично собирал мой отец. Мои переводы он переплетал и ставил на полку. Каждый день язык детектива менялся: Сименон на Агату Кристи, Агата Кристи, в свою очередь, на какого-нибудь немецкого автора. Так меня заставили научиться читать и писать на трех языках.

За процессом неизменно наблюдала баба Нора. Она постаивала у меня за спиной и следила, как я работаю. Дрессировала меня жестко. Если я начинал тыкать по клавиатуре пальцем, вместо того, чтобы печатать всеми десятью пальцами, она меня не пускала на пляж и била по рукам. Так они выучили меня печатать вслепую. Я часами переводил иностранные детективы и очень мучался. Приятели тоскливо ожидали меня за забором. Эти же педагогические приемы я усовершенствовал и применил впоследствии к своим детям. Мама оказалась права. Но в своем детстве я жестоко страдал, даже не предполагая, как мне эти навыки потом пригодятся.

Периодически баба Нора отвлекалась, и Каплан помогал мне сачковать. Быстренько, сходу, переводил положенные две страницы текста, я сдавал норму, и мы вдвоем шли на пляж. Он диктовал, а я только успевал набирать. Разумеется, я полюбил его за это. Таким образом, у нас в доме собралась уникальная, для той эпохи, библиотека детективов. Думаю, что сейчас она имеет лишь раритетную ценность. Отец страстно любил собирать детективы. Даже ухитрился вступить в переписку с самой Агатой Кристи. У него в кабинете висела ее фотография. Сам он языки не знал, но хотел, чтобы их знали его дети. Я перевел книжек пять в то лето. Ксанка переводила с французского. Да и сам Каплан отработал долгое пребывание в нашей квартире летом переводом нескольких книг.

Подругой Каплана была и Ася Пекуровская, которая приехала к нам на дачу то ли в тот же, то ли в следующий сезон – за давностью лет я не помню таких деталей. Я не знал кто она такая. Лишь потом выяснилось, что она являлась в тот момент женой Сергея Довлатова. Я видел много красивых женщин, но почти никогда не видел девушки такой дивной красоты. Мало того, она еще была и необычайно сексапильна. Кажется, она привезла самиздатовский роман Хемингуэя «По ком звонит колокол» и читала его на даче... Или же этот роман к нам попал как-то иначе. Не помню.