Вечное возвращение

Может все это кажется неубедительным и крайне надуманным? Ну, действительно, где же, в каком романе не встретишь невозмутимых сверхгероев, мечущихся в поисках себя и смысла современников, чернь, а также различные способы и поучения, разгадывающие сущность жизни и открывающие правильный путь. При чем тут Ницше? И если это Ницше, то это слишком банально и неинтересно.

Повторяю. Ницше можно и нужно только чувствовать. Вот уж действительно, не хочется, а приходится доказывать там, где можно догадаться. Для особо недоверчивых поговорим и о более «сложных» идеях.

Ницше:

«Все идет, все возвращается назад; вечно катится колесо бытия. Все умирает, все снова расцветает, вечно бежит год бытия.

Все разрушается, все снова устраивается; вечно строится все тот же дом бытия. Все разлучается, все снова приветствует друг друга; вечно остается верным себе кольцо бытия.

В каждом мгновении начинается бытие; вокруг каждого здесь катится шар. Середина — повсюду. Изогнут в круг путь вечности.

Мои животные отлично знают, кто я и кем я должен быть; я — учитель вечного возвращения, — в этом теперь моя судьба! Что я должен первым преподать это учение — как же эта великая судьба могла не сделаться также моей величайшей опасностью и болезнью!

Я учу, что все вещи вечно возвращаются и мы сами с ними, и что мы уже существовали уже бесчисленное число раз и все вещи вместе с нами.

Я учу, что существует великий год бытия, чудовищно великий год; он должен, подобно песочным часам, постоянно снова переворачиваться, чтобы снова протекать и вытекать, — так что все эти годы походят сами на себя, как в величайшем, так и самом малом, так что мы сами в каждом великом году подобны самим себе, как в величайшем, так и в самом малом».

Пелевин:

Кавабата называет это «учением о прямом и бесстрашном возвращении в вечность».

Барон Юнгерн говорит о воинах в его мире, как о людях, которым приходится повторять унылый круг существования.

Вслушайтесь в диалог Чапаева и Пустоты:

— …этот момент, эта граница между прошлым и будущим, и есть дверь в вечность?
— Этот момент, Петька, и есть вечность. Я называю его условной рекой абсолютной любви. Если сокращенно — Урал. Мы то становимся им, то принимаем формы, но на самом деле нет ни форм, ни нас, ни даже Урала. Поэтому и говорят — мы, формы, Урал.

— Но зачем мы это делаем?
Чапаев пожал плечами.
— Не знаю.
— А если по-человечески? — спросил Пустота (курсив мой).
— Надо же чем-то занять себя в этой вечности, — сказал он. — Ну вот мы и пытаемся переплыть Урал, которого на самом деле нет. Не бойся, Петька, ныряй!
— А я смогу вынырнуть?
Чапаев смерил меня взглядом с ног до головы.
— Так ведь смог же, — сказал он. — Раз тут стоишь.
— А я буду опять собой?
— Петька, — сказал Чапаев, — ну как ты можешь не быть собой, когда ты и есть абсолютно все, что только может быть?
Котовский: «…Единственный путь к бессмертию для капли воска — это перестать считать, что она капля, и понять, что она и есть воск. Но поскольку наша капля сама способна заметить только свою форму, она всю свою короткую жизнь молится Господу Воску о спасении этой формы, хотя эта форма, если вдуматься, не имеет к ней никакого отношения. При этом любая капелька воска обладает теми же свойствами, что и весь его объем. Понимаете? Капля великого океана бытия — это и есть весь этот океан, сжавшийся на миг до капли. Но как, скажите, как объяснить это кусочкам воска, больше всего боящимся за свою мимолетную форму? Как заронить в них эту мысль?»

Взгляните на саму фабулу романа. Пустота возвращается, «Тверской бульвар был почти таким же, как и тогда…»

Нет, я, конечно, вижу это «почти», как и «вечное невозвращение» в последнем стихотворении Пустоты. Но это не обманывает меня и ничего не меняет в отношении происхождения этих фраз из этического открытия Ницше, которое он назвал вечным возвращением.