Глава 25. – Они объяснили мне! – Сергей Анатольевич старался кричать изо всех сил, но только приглушенно сипел в трубку – Елизавета Петровна

– Они объяснили мне! – Сергей Анатольевич старался кричать изо всех сил, но только приглушенно сипел в трубку – Елизавета Петровна! У них было достаточно аргументов, чтобы хотя бы проверить то, что говорили дети. Закон должен быть единым для всех! Ведь девочка действительно пропала! Ее отец в больнице с тяжелым инфарктом!

– Бросьте, Сергей Анатольевич! Вы слишком увлеклись этим… народничеством – и теперь не можете отличить зерна от плевел. Насчет Кондратьева – все ерунда! Артем – гордость школы, учится хорошо вовсе не потому, что его отец – наш главный спонсор и всегда готов отстаивать интересы гимназии на любом уровне. Нет – он учится потому, что хочет и может учиться. Другое дело – Димура и Табаков. Да, эти подонки на всякое способны. Да, этот ваш класс «Е», как и 7 «Д», изначально были рассадником всякой заразы. Да, я уже тысячу раз предлагала расформировывать их после начальной школы, пока они не стали социально опасными. Директор со мной не согласилась, и вот – пожалуйста… Теперь, после такого, я и дня не потерплю. Расформируем немедленно. В конце концов, почему мы, гимназия, занимающая первые места в городе по девятнадцати показателям, должны заниматься еще и психически больными детьми?! Пусть ими занимаются спецшколы! Если спецшкол не хватает, пусть построят еще!.. Что? Что вы сказали?!

– Я сказал, что вы гораздо более социально опасны, чем все классы «Е» в целом…

– Вы… вы у нас в гимназии больше не… Я это такие оста…

– Здравствуйте, Клавдия Николаевна! Извините, что я вас беспокою. Это Сергей Анатольевич, географ. Я хочу вам сказать: большая половина вашего класса задержана и сейчас находится в отделении милиции…

– Да, да, я знаю! Мне звонили! Это кошмар. Я не понимаю…Я сейчас же еду туда.

– Вы знаете, что случилось со Стефанией?

– Нет… А что с ней? Я ничего не понимаю…

– Давайте встретимся с вами прямо сейчас. Я вам кое‑что попробую объяснить. Это не телефонный разговор…

– Разумеется. Назначайте место… Кстати, я говорила с Елизаветой Петровной, она сказала, что вас уволила. Это что – такая глупая шутка?

– Думаю, что нет. Записывайте адрес, я не могу уйти, мне могут звонить…

– И что же, если весь этот ужас, который вы рассказываете, правда, – что же будет со Стешенькой?! Ведь там, насколько я поняла, никого не осталось?

– Я оставил следить за происходящим совсем маленького мальчика, друга Юры Малькова, который непонятно как туда затесался, и еще мальчишку из другого класса. Он прятался в кустах, видимо, испугался, и его не тронули. У них есть телефон, если там хоть что‑то произойдет, они мне сразу же позвонят. Правда, совершенно непонятно, что смогу предпринять в этом случае я сам…

– Но что же Стеша?

– Понятно, что если она там, они постараются незаметно вывезти ее куда‑нибудь. Держать ее при сложившихся обстоятельствах в квартире слишком опасно даже для всесильного Кондратьева. Не всю же милицию он купил… Но вот что предпримет она сама, как себя поведет… От этого ведь зависят и действия укравших ее подонков… Я бы лучше спрогнозировал ситуацию, если бы вы рассказали мне о Стеше. Она что, всегда была такой?

– Нет, конечно! Она была обычным ребенком, училась в «В» классе. Училась не блестяще, но вполне прилично, играла в куклы и выделялась разве что своей удивительной внешностью, это уже и тогда было заметно…

– А потом?..

– Понимаете, отец Стеши – военный. Они много лет ездили по гарнизонам, дичь, глушь, все такое. Видимо, Стешиной матери все это надоело (говорят, Стеша унаследовала свою красоту именно от нее), она тайком от мужа подала объявление в газету, познакомилась с каким‑то немцем и уехала в Германию, бросив мужа и дочь. Отец Стеши погоревал, конечно, но постепенно успокоился. Дочь он всегда любил без памяти, а жена, может, и надоела ему своими беспрестанными требованиями. В общем, он уволился‑таки из армии, перебрался в Петербург, нашел хорошую работу, устроил третьеклассницу Стешу к нам в гимназию, и все вроде бы наладилось…

– Но…

– Но у его бывшей жены, Стешиной матери, в Германии тоже все наладилось. А других детей она либо не хотела иметь, либо уж не могла. Показала она своему немецкому мужу фотографию Стеши, он, как и все, поразился и сказал: «Дочь должна жить с матерью. Едем в Россию».

Они приехали, и началась обычная, к сожалению, война взрослых амбиций. О девочке все как бы и позабыли, поливали друг друга помоями в ее присутствии, задаривали подарками и прочее… Сами можете вообразить. Но дело никак не решалось, потому что речь шла еще и о гражданине другой страны… А потом разыгралась трагедия. Стешин отец позволял матери и ее новому мужу разговаривать с дочерью только в его присутствии и вообще всячески препятствовал их встречам. Их это, естественно, не устраивало, они куда‑то обратились (в народный суд или что у нас сейчас вместо него), и эта инстанция приняла решение в их пользу. Отец решение суда попросту игнорировал, и тогда они решили добиться своего силой. То ли кого‑то наняли, то ли еще что… В общем, отец окончательно сошел с ума, заперся со Стешей в квартире и отстреливался через дверь. Даже кого‑то ранил, по‑моему. Потом была психиатрическая машина, ОМОН, ломали дверь, отца вязали, в общем, кошмар… Когда спохватились, оказалось, что девочки в квартире нет. Решили – убежала. Искали по всему городу. Она трое суток пряталась в тумбочке, в опечатанной квартире. Не ела и, кажется, даже не пила. Потом вылезла из тумбочки, позвонила кому‑то из друзей отца. Он приехал, опять взломал дверь, забрал Стешу к себе. Тогда она на некоторое время вообще говорить перестала. Милиция между тем, как могла, разобралась в ситуации. Мать с немцем попросили вернуться в Германию. Отца как‑то отстояли армейские сослуживцы. А Стеша… Стеша стала такой, какой вы ее знаете. Скажу вам честно: если бы не ее удивительная красота и не энергия отца, ее бы уже давно… ну, в общем, в гимназии она не осталась бы…

– Безумие какое‑то! – пробормотал Сергей Анатольевич и потер лицо сложенными ладонями. – И ведь все это они делали из любви к ребенку…

– Вот именно! – энергично поддакнула Клавдия Николаевна. – Но что же сегодня‑то? Куда делся с места действия Юра Мальков, инвалид? Я в милиции в первую очередь поинтересовалась. Есть же, в конце концов, какие‑то пределы! И они мне совершенно четко ответили, что никакого ребенка‑инвалида у них нет и не было. Но ведь он там точно был, его все видели…

– Юра Мальков там был, я видел его своими глазами. И сейчас там осталась его инвалидная коляска. Кроме того, там были Антон Антонов и Миша Штекман. Они тоже бесследно исчезли.

– Может быть, они… ну, увели Юру?

– Куда они его увели? Почему не взяли коляску? Почему не сообщили о себе? Дома их нет. Родители с ума сходят. Юра, вдобавок к его обычному состоянию, тяжело болен. У него миокардит. А Миша? Его мать утверждает, что в сумерках он практически слеп. Куда потащил Антон двух инвалидов? И что такое сам Антон? У меня сложилось впечатление, что в этот класс он попал по какому‑то недоразумению… Он, несомненно, организовывал поиски Стеши и координировал действия остальных. По идее, лидер должен постоянно находиться в эпицентре событий. Куда же переместился эпицентр после прибытия милиции? И почему вместе с Антоном туда отправились практически недееспособные на настоящий момент Миша и Юра? Что вы думаете по этому поводу, Клавдия Николаевна?

– Ах, Сергей Анатольевич, я уже ничего не думаю! У меня просто голова кругом идет! А Антон… тут, знаете, нет никакого недоразумения… Как он, кстати, показался вам, на свежий взгляд?

– Проще всего сказать так: Антон – герой, который почему‑то отказывается быть героем. Нужно полагать, что у него для этого есть какие‑то очень веские основания. Потому что по природе он – безусловный лидер, и к тому же очень умен и образован для своих лет. Юра с Мишей сюда опять‑таки вписываются – классические спутники героя, почти по мифологии. Но в этом классе…

– Повторяю, никакого недоразумения здесь нет. Антон действительно классический вундеркинд, когда‑то совершенно самостоятельно поступил в гимназию в «Б» класс, набрал при поступлении максимальное количество баллов и блестяще там учился…

– Но…

– Антон неврологически нездоров. Так же, как и остальные ученики «Е» класса. У него бывали (да, кажется, и сейчас бывают) совершенно ужасные припадки неконтролируемых эмоций…

– Эпилепсия?

– В том‑то и дело, что – нет. Эпилепсию нынче успешно лечат. А у него – какие‑то последствия родовой травмы. Во время припадков он не терял сознания, но становился как бы диким. Мог сказать или сделать что‑нибудь ужасное, социально недопустимое. Дети, да и учителя, боялись его, родители требовали убрать «психа» из приличного класса. Администрации, сами понимаете, пришлось с ними согласиться.

– Но ведь даже в этих условиях и при этом диагнозе он сумел развиться так, что даст десять очков вперед большинству «ашек».

– Я готова с вами согласиться, на следующий год мы переведем его в класс «Г»…

– Почему не в «А»?!

– Мы должны считаться с мнением родителей‑спонсоров. Вряд ли они захотят, чтобы в их классе учился психически неуравновешенный ребенок…

– У меня сложилось впечатление, что на сегодняшний день Антонов великолепно владеет собой…

– Замечательное впечатление! И где же сейчас, по‑вашему, этот великолепно уравновешенный герой Антонов? Куда он увел двух больных детей? Что вы мне можете сказать по этому поводу?

– У меня по этому поводу есть только мнение мальчика из другого класса. Кажется, он из 6 «Д». Когда я расспрашивал про Юру и Антона, он сказал, что знает, куда они подевались, только я ему все равно не поверю.

– И что же он вам сказал?

– Он сказал, что все трое мальчиков отправились в параллельный мир, чтобы попробовать через него вызволить Стефанию, которая там как бы тоже есть…

– Сергей Анатольевич, а у вас у самого‑то, простите, с головой все в порядке? Слушать бредни дебильного шестиклассника…

– Он утверждает, что тоже был в этом параллельном мире и не кто иной, как Юра Мальков, организовывает туда, с позволения сказать, экскурсии…

– О господи! Не пора ли нам с вами отправиться в милицию? Подумать, так сказать, об этом, не параллельном мире. Надеюсь, после столь энергичной демонстрации вашей заинтересованности в этих детях вы согласитесь меня сопровождать?