Студопедия.Орг Главная | Случайная страница | Контакты | Мы поможем в написании вашей работы!  
 

Соединенные Штаты Америки. Нью-Йорк. 8 марта, вторник



Утром этого дня они вылетели из Шереметьево-2 триста семнадцатым рейсом «Аэрофлота». Дронго настоял, чтобы им купили билеты бизнес-класса за его счет, в креслах эконом-класса ему неудобно было сидеть, некуда было деть ноги, а на время долгого перелета над океаном хотелось устроиться более удобно. Сначала им приобрели билеты эконом-класса, а затем обменяли их на билеты бизнес-класса с доплатой, сделанной Дронго — у комиссии не было средств отправлять своих представителей с таким комфортом.

Нащекиной проставили американскую визу в течение одного дня. Когда дело касается борьбы с террористами, американцы проявляют понимание ситуации. Прямого рейса «Аэрофлота» в Чикаго не было, пришлось лететь с пересадкой в Нью-Йорке. Из Москвы они вылетели в десять часов пятьдесят минут утра, чтобы прибыть в Нью-Йорк в час дня по местному времени.

Когда они устроились в креслах, Дронго вытащил из своей сумки флакон французских духов и протянул Нащекиной. Она удивленно посмотрела на него.

– Восьмое марта, — улыбнулся он.

– Действительно, восьмое, — улыбнулась она в ответ, — а я совсем забыла, замотавшись с этой поездкой. Вчера за один день мне сделали визу, взяли нам билеты, дома было полно проблем… Сегодня утром я чуть не опоздала в аэропорт.

– Понимаю, — кивнул Дронго.

– Я знаю, — отозвалась она, — у вас глаза понимающего человека. Может, поэтому вы так нравитесь женщинам.

– Вашей коллеге Чаговец я не очень нравлюсь, — заметил Дронго. — Значит, бывают исключения.

– Мы об этом говорили, — напомнила Нащекина, — у каждого свои пристрастия. Ей, наверное, нравится генерал Богемский. У них много общего.

Самолет легко оторвался от взлетной полосы, взяв курс на Нью-Йорк. Дронго, уступивший место у окна женщине, старался не смотреть в иллюминатор.

– Не любите летать, — вспомнила Нащекина. — Я обратила внимание, что вы никогда не смотрите вниз.

– Терпеть не могу, — подтвердил Дронго. — Два часа лета я еще могу выдержать, а восемь или девять — это уже слишком. К тому же теперь нам предстоит почти все время лететь над океаном.

– Насколько я знаю, вы много раз бывали в Америке, да и на другие континенты тоже летали. Или вы передвигались по морю?

– Конечно нет. Повсюду только летал. Летал и боялся. Терпеть не могу подниматься в воздух. Хотя только в США был раз десять. Приходится. Кстати, в Чикаго я тоже был. Очень интересный город.

– А я не была, — вздохнула Нащекина. — Хотя в Америке была два раза. Один раз у друзей в Сан-Франциско, а второй — в Вашингтоне на конференции.

– Между разведчиками уже проводятся совместные конференции? — усмехнулся Дронго.

– Я ездила туда от другой организации, — дипломатично пояснила Нащекина. — И не ловите меня на каждом слове. Хотя я думаю, что американцы прекрасно знают, кто и зачем к ним приезжает. Как и мы знаем почти все о прибывающих к нам. Учтите, обратно мы сначала полетим в Берлин, а уж оттуда в Москву.

– Очень популярный маршрут, — пробормотал Дронго. — Что-то мы долго взлетаем.

– Разве? По-моему, мы уже взлетели.

– Табличка не гаснет, — показал Дронго. — Когда самолет уже взлетел, табличка «Застегнуть ремни» обычно гаснет.

– И вы их сразу расстегиваете?

– Никогда в жизни. Но выключенная табличка на меня действует умиротворяюще.

Не успел он закончить фразы, как табличка погасла. Оба весело рассмеялись. Стюардесса начала разносить напитки и еду. В полетах Дронго старался почти не есть, но от небольшой дозы спиртного, которая снимала стресс, неизменно при этом возникающий, не отказывался.

– Вы думаете, что Бачиньская может знать что-то особенное о заказчиках? — поинтересовалась Нащекина.

Они оба вели себя так, словно не было того поцелуя у него дома.

– Мне кажется, да.

– Но Дзевоньский не позволил бы ей узнать больше, чем полагалось. Он — профессионал. А если она что-то знает, то уже сообщила об этом полиции.

– Бачиньская не знает, кто именно хочет ее убить. Ведь у Дзевоньского были сотни клиентов.

– Возможно, — согласилась она. — Странно, что в группе Дзевоньского столько поляков.

– Ничего странного. Он сам поляк и поэтому привлекал знакомых земляков. Судя по всему, он знал семью Бачиньской. А с другой стороны, отношения между русскими и поляками всегда были сложными. Как у французов с немцами или с англичанами. Или у турков со славянскими народами Балкан. У соседей частенько непростые отношения.

– С поляками особенно…

– Да. Я как-то читал размышления одного русского философа о том, что движению на Запад России всегда мешала Польша, которую, в свою очередь, в Европе рассматривали как своего рода вал против грозного восточного соседа. Наверное, сказалось и то, что поляки — славяне по происхождению — приняли католичество, оказавшись вместе с литовцами самыми восточными католиками в Европе. А это линия разделения цивилизаций, если хотите.

– У нас накопилось слишком много претензий друг к другу, — заметила Нащекина. — Даже сейчас. Нашему руководству очень не нравится их активное вмешательство в дела Украины. Судя по тому, как они себя ведут, поляки собираются стать самыми верными союзниками американцев в Европе, даже потеснив немцев и французов.

– Уже стали, — кивнул Дронго.

– Да, наверное. И еще они не могут простить нам Катыньской трагедии, как будто за грехи Сталина должны отвечать мы все. Хотя я их понимаю, ведь было убито столько офицеров, цвет польской интеллигенции.

– Не уверен, что они вправе предъявлять такие претензии именно сегодня, — возразил Дронго. — Трагедия в Катыни произошла при определенных исторических обстоятельствах, которые нельзя игнорировать. Нужно помнить всю историю.

– Я вас не совсем понимаю.

– Дело в том, что, едва возникнув, благодаря Октябрьской революции, польское государство стало угрожать существованию своих соседей. В двадцатом году поляки даже начали войну, захватив в том числе и Киев. Красная Армия отбросила их к Варшаве, но во время преследования так увлеклась, что получила сильнейший контрудар. Тысячи красноармейцев попали в плен, тысячи были интернированы в Пруссию, тысячи погибли. Советское правительство тогда согласилось на разделительную линию, отдав полякам западные Белоруссию и Украину. Важно учитывать, что все те люди, которые стояли у власти в тридцать девятом и сороковом, — Сталин, Молотов, Ворошилов, Буденный, Тимошенко — не могли забыть, что сделали поляки с их соотечественниками в двадцатом и в последующие годы. Попавшие в плен красноармейцы умирали с голода, их забивали до смерти, пытали, мучили. Из них живыми почти никто не вернулся.

Кроме того, к этому времени Сталин и его окружение хорошо представляли себе, что значит иметь у себя в тылу двадцать тысяч подготовленных людей, большая часть которых — офицеры. Такой опыт уже был, когда во время Первой мировой войны сформировали целый корпус из пленных чехословаков. Кстати, существовали такие же венгерские и польские части. И что произошло? Чехословацкий корпус поднял мятеж в тылу, где не было регулярных войск, и все едва не закончилось свержением Советской власти.

– Это, по-вашему, оправдывает убийства в Катыни? — задала вопрос Нащекина.

– Погодите. Я хочу сказать, что у Сталина и его окружения был этот негативный опыт. Вспомните о поведении Польши на границах с Советским Союзом все двадцать лет до начала Второй мировой войны. Это были постоянные провокации, обстрелы, засылка диверсантов и шпионов, рейды бандформирований. После того как поляки отказались пропускать войска СССР в случае войны с Германией, а англичане и французы откровенно торпедировали заключение совместного союзного договора, Советский Союз был вынужден заключить договор с Германией, подписав акт Молотова—Риббентропа. По нему предусматривался раздел Польши и вхождение Прибалтики с Финляндией в сферу влияния Советского Союза. Договор был обоюдовыгодным, но направленным против Польши и прибалтийских народов. Хотя благодаря ему Литва вернула себе Вильнюс, который поляки не хотели ей возвращать ни при каких обстоятельствах. Сейчас они об этом предпочитают не вспоминать, но Вильнюс Литве подарил именно Сталин.

Советская Армия расчетливо выжидала, пока немцы наступали, а когда участь Польши была решена, семнадцатого сентября начала наступление с Востока. Представляю состояние поляков, которые снова подверглись ударам двух империй с обеих сторон. На Востоке польские армии почти не сражались. И в результате у Советского Союза оказалось огромное число пленных.

Теперь нужно представить состояние Сталина и его ближайшего окружения. Германия захватывает одну страну за другой, разбивает Францию, отбрасывает английские войска, и все понимают, что рано или поздно немцы повернут на Восток. А у Сталина в тылу двадцать тысяч поляков, которые его ненавидят. И которых ненавидит он сам. Что ему делать? Я его не оправдываю, это глупо и бессмысленно. Я пытаюсь понять логику ответственного политика. И тогда он отдает кровавый приказ. Тысячи офицеров, среди которых были священники, ученые, интеллигенция, погибли в Катыни. Это настоящая трагедия. Но другие тысячи были интернированы в Сибирь. Кстати, еще одно обстоятельство, о котором никто никогда не вспоминает. После того как Германия напала на Советский Союз, Сталин разрешил создать новую польскую армию из тех, кто был интернирован в Сибирь. Помните, что с ними стало? Они снова предали своих союзников, отказались воевать на Восточном фронте, и вся армия Андерса ушла воевать вместе с англичанами. Вот такая история. Потом Сталин во второй раз разрешил сформировать новые польские части. Сначала дивизию, затем — армию. Но эти части были уже под полным контролем польских коммунистов.

– Все это объясняет, но не оправдывает Сталина, — серьезно заметила Нащекина.

– А я и не пытаюсь его оправдать. Я только не понимаю, почему вы не хотите рассматривать определенные моменты в контексте исторических событий. А кстати, это и моя история. Что за мазохистский комплекс всегда жить с чувством вины? Свершилась чудовищная трагедия. Но рассматривать ее нужно со всех сторон. И между прочим, я могу привести другую историческую параллель.

Во время египетской экспедиции Наполеона в битве при Яффе в плен взяли четыре тысячи турецких солдат и офицеров. Французы пообещали им жизнь, и они согласились сдаться. Но у Наполеона не было ни продовольствия, чтобы их кормить, ни конвойных войск. Он промучился три дня, не зная, как ему поступить, а потом приказал всех расстрелять. Всех до единого. Вот интересно, что никто не вспоминает этот пример, не называет Наполеона Бонапарта кровавым маньяком. А ведь он хладнокровно отдал приказ об убийстве четырех тысяч людей, которым была обещана жизнь. Чтобы не оставлять их у себя в тылу, решился на такой бесчеловечный поступок. Убил только потому, что так диктовала сложившаяся обстановка.

– Я этого не знала, — нахмурилась Нащекина.

– Мне всегда нравилась история, — признался Дронго, — поэтому я иногда читаю интересные книги, откуда черпаю массу полезного и поучительного. А что касается Катыни, то это — трагедия обоих народов. И жертв, и палачей. И вообще — трагическая страница в истории отношений двух стран. Только почему никто не вспоминает убитых в двадцатом красноармейцев, которые не вернулись домой? Или это не считается трагедией, потому что Пилсудский был лучше Сталина?

– Больше я не буду с вами спорить, — пообещала Нащекина, — хотя я думаю, что с вами многие не согласятся.

Дронго пожал плечами и больше ничего не сказал. Потом Нащекина задремала, а он читал журналы, потому что спать во время полета все равно не мог. Через несколько часов, когда принесли обед, его спутница проснулась. Над океаном начало слегка трясти, и Дронго сердито пробормотал:

– Закон подлости — трясет всегда в середине океана.

– Какая разница? — резонно спросила Нащекина. — Или вы считаете, что когда трясет над землей, не так страшно?

– Конечно, — ответил Дронго. — Если будет трясти так сильно, мне придется выпить еще бокал вина. Хотя, боюсь, одного бокала будет мало.

– Обычно мужчины предпочитают не говорить о своих страхах или комплексах, — заметила она.

– А зачем скрывать? — возразил он. — По-моему, это и есть самый главный комплекс — скрывать свои комплексы и бояться говорить о собственных страхах.

– Страх мужской несостоятельности вам тоже знаком? — лукаво полюбопытствовала Нащекина.

– Не знаю, — ответил Дронго, — хотя, наверное, мы все подсознательно этого боимся. Каждый самец. Но это уже на другом уровне.

– Вы тоже боитесь? — уточнила Нащекина.

– Наверное. — Он понимал, о чем она спрашивает, но ему не хотелось об этом говорить, ведь тогда была несколько иная ситуация. Им казалось, что они больше не встретятся. И она, прощаясь с ним, разрешила себе его поцеловать. Или, лучше сказать, лишь легко прикоснуться губами. Это был не поцелуй — скорее дружеское пожелание счастливого пути.

– Вы сознательно избегаете любого намека на эту тему? — спросила Нащекина.

– Я все время должен напоминать вам о том, как хорошо вы ко мне относитесь? — отозвался Дронго.

Улыбнувшись, она прикусила губу. Затем сказала:

– Вы мне нравитесь, господин эксперт. Только не думайте, что я пытаюсь вам навязаться. Честное слово, я ни разу в жизни не встречала такого человека, как вы.

– Принимаю как комплимент. Мне всегда немного неудобно навязываться женщинам, тем более когда речь идет о коллеге по работе.

– По-моему, вы ведете себя безупречно.

– Спасибо. Надеюсь, сегодня мы сможем вместе поужинать. Хотя ужин в Чикаго — это завтрак в Москве.

Она усмехнулась, затем неожиданно добавила:

– А насчет Катыни я начинаю думать, что не все так просто.

– В истории вообще полно подобных трагедий, о которых люди не знают всей правды. Например, Хатыньская трагедия в Белоруссии, когда сожгли всю деревню. В Советском Союзе традиционно писали, что это сделали немецко-фашистские оккупанты. И никто не разрешал публиковать правду о том, что это были в основном каратели из западно-украинских отрядов. Но тогда считалось, что обнародование такой информации может повредить отношениям двух братских союзных республик. Вот ничего и не сообщали.

– У вас еще много таких невероятных историй? — поинтересовалась Нащекина.

– Достаточно. У каждого человека, у каждой семьи есть свои скелеты в шкафу. А у истории их целые кладбища. Просто народы время от времени начинают бить этими историями друг друга по голове, вместо того чтобы учиться мудрости на их примерах. Самое непродуктивное — коллекционировать обиды прошлого. Вот французы и немцы смогли отойти от многолетней вражды и начать создавать новую Европу. А ваши отношения с поляками пока далеки от идеала. И не только с поляками, но и с прибалтийскими республиками. Хотя, справедливости ради, стоит признать, что это они в основном пытаются использовать уроки истории против своих соседей. — Дронго откинулся на спинку кресла. До посадки еще оставалось около четырех часов.

Нащекина больше не спала. Они продолжали тихо разговаривать, чтобы не мешать остальным пассажирам. И не заметили, как пролетело время, пока капитан корабля не объявил о том, что они идут на посадку.

В аэропорту имени Джона Кеннеди им пришлось прождать около двух с половиной часов, прежде чем их самолет вылетел в Чикаго. Меры безопасности, принятые в аэропорту, превосходили всякое воображение — американцы серьезно опасались новых террористических актов. Даже транзитных пассажиров проверяли по второму кругу. Повсюду появлялись полицейские с собаками, натасканными на взрывчатку. Перелет в Чикаго занял около двух часов, и наконец в пять пополудни по местному времени они вышли из самолета.

В аэропорту их встречали. Высокий мужчина с красивым аристократическим лицом коротко представился как лейтенант полиции Саймонс. Он с явным интересом смотрел на Нащекину. Второй встречающий, мужчина среднего роста, коренастый, полный, лысоватый оказался представителем ФБР, старшим агентом Конелли, который неплохо говорил по-русски. По его предложению они поехали в отель, чтобы оставить там вещи. Пока ехали в город и размещались в отеле «Холлидей Инн» — одном из тех многочисленных отелей, которые были рассыпаны по всему миру, — время приблизилось к семи.

Американцы пригласили гостей на дружеский ужин. Было очевидно, что предложение исходило от Конелли, хотя Саймонс также не возражал, все время глядя на Нащекину. Прибывшая гостья его явно заинтересовала. Судя по вопросам, которые задавал Конелли, он был не столько старшим агентом ФБР, сколько высококвалифицированным сотрудником ЦРУ. Но все делали вид, что абсолютно доверяют друг другу. Шутили, рассказывали анекдоты, хотя их так трудно бывает понять иностранцам, даже при идеальных переводах. Ужин прошел в благостной обстановке, после чего гостей опять отвезли в отель. По непонятному капризу портье их номера находились на разных этажах. Выходя на четвертом этаже из кабины лифта, Нащекина кивнула Дронго на прощание. Он поднялся на пятый, вошел в свой номер.

На часах было около десяти. В Москве — уже семь часов утра. Он прошел в ванную, чтобы принять душ, смыть напряжение минувшего дня. И сразу вслед за этим отправился спать. На утро была назначена встреча с Олесей Бачиньской.





Дата публикования: 2014-12-08; Прочитано: 150 | Нарушение авторского права страницы | Мы поможем в написании вашей работы!



studopedia.org - Студопедия.Орг - 2014-2024 год. Студопедия не является автором материалов, которые размещены. Но предоставляет возможность бесплатного использования (0.01 с)...