Действие уголовного закона во времени и пространстве

Актуальность правового регулирования действия уголовного закона во времени и пространстве резко возросла в 1990-е гг. за счет таких процессов, как распад Советского Союза (этот процесс, по нашему предположению, еще не завершен), транснационализация организованной преступности[127] и реформирование уголовного законодательства (и этот процесс, как уже отмечалось, не только не завершен, но и имеет тенденцию к интенсификации).

Наиболее отчетливо в криминологическом срезе из указанных процессов проявились первые два в виде совершения многочисленных преступлений иностранцами и апатридами на территории России, а нашими гражданами (нередко в соучастии с теми же субъектами) - за рубежом.

Только по данным официальной уголовной статистики, в 1999 г. иностранными гражданами и лицами без гражданства было совершено на территории России 32 286 преступлений, что на 4,1% выше уровня предыдущего года[128]. За первое полугодие 1997 г. российскими судами было осуждено около 7 тыс. таковых лиц[129]. В действительности же удельный вес таких преступлений в отечественной преступности значительно выше, т. к. далеко не все подобные преступления раскрываются. Еще более проблематично осуждение таковых лиц. Зачастую им удается избежать уголовной ответственности.

Хорошо известны тесные связи российской организованной преступности с мафиозными структурами Западной Европы и США. В меньшей мере отечественные криминологи осведомлены о таковых связях с организованными группами Японии, Кореи, Китая, Таиланда и других стран этого региона.

Как отмечает Г. Ф. Маслов, «правоохранительные органы Дальнего Востока столкнулись с необходимостью противостоять организованным преступным формированиям зарубежных стран, прежде всего Северной Кореи и Китая»[130].

Например, «еще в 1994 г. из 8 выявленных в Хабаровске этнических организованных групп 2 состояли из корейцев. К началу 1998 г. их число возросло до 10 с общей численностью активных членов свыше 150 человек»[131]. На Сахалине корейская преступная группировка во главе с Ким Кен Ченом совершала квартирные кражи (порой более десяти одновременно), разбойные нападения на морские суда, дерзкие вымогательства, сопряженные с грабежами, занималась поставкой и распространением наркотиков, криминальным автобизнесом. Ближайший сподвижник руководителя группировки Синь Хен Юн, поставлявший наркотик, ежемесячно выезжал в Японию и Северную Корею[132].

В. Номоконов и В. Чернышева отмечают, что «переживающая тяжелый экономический кризис КНДР для пополнения валютных запасов использует торговлю опиумом. Опиумный мак выращивается более чем на 10 крупных плантациях, разбросанных на территории Северной Кореи. Собранный опиум направляется на фармацевтическую фабрику в город Чхонджин, откуда после переработки идет на экспорт в виде лекарственного препарата под безобидным названием «Корни белого колокольчика». За производство зелья отвечает специальный отдел ЦК Трудовой партии, который имеет своих представителей на всех плантациях и в каждой провинции....Значительную часть произведенных наркотиков северокорейцы пытаются транспортировать через ближайшую Российскую территорию - Приморский край. Для переброски наркотиков через границу КНДР широко использовала дипломатический канал»[133].

Примеры совершения преступлений российскими гражданами за рубежом, а иностранцев (апатридов) на территории России можно множить многократно. Посмотрим, однако, как отреагировал законодатель на эти крайне опасные явления.

В отличие от ранее действовавшего УК РСФСР (ст. 5), который устанавливал ничем не ограниченный суверенитет России в отношении привлечения к уголовной ответственности российских граждан и апатридов, совершивших преступления за границей, действующий закон (ч. 1 ст. 12 УК РФ) связывает такое привлечение с двумя условиями: а) совершение указанными лицами деяний должно быть признано преступлением в государстве, на территории которого оно было совершено; б) эти лица не должны быть осуждены в иностранном государстве.

Ясно, что сделанные оговорки создают непреодолимые барьеры на пути к справедливому наказанию опасных преступников. Скажем, государственная измена, совершенная гражданином России за рубежом, не образует состава преступления по законодательству США, Великобритании, Германии, Израиля и других стран, в чью пользу были совершены изменнические действия. Сказанное можно распространить на ряд преступлений против государственной власти и интересов государственной службы (незаконное участие в предпринимательской деятельности, дача и получение взятки, служебный подлог и др.), которые совершаются в интересах иностранного государства или по его инициативе. Не менее актуальна обрисованная проблема и по отношению к большинству преступлений в сфере экономической деятельности (ст. ст. 171-174, 178-185, 188-197 и др. УК РФ).

Критикуемая норма, кроме того, дает возможность преступнику получить своего рода «индульгенцию» в виде обвинительного приговора к символическому наказанию (незначительный штраф, арест на несколько дней и т. п.), который блокирует возможность его уголовного преследования на территории России.

Крайне сложно будет реализовать на практике еще одну норму, содержащуюся в той же ч. 1 ст. 12 УК РФ. Она требует от отечественных судов, чтобы наказание вышеуказанных лиц не превышало верхнего предела санкции, предусмотренной законом иностранного государства, на территории которого было совершено преступление.

Для выполнения этого законодательного установления суды России должны располагать официальными текстами уголовных кодексов всех без исключения государств земного шара, а также располагать возможностью привлекать квалифицированных переводчиков и специалистов в области зарубежного уголовного права. Дело в том, что имеющиеся переводы зарубежных УК являются научными изданиями и не могут, на наш взгляд, быть использованы в качестве источника в реальном уголовном процессе.

Вряд ли стоит также говорить о том, что большинство отечественных следователей и судей, недостаточно знающих даже российские УК и УПК, не владеющих иностранными языками, не способно безошибочно применять зарубежное уголовное законодательство.

К тому же попытки его применения будут обнажать многочисленные коллизии между российским и зарубежным законодательствами. Скажем, если российским судом будет назначаться наказание за убийство при отягчающих обстоятельствах, совершенное российским гражданином в Испании, то оно, в соответствии со статьей 140 УК Испании, может достигнуть двадцати пяти лет лишения свободы[134]. Между тем по ч. 2 ст. 105 УК РФ это наказание не может составлять более двадцати лет лишения свободы (мы не берем в расчет смертную казнь, назначение которой в настоящее время блокировано, и пожизненное лишение свободы, крайне редко применяемое на практике).

Еще один пример. В соответствии со ст. 222-34 УК Франции руководство или организация группы с целью производства, изготовления, импорта, экспорта, перевозки, хранения, предложения, передачи, приобретения или незаконного использования наркотических средств может повлечь пожизненное заключение и штраф в 50 млн. франков[135]. А по УК РФ наказание за незаконный оборот наркотиков не может превышать пятнадцати лет лишения свободы с конфискацией имущества (ч. 4 ст. 228).

Как представляется, назначение наказания в таких случаях по иностранному, а не по российскому законодательству будет настоящим попранием таких основополагающих принципов уголовного права, как законность, равенство граждан, справедливость и гуманизм (ст. ст. 3, 4, 6, 7 УК РФ).

Отступление от этих принципов, допущенное самим законодателем в ч. 1 ст. 12 УК, может стать оправданием допустимости в отечественной практике телесных и членовредительских наказаний (порка, отсечение конечностей) и квалифицированных видов смертной казни, т. к. подобные наказания предусмотрены законодательством ряда государств в настоящее время.

Не меньшее удивление вызывает кардинально иное отношение отечественного законодателя к иностранцам и апатридам (не проживающим постоянно в России) в случае совершения ими преступлений вне пределов Российской Федерации. Часть 3 ст. 12 УК РФ устанавливает, что указанные лица «подлежат уголовной ответственности по настоящему Кодексу в случаях, если преступление направлено против интересов Российской Федерации, и в случаях, предусмотренных международным договором Российской Федерации, если они не были осуждены в иностранном государстве». Как видно, ответственность иностранцев и названной категории апатридов уже не связывается с фактом криминализации совершенного деяния законодательством зарубежного государства, а рамки возможного наказания также определяются российским, а не иностранным законодателем. Налицо приоритет российского закона. Странно, однако, что суверенитет утверждается в отношении иностранных, а не российских граждан, в связи с чем первые оказываются в ряде ситуаций в явно ущемленном положении.

Выход видится в незамедлительном возвращении на позиции, которые занимал законодатель в ст. 5 ранее действовавшего УК РСФСР (с сохранением положений ч. ч. 2 и 3 ст. 12 УК РФ, за исключением условия неосуждения за данные деяния иностранным судом).

Подобный подход мы находим в действующем УК Франции. Часть 1 ст. 113-6 этого Кодекса гласит: «Французское уголовное законодательство применимо в отношении любых преступлений (под преступлениями данный УК понимает деяния, влекущие лишение свободы на срок свыше 10 лет.[136]- С. М.), совершенных гражданином Франции за пределами территории Республики». В ч. 3 той же статьи говорится, что она «применяется даже в том случае, если подсудимый приобрел французское гражданство после совершения действий, которое вменяется ему в вину»[137].

Не менее примечательно содержание ст. 113-7 УК Франции: «Французское уголовное законодательство применимо в отношении любого преступления или преступника, наказываемых тюремным заключением, совершенного французским или иностранным гражданином за пределами территории Республики, если пострадавший в момент совершения преступного деяния имел французское гражданство»[138].

Однако если даже отечественный законодатель пойдет в предполагаемом направлении, привлечь российских граждан к уголовной ответственности за уже совершенные ими за рубежом деяния будет невозможно по причине запрета, содержащегося в ч. 1 ст. 10 УК РФ: «Уголовный закон, устанавливающий преступность деяния, усиливающий наказание или иным образом ухудшающий положение лица, обратной силы не имеет».

Попытки теоретического, а тем более практического отступления от вышевоспроизведенного правила вызвали резкую критику в современной периодической литературе. В частности, отмечалось, что такие попытки противоречат ч. 2 ст. 11 Всеобщей декларации прав человека, принятой ООН 19 декабря 1948 г.[139] К сожалению, эта критика относится почему-то исключительно к советскому периоду развития российского государства и никак не затрагивает ведущие зарубежные державы.

Между тем в ряде из них игнорируется сформулированное во Всеобщей декларации правило о недопустимости придания обратной силы законам, устанавливающих уголовную ответственность или вводимым на территориях, присоединенных к данному государству. Прежде всего это относится к Федеративной Республике Германии, где и ныне осуществляются массовые судебные процессы в отношении граждан бывшей ГДР, которые поступали в строгом соответствии с законами, действовавшими на территории этого государства - члена ООН[140]. О том, что эта политика совершенно осознанная, свидетельствует следующий символический (если не ритуальный) шаг правящих кругов ФРГ: 7 ноября 1999 г., в день празднования 10-летия падения Берлинской стены, М. С. Горбачев был удостоен высшей награды названного государства - ордена Большого германского креста. И в тот же день был утвержден ранее вынесенный приговор последним руководителям ГДР - Э. Кренцу (шесть с половиной лет тюремного заключения), Г. Шабовски (три года лишения свободы) и др.[141] Этот и подобные приговоры прямо нарушают требования ч. 1 § 2 УК ФРГ.

Глядя на флагмана цивилизованной Европы, на тот же неправовой путь стали государства Прибалтики. Так, в Латвии привлечено к уголовной ответственности около ста бывших сотрудников НКВД, МГБ, КГБ, которых обвиняют в преследовании пособников гитлеровских фашистов. Например, 85-летнему майору в отставке В. Кирсанову вменено 57 эпизодов «геноцида», выразившегося в преследовании айзсаргов (профашистская вооруженная организация местных националистов, направлявшаяся Абвером) и перконкрусовцев (молодежный вариант того же)[142]. В этой же стране, а также в Литве прошел ряд процессов над партийными, государственными и общественными деятелями, а также сотрудниками правоохранительных органов (например, Рижский ОМОН) за выполнение ими служебных обязанностей в период существования СССР.

Криминологически необоснованной представляется и содержание ч. 2 ст. 9 УК РФ, которая гласит: «Временем совершения преступления признается время совершения общественно опасного действия (бездействия) независимо от времени наступления последствий». Дело в том, что криминология не может игнорировать факт развития преступной деятельности после того, как деяние станет оконченным с позиций нормы уголовного права. Однако и с позиций конструктивных особенностей ряда уголовно-правовых норм критикуемое законодательное решение выглядит далеко не безупречно.

Еще в период обсуждения проекта Основ уголовного законодательства 1991 г. мы отмечали несовершенство нормы, аналогичной ныне действующей ч. 2 ст. 9 УК РФ. В частности, указывалось, что «убийство, вопреки логике, да и конструкции соответствующей нормы Особенной части, придется считать оконченным еще до наступления смерти потерпевшего. Еще более будет затруднено применение данной нормы в случае с неосторожным деянием. Дело в том, что подавляющее большинство из них считаются преступлениями лишь при наступлении существенных или тяжких последствий. Само же действие или бездействие (например, нарушение противопожарных, природоохранительных и иных правил безопасности) преступлением не является. Игнорирование данного обстоятельства приведет к путанице и неразберихе в исчислении сроков давности привлечения к уголовной ответственности, применения актов амнистии и т. д. А всякая путаница в законе чревата произволом со стороны следственных и судебных органов»[143].

Представляется, что эти аргументы сохранили свое значение и к настоящему времени, хотя и не были востребованы законодателем. Поэтому целесообразно реконструировать содержание ч. 2 ст. 9 УК РФ, изложив ее в следующем виде: «Временем совершения преступления признается момент его фактического окончания, включая наступление предусмотренных законом последствий».