Роман Масленников 10 страница

Червь сомнения в душе принудил его надеть халат и спуститься в кабинет. Внимательный взгляд на картину — и он возвратился к себе с комнату, подбежал к окну. Толстая ветка тянулась у него над головой, касаясь крыши. Деревья растут, метя верхушкой в небеса, поэтому Питер предположил, что Владимир создавал свою картину, стоя у чердачного окна. Он дал себе слово, что непременно обсудит это назавтра с Кларой. Нетерпение усугубило его бессонницу, поэтому услышав, как под ногами хозяйки дома скрипят ступеньки, он открыл дверь, выглянул и окликнул её.

— Я иду за водой. Вы тоже хотите? — спросила Клара с лестницы.

— Я никогда не пью, боюсь заржаветь, — ответил Питер, выходя.

На его предложение спуститься в кабинет Клара ответила:

— Я знаю эту картину наизусть.

— Ничуть не сомневаюсь. И тем не менее пойдёмте!

Проведя считаные минуты на кухне, Питер и Клара замерли у окна его комнаты.

— Вот, смотрите сами! Я утверждаю, что Владимир работал наверху.

— Это невозможно, в конце жизни он был так слаб, что ему стоило больших усилий даже стоять перед мольбертом. Здоровому человеку и то трудно вскарабкаться на этот чердак. Лазить туда в его состоянии… нет, невозможно!

— Как бы то ни было, я настаиваю, что это окно и окно на картине — разные, здесь оно гораздо больше, перспектива другая, главная ветка достигает крыши, а не только моей комнаты!

Клара возразила, что за полтора века тополь сильно вырос и что художник имеет право на воображение. Сказав это, она удалилась к себе.

Питер лёг в неважном настроении. Посреди ночи он опять зажёг свет и вернулся к окну. Если Владимир был способен с таким мастерством отобразить свет полной луны на дереве, каким оно видно из его окна, то зачем бы он взялся переносить его ствол?

Остаток бессонной ночи он затратил на поиск ответа. Рассвет застал его за чтением досье небывалых торгов, которые он всё ещё надеялся провести через две недели. Дороти появилась в доме в 6:30, и Питер сразу поспешил на кухню выпить кофе.

— Здесь собачий холод! — пожаловался он, потирая руки возле камина.

— Это старый дом, — сказала Дороти, ставя перед ним на большой деревянный стол поднос с завтраком.

— Давно вы здесь работаете, Дороти?

— Я поступила на службу к миссис в шестнадцать лет.

— Кем была миссис? — поинтересовался Питер, наливая свою чашку.

— Бабушкой мисс Клары.

— Она здесь жила?

— Нет, никогда, я жила здесь одна.

— Неужели вы не боялись призраков, Дороти? — насмешливо спросил Питер.

— Они как люди, сэр: в зависимости от манер они могут быть и хорошей, и дурной компанией.

Питер покивал, намазывая масло на хлеб.

— Дом с тех пор сильно изменился?

— У нас не было телефона — вот, собственно, и все. Кроме того, мисс Клара изменила оформление нескольких комнат.

Дороти попросила её извинить: много дел, придётся ей оставить Питера доедать завтрак в одиночестве. Он полистал газету, убрал чашку в раковину и решил сходить в комнату за досье. Все предвещало ясный день, он приготовился работать на свежем воздухе, ждать, пока спустится Клара. Поднимаясь в свою комнату, он остановился посреди лестницы, перед гравюрой в раме, изображавшей сам дом. На гравюре стояла дата: 1879 год. Он наклонился, изучая её, потом в раздумьях спустился вниз, вышел из дома, пересёк двор. Остановившись под большим тополем, он стал внимательно разглядывать снизу черепичную крышу. Потом бегом вернулся в дом и снял гравюру со стены.

— Клара, Клара, идите сюда, я вам кое-что пока жу! — позвал он, держа под мышкой гравюру.

На крик Питера, доносившийся со двора, из кухни высунулась недовольная Дороти.

— Мисс Клара отдыхает, сэр, постарайтесь не шуметь, очень вас прошу.

— Немедленно её поднимите! Скажите, что это очень важно!

— Можно узнать, сэр, что настолько важного вы нашли посредине двора, чтобы я разбудила мисс Клару, когда ей так необходимо выспаться после бессонных ночей, которые ей выпали по милости вашего друга, сэр?

— Вы выговорили все это на одном выдохе, Дороти! Впечатляющий результат! А теперь поторопитесь, иначе я сам пойду к ней в спальню.

Дороти исчезла, предварительно воздев руки к небу. Эти американцы не имеют никакого понятия о приличиях, бормотала она себе под нос.

Клара вышла в халате к Питеру, прохаживавшемуся под деревом. Бросив взгляд на гравюру, прислонённую к стволу, она сопроводила утреннее приветствие словами:

— Если мне не изменяет память, вчера её здесьне было.

Питер наклонился, поднял гравюру в раме и показал Кларе.

— Полюбуйтесь!

— Это мой дом, Питер.

— Сосчитайте слуховые окна.

— Раз, два, три… Шесть.

Он взял её за плечо и повернул.

— А сколько их теперь?

— Пять… — прошептала Клара.

Питер взял её за руку и повёл в дом. Они взбежали по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки сразу. Дороти, которой совсем не нравилось, в каком облачении сопровождает Питера хозяйка замка, покинула кухню и полезла вместе с ними на чердак.

* * *

Джонатан написал Анне записку: он проведёт день в музее и поужинает с директором, вернётся к десяти вечера. Ему совсем не хотелось уведомлять её о своём времяпрепровождении. Вырвав из блокнота листок с запиской, он прикрепил её на дверь холодильника при помощи магнита в виде гусеницы. Потом вышел на улицу, прошёл несколько шагов вправо, сел за руль машины и приготовился терпеливо ждать.

Спустя час Анна тоже вышла, но повернула налево. Тронувшись с места, она поехала в северном направлении, оставила позади Гарвардский мост и устремилась к Кембриджу. Джонатан остановился у начала Гарден-стрит и не спускал с неё глаз, пока она поднималась по ступенькам элегантного здания. Стоило ей войти внутрь, он выскочил из машины и подбежал к стеклянной двери. Судя по указателю над лифтом, кабина остановилась на тринадцатом этаже.

Джонатан вернулся в свой автомобиль. Анна появилась через два часа. Джонатан пригнул голову, пропуская мимо её «сааб». Когда Анна миновала перекрёсток, он решительным шагом направился к дому номер 27 по Гарден-стрит, немного поколебался, какую кнопку домофона нажать — 13А или 13В, потом позвонил в обе квартиры. Электрический замок открылся без промедления.

Дверь в конце коридора оказалась приоткрытой, Джонатан тихонько толкнул её. Голос, который он тотчас узнал, крикнул:

— Ты что-то забыла, дорогая?

Увидев его в своём жилище, седоволосая женщина вздрогнула, но сразу взяла себя в руки.

— Миссис Уолтон? — холодно промолвил Джонатан.

* * *

Дороти, упёршая руки в бока, стояла прямо, как кочерга, посреди просторного чердака. Клара подвергала её пристрастному допросу.

— Дороти, поклянитесь мне честью, что моя бабка не перестраивала верх дома!

Питер напряжённо ждал ответа. Он поднял с пола кувалду, постучал ею по стенке. Помещение заходило ходуном.

— Не собираюсь клясться! — разъярённо отрезала экономка.

— Почему вы никогда ничего мне об этом не говорили? — не унималась Клара.

От несильного удара кувалдой, нанесённого Питером, по внутренней обшивке зазмеилась первая трещина.

— Нам не предоставлялось повода обсуждать это.

— Бросьте, Дороти! Госфилд, наш архитектор, помнится, удивлялся, почему мэрия запрещает нам перестраивать чердак. Он тысячу раз повторял, что, по его убеждению, здесь уже велись работы.

Когда Питер в очередной раз долбанул по стене, Клара вздрогнула.

— Вы утверждали в моём присутствии, что дом остался тем же, каким был всегда. Я точно помню, словно это было вчера. Кстати, вы были с Госфилдом весьма невежливы, — упрекнула она Дороти.

Помещение снова задрожало, сверху посыпалась пыль. Клара задрала голову и поманила Дороти к окну.

— Ваша бабка взяла с меня обещание помалкивать. Это она внесла дом в государственный реестр памятников, — сказала та.

— Зачем? — спросил Питер из другого угла.

Он отпихнул ногой куски гипса, усеявшие пол. Обнажилась чёрная кирпичная кладка стены. Как ни ныли плечи от усилия, он набрал воздуху и нанёс новый удар.

— Я ничего не знаю! — сказала Дороти Кларе сквозь грохот. — Ваша бабка все решала сама, но она была сама справедливость. Она говорила, что вы станете крупным биологом, а вы поступили по-своему…

— Она хотела сделать из меня химика! Ещё она хотела, чтобы я продала этот дом, разве вы не помните? — перебила её Клара.

— Помню… — проворчала Дороти, беззаветно преданная дому.

Стеновые блоки уже крошились, Питер помогал этому процессу рукояткой своего тяжёлого инструмента. От следующего удара перегородка изогнулась.

— Почему она замуровала это окошко в крыше, Дороти?

Дороти уставилась на Клару, не торопясь с ответом. Но настойчивость хозяйки сломила её упрямство.

— Потому что с её дочерью случилось несчастье, когда она вот так же взялась за эту стену. Велите мистеру Гвелу прекратить, умоляю вас!

— Вам известно, что произошло с моей матерью? — спросила Клара, заранее трепеща.

Питеру удалось выбить первый кирпич, он уже просунул руку в образовавшуюся дыру. За стенкой было, как оказалось, ещё много места. Он опять поднял кувалду и с удвоенной энергией продолжил свою разрушительную работу.

— Ваша бабка наняла меня в деревне, когда приобрела замок. Когда ваша мать впервые приехала сюда на каникулы, у неё начались кошмары.

Питер выковырял второй блок и теперь мог заглянуть в отверстие. За стеной была непроглядная темень.

— Что за кошмары?!

— Она выкрикивала во сне ужасные слова.

— Вы помните, что это были за слова?

— Я бы предпочла их забыть, но разве такое забудешь… Это было что-то непонятное, она всё время повторяла: «Он скоро явится…» Что врач ни выписывал, она не успокаивалась, хозяйка приходила в отчаяние, видя свою дочь в таком состоянии. Та либо перерывала вверх дном весь дом, либо часами сидела под ветвями тополя. Я обнимала её, стараясь успокоить. Она говорила мне, что беседует во сне с человеком, которого знала всегда. Я ничего не понимала, а она твердила, что теперь его имя — Джонас и что раньше они любили друг друга. Вот-вот он за ней явится, потому что знает теперь, как её найти. А потом наступила страшная неделя, кончившаяся её гибелью от тоски.

— От тоски?

— Она перестала его слышать и повторяла, что он погиб, что его убили… Она отказывалась от еды, её стремительно покидали силы. Мы развеяли её прах под большим деревом. Хозяйка велела замуровать стену и заложить окошко в крыше. Умоляю вас, скажите мистеру Гвелу перестать, не то будет поздно!

Питер уже совершил два десятка взмахов кувалдой и боялся, что у него отвалятся руки. Наконец ему удалось пролезть в пролом.

— Этот Джонас — мой отец? — спросила Клара.

— О, нет, мисс Клара, Боже сохрани. Бабушка удочерила вас гораздо позже.

Клара привалилась к наличнику окна, посмотрела вниз, во двор, и задержала дыхание. От печали ей хотелось плакать, она не могла себя заставить снова посмотреть на Дороти.

— Неправда! — сказала она, не оборачиваясь. — Никто меня не удочерял. — Сдерживать рыдания было все труднее.

— Ваша бабушка была сама добродетель! Она часто посещала окрестные приюты. Вас она полюбила сразу, как только увидела. Она говорила, что увидела в вас свою дочь, что та перевоплотилась в вас. После её смерти она стала другой, никак не могла утешиться, вот и придумывала разные истории… Она запрещала вам приближаться к этому дому, сама тоже никогда в него не входила. Когда она приезжала из Лондона, чтобы вручить мне зарплату и деньги на содержание дома, я должна была ждать её у ворот. Я плакала каждый раз, когда видела её.

Питер расчихался от пыли. Он стоял неподвижно, дожидаясь, пока глаза привыкнут к темноте.

— Как звали дочь моей бабушки?

Глаза Дороти Блекстон тоже наполнились слезами. Она крепко обняла молодую женщину, которую так любила, и сказала ей на ухо дрожащим голосом:

— Кларой, как и вас.

— Идите сюда! Смотрите, что я нашёл! — позвал Питер из-за стены.

* * *

Джонатан вошёл в богатую гостиную.

— Что вы здесь делаете? — спросила миссис Уолтон холодно.

— Я только что из Иейла. Сегодня вопросы вам задаю я, — сухо ответил Джонатан. — Что понадобилось у вас Анне, миссис Уолтон?

Седая женщина внимательно смотрела на него. Он уловил в её взгляде сочувствие.

— От вас слишком многое ускользает, мой бедный Джонатан.

— Да кем вы себя мните? — рассердился он.

— Вашей тёщей. Через несколько дней мы породнимся.

Джонатан не сводил с неё глаз, силясь понять, можно ли ей верить.

— Родителей Анны нет в живых.

— Вы должны были так считать, это входило в наш план.

— Какой ещё план?

— Ваше знакомство с моей дочерью начиная с её первой выставки устроила я, не пожалев расходов. Всё было предусмотрено, вплоть до вашего брака, даже эта трогательная и неизбежная встреча с Кларой — кажется, она снова носит это имя?

— Это вы устроили слежку за нами в Европе?

— Я или мои друзья — какая разница? Главное — результат. Ведь мои связи пригодились вам в Лувре?

— Но к чему вы стремитесь? — крикнул Джонатан.

— К мести! К справедливости для своей дочери! — крикнула ему в ответ Алиса Уолтон.

Она закурила. Как она ни старалась успокоиться, рука с бриллиантовым кольцом нервно елозила по пледу на диване, куда она опустилась.

— Итак, жребий брошен, ваша судьба предопределена. Позвольте, я вам доскажу грустную историю сэра Эдварда Ленгтона, моего мужа.

— Вашего мужа? Но ведь Ленгтона уже больше столетия нет в живых!

— В кошмарах не увидеть всего, — сказала Алиса со вздохом. — У сэра Эдварда было две дочери. Это был великодушный человек, даже слишком. Недовольствуясь тем, что все его способности, все состояние были посвящены этому художнику, Рацкину, он ещё взялся баловать свою старшую дочь. Она ни в чём не знала отказа. Знали бы вы, как страдала от равнодушия отца младшая дочь! Но мужчины признают только свои желания, не думая, какое зло могут причинять. Как вы могли так с нами поступить?

— Не понимаю, о чём вы говорите?

— Старшая дочь, отцовская любимица, увлеклась блестящим молодым знатоком искусства. Они были словно созданы друг для друга. Для Эдварда было невыносимо терять любимую дочь, он сгорал от ревности, как часто происходит, только не с такой силой, с многими отцами, когда их дети начинают стремиться к самостоятельному полёту. Я только и мечтала, чтобы она нас покинула, надеясь, что после этого Эдвард обратит наконец внимание на Анну. После смерти Владимира у нас почти не осталось возможностей исполнять наши финансовые обязательства. От разорения нас могла спасти только продажа его последней картины. Мы рассчитывали выручить за неё значительную сумму, после чего сильно подорожали бы и все другие непроданные полотна, собранные моим супругом за долгие годы. Этого требовала простая справедливость, ведь Эдвард долго содержал Владимира в неприличной роскоши в ущерб всей семье!

* * *

Клара полезла в проделанную Питером дыру. За стеной все дышало нищетой. Неуклюжая обстановка исчерпывалась столиком, стулом с неудобным си деньем, кроватью, больше похожей на койку в военном лазарете. На одной из трех полок красовался старинный фаянсовый горшок. В глубине комнатушки, над мольбертом, белело на потолке пятно проникающего снаружи света. Питер шагнул в угол, задрал голову и стал разглядывать приколоченные к потолку доски. Привстав на цыпочки, он оторвал их одну за другой. Теперь мольберт был освещён лучше. Питер распахнул освобождённую форточку и подтянулся на руках.

Из крыши высунулась его белая от пыли голова. Вокруг расстилался парк, большая тополиная ветвь касалась водосточного желоба. Питер с улыбкой спрыгнул обратно.

— Клара, мы обнаружили настоящее жилище Владимира Рацкина. Это здесь он написал «Молодую женщину в красном платье»!

* * *

Алиса Уолтон крутила на пальце кольцо, в пепельнице дымилась недокуренная сигарета. Она нервно загасила её и тут же зажгла новую. Огонёк зажигалки осветил её лицо невесёлым светом. Каждая её морщина свидетельствовала о страдании и гневе.

— Увы, в день аукциона недобросовестный эксперт прислал оценщику письмо с утверждением, будто картина не подлинная! Человек, сорвавший торги и разоривший мою семью, был не кем иным, как отчаявшимся сообщником старшей дочери, мстившей папаше за запрет замужества. Дальнейшее вам известно: мы отправились в Америку. Через несколько месяцев после прибытия сюда мой муж умер, не выдержав бесчестья.

Джонатан встал и подошёл к высокому окну. Все услышанное казалось ему ложью. Его не оставляла память о последнем, совместном с Кларой кошмаре. Стоя к Алисе спиной, он качал головой, не желая с ней соглашаться.

— Не изображайте оскорблённую невинность, Джонатан! Вас тоже посещают эти видения. Я так и не простила вас и её. Ненависть — чувство, долго поддерживающее живую силу наших душ. Я не переставала её лелеять, чтобы жить вновь и вновь. В каждую эпоху мне удавалось вас находить и губить ваши судьбы. Как же я забавлялась, когда вы были моими студентами в Иейле! Тогда вы оба вплотную подошли к цели. В той жизни ваше имя было Джонас, вы приехали учиться в Бостон и хотели, чтобы ваше имя звучало по-американски… Не важно, все равно вам всего этого не вспомнить. Вы были в двух шагах от встречи с Кларой, вы увидели во сне, что её надо искать в Лондоне. Но я вовремя вас разлучила.

— Вы настоящая сумасшедшая!

Джонатана тянуло удрать из этой квартиры, он задыхался здесь. Он уже направился к двери, но седая женщина задержала его, схватив за руку.

— Всех великих изобретателей объединяет способность отрешаться от окружающего мира, богатство воображения. Я сумела свести с ума Корали О'Малли, мне почти удалось сделать то же самое с Кларой в тот день, когда я отравила Джонаса. Помните, я говорила вам в первую нашу встречу в Майами: любить, ненавидеть — это создавать жизнь вместо того, чтобы её созерцать. Чувство никогда не умирает, Джонатан. Каждый раз оно снова вас сводило.

Джонатан окинул её ледяным взглядом и сбросил её руку со своего рукава.

— Чего вы добиваетесь, миссис Уолтон?

— Я стремлюсь истощить ваши души и навечно оторвать вас от Клары. Именно для этого понадобилось сперва вас свести. Осуществление моей цели уже близко. Если вы не сможете продлить эту любовь, то эта жизнь станет для вас обоих последней. У ваших душ почти исчерпаны силы. Новой разлуки им не пережить.

— Вот, значит, как? — проговорил Джонатан, снова вставая. — Желаете отомстить за пережитое вами век с лишним тому назад? Если предположить, что я принимаю вашу логику, то получится, что вы готовы принести в жертву этому неутолимому желанию одну из своих собственных дочерей. Вы будете и дальше утверждать, что вы в своём уме?

И Джонатан, больше не оборачиваясь, покинул квартиру. Когда он переступал через порог, Алиса Уолтон крикнула ему в спину:

— Клара не была моей дочерью, моей родной дочерью была одна Анна! Хотите вы этого или нет, через несколько дней вы станете её мужем.

* * *

— Наименьшее, что можно из всего этого заключить: Рацкин, живя у сэра Эдварда, при всём желании не сумел бы его разорить!

Питер чихнул. В комнате стоял спёртый, какой-то чесночный дух. — Он жил в этой клетушке? — в ужасе воскликнула Клара.

— Это, по крайней мере, представляется мне бесспорным… — прохрипел Питер, опуская на пол очередной блок из стенки.

Через час он так расширил дыру, что каморка оказалась сносно освещена.

— Замкнутое пространство, в котором обитал Владимир, больше смахивает на тюремную камеру, чем на гостевую комнату, — сказал Питер.

Потом его внимание привлёк цвет дощатого пола: в каморке он был не такой, как на остальном чердаке.

— Очевидно, этот кусок пола никогда не перекрашивали.

— Похоже на то, — согласилась Клара.

Продолжая обследовать каморку, Питер нагнулся и заглянул под кровать.

— Что вы ищете? — спросила Клара.

— Его мольберт, кисти, пузырьки с пигментами — хотя бы что-нибудь!

— Здесь ничего нет! Можно подумать, кто-то постарался стереть все следы его жизни здесь.

Питер залез на кровать и провёл рукой по полкам — Кажется, я что-то нашёл! — провозгласил он.

Спрыгнув, он протянул Кларе чёрную тетрадку.

Она сдула с обложки пыль. Питер в нетерпении отнял у неё свою находку.

— Дайте, я сам!

— Осторожнее!

— Я всё-таки аукционный оценщик и, каким бы странным вам это ни показалось, имею навык обращения с древностями.

Тем не менее Клара забрала у него тетрадку и сама осторожно открыла первую страницу.

— Что там? Не томите! — взмолился Питер.

— Понятия не имею. Похоже на дневник, но написано кириллицей.

— По-русски?

— Это почти одно и то же.

— Знаю, — буркнул Питер.

— Погодите, здесь ещё какие-то химические формулы…

— Вы уверены?! — Нетерпение Питера, судя по срывающемуся голосу, достигло предела.

— Представьте себе! — обиженно ответила Клара.

* * *

Франсуа Эбрар дочитывал за своим рабочим столом доклад Сильви Леруа. После визита Джонатана учёные Лувра упорно старались проникнуть в загадку красного пигмента.

— Вам удалось связаться с мсье Гарднером? — спросил он Сильви.

— Нет, ящик звуковых сообщений его мобильного телефона переполнен, даже сообщения не оставишь, а на электронную почту он не отвечает.

— Когда аукцион? — спросил Эбрар.

— Двадцать первого числа, через четыре дня.

— Зря что ли мы стараемся? Его обязательно надо поставить в известность. Делайте, что хотите, но найдите его!

Сильви Леруа возвратилась в свою мастерскую. Ей было к кому обратиться в поисках Джонатана Гарднера, только ей очень не хотелось этого делать. Она взяла сумочку, потушила над письменным столом свет. В коридоре она встретила нескольких коллег, но была так сосредоточена, что даже не услышала их приветствий. Дойдя по поста охраны, она вставила свою карточку в считывающее устройство. Тяжёлая дверь тут же отъехала. Сильви Леруа поднялась по внешней лестнице. Небо пылало, в воздухе уже пахло летом. Она пересекла двор Лувра и опустилась на скамейку, чтобы насладиться пейзажем вокруг. В стеклянной пирамиде отражалось алое предзакатное небо и аркада галереи Ришелье. По площади тянулась нескончаемая очередь посетителей. Работа в таком месте наполняла её гордостью, это было сбывшейся мечтой, к которой она никак не могла привыкнуть.

Она вздохнула, пожала плечами и набрала на мобильном телефоне номер.

* * *

Дороти накрыла ужин на террасе. Ужин был ранний, потому что на рассвете они возвращались в Лондон. Рабочие из компании перевозок должны были явиться с утра в галерею, чтобы подготовить «Молодую женщину в красном платье» к долгому пути. Клара и Питер тоже сядут в бронированный фургон, который поедет под охраной в аэропорт Хитроу. Все шесть картин Владимира отправятся в багажном отсеке «Боинга-747» авиакомпании «Бритиш Эруэйз» в Бостон. В аэропорту Логан их будет ждать другой броневик. Завтра Питер отсканирует в Лондоне рукописные страницы из дневника Владимира и отправит их электронной почтой русскому коллеге, чтобы тот немедленно принялся за их расшифровку…

Он налил Кларе кофе. Оба были погружены в раздумья и почти не разговаривали за ужином.

— Вы говорили с ним сегодня? — нарушила молчание Клара.

— В Бостоне ещё утро, Джонатан только встал. Обещаю скоро ему позвонить.

На столике завибрировал мобильный телефон Питера.

— Вы верите в мгновенную передачу мыслей? — радостно спросил Питер. — Уверен, это он!

— Питер, это Сильви Леруа. Можно с тобой поговорить?

Питер попросил у Клары извинения и отошёл. Сильви приступила к подробному отчёту.

— Мы сумели частично разложить пигмент на составные части. Его основой оказалась грушевая кошениль. Сначала мы о ней не подумали, потому что этот краситель при всей своей красоте очень нестоек. До сих пор непонятно, как этот ваш художник добился, чтобы цвет не померк от времени. Но базы данных не позволяют сомневаться. По нашему мнению, загадка этой картины кроется в применённом Рацкиным лаке. Он нам незнаком, но обладает совершенно замечательными свойствами. Если хочешь знать моё мнение, он играет роль фильтра, как плёнка — местами прозрачная, местами матовая.

На рентгеновских снимках полотна мы обнаружили лёгкие тени, но исправлениями они быть не могут, слишком тонкие, хотя в лаборатории на этот счёт есть разногласия. А теперь держись: мы сделали два важных открытия. Рацкин прибег к «андринопольской» красной краске, формулу приводить не буду, она известна со Средневековья. Для получения яркого и прочного тона смешивали жиры, мочу и кровь животных.

— Полагаешь, он зарезал собачку? — перебил её Питер. — Если ты не возражаешь, я опущу эту подробность на аукционе.

— Напрасно, Питер. Владимир не причинил вреда даже мухе. Думаю, он получил эту красную краску из подручных материалов. Результаты анализа ДНК исключают любые сомнения: в его пигменте найдена человеческая кровь.

При всём своём ошеломлении Питер решил, что это одновременно верный способ подтвердить подлинность картины. Если художник воспользовался своей собственной кровью, то достаточно будет сравнить анализы ДНК. Но воодушевление оказалось недолгим: он вспомнил, что тело Владимира давно обратилось в прах и что материал для сравнения отсутствует.

— А второе важное открытие? — торопливо спросил он.

— Это ещё более странно: присутствие реальгара, бесполезного красителя, который Владимиру не стоило бы использовать.

— Почему? — удивлённо спросил Питер.

— Потому что для сгущения красного цвета он не нужен и вдобавок содержит чрезвычайно токсичный процент сернистого мышьяка.

Питер вспомнил чесночный запах, который почувствовал, впервые просунув голову в дыру в стене, — отличительный признак этого яда.

— Реальгар принадлежит к тому же семейству, что крысиная отрава, сознательно дышать им может только самоубийца.

— Ты можешь прислать мне в Бостон копию этого доклада?

— Непременно, как только приду завтра на работу. Но при одном условии.

— Проси, чего хочешь!

— Никогда больше мне не звони. — И Сильви Леруа прервала связь.

Из-за холмов выкатилась луна.

— Нынче полнолуние, — сказал Питер, глядя в небо.

Клара выглядела такой печальной, что он положил руку ей на плечо.

— Мы найдём выход, Клара.

— По-моему, нам надо все остановить, — проговорила она задумчиво. — Лучше я отсижу, сколько положено, в тюрьме, а потом найду его.

— Вы так сильно его любите? — спросил Питер.

— Да, и даже сильнее. Мне страшно! — добавила она, вставая. — Я пойду, у меня слишком тяжело на душе.

Он проводил её до кухонной двери и вернулся за столик, чтобы сполна насладиться прелестью этого вечера. На Гринвичском меридиане близилась полночь, в окне Клары погас свет, Питер тоже стал наконец подниматься к себе, чтобы собрать вещи. Но на лестнице он развернулся и направился в кабинет. Вскоре он уже был на чердаке. Сев на старый стул, он осторожно поставил «Молодую женщину в красном платье» на мольберт Владимира Рацкина.

Вот ты и на своём месте, •— пробормотал Питер в ночной тиши.

— Славный подарок Владимиру в день годовщины его смерти… — раздался у него за спиной шёпот Клары.

— Я не слышал, как вы вошли, — сказал он, не оборачиваясь.

— Я знала, что вы придёте сюда.

Луна вскарабкалась на небо, в слуховое окошко проникли её лучи. Каморка наполнилась синевато-серебряным светом, казалось, его впитывает лак на холсте. Понемногу на глазах у ошеломлённых Питера и Клары под длинными волосами женщины в красном стало проявляться лицо. Круглый диск луны продолжал восхождение, и чем выше он взбирался, тем сильнее освещали картину лунные лучи. В полночь, когда луна достигла зенита, в углу полотна появилась подпись Владимира Рацкина. Питер вскочил со стула и обнял Клару.

— Глядите! — сказала она, указывая пальцем на полотно.

Женское лицо на нём приобретало отчётливость: сначала появились глаза, потом нос, щеки, наконец нежный рот. Питер, затаив дыхание, переводил взгляд с Клары на «Женщину в красном» и обратно. Невероятное сходство! Сто тридцать лет назад Владимир закончил прекраснейшее творение своей жизни и на рассвете угас, сидя вот на этом самом стуле…

Луна уже начала движение вниз, и чем меньше света падало на лак, тем труднее становилось разглядеть лицо и подпись. Клара и Питер разошлись, проведя немалую часть ночи в каморке живописца, перед его шедевром. При первых лучах зари они снова встретились. Уложив в багажник машины вещи и картину, Питер предпринял новую неудачную попытку дозвониться до Джонатана.

— Ничего не поделаешь, спит как убитый!

— Попробуем ещё раз в Лондоне, потом в аэропорту.

— Если надо, я позвоню ему и после взлёта! — заверил Клару Питер.

В 9 часов они уже стояли перед галереей. Прежде чем открыть решётку, Клара оглянулась на кафе на другой стороне улицы, в витрине которого весело отражалось солнце. Чуть позже рабочие закончили подготовку «Молодой женщины в красном платье» к транспортировке.