Часть первая Она и он 11 страница

– Скажи, когда заплатишь, – говорит Наташа. Расплатившись, Тодд допивает пиво.

– Вот, – говорит он, – я заплатил, выхожу.

– Ты встаешь?

– Да, встаю, – Тодд поднимается со стула. – Иду к двери.

– Ты с кем-то разговаривал, – замечает она.

– С барменом.

– Что ты ему сказал?

– Что сдачи не надо.

– Ты уже вышел?

– Да, уже вышел. Сейчас повешу трубку.

– Сразу поезжай домой.

– Вешаю трубку.

Она

Джоди уже восемь дней не выходила из квартиры. Она сама не думала, что такое возможно, но, оказывается, легко обеспечить себя всем необходимым. Почти все, что нужно для жизни – продукты, туалетные принадлежности, диски и всякое такое, – можно заказать через Интернет. Швейцар приносит почту прямо в квартиру, собаку нанятый человек выгуливает теперь трижды в день – утром, в обед и вечером. Многое из необходимого у нее уже есть, поскольку Джоди любит покупать большими объемами, иметь запас. Тем не менее, безвылазное сидение дома сказывается. При отсутствии деятельности, связанной с внешним миром, что обычно ее стимулировало, повседневность начинает походить на сон. Ощущение реальности блекнет. А когда делать практически нечего, осенние дни, и без того сжатые, становятся короткими, как никогда. Когда практически нет точек отсчета и чувства времени, которое обычно растягивается по местам и событиям, световой день заканчивается в один миг. Солнце встает и тут же садится, а между этим практически ничего не происходит. А вот ночи, наоборот, стали непостижимо длинными, несмотря на их полнейшую пустоту.

В одиночестве Джоди начала перебирать в уме варианты возможных будущих событий, сценарии, которые пугают тем больше, чем больше она об этом думает. Она воображает себе облаву вроде тех, что она видела в фильмах про войну, когда головорезы в форме выламывают дверь и вытаскивают среди ночи на улицу. Воображает предательство со стороны кого-нибудь из тех, кому она обычно открывает дверь: клиента, швейцара, парня из службы доставки продуктового магазина. В моменты здравомыслия Джоди понимает, что эти фантазии нерациональны. Если за ней и придут, то днем, Тодд впустит их сам, ведь у него есть ключ. Но по ночам ей особенно страшно. Между закатом и восходом солнца нет ни минуты, когда она чувствовала бы себя в безопасности.

Ей надо бы раздобыть снотворного. То, что продается без рецепта, не помогает, а чтобы купить что-то другое, надо обратиться к врачу. Джоди думала поискать в Интернете, но покупать такие препараты в Сети – это все равно что брать наркотики на улице. В прошлом бессонница ее никогда не беспокоила, но в последнее время ситуация ухудшилась настолько, что у нее перед глазами все плывет и двоится. Она уже жалеет о том, что истратила Наташины таблетки. От того, что она скормила их Тодду, лучше не стало.

Временами Джоди отрубается, но тогда ей начинают сниться сны, абсолютно путаные и бессвязные. Проснувшись, она чувствует себя еще хуже, чем раньше. Без хорошего снотворного, которое вырубит насовсем, лучше вообще не спать. Все чаще она стала до утра засиживаться за компьютером, раскладывая пасьянсы, либо же стелить на диване и смотреть кино. В прошлой жизни Джоди читала, пока не заснет, но теперь на книге не удается сконцентрироваться. Она ставит рядом стакан водки и отпивает по глотку, пока время ползет мимо – помогает. Джоди нравится ее горький резкий вкус, почему-то от него она чувствует себя тряпичной куклой, из которой выпотрошили набивку.

Но вот приходит утро, а она уставшая и полупьяная. Чтобы подготовиться к встрече с клиентами, Джоди подолгу отмокает в душе, выпивает целый кофейник и выполаскивает рот

«Листерином». Поскольку безопасность сейчас под угрозой, жизненно важно не распугать клиентов, так что она изо всех сил старается делать вид, будто у нее все хорошо, но все же проблемы отразились на ее лице: мертвенная бледность, еще хуже, чем раньше, набухшие веки, темные круги под глазами, синюшность – верные признаки плохого самочувствия. Она

даже стала больше краситься, но и у маскирующего крема с румянами есть свои пределы. Никто из клиентов не сказал и слова, но наверняка думают об этом. Поскольку у Джоди начались трудности с концентрацией, слушает она не очень внимательно, да еще и стала вспыльчивой и раздражительной. В большинстве случаев к середине сессии она уже сама на грани психоза.

Сейчас она стоит у окна, смотрит на пейзаж. Небо в крапинку висит низко над озером и брызжет дождем, будто огромное животное облегчается. Вода грязного цвета покрыта рябью, Джоди невольно думает о кипящих нечистотах. Она не виновата. Ни в чем. Она изо всех сил старалась, чтобы с Тоддом все сложилось. Терпела, понимала, прощала. Не цеплялась за него, не вела себя как собственница. Не то что героини ток-шоу «Доктора Фила», начинающие умирать, когда их похотливый мужик идет на сторону. Ой-ой. Да женщины по всему свету веками выносили и что похуже. Концепция «родственных душ», конечно, трогательная, но на деле встречается редко. Брачные консультанты вроде этого доктора Фила чересчур высоко задирают планку, из-за них женщины ждут слишком многого, и в итоге это лишь множит недовольство. В своих захламленных головах мы одни, всецело во власти укоренившихся представлений, глупых желаний и бесконечных противоречий, и, нравится нам это или нет, необходимо мириться со всем этим и в другом человеке. Чего ты хочешь – чтобы мужчина был мужчиной или тряпкой? Не надо думать, что он может быть и тем, и другим одновременно. Джоди в отношении Тодда этой ошибки не допустила. Она давала ему волю. Ему не на что было жаловаться. Не она виновата в сложившейся ситуации.

Сегодня среда, Клара придет убирать. Она замужем, дети уже у подростковом возрасте, и часть дня она посвящает работе, чтобы увеличить семейные доходы. Она приходит в час дня и четыре часа трет, начищает, пылесосит, меняет простыни, относит белье в стирку. Клара работает во всех комнатах одновременно, поэтому спрятаться от нее практически невозможно, так что Джоди всегда старалась назначить на это время какие-нибудь дела вне дома. То есть раньше, до того, как перестала выходить. Сегодня Клара, как и обычно, открыла дверь собственным ключом и чуть не подскочила, застав Джоди в кухне. Они встретились впервые за несколько месяцев.

– Миссис Джилберт, что вы тут делаете? – спросила она. – Вы заболели? – Она выговаривает слова старательно. По-английски Клара говорит хорошо, но с сильным венгерским акцентом.

– Все хорошо, спасибо, – ответила Джоди. – Работайте, как будто меня тут нет. Я постараюсь не мешать.

В данный момент Клары нет, потому что Джоди дала ей несколько поручений. Зайти в банк, внести через банкомат чеки и снять наличные, а также купить бутылку «Столичной». Она могла бы попросить об этом кого-нибудь из подруг, но это потребовало бы объяснений, а они пока не в курсе последних новостей. Да и не надо. Например, им не следует знать, что Джоди не та, за кого сама себя принимала, не упругая ветка, которая гнется на ветру, не ломаясь, не та, кто может отшутиться от всех проблем, кто на профессиональном уровне помогает людям стать такими же устойчивыми, как она сама. Раньше Джоди была всегда открыта с друзьями, но это тогда, когда она во всем преуспевала. А смотреть на то, как у нее не получается, им не надо. К тому же, Джоди даже самой себе не может признаться, что с ней случилась такая катастрофа. Она теперь почти не заглядывает в будущее дальше следующего препятствия, которое предстоит взять: клиент, покупки, испытующий взгляд швейцара, когда он вручает ей почту, компромисс между здоровой пищей и ее отсутствием

вообще.

Держать дистанцию с друзьями оказалось нетрудно. Назойлива только Элисон, которая начала звонить уже практически ежедневно. Она хорошая подруга; сейчас надо сказать, даже лучшая. Она определенно старается помочь. Джоди приятно, что та за нее переживает, и никто не оценил бы Элисон больше, чем она, но сейчас главное – не терять концентрацию и энергию, всецело посвятив себя охране собственного дома.

Когда возвращается Клара с водкой, деньгами и квитанциями из банкомата, Джоди закрывается в кабинете и смотрит на мерцающий огонек телефона. Она замечает, что ей иногда звонят, но относится к звонкам с подозрением, почти как к лаю собаки. Раз в день- два она просматривает список пропущенных звонков и слушает некоторые сообщения по выбору. Есть и от Тодда, но не от того, которого она знает и любит. Это какой-то другой Тодд, и сегодня этот другой Тодд звонил один раз, с сотового рано утром. Она включает сообщение, но за крепостным валом грохочет Клара – она начала пылесосить и колотит по двери в кабинет, чистя перемычку и панели – так что ничего не слышно. Джоди зажимает другое ухо рукой и пытается разобрать, что говорит Тодд, что-то про какой-то кошмар, по голосу он не в себе, но все же слишком шумно, суть она не улавливает, да и все равно терпения у нее не хватает, она лишь секунду борется с собой, а потом стирает сообщение.

Он

Он едет в машине по Кларк-стрит на юг, в «Уоллгринз» на перекрестке Кларк и Лейк за противогрибковым. В сгибе локтя у него приклеен кусочек ваты, там, где игла пронзила кожу. В кабинете врача Тодд оставил склянку с кровью, которую проверят на весь ассортимент ЗППП, включая сифилис, хламидиоз, гонорею и в том числе ВИЧ. Докто Рубен отказался высказать свое мнение о том, с какой вероятностью вирус иммунодефицита человека может быть причиной язвочки во рту, которая, как кажется Тодду, увеличилась.

«Давайте дождемся результатов анализов», – сказал он. Тодд решил, что это плохой знак, и теперь впереди целых несколько дней, дней ожидания, волнения и дурных предчувствий, которыми не с кем поделиться. Разумеется, он не может ничего сказать Наташе, она уже и без того несколько раз обвиняла его в неверности. А если она еще и об этом пронюхает? Что смешно – ее подозрения беспочвенны. С тех пор, как он с ней, Тодд на других женщин практически не смотрит.

Врач только со второй попытки попал в вену, но Тодд почти ничего не почувствовал. Об иголке он вообще не думал; его занимали исключительно мысли о ВИЧ, вирусе, который он начал воображать себе как мутировавшего дискобола, зловеще подмигивающего и мерцающего, образ этот сформировался у него на основе увиденных в Интернете картинок. Остается лишь гадать, какие извращенцы все это рисовали. Диаметр – одна миллионная сантиметра, абсолютно невидимый вирус, слишком уж крошечный, чтобы жить в этих зеленых, розовых и оранжевых иллюстрациях. Да просто для того, чтобы его увидеть, нужен микроскоп, крутой, как «Роллс-Ройс», способный увеличить объект в полмиллиона раз. И до определенного момента этот малюсенький вирус совершенно безопасен. Угрозу он представляет лишь в большом объеме. Это как с муравьями и пчелами – страшно, только когда их множество. Но пробравшись в твое тело, он там обосновывается, тихонько множится, начиная использовать тебя как фабрику, отнимает твои ресурсы и штампует собственные копии, организовывает себе базу, населяет твою кровь, превращая тебя в нечто из научной фантастики, и вот ты ходишь туда-сюда, как ни в чем не бывало, пока в один прекрасный день в кабинете у зубного твоя жизнь не разбивается вдребезги.

В наше время этот диагноз уже не означает, что ты обязательно умрешь. Болезнь научились контролировать при помощи коктейля противовирусных, но перспектива все равно ужасная. Лекарства эти стоят целое состояние, приходится мириться с побочными эффектами, ты сам оказываешься рабом здравоохранения, уж не говоря про то, что вся твоя половая жизнь, считай, заканчивается. Его половая жизнь. Что скажет Наташа, если Тодд начнет пользоваться презервативами, особенно сейчас, когда она уже беременная? Как он ей объяснит, что иначе она рискует, и не только сама, но и ребенок? Даже если все окажется хорошо и они с ребенком не пострадают, есть вероятность, что она навсегда откажется с ним разговаривать. Ну и Джоди. Ей тоже придется сказать.

Тодд получит результаты анализов всего за несколько дней до свадьбы. Эти события последуют прямо друг за другом, и, честно говоря, он боится их одинаково. И то и другое вызывает ощущение, что он утратил контроль над происходящим. Тодд не понимает, кто сейчас управляет его жизнью, но, блин, точно не он сам. Он начинает казаться себе не более чем зрителем, стоящим за боковой линией, пока все остальные распоряжаются его судьбой.

Переезжая через мост над рекой, он задевает колесами решетку, и тихонько гудевший до

этого двигатель начинает издавать пронзительное тремоло. Тодд останавливается на светофоре на перекрестке с Уэкер-драйв, и рука тянется к промежности. Черт, он же хотел спросить об этом у врача. По ощущениям как сыпь, но ничего не видно: ни пятен, ни бугорков, ни покраснения, ни бледности. Это взялось неизвестно откуда, но кажется, что у него под крайней плотью бегает целая армия сороконожек и щекочет его лапками. И чем больше он чешет, тем сильнее зуд, но остановиться невозможно. Когда Тодд едет через перекресток, держа руль одной рукой, его вдруг начинает мотать из стороны в сторону. Машина петляет, пешеходы смотрят на него, кто-то улыбается. Нетрудно догадаться, о чем они подумали.

Они бы с Наташей были идеальной парой, если бы она перестала на него давить, прекратила пытаться им руководить. Например, беременность, а теперь эта свадьба. Она ежедневно приглашает кого-то еще или добавляет что-нибудь в меню или к украшениям стола. Зачем ей спаржа, если уже заказано ассорти из овощей? Она и так истратила целое состояние на цветы, зачем ей теперь ледяная скульптура? Вчера она добавила двух подружек невесты, их уже восемь, и кто знает, остановится ли она на этом. Каждой из них покупать платье, корсаж и туфли. Помимо этого Тодд должен будет оплатить их парикмахера и визажиста. Надо было с самого начала брать все в свои руки, обозначить какие-то правила, границы.

К насилию Тодд не склонен. Он не такой, как отец, и никогда таким не станет. За долгие годы совместной жизни с Джоди он почти не поднимал голос. Но Наташе не мешало бы понять, что нельзя им помыкать, что он не будет плясать под бабскую дудку, ни под ее, ни под чью-либо еще. Наташа любит командовать, но она еще маленькая, мало в чем разбирается. Вот зачем она побежала к папочке, как будто у них с Дином отношения еще недостаточно испорчены? По правде говоря, он ее едва тронул. Дал легонько в ухо, какое это насилие, и упала она не из-за этого. Просто утратила равновесие, лишь потому, что не ожидала такого. Вообще-то, это она на него набросилась и удивилась, получив в ответ. Вот вам и женщины. Тем не менее, Наташа сначала пришла в себя, вышла из комнаты, и только тогда споткнулась и упала. Да, нехорошо получилось, но уже через пару секунд она все извратила. И все из-за того, что Тодд попросил ее держать себя в руках.

– Ты же знаешь, что я тебя люблю, но ты ведешь себя неразумно, – вот все, что он сказал. Не более того. А она таким тоном начала возражать.

– Я же не могу отобрать приглашения у подружек невесты.

– Изначально не следовало столько человек приглашать.

– Ты сказал, что я могу делать, что хочу.

– Наташа. Дорогая моя. Ты же своих подружек в бутике от Армани одеваешь.

– Не всех. У двух платья от Веры Вонг.

– Ладно. Хорошо. Пусть их будет столько, сколько захочешь. Десять. Двадцать. Но не выходи за пределы трех тысяч. Думаю, так будет справедливо.

– Отлично. Ты хочешь, чтобы мы в «Таргете»[12]закупались? Или, может, в «Гудвил»[13]пойти?

– А вообще не должен ли твой отец за это платить? Разве обычно не папа невесты спонсирует свадьбу?

– Тодд, не надо. Этого не начинай.

– Почему? Почему это должен делать я, а не твой тунеядец отец? Мы это даже ни разу не обсуждали.

– Ты становишься невыносимым. Не знаю, почему я вообще с тобой разговариваю.

– У него наверняка как минимум миллион припасен. У него собственный дом. На что он вообще тратит деньги?

– Отца моего сюда не впутывай. Ты знаешь, что он тебя ненавидит.

– Да, ненавидит, чтобы за свадьбу не платить.

– Я думала, ты хочешь свадьбу. Что тебе это важно.

– Это не свадьба. Это бум шопинга.

– Может, ты и жениться не хочешь.

– Ты ведешь себя, как ребенок.

– Ну да, кто знал, что ты такой крохобор.

Это происходило за ужином, и хотя еда была еще почти не тронута, Наташа вышла из-за стола и хлопнула дверью спальни. Тодд поднялся и пошел за ней. Ему никак не удавалось понять, почему она так себя ведет.

– Может, хватит уже твоей стервозности? – спросил он. Она лежала на кровати лицом вниз и после этих слов кинулась на него, как кошка, с зубами и когтями.

И тут он ее ударил.

Отчасти причина в том, что Тодд в последнее время плохо спит, подскакивает каждую ночь от одного и того же проклятого кошмара. Такое с ним впервые. Ему никогда ничего пугающего не снилось. Вообще хоть какие-либо сны бывали редко. Джоди говорила, что все их видят, но, как правило, вставая утром, он ничего не помнил. А этот кошмар – всем кошмарам кошмар. Джоди удивится. Да не только это, она же и помочь может. Джоди работает со снами клиентов, может их как-то растолковывать. Ему серьезно надо бы с ней поговорить – и об этом, и о многом другом. О том, что он теряет контроль над своей жизнью, о страхе за здоровье и за будущее. Происходит слишком много всего и слишком быстро.

В этом ужасном сне Тодд бежит по беговой дорожке в спортзале. Обычный день, обычная тренировка, но все равно ему кажется, что сейчас произойдет нечто страшное. Потом сцена резко меняется. Спортзал вместе с беговой дорожкой пропадает, а он так и бежит, как Багз Банни[14], но в пустоте, ноги перебирают по воздуху, руки крутятся, словно ветряные мельницы. Благодаря непрерывному движению он почему-то не падает, и все не сдается, пытаясь спастись, но мышцы устают, силы заканчиваются, Тодд понимает, что долго не продержится и уже вскоре рухнет как камень.

Она

Впоследствии Джоди предпочла бы сказать, что это все Элисон, но понимает, что без ее участия ничего этого не случилось бы. Ведь Джоди не просто приняла предложение подруги; нет, она начала подлизываться к Элисон, и за это ненавидит себя еще больше, точно так же, как в восьмом классе ненавидела себя за то, что была любимицей учительницы. Но надо отметить, что Джоди все-таки находилась под давлением. Одинокая, уязвимая, измученная, она много пила и почти ничего не ела, она старалась держаться, но, по сути, разваливалась.

А Элисон говорила об этом так бесцеремонно, что Джоди даже не уловила никаких тревожных сигналов. Словно речь шла о каком-то простом домашнем ремонте, как будто кран потек, и его требуется починить; либо как о несерьезной операции вроде удаления аппендицита. Вызвать слесаря, найти хирурга, дать денег, и все, проблема решена. Все выглядело очень просто. Благодаря Элисон. Когда Джоди, наконец, поняла, что ей предлагают, она испытала благодарность и облегчение, чуть даже не расплакалась. Момент был подходящий, шлюзы открылись, и вся печаль и тоска полились наружу. Хотя в биосфере Джоди слезы выпадают редко. Ей хорошо известно о том, насколько важно бывает выплакаться – выпустить сдерживаемые эмоции, сбросить напряжение, – но чем старше она становилась, тем меньше ей удавалось дать себе в этом волю, она все больше и больше свыкалась с уязвимостью, которая наступает, когда долго терпишь. Джоди воображает себе, что когда-нибудь ее кожа пойдет тоненькими трещинами, а потом они будут ползти и расширяться, пока она не станет похожа на стоящую на камине вазу с потрескавшейся эмалью.

И сейчас она рада, что Элисон пробила ее герметичную броню. После столь длительного времени, что она не готовила и не ела, Джоди с удовольствием пошла на кухню и сделала им на двоих ужин, наслаждаясь такими повседневными действиями, как нарезка овощей, возможностью придать толстым кореньям и тыкве спокойную домашнюю форму: холмик узких полосочек, горка кубиков. Кухня дает простое удовольствие точных замеров и предсказуемых результатов, но в то же время в этом четком деле присутствует алхимия, о которой Джоди узнала от своего отца-аптекаря. В кулинарии она сопутствует нагреванию, взбиванию, растиранию в ступке. Нечто твердое и непроницаемое начинает поддаваться и пропускать воду. Вязкая жидкость в итоге превращается в пену. Щепотка семян дает неожиданный диковинный аромат.

Элисон приходит ярко накрашенная и на шпильках, хотя это всего лишь тихий домашний ужин. Пахнет от нее божественно, а когда она вскидывает руки, чтобы поправить волосы, ее серебряные браслеты празднично позвякивают. Джоди ее никогда другой и не видела. Такое ощущение, что у Элисон после нее запланирована крутая вечеринка или страстное свидание. Она во всем видит большое событие.

Взяв бокал вина, подруга признается, что сильно волновалась.

– Не поступай так со мной больше. В прошлый раз, если помнишь, ты едва на ногах стояла, когда мы вышли из ресторана. Ты что, развалишься от телефонного звонка?

Бранится она добродушно, так что Джоди лишь улыбается. Они уносят бокалы в гостиную, где небесная панорама, которая весь день была нездорово-бледной на вид, приобрела цветущий иссиня-черный оттенок. Джоди принимается обходить комнату и

включать лампы. Потом она подбавляет жару в камине и усаживается на диван рядом с Элисон. Перед ними на кофейном столике стоит блюдо с канапе, которое Джоди принесла туда чуть ранее: кусочки поджаренного багета с острой оливковой приправой.

Элисон еще ничего не известно о затруднительном положении подруги. Последнее, о чем они говорили, это беременность Наташи и вероятность того, что Тодд на ней женится. Элисон не знает, что (по словам Дина) уже назначена дата свадьбы. И про ордер на выселение, и про то, что Джоди окопалась тут, как хоббит в норе. Не знает, что сказала Барбара Фелпс, и вообще что Джоди обращалась к юристу. Она держала все это в себе, думая, что даже Элисон, которая потворствует ей, как никто другой, не одобрит ее намерение держаться за дом, отказываясь из него выходить.

Но она оказывается не права. С учетом специфики своей работы Элисон видит довольно много несправедливости, начиная с повседневной мелкой тирании (когда девочки бывают вынуждены танцевать под ледяным ветром кондиционера; когда их заставляют снимать стринги на сцене) до откровенного злоупотребления властью (когда девочкам приходится развлекать друзей менеджера; когда их вынуждают оказывать услуги работникам правоохранительных органов), и смотрит Элисон на такие вещи отнюдь не философски, она не считает нужным закрывать на это глаза, плыть по течению или следовать по пути наименьшего сопротивления. Элисон регулярно встает на сторону пострадавшего, помогает решать чужие проблемы. Она не из тех, кто творит самосуд; она слишком умна, чтобы поднимать шум и привлекать к себе лишнее внимание на рабочем месте. В ее стиле скорее устроить короткое замыкание, подсыпать чего-нибудь в выпивку или сделать анонимный звонок чьей-нибудь жене или матери. Однажды она даже воспользовалась моментом и, когда полицейский зашел побаловаться, стянула у него пистолет. Джоди слышала, что Элисон может перейти и на тяжелую артиллерию, но до сегодняшнего вечера не представляла, что под этим может подразумеваться.

Они возвращаются за стол и жадно берутся за ризотто с морепродуктами. Элисон рассказывает о том, как отвратительно себя ведет бывший мужик Кристал, и о том, что та пытается связать ему руки уже с помощью суда. Потом она переходит на войну между двумя девчонками, Брэнди и Суки, которая дошла до того, что они уже режут друг другу костюмы. Джоди вежливо слушает, но внутри невольно думает о своем. Разумеется, она сама виновата, что Элисон больше занята чужими проблемами, в то время как у нее, Джоди, такие трудности. Ей уже не терпится открыться подруге, все рассказать, но она медлит. Элисон посмеется, узнав, что она тут окопалась и все так усложняет, хотя в итоге исход будет один.

Но после обеда, когда они отсели от стола подальше, скрестив ноги и переключившись с вина на кофе, Элисон задает неожиданный вопрос.

– Тодд женится на той девчонке?

И тут Джоди начинает видеть, что за человек ее подруга. Она рассказывает ей все, в самых унизительных подробностях – особенно о том, как она сделала из себя жалкую затворницу, – а Элисон кивает, соглашается, по сути, большего одобрения и поддержки и ждать нельзя.

– Правильно поступаешь, – говорит она, – он не должен уйти безнаказанным.

– Но он-то все равно уйдет, – отвечает Джоди. – Вряд ли я могу его как-то остановить.

– Ошибаешься. Мы можем решить эту проблему.

– Решить эту проблему?

– Несомненно.

– Ха-ха, – смеется Джоди, – хорошо бы.

– Ты думаешь, я шучу.

– Не шутишь. Но как это сделать? Мне даже адвокат не помог.

– Все возможно, – настаивает Элисон. – Нужно просто немного времени, все подготовить.

– Хорошо, – соглашается Джоди.

– Сколько у нас? – спрашивает Элисон.

– Не понимаю.

– Известно, когда он женится? После свадьбы возможностей станет куда меньше.

– Ты хочешь узнать дату свадьбы?

– Твой друг тебе не сказал? Этот Дин?

– Вторая суббота декабря.

– А сегодня что? Так. Думаю, уложимся. Надо сначала выяснить про завещание. Если оно все еще на тебя…

– Да. Насколько я знаю. Ну, то есть, он мог переписать, – об этом Джоди не думала совсем. Мысль о том, что он несомненно изменит завещание в пользу жены и ребенка, все равно что новая пощечина.

– Может, не успел, – говорит Элисон. – Есть вероятность. Он женится, наверняка подумал, что это сейчас ни к чему. Ведь после бракосочетания любое текущее завещание будет аннулировано, – Элисон складывает салфетку в несколько слоев, расправляет, переворачивает, делает из нее прямоугольник, затем квадрат. – Закон – скотина равнодушная, – добавляет она. – Они заставят тебя побегать, а в итоге все равно лишат всего, в том числе самоуважения. Тысячу раз это видела. О законе забудь. Я сделаю один звонок и верну тебе твою старую жизнь. – Она отталкивает салфетку и принимается осматривать стол

– солонка, канделябр, стакан с водой, кофейная чашка… и выстраивает их в ряд, как солдатиков.

Джоди поднимается и достает из шкафа бутылку.

– Очень хороший Арманьяк, – говорит она. Аккуратно и сосредоточенно, не делая лишних движений, она наливает янтарную жидкость в стакан и подает подруге.

Внутри ее творится революция, как будто от всего жизненного опыта можно отстраниться в одном разговоре. Джоди бросает свое бесполезное сопротивление закону, жалкую невинность, ощущение, что она не может ни на что претендовать и оказалась козлом отпущения юридической системы, как змея сбрасывает кожу. Прелесть в том, что ей не надо ничего решать. Например, чтобы преодолеть собственные запреты, ей достаточно разозлиться, сделать это хладнокровно, иметь дело с последствиями. Затерявшись в пустыне, ты пьешь плохо пахнущую воду, предлагаемую подругой. Получив смертельную рану, отдаешься в руки хирурга. Уже не взвешивая «за» и «против». Сейчас речь идет о том, чтобы просто выжить.

– Ренни надежный, – говорит Элисон. – Муж из него паршивый, но связи у него хорошие. И он передо мной в долгу. Ну, и деньги ему не помешают. Но не переживай, для тебя цена будет нормальная.

Джоди пленяет этот параллельный мир, где ее проблема просто исчезает, причем не только необходимость сохранить дом, но и все, что маячит в перспективе, – то, что Наташа займет ее место, бесконечные дни, которые ей предстоит переживать один за другим, в то время как Тодд будет продолжать есть, спать, сношаться в другой части города. Мир без

Тодда – это не то чтобы новая идея, это целая новая категория идей, которая как раз сейчас выковывает в ее голове под себя новые извилины, словно роющий тоннель червь. Но что удивляет всерьез – это подруга. Элисон всегда ей нравилась, но сейчас Джоди осознает, что недооценивала ее, и смотрит на нее свежим взглядом.

– Платить надо будет наличными, – говорит Элисон. – Но снимать их в банке с карты нельзя. Подобные транзакции можно проследить. Если возьмешь большую сумму, за тобой будут следить с ищейками.

Джоди понимает, что Элисон имеет в виду полицию, судью, присяжных, следователя – всю правовую систему.

– У меня на банковском счету все равно не много, – признается она.

– Будет. А сейчас, может, тебе продать что-нибудь? Драгоценности. Или что из этих безделушек, – и две пары глаз принимаются оценивать, что есть в комнате. Золотые статуэтки из Перу, литография Матисса[15], картина Раджпута в золоченой рамке.

– И не через агента. Найди покупателя в Интернете, – она берет руку Джоди и всматривается в кольцо с камнем. – Лучше выбирать небольшие объекты, которые можно донести самой. И пусть расплачиваются наличными. Действовать надо быстро. И набери еще на поездку. Когда придет время, тебя здесь быть не должно.

Он

Утро. Он сидит за столом. Обертки от сэндвичей валяются в мусорной корзине, стоящей возле левого ботинка, там же – картонный стаканчик из-под первого утреннего кофе. Второй кофе еще не выпит. Несмотря на кофеин, Тодд чувствует себя как с похмелья, он едва удерживается в бодрствующем состоянии, но в то же время очень хорошо чувствует движения зверька в животе. Он принимал Наташино снотворное, но оно никак не повлияло на гложущее его изнутри, фыркающее и царапающееся существо, которое как будто бы само никогда не спит и хозяину не дает засыпать глубоко и надолго. Это чувство – как будто в нем поселился раздражительный жилец – и знакомое, и незнакомое одновременно. Когда-то, еще недавно, Тодд наивно полагал, что Наташа уймет эту боль навсегда, что их любовь – это некое заклинание, благодаря которому он всегда будет в безопасности.