Студопедия.Орг Главная | Случайная страница | Контакты | Мы поможем в написании вашей работы!  
 

Глава 79. Единорог



Единорог своим рогом очищает воду, отравленную змеем.

– Слушай, а ты вообще хоть где‑нибудь живешь?

– Живу. В Гнездниковском переулке.

– Где‑где? – Маша начинает хохотать, да так, что обессилено сползает на тротуар, и мне приходится приложить немало усилий, чтобы вернуть ее в вертикальное положение.

Прежде, чем она задала этот вопрос и получила ответ, мы бродили по городу чуть ли не до рассвета. Я думал, что мы просто гуляем, кружим по ночной Москве в поисках темных закоулков, пригодных для поцелуев (и был так счастлив, что помыслить не смел о большем), а Маша, оказывается, считала, что я веду ее к себе домой и не останавливаю такси только потому, что оставил все деньги в кафе. Щадя мое гипотетическое самолюбие, она не предложила мне финансовую помощь, а мужественно шагала рядом, полагая, что мы медленно, но неотвратимо приближаемся к моему жилищу, хотя замысловатый маршрут ее, конечно, изрядно озадачивал.

– Это кафе, где мы сидели, оно же в двух шагах от Гнездниковского! Для маньяка ты удивительно застенчив, – отсмеявшись, заключила моя жертва. – Наверное, ты какой‑то особо опасный маньяк.

Я восхищенно киваю (сейчас я готов согласиться с чем угодно) и выскакиваю на проезжую часть, отчаянно размахивая рукой, словно этот призывный жест способен породить зеленый огонек такси в глубине совершенно пустой улицы. Она думала, что мы идем ко мне, и не возражала – это не просто хорошо, это слишком хорошо, это настолько прекрасно, что у меня нет ни малейшего шанса сохранить вменяемость. Поэтому, когда Маша говорит, что машину ждать не нужно, до Гнездниковского переулка мы отсюда за четверть часа пешком доберемся, я лишь взираю на нее безумными очами, да киваю, как китайский болванчик, но рукой по‑прежнему размахиваю, ибо не понимаю уже человеческой речи, и вообще ничего не понимаю, кроме одного‑единственного факта: таким счастливым я еще никогда не был, и вот, оказывается, как оно происходит, а я‑то, бездарь, двадцать семь лет на свете прожил, и не догадывался даже.

– Можно я не буду ничего о себе рассказывать?

– Совсем ничего?

– Ага. Совсем. Ни фамилии, ни адреса тебе не скажу. И про работу ни слова, и про родственников, а? Не буду информировать тебя, где училась, как зарабатываю на жизнь, с кем дружу, где провела прошлый отпуск... ну, что там еще все друг другу о себе рассказывают? Я не хочу тратить на это слова. Можно я буду девушка без адреса и биографии?

– Странный вопрос. Не захочешь – не скажешь. Пыточную камеру я тут пока не успел оборудовать... А почему ты не хочешь рассказывать? Ты – Мата Хари? И сейчас нас снимают телекамеры всех спецслужб мира? Что ж, надеюсь, тебе не придется краснеть перед коллегами: я очень фотогеничный.

Она тихо смеется, уткнувшись носом в мое плечо. Минуло всего‑то полчаса с тех пор, как мы переступили порог моей квартиры (больше всего я боялся заблудиться на радостях где‑нибудь в соседнем дворе, но бог миловал). Я только‑только успел убедиться, что мы действительно словно бы специально созданы друг для друга, и ни единая телесная подробность не нарушает сей отрадный факт, а это, к слову сказать, редкость: вечно найдется какая‑нибудь мелочь, которая раздражает, причиняет неудобство, не дает телу расслабиться, а душе – отлететь. И, в итоге, заставляет думать, что «настоящая» страсть придет когда‑нибудь потом, позже, а сейчас – ничего не попишешь, незначительный эпизод... Но теперь все не так. По отдельности и я, и моя чудесная находка, вероятно, не представляем собой ничего из ряда вон выходящего, но вместе мы – уникальный случай, идеальная пара, высокий образец для начинающего демиурга.

«Все это слишком замечательно, чтобы иметь продолжение», – думаю я, поскольку с детства приучен к мысли, что все хорошее быстро заканчивается, воскресенье – самый короткий день недели, праздников катастрофически меньше, чем будних дней, и вообще, «делу – время, потехе – час», кошмар!

Торопливо возношу безмолвные, но отчаянные молитвы всем дежурным богам: пусть утро не наступает никогда. Пусть всегда будет темно, пусть стрелки часов навеки застынут в нынешней благословенной позиции: маленькая подползает к четверке, большая замерла между восьмеркой и девяткой. Без четверти четыре. Почти. Лучшее время лучших в моей жизни суток. Пусть так будет всегда. Готов дать подписку, что согласен застрять в этом здесь‑и‑сейчас, добровольно увязнуть в клейкой струйке времени подобно моим предшественницам, древним мошкам, обладательницам янтарных саркофагов.

– Если бы я была Матой Хари, – говорит, тем временем, Маша, – я бы с удовольствием выболтала тебе все свои секреты. В том‑то и дело, что никаких секретов у меня нет. Только информация, пригодная, разве что, для заполнения анкет. А зачем тебе моя анкета? Ты уже принял меня в свою жизнь на должность прекрасной незнакомки, и твой отдел кадров не затребовал моих документов. Поздно, проехали.

– Если ты тут останешься, анкета, и правда, ни к чему. Но если завтра ты вспомнишь, что тебе нужно идти на работу... Или, еще хуже, в какое‑нибудь неведомое «домой». И как я буду тебя искать без анкетных‑то данных?

– Завтра мне никуда не нужно идти. Тебе, надеюсь, тоже. Завтра суббота.

– Это меняет дело.

Вот теперь стрелки часов могут продолжить движение. Действительно ведь суббота. Этому week‑у настал полный end. Как же вовремя!

– Тебе не придется меня искать, – продолжает Маша. – Просто дай мне ключ, и я буду приходить сюда, когда вздумается. Возможно, каждый день. Вполне, знаешь ли, возможно: мне тут пока нравится... Если тебе надоест мое постоянство, сменишь замок, только и всего. Гораздо лучше, чем выяснять отношения, правда? При таком раскладе тебе мои анкетные данные не понадобятся. И я могу ничего не рассказывать. Что и требовалось доказать.

– Для тебя это так важно: ничего о себе не рассказывать?

– Очень важно. Ты представить себе не можешь, до какой степени.

– Тогда мои пожелания не имеют значения. Не нужно, не рассказывай. Пусть все будет, как ты хочешь. До сегодяшего дня все всегда происходило по моему сценарию, и это не сделало меня счастливым... Но почему важно? Или это тоже тайна?

– Нет, что ты. Хотя, если бы ты сам не вел себя сегодня, как псих – и правильно делал! – я бы постеснялась. Но тебе, наверное, можно такие вещи объяснять...

– Мне все можно, – подтверждаю с удовольствием. – Объясняй мне такие вещи.

– Давным‑давно, – нахмурившись, начинает она, – в некотором царстве, в некотором государстве, жила‑была девочка Маша. И все у этой девочки Маши было в полном порядке. Все как у людей. Всегда. Изо дня в день... Но имелось у девочки Маши то ли апокрифическое шило в одном месте, то ли некая доброкачественная опухоль в правом полушарии, то ли просто генетическое завихрение в хромосомах – бог весть! Была она зело мечтательна, как это у нас, хороших девочек Маш, принято. Хотелось ей, знаешь ли, не то неба в алмазах, не то большой и светлой любви, не то натереться мазью из белладонны и на метле над Плющихой хоть разочек пролететь: вж‑ж‑жик! А лучше и то, и другое, и третье сразу, и можно без хлеба, ибо он всему голова, а голова в таком деле – помеха... Дай мне воды какой‑нибудь мокрой, а то я сейчас разревусь от полноты чувств.

Оперативно исполняю ее просьбу. Молчу, но испепеляю рассказчицу пылким взором, дескать: ну же, ну же! Я весь – внимание, смирение и трепет. Понимаю: одно неосторожное слово, равнодушный взгляд, или резкий жест, и она замолчит, а я никогда не узнаю самых важных вещей про женщину, которую встретил несколько часов назад. И будет мне от этого камень на сердце, пустые хлопоты, печаль в доме и прочая пиковая поебень.

– В общем, – Маша ставит на пол опустошенный стакан и меняет тон на более ровный, почти деловитый, – что касается алмазов, белладонны и любви, выходил нашей девочке большой и светлый облом. То есть, и тут у нее все было как у людей. Пока понятно?

Киваю, не размыкая губ. Что ж тут непонятного?

– Как у всех идеалисток, потрепанных полевой практикой, у меня есть любимая теория, которая объясняет отдельно взятой мне, отчего случились эти самые обломы. Теория моя, по счастию, оригинальнее прочих. Она гласит, что людям не следует сближаться в мелочах, если они хотят оставаться близкими по большому счету. Все еще понятно?

Снова киваю. Как ни странно, мне действительно понятно. Я сам не раз до чего‑то в таком роде додумывался. И, ясное дело, никто из окружающих меня не понимал. Поначалу я по этому поводу стенал и жаловался, как это у нас, вступающих в жизнь отроков, принято, а потом благоразумно заключил, что отсутствие взаимопонимания с вышеупомянутыми окружающими – это, вероятно, такой специальный сертификат душевного качества: пока вас никто не понимает, можете быть уверены, что вы на более‑менее правильном пути.

– И я придумала для себя схему «идеального романа». Вернее, не придумала даже, а слямзила из, прошу прощения, сокровищницы мировой литературы. Все эти истории Пу Сун Лина, в которых лисы‑оборотни приходят к одиноким студентам – ты их читал?

Киваю.

– Правда, прелесть? До тех пор, пока дурак‑студент не начинает ныть: «А кто ты такая, откуда взялась, да кто твои родители?» Тьфу! Как же я их ненавидела, всех этих алчущих анкетных данных средневековых китайских сюцайчиков... Ясно тебе теперь, с кем ты связался?

– Еще бы, – улыбаюсь. – Именно то, что мне всю жизнь требовалось, средство ты мое гомеопатическое... Но принимать тебя я буду не самыми малыми дозами. Даже не рассчитывай на такую возможность.

– Да я и не... Ну и комплименты у тебя, однако. «Гомеопатическим средством» меня обозвать до сих пор никто не додумывался.

– И не додумается, – говорю. – Никто и никогда. Совершенно исключено. Мои комплименты – эксклюзивный товар... Но ты не отвлекайся. Ты давай, рассказывай дальше. Я, конечно, на лету ловлю, ощипываю, разделываю и поджариваю, но тебе еще рано многозначительно умолкать. Я жду головокружительных историй о похождениях феи‑лисы. И имей в виду: я могу быть ревнивым, как рота мавританских душителей, но не к прошлому. Потому что я не очень‑то верю в его реальность. Правда, правда: прошлое кажется мне чем‑то вроде очень длинного кинофильма – а какое мне дело, что за кино ты смотрела без меня?..

– Да нечего мне рассказывать, – почти сердито говорит она. – Не было никаких «похождений феи‑лисы». Ничего в таком роде, одни теоретические мечтания. Мне ведь никогда еще не доводилось влюбляться в человека, который просто подошел ко мне на улице. Возможно тебе трудно в это поверить, но до сегодняшнего дня я никогда ни с кем не знакомилась на улице. Все мои мужчины с самого начала знали обо мне хоть что‑нибудь, потому что мы вместе учились, или работали, или виделись в доме общих друзей... Ну что я тебе рассказываю, сам знаешь: люди знакомятся друг с другом постепенно и берутся за это дело не с того конца. Сначала мы узнаем друг о друге кучу ненужных вещей, а потом почему‑то оказывается, что больше и знать‑то ничего не нужно, потому что – все. Неинтересно. Да и ни к чему уже... Видишь ли, я всегда чувствовала, что дыхание человека, который удосужился навести обо мне справки и успел познакомиться с моей мамой, подружками по работе и даже соседями по лестничной клетке, отравлено. Пока он рядом, чудеса невозможны, потому что пока он рядом, я – просто хорошая девочка Маша, у которой все как у людей, и – никакого неба, никаких алмазов...

– И никакой белладонны?

– Именно. Поэтому ни один мой роман не длился более месяца, да и не так уж много их было, откровенно говоря. Не так много, как могло бы быть, но больше, чем хотелось бы... И вдруг появляешься ты, и не знаешь обо мне абсолютно ничего, и все происходит словно бы само собой, и так замечательно, как никогда еще не было – не потому ли, что ты не отравлен знанием о моих скучных делах? И если так, то какой же я буду дурой, если дам тебе свой адрес и телефон, попрошу встретить меня после работы и предложу познакомиться с родственниками... Нет уж. У меня, можно сказать, мечта в кои‑то веки сбылась, не стану я добровольно все портить.

– Ясно, – говорю. – А знаешь что? Ты абсолютно права. Мне нечего возразить. Завтра же попробую сделать для тебя второй ключ, я тут где‑то рядом в подворотне видел мастерскую... Только нам все же нужно изобрести способ быстрой связи. У меня ведь даже телефона тут нет. Вдруг ты простудишься и исчезнешь из моей жизни на неделю, а я с ума сходить буду? Или, того хуже, меня хозяин квартиры попросит срочно освободить помещение – что я тогда буду делать? Да мало ли... Придумай какой‑нибудь хитрый ход, который не позволит мне ничего о тебе узнать.

– Я подумаю, – сонно обещает Маша. – Думаю, подумаю, что‑нибудь придумаю... Но завтра. Ага?

Уладив эту, почти метафизическую, проблему, она расслабилась и тут же стала клевать носом. А через минуту сладко заснула в моем «гнезде» из одеял. У меня же, ясное дело, сна ни в одном глазу. Облик человеческий теряю от восторга. Даже подумать страшно, как это выглядит со стороны.

До сегодняшнего дня я, откровенно говоря, полагал, что гендерное разнообразие приносят в человеческую жизнь больше проблем, чем радостей. «Радости» – они понятно какие, тут у меня не было никаких существеных возражений. Но при этом, – думал я, – одна вторая часть половозрелого человечества мечется в поисках возможностей приспособить к делу свои первичные признаки, а другая вторая часть, тем временем, расхлебывает бытовые проблемы, возникшие после того, как оные признаки были благополучно использованы по назначению. Что‑то тут не так, – думал я, – какая‑то погрешность сокрыта в формуле «М + Ж», некая зловещая собака Баскервилей зарыта на пути носителей хромосом, устремившихся к исполнению приятного биологического долга. Рассуждения мои вполне годились для того, чтобы время от времени шокировать приятелей и (в особенности) подружек, что я и проделывал с неописуемым удовольствием. И вот...

Попал, что называется, под раздачу. Оценил, наконец, красоту замысла Создателя, разделившего двуногое и бескрылое население земли на два разных человечества. Сижу, обхватив колени руками, гляжу на спящую незнакомку и считаю удары сердца, разгоняющего по жилам кровь, химический состав которой этой ночью претерпел необратимые изменения. А за окном уже светает – ну и пусть. Ничего я сейчас не боюсь и, возможно, никогда уже не буду бояться, потому что терять мне больше ничего: я больше не принадлежу себе, а другого ценного имущества у меня отродясь не было.





Дата публикования: 2014-11-29; Прочитано: 190 | Нарушение авторского права страницы | Мы поможем в написании вашей работы!



studopedia.org - Студопедия.Орг - 2014-2024 год. Студопедия не является автором материалов, которые размещены. Но предоставляет возможность бесплатного использования (0.012 с)...