Глава 12. В разговоре со мной Кэрри проявляет неожиданное милосердие, хотя я настаиваю, что немедленно еду к Маккормик‑Плейс

В разговоре со мной Кэрри проявляет неожиданное милосердие, хотя я настаиваю, что немедленно еду к Маккормик‑Плейс.

– Ни в коем случае, – говорит она. – Я только что смотрела новости и знаю, какая ужасная обстановка на дорогах. Не хватало еще, чтобы ты попала в аварию.

– Лучше бы я попала. – Кладу руку на голову. – По крайней мере, у меня было бы достойное оправдание.

Кэрри заразительно хохочет, смех у нее такой же веселый, как в детстве.

– Ни о чем не волнуйся. Я с удовольствием выпила бокал вина в ресторане. Все было чудесно.

– Обычно я не такая рассеянная, просто это новая работа и… – замираю, боясь проговориться, что болтала по телефону с психотерапевтом своего ученика, пока моя подруга ждала меня в ресторане. – Прости меня. – Набираю в легкие воздух и добавляю: – Прости меня за все, Кэрри.

– Забыли. Лучше расскажи о новой работе.

Сердце бьется часто‑часто, сейчас или никогда.

– Я не могу простить себе, что так обошлась с тобой, когда ты приезжала в гости.

Кэрри опять весело смеется:

– Что? Брет, сколько лет прошло. Мы же были детьми.

– Нет, мне за себя стыдно. Тебе тогда было непросто, я обязана была поддержать.

– Знаешь, Брет, я тебя понимаю. Тогда я очень обиделась, правда, но смогла пережить. Невероятно, что ты столько лет мучилась.

– Я должна была написать тебе или позвонить. Должна была попросить прощения.

– Хватит, Брет. Я давно тебя простила. – Хохочет. – Ну, теперь ты сможешь себя простить?

– Да, – уверенно говорю я. – Но есть еще кое‑что.

Я обязана рассказать ей об истинной причине моего появления через столько лет.

– Понимаешь, я написала тебе, потому что так хотела мама, но потом поняла, как я по тебе скучала.

В трубке повисает тишина, и я решаю, что Кэрри поспешит закончить разговор.

– Твоя мама мудрая женщина, – произносит она после долгой паузы. – Жаль, я не могу ее поблагодарить.

На сердце становится так легко, как не было уже очень давно. До сего момента я даже не представляла, как чувство вины давило на меня. Утираю глаза и улыбаюсь.

– Давай, рассказывай, что я пропустила за эти восемнадцать лет.

Кэрри говорит о любви своей жизни, Стелле Майерс, и трех приемных детях. Меня поражает, что все это время я считала ее образ жизни предосудительным, а ведь она нормальнее меня.

– Рада за тебя. А как родители?

– Со своими закидонами, но милые, как никогда. Помнишь их традиционные поздние завтраки в Рождество?

– Еще бы. Лучшие завтраки в мире.

– Они до сих пор существуют. Знаешь, я подумала, если ты свободна, могла бы приехать к ним со своим другом. В этом году день выпадает на воскресенье. В одиннадцать. До Мэдисона всего два часа езды.

На меня накатывают воспоминания. Мистер Ньюсом в сандалиях «Биркенсток» со стаканом виски в одной руке и видеокамерой в другой, и мама Кэрри с гитарой в руках, напевающая старые рождественские песни.

– Я рассказала о тебе Стелле. Она тебе понравится, Брет, кстати, она тоже учительница. Родители будут счастливы тебя увидеть. У папы сохранились какие‑то видеозаписи, на которых мы с тобой вместе. Он всегда хорошо относился к тебе и твоей маме. Пожалуйста, обещай, что приедешь.

Внезапно меня охватывает такая тоска по моей школьной подруге, что я готова проехать через всю страну, чтобы увидеться с ней. Прижимаю телефон плечом к уху и беру органайзер.

– Хорошо, – восторженно соглашаюсь я. – Записала огромными буквами. Не сомневайся, Кербер, на этот раз я не забуду. Обещаю.

Я засыпаю прямо за столом, пока составляю меню на День благодарения. Там и застает меня Эндрю, когда возвращается домой с работы.

– Эй, – он нежно гладит меня по руке, – пора в кровать, соня.

Поднимаю голову и утираю слюну у рта.

– Который час?

– Только четверть одиннадцатого, ты просто устала. Пошли в спальню.

Поднимаюсь из‑за стола и оглядываю незаконченное меню.

– Я хотела в этом году организовать ужин на День благодарения. В доме мамы. Думала приготовить все ее любимые блюда. Что скажешь?

– Делай, как тебе удобно. Я ведь говорил тебе, что Джоад и Кэтрин не придут?

– Нет, – хмурюсь я. – Я ничего не знаю.

Эндрю распахивает дверцу холодильника.

– Джоад на днях оставлял сообщение. Они едут в Лондон. Кажется, это деловая поездка.

– На День благодарения? Они с ума сошли? Я обязательно позвоню Кэтрин и поговорю об этом.

Эндрю достает сыр и бутылку «Хайнекен».

– Неужели ты думаешь, что они променяют Лондон на ужин с индейкой?

Боль одиночества пронзает меня неожиданно сильно. Я надеялась, что мы соберемся все вместе, ведь это первый праздник без мамы, и мы сможем поддержать друг друга на этом трудном этапе. Похоже, я единственная, кому необходима поддержка. Вздыхаю, осознавая, что потерпела поражение.

– Ты прав. Значит, будем только мы, Джей и Шелли и дети. – Вспыхиваю от радостной мысли и поворачиваюсь к Эндрю: – Слушай, а давай пригласим твоих родителей. Как считаешь, они придут?

– Без вариантов. Слишком долго ехать.

– Бостон не так далеко.

– И тем не менее не рядом. – Он толкает дверцу ногой и достает из ящика нож.

Я задумчиво за ним наблюдаю.

– Ведь так может быть и с нами. Наши дети вырастут, пригласят нас на День благодарения, а ты скажешь, что это невозможно.

Эндрю отправляет кусок сыра в рот.

– Дети? – спрашивает он удивленно. – Кажется, ты говорила о ребенке. Только об одном ребенке.

– Не в этом дело. Ты меня понял.

Он глотает сыр и запивает пивом.

– Если у нас будет ребенок, полагаю, ты захочешь все праздники проводить вместе с ним. Это нормально.

Во рту появляется неприятная горечь. У меня нет желания слышать ответ на следующий вопрос, но тем не менее я его задам:

– А ты? Ты хочешь проводить время с семьей?

– Господи. – Эндрю ставит бутылку на гранитную столешницу. Как и его раздражение, пена взмывает вверх. – Как же я от всего устал! Тебе не достаточно того, что я согласен иметь ребенка? Нет? Хочешь сделать из меня Клифа Хакстебла?[8]– Тычет мне в грудь пальцем. – Это была твоя идея, Брет. Твоя и твоей сумасшедшей мамаши.

Одеревеневшими пальцами касаюсь дрожащего подбородка.

– И это совсем не то, чего хочешь ты. Верно, Эндрю?

Он вертит в руках бутылку пива, не спуская с нее глаз.

– Мы можем поговорить в другой раз? У меня был чертовски сложный день.

Киваю, понимая, что этот «другой раз» будет очень скоро. Мы оба оказались слишком самоуверенны в наших надеждах, что каждый готов разделить мечту друг друга.

Я намеренно назначила занятия с Питером на пятницу, зная, что с ним мои мысли будут очень далеки от личных проблем. Его мать провожает меня на кухню, где за столом уже ждет Питер. Сегодня он так же груб и немногословен, хотя согласился покинуть комнату без баталий. Однако Амбер сегодня в прекрасном настроении. Она устраивается в гостиной, и наш урок сопровождается сигаретным зловонием и звуками шоу Мори Повича.

Достаю из сумки учебник алгебры.

– Сегодня займемся математикой, Питер. Многие шестиклассники не изучают алгебру, так что можешь гордиться такой честью. – Открываю параграф о сложных многочленах. – Посмотрим. Миссис Кифер велела нам сегодня разобрать эту тему. Посмотри на задачу под номером один. Сможешь разобраться?

Питер углубляется в чтение, чешет голову и хмурится.

– Сложно. – Отодвигает учебник. – Лучше вы.

Я понимаю, что это всего лишь уловка. Миссис Кифер уверяла, что Питер должен с легкостью справиться с этим заданием, но все же я лезу в сумку за ручкой и блокнотом.

– Давно мне не приходилось решать задачи со сложными многочленами. – Я принимаю его игру, попутно ругая себя за то, что не удосужилась заранее изучить этот материал.

Через некоторое время, найдя, наконец, в сумке калькулятор, я углубляюсь в подсчеты, царапаю цифры на листке, стираю и считаю опять. Питер наблюдает за мной с самодовольной ухмылкой на лице.

Через добрых пять минут решение написано и ответ найден. С чувством выполненного долга я убираю со лба прядь волос и смотрю на своего ученика с победной улыбкой.

– Вот ответ: 3у дробь 8х в минус четвертой степени. – Кладу перед ним блокнот. – Давай объясню решение.

Питер изучает написанное мной с надменным видом профессора математики.

– А преобразовать?

У меня вытягивается лицо.

– Преобразовать… а что… Ты хочешь сказать…

Питер вздыхает и закатывает глаза.

– Когда вы получаете частное от многочленов, отрицательные числа должны быть преобразованы. Отрицательный числитель становится положительным знаменателем. Вы ведь это знаете, верно? Правильный ответ: 3у дробь 8х в восьмой степени.

Кладу локти на стол и начинаю массировать виски.

– Да, конечно. Ты абсолютно прав. Молодец, Питер.

Поднимаю на него глаза.

– Тупая ука, – бормочет он, глядя прямо на меня.

«Тупая сука» – вот что он хотел сказать.

Отъезжаю от старого белого дома и останавливаюсь через несколько кварталов напротив спортивной площадки. Достаю из сумки мобильный телефон и набираю номер.

– Здравствуйте, доктор Гарретт. Это Брет.

– Привет, только что думал о вас. Как прошел день?

Откидываюсь на подголовник.

– Проиграла в соревновании «Умнее ли ты восьмиклассника».

– Кажется, вы работаете с шестиклассниками, – напоминает он со смехом. – Не будьте так самоуверенны.

Запрятав поглубже свою гордость, рассказываю об уроке алгебры – моем уроке.

– Когда он спросил, преобразовала ли я, ох… Я смотрела на него такими глазами. Что преобразовала?

Гарретт разражается громким смехом.

– Жаль, меня там не было. Унизительно проиграть ребенку.

– Да уж. Похоже, Питер считает меня никчемной дамочкой, которую взяли на работу только потому, что школа не имеет возможности нанять нормального учителя.

– Уверен, вы лучший педагог во всей школе.

На сердце немного теплеет.

– А я думаю, что Питеру очень повезло с врачом. Не желаете услышать продолжение сказки об унижении?

– С удовольствием.

Сообщаю доктору о брошенной Питером напоследок фразе.

– Разумеется, это меня он назвал «тупой сукой».

– Разумеется, это полная ерунда.

Улыбаюсь.

– Хм. Вы ведь никогда меня не видели.

– Надеюсь однажды исправить эту оплошность. Уверен, в этот день я получу подтверждение всем своим предположениям.

Настроение сразу улучшилось раз в сто.

– Спасибо. Вы очень хороший человек.

– Хм. Вы ведь никогда меня не видели.

Мы весело смеемся уже вместе.

– Ладно, – говорит он, – не буду вас задерживать. Рабочая неделя закончена.

Меня охватывает волна печали и тоски. Я едва сдерживаюсь, чтобы не сказать, что лучше буду сидеть здесь, в холодной машине, и разговаривать с ним по телефону, чем поеду домой, в пустую квартиру. Отмахнувшись от печальных мыслей, я быстро прощаюсь с Гарреттом.

Хлопья снега легко порхают на фоне серого ноябрьского неба. Голые ветви дубов на Форест‑авеню умоляюще тянутся к прохожим. Ухоженные некогда газоны спрятались под толщей снега, но проезжая часть дороги и тротуары идеально вычищены. Совсем недавно я бы с восторгом любовалась красотой пейзажа, но сейчас меня расстраивает контраст между этим районом и южной частью города, где живут мои ученики.

Мы с Шелли сидим у окна в кухне и смотрим, как Джей и Тревор лепят во дворе снеговика, и пьем вино с сыром бри.

– Превосходный сыр, – говорю я, отрезая еще кусочек.

– Он органический, – заявляет Шелли.

– Хм, я думала, сыр в принципе органический продукт.

– А вот и нет. Для этого сыра использовали молоко коров, питавшихся травой. Мне рассказали наши мамочки.

– Ясно, а ты, значит, собираешься сидеть дома и не утруждать мозги.

Шелли смотрит на меня во все глаза.

– Просто мы с ними из разного круга. Их мир крутится вокруг детей, нельзя их за это осуждать. Знаешь, я спросила у одной женщины, что она любит читать, и она ответила, невозмутимо глядя мне в глаза, что доктора Сьюза.[9]

Я закашлялась.

– А она может читать его по‑китайски? – спрашиваю охрипшим голосом.

Мы хохочем, пока Шелли не начинает икать.

– Я люблю детей, – говорит она, утирая слезы, – но…

В этот момент распахивается дверь, и в кухню влетает Тревор.

– Тетя Бвет, а мы слепили снеговика.

Шелли подпрыгивает на месте:

– Ее зовут Брррет. Рррр. Ты не слышишь?

Тревор растерянно смотрит по сторонам и убегает на улицу.

– Шелли! Тревору три года. Он не может произнести звук «р», и тебе это известно. Ты же логопед.

– Была логопедом. – Она медленно опускается на стул. – Теперь я никто.

– Ерунда, Шел. Ты мама, а это самое главное…

– Надоело мне быть мамой. Смотри, как я накричала на Тревора. – Шелли понуро опускает голову. – Ничего у меня не получается. Понимаю, я должна радоваться, что могу заниматься дома детьми, но я с ума сойду, если проведу еще один день в песочнице с местными мамашами.

– Возвращайся на работу.

Шелли трет рукой лоб.

– И твой брат теряет ко мне интерес.

– Что? Это невозможно.

Шелли отрезает кусочек сыра, несколько минут молча его рассматривает и кладет обратно на тарелку.

– Мне больше нечем заинтересовать людей. Я скучная и вечно усталая мамаша.

– Возвращайся на работу.

– Прошло только два месяца.

– Может быть, вам уехать куда‑то вдвоем – без детей. Отправляйтесь на тропический остров. Будете пить коктейли с зонтиками в стаканах и греться на солнышке.

Шелли раскидывает руки в стороны:

– Конечно, сейчас самое время надевать купальник, это очень поднимет мне настроение.

Отвожу взгляд. Бедная Шелли. Что может быть ужаснее, чем осознание того, что коэффициент умственного развития падает, а задняя часть при этом увеличивается.

– Ладно, оставим Карибы. А Нью‑Йорк или Торонто? Сходите на шоу, пройдетесь по магазинам, займетесь сексом.

Наконец, Шелли улыбается и берет со стойки календарь.

– Может, нам поехать на день моего рождения в феврале? В какое‑нибудь веселое местечко, например в Новый Орлеан?

– Отлично. Кстати, я вспомнила, что хотела устроить ужин на День благодарения в мамином доме, будто бы все как прежде и мама с нами.

– Так ты ее простила? – вскидывает брови Шелли.

– Нет. Как представлю, что она все это держала в секрете, даже кровь закипает. Но она моя мама, и я хочу быть ближе к ней в этот день.

– Я как раз собиралась тебе сказать, – Шелли кусает губы, – Патти пригласила нас в Даллас.

Я шокирована настолько, что не могу ничего сказать.

– Брет, я три года не проводила День благодарения с семьей. Умоляю, не заставляй меня чувствовать себя виноватой.

– Извини, – качаю я головой. – Разумеется, ты должна поехать, хотя мне будет тебя не хватать.

Шелли гладит меня по руке.

– Но ведь есть Эндрю и Кэтрин с Джоадом. Вы хорошо повеселитесь.

– Понимаешь, Джоад… – Я замолкаю, решив, что не стоит еще больше расстраивать Шелли. – Да, ты права. Мы отлично повеселимся.