Глава 9. Встретить Кирилла Савенко одного, без Антона и прочих, оказалось достаточно трудно

Берт

Встретить Кирилла Савенко одного, без Антона и прочих, оказалось достаточно трудно. Дима думал даже о том, чтобы подстеречь его на пути к голубятне, но попросту испугался оказаться одному на крыше. Следить и звать из окна – как‑то уж совсем по‑дурацки. На обдумывание и подгонку ситуации ушло два дня. Дальше тянуть было нельзя: скоро начинались каникулы.

Кирилл стоял у большого окна в рекреации и говорил по мобильному телефону. Уроки уже закончились. Антона и остальных не видно. Дима подошел поближе и помахал рукой, привлекая внимание Кирилла. Потом остановился поодаль, прислонившись к простенку между окнами. Кирилл быстро свернул разговор и сам подошел к Диме. Глянул вопросительно.

– Хорошо, допустим, я все понял, – сказал Дима. – Вы – команда. А кто Тимур? Ты?

– Нет, конечно! – засмеялся Кирилл. – Куда мне!

– А кто?

– Вообще‑то можно сказать, что Тимура нету совсем. Новые технологии, – Кирилл продолжал улыбаться. – Но зачем тебе? Ты же – сам по себе.

– А если нет? – спросил Дима.

– Тогда – надо думать, – помедлив, ответил Кирилл.

Смысл этого ответа был Диме хорошо известен. Отец, Михаил Дмитриевич, никогда не говорил сыну «нет». Либо сразу соглашался, и тогда на него вполне можно было рассчитывать, либо говорил «надо подумать». В этом случае возвращаться к разговору было бессмысленно. Ничего, кроме «я еще думаю», услышать нельзя. Так что слова Кирилла Дима воспринял как вежливый отказ. «Проигрывать тоже надо уметь» – одна из семейных заповедей Дмитриевских. «Спасибо, что уделил время», – Дима спокойно кивнул и пошел по коридору.

– Эй, Дима! – окликнул Кирилл, но Дима даже не обернулся. Что, собственно, Кирилл может сказать ему еще? И зачем множить неловкости?

Яйцеголовый сидел за вторым автоматом справа от входа. Тимка заметил его сразу, как вошел, но сделал вид, что не обратил внимания. Поискал взглядом Квадрата – нигде нет. Удивился. Что‑то случилось? Тогда Яйцеголовый нашел бы возможность предупредить, в конце концов, подождал бы на улице или в соседнем кафе у окна. Что же тогда? Ни в какие совпадения Тимка не верил, но тут не шашки – пусть первый ход делают другие. Он заплатил за вход смотрящему и работал как обычно. В этом зале завсегдатаи его уже знали, и за полчаса он сбыл три дозы «скорости» и два пузырька с «минералкой». Наконец Яйцеголовому надоело изображать азарт, он слез с высокого табурета и подошел к Тимке.

– Привет, Сатирик. Как делишки?

– И тебе здравствуй, – осклабился Тимка. – Делишки идут. Пока жаловаться не на что.

– Да уж вижу – ловкий ты пацан, не зря, видать, хвалился… Далеко пойдешь.

Тимка усмехнулся. На лесть попадаются все – и дураки, и умные. Тимка не попадется. Борька‑дебил вот на том и погорел, хвастался все младшему: «Меня там все уважают! Со мной считаются! Я – крутой!» – и что? Коли голова на плечах, разбирать надо – кто льстит и зачем.

– Разговор есть.

– О чем это? – притворно удивился Тимка. – У меня пока вроде всего в достатке. Через недельку вот расторгуюсь, тогда и…

– Не об том, – досадливо прервал его Яйцеголовый. – Серьезные люди потолковать с тобой хотят.

– Серьезные люди?! С сосунком вроде меня?! – ахнул Тимка. – Чего бы это, скажи, а? – мальчик снизу вверх заглянул Яйцеголовому в лицо. Тот отвел глаза, но Тимка успел понять: не знает.

– Там узнаешь. Пошли, – буркнул Яйцеголовый.

«Серьезные люди» расположились не слишком далеко от зала с игровыми автоматами – в кафе «Бриз». Всего их было трое, но двое (вполне приличного вида, только глаза мертвые) все время молчали, и разговаривал с Тимкой один – долговязый, извилистый, с кожей бледно‑зеленого цвета, как у недозрелого лимона. Тимка сразу признал в нем потребителя «снега» и насторожился еще больше. Яйцеголовый сразу ушел.

Переговоры получились не сказать чтобы длинные и напоминали раздачу приказов.

Один из приличных заговорил в самом конце, да и то обращаясь не к Тимке – к напарнику:

– Черт знает, почему здесь вокруг и кругом одни дети. Может быть, потому, что они еще ничего не знают и ничего не боятся? И для них смерть, как и жизнь, – всего лишь приключение?

– Тима, но ты же понимаешь, – тут же вкрадчиво подхватил мысль босса Извилистый. – Есть же еще твои родители, брат, собачка, в конце концов. Ты же не хочешь, конечно, чтобы с ними что‑то случилось… нехорошее…

Тимка молчал. Взгляд его медленно скользил по фигуре Извилистого, выписывая замысловатые узоры. Когда‑то давно, в первом или втором классе, отец подарил ему прибор для выжигания. Тимка тогда целый месяц собирал на помойке фанерки, переводил на них рисунки с открыток и выжигал грибочки, цветочки, котят и прочую дребедень. Потом Борька взял прибор для каких‑то своих целей и сломал его. Тимка и сейчас помнил раскаленную докрасна иголочку прибора и едкий запах горелой фанеры. Он знал: если что‑то хорошо представить себе…

– Пацан, ты что… Чего ты?! Да я это так сказал, ну всем же все понятно…

Бесцветная улыбка повисла на Тимкином лице, как белье на веревке.

– Что ж, до свидания – всей честной компании, – Тимка шутовски раскланялся.

– Что делать, придется для начала сыграть по их правилам… – вздохнул ему вслед один из приличных. – Хотя мальчишка, тут ты прав, Константин, – жутко противный. И явный дегенерат к тому же…

Завернув в подворотню, Тимка вынул из кармана новенький мобильный телефон, с удовольствием еще раз рассмотрел его, поиграл мелодиями звонка. Потом вздохнул, потыкал пальцами в кнопки, поднес к уху.

– Таю пзовить, пжалста, – глотая звуки, попросил он.

Когда на том конце ответили, Тимка оглянулся по сторонам и негромко сказал:

– Коровина, это Игнатьев. Есть тема… Не, к тебе не пойду. Ты сейчас можешь? Тогда выходи к Овсянниковскому саду. Знаешь? Иди по главной дорожке. Я к тебе подойду. Все, пока.

– Ты куда? – спросила тетя Зина, которая несла из кладовки гладильную доску и наткнулась на одевающуюся в коридоре Таю.

– Меня Игнатьев на свидание пригласил, – честно, с большой долей недоумения ответила Тая. – Прямо сейчас, в Овсянниковском саду.

– Игнатьев? Это тот, который с шарфом и про пудру сказал? – припомнила тетя Зина. – Вот видишь, я опять права – он и вправду к тебе неровно дышит.

Тая довольно улыбнулась (слова тетки были ей приятны), но отрицательно помотала головой:

– Нет, теть Зин, тут все же что‑то другое, наверное…

– Поживем – увидим, – пожала плечами тетя Зина.

Несколько старых, этажей в пять, тополей росли вдоль тихой улицы. Как будто в ущелье. Верхние, уже голые ветки тополей были так высоко, что Дима сам ничего и не увидел бы. Как и у большинства людей, не было у него такой привычки – ходить, подняв глаза к небу. Он вообще после дополнительных занятий по английскому в аптеку на Херсонской шел – покупать Александре Сергеевне валокордин. И не заметил бы ничего, если бы внизу, задрав головы, не стояли его одноклассники из 8 «А». Вместе с ними стояли две мамы с колясками, старушка с клюкой и еще несколько остановившихся по случаю прохожих.

А по ветвям старого тополя, уже приближаясь к вершине, ловко взбирался Кирилл Савенко. Больше Дима сначала ничего не увидел.

– Что это? – спросил он у Антона Каратаева. – Зачем это он туда полез?

– Кто‑то из окна нитки или ленту от старого магнитофона бросил, – объяснил Антон. – Или ветром принесло. Они за ветки зацепились, а теперь в них ворона лапами запуталась – вон она там, вниз головой висит.

Дима пригляделся и в уже сгущающихся сумерках заметил на самой вершине дерева лохматый черный комок. Комок то замирал, повисая, то вдруг снова начинал отчаянно биться. Дима почему‑то подумал о сердце и его сокращениях. Вспомнил любимый сериал бабушки «Скорая помощь». Поежился.

– Там же совсем тонкие ветки, – сказал он. – Он не сможет туда.

– Я сам вижу, – ответил Антон.

– Эй, парень, ты слезай оттуда! – тревожно закричал подошедший мужик, только что, как и Дима, сориентировавшийся в ситуации. – Мало тебе в Питере ворон, что ли! Да она уже все равно нежилец! Слезай!

Кирилл никак не отреагировал, продолжая взбираться все выше.

Мужик, не успокаиваясь, обратился к 8 «А»:

– Ребята, это ваш ловкач? Вы хоть ему крикните! Это же вам не дуб! У тополей сучья хрупкие! Наверх к птице ему все равно не долезть, а сорвется…

Как будто бы сглазил. Раздался едва слышный треск, ветка обломилась, тонкая фигурка согнулась в поясе под прямым углом и начала падать. Какая‑то из молодых мам завизжала и тут же закрыла себе рот рукой. Заплакал малыш, которого держала за руку не то няня, не то молодая бабушка. Мужик заметался внизу, отчаянно матерясь. 8 «А», как водится, мгновенно построился. Дима малодушно закрыл глаза.

Ловкость Кирилла недооценили все присутствующие. Цепляясь за все проносящиеся мимо ветки и тем тормозя свое падение, он даже не упал, а почти спрыгнул на землю. Витя Петров и Антон Каратаев помогли ему подняться. Литературно образованный Дима вспомнил гимнаста Тибула из сказки про Трех Толстяков. Мужик, не в силах остановиться, продолжал материться, но теперь – с облегчением и почти восхищенно.

– Вплотную не подобраться, – сказал Кирилл. Он дышал редко и глубоко, поэтому слова получались как будто отрезанными друг от друга. – Как и говорили, надо что‑то на палке. Нашли?

Откуда‑то появились Маша Новицкая и Сережа Окунев. В руках у них было что‑то вроде самодельного секатора на ручке от швабры. Кирилл с сомнением взглянул на длину ручки. Потом наверх. Ворона больше не билась, только иногда вздрагивала. Из длинной царапины на щеке Кирилла пунктирными каплями выступила кровь.

Дима открыл глаза и смотрел на все, как спектакль на сцене.

– Парень, ты чего, совсем с ума сошел?! Ты что, опять туда лезть собираешься?! – закричал мужик и встряхнул Кирилла за плечи. – Благодари бога, что теперь жив остался! Да этих ворон каждый год чертова прорва гибнет! А ты?! Не убьешься, так покалечишься! О родителях своих подумай, балбес! Да вы все ему скажите, что ли!

– Деточка, и вправду: не нужно тебе… – робко сказала старушка с клюкой.

– Мальчик, это действительно опасно! – одна из мам с коляской.

– Может быть, службу спасения вызвать? – другая мама.

– С ума посходили! Только им и дела…

– Да не пускать его, и все! – не то няня, не то молодая бабушка. – Правильно мужчина говорит: своей головы нету, а родители потом страдай!

– А птичка насовсем умерла? – малыш лет пяти в красной курточке. – Или она после оживет? Как в компьютере?

Тая Коровина и Тимка Игнатьев хором (они‑то откуда тут взялись, прежде их вроде бы не было?):

– Кирилл, не надо…

Дима заметил, что на протяжении всего действия одноклассники то куда‑то исчезают, то снова появляются и о чем‑то переговариваются между собой.

Из нескольких окон по обе стороны улицы, как из театральной декорации, выглядывают люди и что‑то спрашивают или комментируют.

Кирилл придвинулся вплотную к стволу и картинно взял палку в зубы. Диме впервые в жизни захотелось выругаться так, как только что ругался мужик‑прохожий.

Мужик между тем подошел к Кириллу и положил тяжелую ладонь ему на плечо.

– Слушай, парень, я тебя, вас всех понимаю. Я сам охотник и сто раз… Ты теперь не можешь так оставить, чтоб она висела и мучилась. Но и тебе гробиться не след. Чего ради, подумай. Я знаю, чего делать. Погоди сейчас лезть. Я схожу домой, это вот на 4‑й Советской, следующая улица, пять минут. Принесу свое ружье и ворону эту прикончу. Хоть и темнеет уже, но я, парень, не буду хвастаться – стреляю хорошо. И пусть меня потом менты, если найдут, за стрельбу в городе с дерьмом смешают, но так все разрешится. Слово верное. Погоди, парень…

Кто‑то тронул Диму сзади за плечо. Дима вздрогнул, обернулся. Позади него стоял Михаил Дмитриевич.

– Бабушка лекарства не дождалась, решила, что у тебя дела в школе, послала меня. А что тут у вас происходит?

Дима объяснил. Мужик пошел за ружьем. Кирилл полез на дерево. Тая Коровина плакала и размазывала слезы по круглым щекам. Мама силой увела домой малыша в красной куртке. Он оборачивался и грозил кому‑то кулаком.

– Папа, придумай что‑нибудь, – сказал Дима. – Должен же быть алгоритм…

– Окна дома слишком далеко, – задумчиво сказал Михаил Дмитриевич. – А ветки слишком тонкие…

– Это я сам знаю! – огрызнулся Дима. – А что делать?

– Вероятно, предоставить ситуацию самой себе. Иногда это лучший выход…

Дима тихо пробормотал себе под нос такое, что оба собеседника предпочли не услышать.

– Смотрите, едет! – крикнула Маша Новицкая, указывая рукой в конец улицы.

– Кирилл, замри! – сориентировался Антон Каратаев.

По переулку не торопясь, словно неуверенный в собственных действиях и направлении, ехал переделанный грузовик «Петросвета» с опущенной решетчатой люлькой, в которой стоял и всматривался в столпившихся людей монтер в фирменной «петросветовской» куртке. Из кабины яростно махала сразу двумя руками сидящая рядом с водителем Вика Стогова.

– Ура! – закричала что‑то сообразившая Тая Коровина.

– Отойдите все! – распорядился Антон. – Кирилл, бросай сюда эту штуку. Я полезу в кабинку, а ты сиди там, подхватишь…

– Понял! – отозвался с дерева Кирилл. – Бросаю!

– Они на Невском гирлянду к празднику вешали, – торопясь, объяснила Вика Маше Новицкой. – Я их полчаса уговаривала, потому долго. Они меня сначала посылали по‑всякому, а потом поняли, что я все равно не уйду, и водитель сказал: поехали, быстрее получится.

– Тебя, пацан, в люльку не пущу! – сказал монтер Антону Каратаеву. – Техника безопасности.

– Вы сами этой штукой не сможете, – возразил Антон. – Я вообще ловкий, не такой, как он, конечно, – Антон пальцем указал на сидящего на дереве Кирилла. – Но все‑таки. Да ведь и вы же со мной будете.

– Не спорь с ними! – крикнул немолодой водитель, высунувшись в окно. – Ты что, не видишь, у них тут сплошное «гнездо кукушки», в смысле – они все разом «ку‑ку»! А у нас – график!

Антон быстро и ловко залез в люльку. Витя подал ему самодельную палку‑ножницы. Неповоротливый с виду грузовик задом залез на газон и подъехал почти вплотную к дереву. Люлька начала подниматься на металлической коленчатой палке. Все, затаив дыхание, следили за ней. В соответствии с ее движениями Кирилл Савенко, похожий на большую обезьяну из передачи «В мире животных», бесшумно перемещался в кроне дерева.

С пятого захода Антону удалось перерезать какую‑то определяющую нитку. Все это время монтер держал его за пояс и ругался в такт с мужиком, который вместе с ружьем опять появился на сцене.

Черный клубок, безжизненно кувыркаясь, полетел вниз. Кирилл, держась обеими ногами за сук и диковинно вытянув руки, ловко подхватил его тремя метрами ниже.

8 «А» молча вскинул вверх руки со сжатыми кулаками. Мужик выругался последний раз и потряс ружьем, как дикие горцы в фильмах про кавказские войны. Тая Коровина от восторга попыталась броситься Диме на шею.

– Отвяжись, толстая корова! – прошипел он и оттолкнул девочку.

Тая приготовилась взвыть от горя и обиды, но тут Тимка Игнатьев стянул с шеи бело‑голубой шарф и, как удавку, набросил его сзади на лицо девочки, закрыв ей рот. Несмотря на напряженность ситуации, Дима взглянул на Тимку с любопытством – с момента знакомства он впервые видел его без шарфа. Шея у Тимки оказалась самая обыкновенная – длинная и тощая.

8 «А» принял в свои ряды Кирилла Савенко, спустившегося с дерева вместе с вороной. Ворона крутила головой и явно была жива. Маша Новицкая одноразовым платком промокнула кровь на щеке Кирилла. Вика Стогова и Антон Каратаев благодарили «петросветовцев». Старушка с клюкой вытирала платочком глаза и уголки губ. В домах по соседству со стуком захлопывались окна и форточки.

– Я понял, на кого похожи твои одноклассники! – сказал Михаил Дмитриевич, который все это время, отойдя в сторону, наблюдал за развитием событий. – На прогрессоров из романов братьев Стругацких. Передвигаются в пространстве стремительно, появляются все разом при возникновении критической ситуации… Кстати, Дима, ты читал Стругацких?

Сжав кулаки и изо всех сил вонзив ногти в ладони, Дима молча, не оглядываясь, побежал вдоль по улице.

Тая сидела за столом, подперев щеку ладонью, и смотрела на разложенные вокруг исписанные формулами и исчирканные листки.

– Ну как, получается что‑нибудь? – с любопытством спросила Марина.

– Да вроде бы все получилось, – неуверенно ответила Тая. – Вот – ответы и доказательства тоже. Но тут, понимаешь, такие задачки все‑таки замысловатые. Я никак не могу сообразить, как их проверить. Ну, что вот эти ответы правильные и других нет…

– А если спросить у того мальчика из класса, который тоже участвует, – подумав, предложила Марина.

– Вот еще! – фыркнула Тая.

– А мне кажется, это вполне нормально, – не унималась Марина. – Ты же не решения у него спрашиваешь, а всего лишь ответы сравнить. Ему тоже полезно.

– Сказала: не буду! – рявкнула Тая и сгребла в кучу исписанные листки.

– А что случилось? Вы поссорились? – сидящая на диване Марина состроила сочувственную гримасу и точно так же, как дочь, подперла ладонью круглую щеку. – Расскажи мне. Может быть, вы просто друг друга не поняли? В вашем возрасте это часто бывает…

– А в других уже не бывает, да?! – огрызнулась Тая.

– И в других бывает, – грустно согласилась Марина. – Чего же скрывать: люди друг друга то и дело понять не могут…

– Вот видишь! – торжествующе воскликнула Тая, отстоявшая свое право быть решительно несчастной вне зависимости от возраста. – Так что не стану я у него ничего спрашивать. Вот прямо сейчас все начисто перепишу, еще раз проверю и отправлю.

– Ну и хорошо, ну и ладно, – поспешно сказала Марина. – Делай, как тебе удобно, Таечка. В конце концов, это же не в четверти оценки, а просто так…

– Просто так… – эхом откликнулась Тая. – Просто так…

Ася позвонила условленным образом, а потом, не дожидаясь, открыла дверь своим ключом. Переодела под вешалкой «свои» тапки. Из крошечной прихожей была хорошо видна довольно просторная комната.

– Привет, Берт! Это я! – окликнула девушка и прошла в ванную – вымыть руки. Все Новицкие, кроме Маши, отличались несколько утрированной, почти кошачьей чистоплотностью.

Когда Ася зашла в комнату, Берт, как всегда, сидел около компьютера, но развернулся вместе с креслом лицом к ней. Ася едва заметно вздрогнула. С тех пор, как они не виделись, Берт жутковато изменился. С лица молодого человека как будто рубанком стесали плоть – на висках, на щеках, под глазами, – оставив коричневые тени‑провалы.

– Что с тобой? – спросила Ася. – Ты плохо себя чувствуешь?

– Да нет, все как обычно, – поспешно ответил Берт. – Ася…

– Да? Что?

– Ничего…

Говорить было не о чем. Ася этого и боялась, когда шла.

– А ты стала еще красивей… – Берт сидел прямо перед ней, а его голос звучал как будто из‑под подушки.

– Брось, – Ася поморщилась. – Ты же знаешь, как мне это…

– Знаю, но все равно говорю, – Берт грустно улыбнулся. – Как и все прочие… Что там твои конкурсы и все такое? Прости, я в этом плохо разбираюсь…

– Не извиняйся, – усмехнулась Ася. – Достаточно того, в чем ты разбираешься хорошо. У меня все нормально. Игорь заключает контракт с известной косметологической фирмой. И ведет переговоры о моем участии в телевизионном проекте. Еще я снялась в двух рекламных клипах…

– Я видел… Не буду говорить про то, как ты там выглядела…

– Не надо. Для меня это был полезный опыт. В области рекламы, как это ни смешно, работают крутые профессионалы.

– Я догадываюсь. Профессионализм и большие деньги часто идут рука об руку.

– Я не вижу в этом ничего плохого. И сама хочу стать профессионалом. Сейчас я уже могу оплачивать уроки у хорошего педагога. И купить Маше все эти ее конно‑спортивные штуки, и еще нанять Люде репетиторов… Понимаешь, ей почему‑то совсем не дается учеба. Нам с Машей всегда легко было учиться. А Люде… Она очень переживает, потому что вообще‑то прилежная девочка и хочет быть хорошей ученицей. Мы думаем, может быть, это оттого, что перед тем, как ей родиться, у отца окончательно встал его завод, он остался без работы и много пил… Но сейчас с репетиторами она подтянулась, по основным предметам уже где‑то между тройкой и четверкой…

– Ты понимаешь, что ты продаешь?

– Разумеется, понимаю. Свою красоту, – Ася пожала плечами. – Больше у меня сейчас ничего нет. А ждать не имеет смысла. В дальнейшем я планирую научиться продавать свое умение танцевать. Мир так устроен, и лично я не вижу в этом ничего плохого. Ты же сам говорил: «Времена не выбирают, в них живут и умирают…»

– Это не я говорил, это поэт Александр Кушнер.

– Все равно…

– Чему ты учишься? Частные уроки?

– Естественно, танцам. Ты же знаешь, я всегда хотела, но из клуба уже давно взяла, что можно было взять. А частные уроки всегда были очень дороги, я даже не могла заикнуться родителям. К тому же, кроме танцев… ты сам знаешь, чем я занималась все эти годы…

– А теперь?

– Теперь получается, что я наверстываю упущенное. Мой педагог говорит: девочка моя, вы безусловно талантливы, но где же вы были пять‑восемь лет назад, когда формируются растяжка и выворотность стопы? Кто начинает в восемнадцать? Но я упорная, ты же знаешь. И кое‑что все‑таки уже умею…

– У тебя обязательно получится.

– Я очень надеюсь и сделаю все возможное. Надо признать, что все, что было здесь, оказалось неожиданно хорошей школой. В смысле тренировки упорства…

– Ты удивлена?

– Нет… Берт, пожалуйста, поверь мне, я ни о чем не жалею и никого ни в чем не хочу упрекнуть! Но теперь я выбрала другое, и мой выбор – это моя жизнь! Только моя – понимаешь?

– Пытаюсь понять.

– Если бы твои обстоятельства были другими…

– Они таковы, каковы есть, и это как раз то, что нельзя изменить.

– Действительно нельзя? – Ася взглянула испытующе. – Может быть, где‑нибудь за границей…

– Нет! Невозможно! И любые размышления об этом только ослабляют…

– Но, Берт… зачем тебе нужно все время быть или хотя бы казаться сильным? Это как‑то…

– Как‑то – что? – Берт оперся обеими руками о подлокотники, подался вперед и слегка прикусил нижнюю губу.

Ася подумала, подбирая слова.

– В этом есть какая‑то показуха… что‑то ненастоящее… И главное, совершенно непонятно – зачем? Какова цель?

– Неужели даже тебе непонятно? – Берт опустил большую голову, его подбородок лег на грудь, прямые темные волосы закрыли лицо. – Я не хочу, чтобы меня жалели.

– А почему? – спросила Ася. – Люди, помимо остальных чувств, всегда, во все времена жалели друг друга. Что плохого в том, если и тебя иногда кто‑нибудь да пожалеет? Чем это ты так отличаешься от прочих людей?

– Я не хочу, чтобы кто‑нибудь… – смутно пробормотал Берт, не поднимая головы.

Глуховатая Ася услышала его не ушами, а каким‑то другим образом.

– Ты хочешь, чтобы я? – догадалась она.

Легко ступая, подошла к Берту, опустилась на пол у его ног, положила голову на колени, укрытые пледом.

Молчание длилось и походило на ветер. Сначала оно было влажным и тягостным, потом прохладным, далее – сухим и теплым и наконец – освобождающим.

– Благодарю тебя, – тихо сказал Берт.

– За что? Ведь я… – еще тише спросила Ася.

Берт не ответил. Девушка провела его ладонью по своей щеке и мимолетно коснулась губами кончиков его пальцев. Потом, словно сквозняком, переместилась к порогу.

– Ключи я оставлю на полочке под зеркалом, – сказала она. – Не провожай. Спасибо тебе за все, и – забудь. Ты нужен многим.

– Я тебя никогда не забуду, – сказал Берт. Голос его казался спокойным. Он ничего не просил.

Ася промокнула углы глаз костяшкой указательного пальца и взяла с вешалки пальто. Одевалась она уже на лестнице, спускаясь вниз и с трудом попадая в рукава. Вся ее пластичность куда‑то подевалась, движения были нервическими, неточными и изломанными.

– У мамы сегодня ночное дежурство, – сказала Люда, когда Ася прошла в комнату и присела к окну с таким видом, как будто только что рассталась с кем‑то на улице. За окном шел дождь пополам со снегом. – Она велела борщ сварить.

– Угу, – сказала Ася. – Ты картошку почистишь?

– Пусть Машка, – нерешительно предложила Люда, отодвигаясь на всякий случай подальше от средней сестры. – Я пол подмела…

За столом, стоящим посередине комнаты, Вадим быстро и аккуратно делал в Машиной тетрадке аксонометрию – домашнее задание по черчению. Вика Стогова с альбомом ждала своей очереди, а незнакомый Асе мальчик с шеей, замотанной бело‑голубым шарфом, пытался с помощью обгрызенного карандаша, сломанной линейки и циркуля «козья ножка» срисовать в свою тетрадь то, что чертил в Машиной тетради Вадим. Ася вспомнила, что, когда у них преподавали черчение, Вадим был по этому почти никому не дававшемуся предмету лучшим в классе.

– Да погоди ты! – недовольно поморщился юноша, краем глаза оценив результаты стараний в соседней тетради. – Разве ты не видишь, что ерунда получается! Я тебе тоже начерчу. Как следует.

– Э, не‑ет! – проблеял шарфоноситель. – Если ты начертишь, училка сразу поймет и пару поставит. А если я сейчас сам срисую, то она обрадуется, что хоть что‑то похоже, и поставит трояк. А мне больше и не надо.

Вадим неодобрительно покачал головой, но возражать не стал.

– Тимофей, у тебя что, совсем нет честолюбия? – спросила Маша.

Тимка некоторое время подумал.

– У меня ого‑го какое честолюбие! – наконец сказал он. – Просто ты, Маша, еще не знаешь.

– Нет, картошку почистишь ты, Люда, – решительно утвердила Ася. – А я заправку сделаю. Разве ты не видишь, что у Маши гости?

– Я, между прочим, таких гостей тоже сколько хочешь позвать могу, – обиженно пробубнила Люда, доставая из ящика под подоконником картошку. – Только во двор выйти… А Вадим так и вообще не ее гость, а твой…

Ася отправилась в кухню за морковкой, свёклой и луком. Маша, оставив занятых черчением одноклассников, пошла за ней.

– Я могу помочь, Ася, – сказала она.

– Да ладно, я сама. Подумаешь, борщ сварить!.. А этого мальчика с шарфом я раньше, кажется, не видела…

– Это Тимка Игнатьев из моего класса. Новенький.

– Он на тебя смотрит, как голодный пес на косточку.

– Подумаешь! Я же твоего Вадима не обсуждаю…

– Мой Вадим теперь делает твое домашнее задание, – усмехнулась Ася. – Он давно пришел?

– Давно. Баба Нюра про него говорит: к Асе черной ниткой пришит. Очень точно, по‑моему. А ты где была?

– Неважно… Подержи вот свёклу… И доску для овощей сними с гвоздя… И… Маша, что происходит с Бертом? Ты знаешь?

– Ничего особенного, – сказала Маша и отвела взгляд. – Просто он умирает.

Николай Павлович выглядел довольным и радостным. Его радость, как лицо в оконном стекле, отражалась на всем 8 «А» классе. Сопереживая классному руководителю, класс тихо и просветленно шевелился.

– Вчера вечером в школу пришел факс. Двое ваших товарищей – Дима Дмитриевский и Тая Коровина – прошли первый тур международной олимпиады по математике и вышли во второй! – приподнятым тоном объявил Николай Павлович. – Это большой успех, потому что задачи первого тура действительно были непростыми. Давайте поприветствуем их!

8 «А» дисциплинированно и доброжелательно захлопал. «Вау, Коровина!» – крикнул Тимка Игнатьев и поднял руку с растопыренными в знаке «виктория» пальцами. Тая покраснела и расплылась в довольной улыбке, а Дима опустил голову с таким видом, как будто его уличили в каком‑то неблаговидном поступке.

Николай Павлович постучал мелом по доске.

– Пользуясь случаем, сейчас мы с вами разберем две задачи попроще из числа олимпиадных. Для всего класса это будет хорошей тренировкой мозгов. А Дима и Тая нам помогут… Игнатьев, убери свой телефон и достань тетрадь. Математика – это насквозь логическое построение, в котором каждое колесико цепляется за другие. Поверь, если ты хоть чуть‑чуть напряжешь свой ум, то обязательно сможешь что‑нибудь понять…

– Увы мне, Николай Павлович! – улыбнулся Тимка, но телефон с тетрисом убрал и достал из сумки тетрадь, которая выглядела так, как будто накануне ее жевало что‑то парнокопытное.

Тая и Тимка сидели на парапете набережной под мостом Александра Невского. Тень от перекрестья железных балок дрожала в незамерзшей густой воде. Крупные хлопья снега вихрями залетали с моста и ложились под ноги.

– Мне холодно, – пожаловалась Тая.

– Ничего, зато место надежное, – возразил Тимка. – Никто никак не подглядит и не подслушает…

Тая взглянула на Тимку и почувствовала угрызения совести. Ему, в его тонкой куртке, без шапки и в летних кроссовках, должно быть, еще холоднее, чем ей. Но он же не жалуется…

– Ну так что? – поспешно спросила Тая. – Ты сумел проследить? Тебе удалось выяснить про Антона и других?

– Удалось‑то удалось, – Тимка поднял плечи к ушам, так что голова фактически спряталась в кольцах неизменного шарфа. – Да только все это такая же фигня, как и у тебя с игрушками. Можно даже сказать, что все они – одна шайка‑лейка. Никакого отношения не имеющая к тому, что нам нужно.

– В каком смысле? Объясни.

– Ну, ходит этот наш Каратаев в свой технический кружок. Чуть ли не со второго класса, как я могу понять. Ходит и ходит. Еще какие‑то пацаны там вокруг него обретаются, большинство даже младше Антона. Хотя есть и чуток постарше. Взрослых не видно, и даже руководитель кружка, как я понял, не в теме. Делают они всякие технические штучки, опять же на уровне игрушек. Часть из них как раз и идет туда, где ты разведала, в стоговскую тусовку…

– A‑а! Так вот в чем дело! – радостно воскликнула Тая. – А я как раз понять не могла: откуда в Викиных игрушках берется эта компьютерная начинка? Все‑таки это достаточно сложно… Теперь все понятно!

– Что тебе понятно?! – злобно огрызнулся Тимка. – Что?! Ты вообще помнишь, о чем речь‑то идет?! Как ты себе это вообще представляешь? Серьезные люди поднимают кипеж для того, чтобы подгрести под себя детское благотворительное производство говорящих мишек и собачек? Ну, я не могу, щас описаюсь! Чип и Дейл спешат на помощь! Теперь эти игрушки таинственно и благородно раздают всяким мелким ублюдкам, а потом что – серьезные люди сами в них играть будут? Ой, держите меня, не то умру от смеха! Чего ты вообще в жизни понимаешь…

– Ну обзовись, обзовись, – вполне миролюбиво предложила Тая. – Как Дмитриевский. Может, полегчает?

Тимка мигом остыл, сгорбился, облизнул покрытые желтоватыми корками губы, привычно дернул концы шарфа.

– Хочешь, я за тебя Дмитриевскому в морду дам? – примирительно спросил он.

– Вот радость‑то! – польщено отказалась Тая и рассудительно добавила. – Сыщики из нас с тобой, конечно, фиговые, это ты правильно сказал…

– Я – не фиговый, – дернулся Тимка. – Просто пока еще за нитку не ухватился, чтобы все размотать…

– Ну ладно, – согласилась Тая. – Ты не такой. Только ведь ты, как и я, до сих пор не понимаешь, кто они все такие и что делают. Если, конечно, не считать говорящие игрушки и спасение ворон…

– Главное – это теперь узнать, кто за ними стоит!

– А кто‑то стоит?

– Это уж, поверь, беспременно. Иначе те не стали бы в это дело влезать…

– Тим, а кто такие те? Бандиты, да? И что у тебя‑то с ними?

– Лучше тебе этого не знать, – серьезно сказал Тимка. – Поверь, Коровина, я не в обиду тебе, просто оно и вправду так. Меньше знаешь – лучше спишь. Да и мне за тебя так спокойнее…

– Хорошо, Тима, – опять согласилась Тая. – Но как же ты… Я ведь тоже за тебя волнуюсь…

– Не боись, Коровина, – усмехнулся Тимка. – Ты меня по школе, конечно, придурком считаешь, но я, вообще‑то, ушлый. Если все правильно пойдет, оставлю с носом всех сразу…

– Тима, знай, что я вовсе не считаю тебя придурком! – официально заявила Тая.

– Ну спасибо вам! – Тимка дернул худыми ногами и шутовски раскланялся, не слезая с парапета.

– Слушай, Тим… – Тая мечтательно раскрыла темные глаза и подняла взгляд к перекрещенным балкам мостовой изнанки. – А может, они все‑таки какие‑нибудь пришельцы, а? Ну, пусть не из космоса, а из будущего или из какого‑нибудь параллельного мира… Ну вот сколько же есть книжек всяких про это, и фильмов! Откуда оно все? Трудно поверить, чтобы совсем‑совсем ничего взаправду не было.

Вот представь: у них там уже давно и войн нет, и бедных детей, и болезней тоже… Поэтому они и ведут себя здесь так странно…

– Ага, а тут, в несчастном параллельном прошлом, у них такая практика добрых дел для школьников средних классов? – подхватил Тимка. – Вроде как в заповеднике…

– Точно! Поэтому они и похожи все друг на друга, и смотрят одинаково, и двигаются так… необычно, и носят значки, чтобы друг друга сразу среди здешних людей узнавать. И придумывают, и делают такие забавные детские вещи, вроде этих игрушек. И ты зря ищешь: никаких взрослых за ними здесь вообще нет. Они все в параллельном мире остались… Слушай! – от волнения Тая откачнулась назад и чуть не свалилась с парапета в реку. Тимка поймал ее за отвороты куртки и хорошенько встряхнул. – Да слушай же ты! – отмахнулась от него Тая. – А может, наш Николай Павлович как раз оттуда?!! Приставлен за ними присматривать, чтобы они уж очень не зарывались… Дети все‑таки…

– Ага, а настоящий Николай Павлович насовсем погиб в той автомобильной катастрофе! А после они его подменили, и все, что было непохоже, потом списали на болезнь и переживания, а работу он поменял… Жена‑то его погибла, а дочь все равно теперь ничего узнать и сказать не может: какой папа был и какой стал… А может, это они ее сами тихонько того, чтобы не разоблачила…

– Нет! Этого никак быть не может! – решительно вступилась за людей из параллельного мира Тая. – Не стали бы они! У них там гуманизм и все такое прочее…

– Ага, сейчас! Держи карман шире! Накося‑выкуси! – очнулся от грез Тимка. – Добренькие‑то, они как раз страшнее всего. Из своей шкурной выгоды никто такого дерьма не наворочает, как если захотят всех разом счастливыми сделать… Ты же помнишь, как ты их сначала боялась!

– Помню! – Тая передернула плечами. – Теперь меньше. Но это, наверное, потому что мы теперь с тобой вдвоем… А сперва мне казалось, что я вообще с ума схожу…

– Слушай, Тая… – задумчиво произнес Тимка. – Вот ты тут сказала: вдвоем. Я и подумал: а ведь Дмитриевский в той же позиции, что и мы оба. Тоже пришел в новый класс – и нате вам, пожалуйста. Башка у него, ты сама знаешь, – компьютер. И если мы с тобой на сегодняшний день кое‑чего уже нарыли, так, может, он тоже чего важное знает? И с нами поделится? А?

– Да пошел он!.. – высказалась Тая. – И ты тоже, если хочешь с ним водиться. Сказал бы сразу: что с толстой девчонкой дело иметь! Надоело!

– Да ладно, ладно! Тайка! Ты чего, реветь, что ли, собралась?! – Тимка спрыгнул с парапета, встал перед Таей, стараясь заглянуть ей в лицо. – Вот дура‑то! Да не нужен мне сто раз твой Дмитриевский! Меня он и самого бесит, с самого начала, вместе с его тронутой бабкой и роялем! Обойдемся без него! Я так просто сказал. Да Тайка же! Не будь идиоткой!

Тая всхлипывала все медленнее, нос ее становился краснее, а глаза, опухая, все уже и уже… «Вот красивая пара!» – трезво оценила она со стороны себя и Тимку.

Снег кружился и пропадал в черной глубокой воде. Вокруг бетонных опор моста закручивались медленные страшные водовороты.

– Нету никаких параллельных миров, Тайка, – шмыгнув носом, сказал Тимка и за руку сдернул девочку с парапета. – Только этот один. В нем все и дело… Так что – идем.

Каникулы были как красная с зелеными краями ковровая дорожка, раскатанная в никуда.

– Ты не хочешь съездить в Москву? – спросил перед каникулами Михаил Дмитриевич. – Повидаться… с братом, с друзьями?

– Нет, не хочу, – ответил Дима. – Спасибо, папа.

Накануне младший брат прислал ему рисунок Сфинкса, похожего на лукавую кошку, и подпись к нему, из которой явствовало, что на каникулы он уезжает в Египет. Отец, должно быть, об этом не знал.

Делать на каникулах было абсолютно нечего. Разумеется, всегда оставалась математика, но нельзя же решать задачи по пятнадцать часов подряд…

– Пригласи Таисию в кино, – посоветовала Александра Сергеевна. – Или на выставку.

Дима кивнул головой и промолчал. Александра Сергеевна изготовилась аргументировать. Фаина, всегда хорошо чувствовавшая напряжение хозяев, встала на задние лапки и попросилась гулять. Дима, облегченно вздохнув, пошел одеваться.

В каникулы Дима вообще много ходил по городу. Он где‑то слышал, что обыкновенно москвичи не любят Петербурга и наоборот. Ему лично Петербург нравился. Низкое, туманно‑клочковатое небо казалось пригодным для личного употребления. Оторвал себе клочок неба, завернулся в него и спрятался ото всех. Очень удобно.

Однажды в Таврическом саду Дима встретил Машу Новицкую. Она сама узнала его и подошла. Заговорили о большом и сложном задании, которое задала на каникулы учительница английского языка, и следующем туре математического конкурса.

– Тая говорит, что там, если выиграть, приз – обучение за границей. И всё оплачивают. Правда?

– Угу, – кивнул Дима. – Правда.

– Ты бы хотел?

– Не знаю. Сначала надо выиграть.

– А как тебе кажется, ты можешь?

– Не знаю, надо попробовать.

– Николай Павлович говорит, что Тая – вряд ли сумеет. А ты – может быть.

– Кому он это говорит? – удивился Дима.

– Не знаю… – смутилась Маша. – Так… слышала от кого‑то.

Помолчали. Дима уже хотел попрощаться и уйти. Машина удивительная коса, перекинутая через плечо, навязчиво маячила перед его глазами и напоминала о противоречивом поведении подростков.

– Хочешь, я тебе покажу лужу в горошек? – неожиданно спросила Маша.

– Хочу, – сказал Дима. Лужа в горошек – как это может быть?

– Пойдем, – сказала Маша и привела его на задворки сада, где грузовики разъездили дорогу. В одной из колей вода осталась где‑то внизу, а на изнанке замерзшей поверху льдины собрались круглые, размером с рубль, очерченные белым капли. Лужа действительно казалась раскрашенной узором в горошек.

Не зная зачем, Дима наступил прямо в середину лужи. Капли мгновенно сбежались к трещинам и пропали. Вместо лужи в горошек снова получилась грязная колея с осколками льда. Дима опустил голову.

– Извини, – сказал он.

– Ничего, – засмеялась Маша. – Еще намерзнет.

Дима поднял голову и посмотрел на девочку.

– Ты на меня смотришь так, как будто мы только что познакомились, – заметила Маша.

– Это правда, – согласился Дима. – Ты сказала, и я сам понял. Я тебя первый раз вижу… отдельно от всех. Понимаешь?

– Конечно, понимаю, – Маша пожала плечами. – Ну и как я тебе… отдельно?

Дима смутился, потом не глядя, по памяти протянул руку и слегка дернул Машину косу.

– Извини, – снова сказал он. – Мне очень хотелось… хотя вообще‑то я девчонок за косы не дергаю… Может быть, пойдем в кино? Или на выставку?

– Пойдем, – легко согласилась Маша.

Когда возвращались из кино, Дима проводил Машу до парадной. Уже совсем стемнело.

– Смотри, звезды, – сказала Маша и указала наверх.

Дима посмотрел. Звезды были чужие и ужасно далеко. Низкое городское небо для индивидуального употребления нравилось ему больше.

– Тебе нравится? – спросила Маша.

– Я редко смотрю на звезды, – признался Дима.

– Почему? У тебя плохое зрение? Но ты не носишь очки…

– Зрение нормальное. Просто так получается…

– Конечно, в городе это не то, – сказала Маша. – В городе они даже не пахнут.

– Как это?! – удивился Дима.

– Когда уже стемнеет, мы с Карениным часто ездим по полям. И вот если вечером на поле посмотреть прямо вверх, то их там много‑много… Они перемигиваются разноцветными огоньками, и всегда чувствуется такой странный запах. Как будто внутри звенит тонкая‑тонкая струна. Это и есть запах звезд…

– Бабушка, – спросил Дима вечером за ужином. – Как ты думаешь, звезды чем‑нибудь пахнут?

Александра Сергеевна задумалась.

– Я полагаю, чуть‑чуть – резедой, – наконец ответила она.

– А я думаю, да что там, почти уверен, – мальвазией, – с непонятным воодушевлением возразил Михаил Дмитриевич.

Дима хотел было спросить, что такое резеда и мальвазия, но передумал. «Какая, в конце концов, разница?» – решил он.

И отчего‑то загрустил.

Дима шел по тротуару нога за ногу, так медленно, что прохожие, излучая недовольство, то и дело обгоняли его. По времени еще стоял как бы день, но уже сгустились петербургские молочно‑жемчужные сумерки и на пепельно‑сером небе выступили бледные звезды. Дома стемнели и как будто подернулись дымной кисеей.

Кирилл догнал Диму и молча пошел рядом.

– Ворона жива? – спросил Дима, когда молчать надоело.

– Жива, наверное. Если еще куда‑нибудь не впуталась.

– Я думал, ты ее на голубятню понес.

– Так и было. Она там пришла в себя, порвала сетку, заклевала насмерть троих голубей, наелась и слиняла через дырку в полу. Дядя Федор мне потом чуть голову не открутил.

– Вон оно как… – протянул Дима. – А ты ее спасал…

– Что ж, – Кирилл пожал плечами. – Бывает… А твой‑то голубь как, живой?

– Вполне. Он вообще‑то уже и летать может. По комнате, правда, но все равно. Мне кажется, что у него крыло поправилось. Вернуть его тебе?

– Да как хочешь.

– Я подумаю…

– Подумай… Здесь направо…

– А куда мы, собственно, идем?

– Тимура смотреть. Ты же хотел вроде. Или уже расхотел?

В комнате было не слишком светло, и все же Дима увидел четыре компьютера по четырем углам. На тумбочке посередине лежал пятый, ни к чему, по видимости, не подключенный, – восхитительно тонкий золотистый ноутбук, похожий на большую дорогую шоколадку в обертке.

– Роберт, познакомься, это Дима Дмитриевский, – сказал Кирилл. – Дима, это Роберт.

– Очень приятно, – сказал Дима.

– Проходи, Дима, присаживайся, где тебе удобно, – сказал Роберт.

Хозяин квартиры сидел за одним из компьютеров в очень большом офисном кресле с подножкой. От подлокотников кресла тянулись к стене отдельные провода. Нажав какие‑то кнопки или прикоснувшись к сенсорам где‑то у себя под руками, Роберт оживил тот компьютер, к которому подсел Дима, и зажег лампу‑гуся у него на столе.

«Наверное, у него здесь все механизировано, как в старых фантастических фильмах, – подумал Дима. – И входную дверь он нам открыл на расстоянии. Отчего нет? Забавно…» Он никак не мог определить, сколько лет Роберту. От угла зрения и освещения все менялось. Иногда казалось, что хозяину квартиры едва исполнилось восемнадцать, иногда – можно было дать значительно больше. Впрочем, даже себе Дима стеснялся признаться в том, что с большим интересом, чем Роберта, он рассмотрел бы ноутбук.

– Дима в Москве учился в математической школе, – сказал Кирилл. – А здесь уже выиграл половину международной олимпиады. И еще у него феноменальная память – услышит и что угодно может повторить.

Дима вспомнил, как в прошлом году всей семьей поехали на Сходню, под Москву, на дачу к друзьям. Там в маленьком, почти прозрачном лесочке брат неожиданно нашел огромный белый гриб с толстой ножкой и коричневой шляпкой. Потом он всем по очереди его показывал с абсолютно тем же видом, с каким Кирилл показывал Диму Роберту.

– А еще я умею играть на блок‑флейте, немного – на саксофоне и показывать карточные фокусы, – сказал Дима и вежливо улыбнулся Роберту.

Кирилл удивленно поднял брови, не понимая. Роберт, кажется, обо всем догадался и улыбнулся в ответ.

– И что ж, трудные были задачи на олимпиаде?

– Да как вам сказать…

Беседа была такой светской, что Диме все время вспоминалась Александра Сергеевна. Голос Роберта – тихий и усталый. Общий смысл беседы не улавливался вовсе. Странно, что управляемый Робертом столик‑робот не подал чай или кофе.

Потом Роберт извинился перед Димой и подозвал к себе Кирилла.

– Пользуясь случаем, нам с Кирой нужно урегулировать кое‑какие дела, – объяснил он. – Дима, ты играешь в компьютерные игры?

– Вообще‑то да, – сказал Дима, предполагая, что сейчас ему предложат какую‑нибудь математическую головоломку для проведения времени. Вот если бы Роберт позволил включить золотистый ноутбук…

– Там в компьютере перед тобой есть такая игра – «Победитель». Видишь иконку с луком и стрелами?

– Вижу, – кивнул Дима.

– Кликни.

На экране появилась эффектная заставка с грандиозным, по всей видимости ядерным, взрывом. Тихо зазвучала тревожная, воинственная музыка. Странно, Дима даже не слышал о такой игре и не видел ее в продаже. Роберт откуда‑то раздобыл суперновинку? Или, наоборот, это старая игра, о которой все уже забыли?

Не слишком мешкая, Дима включился в игру. Сюжет ее не отличался особенной сложностью, а заданный темп не позволял насладиться красотами компьютерной графики. Игру нельзя было причислить к «ходилкам‑стрелялкам», так как ходить в ней было, собственно, некуда, да и некогда. На первом уровне на героя, с которым отожествлял себя играющий, нападали вполне колоритные неандертальцы, вооруженные палками и камнями. Уворачиваться от летящих камней было непросто, но Дима справлялся и сам довольно успешно метал камни в желтозубых волосатых противников. Когда с первобытными людьми было покончено, декорации рывком сменились. Теперь это было что‑то антично‑средневеково‑голливудское. Не то замок, не то крепость из огромных камней на заднем плане. Луки, стрелы, колесницы, мечи… Лязг, ржание коней и визг нападающих почти заглушают маршеобразную мелодию, которая по‑прежнему звучит на заднем плане. Здесь у Димы возникла мысль, что его не столько развлекают, сколько проверяют. Он отключил все внешние раздражители и сконцентрировался на происходящем на экране. Разнообразные противники, смутно напоминающие цитаты из голливудских блокбастеров, нападали во все убыстряющемся темпе. Дима справлялся. И одновременно понимал: в мелькающих картинках была какая‑то ускользающая из‑за быстроты действия ирония. Какая? В чем?.. Противники тем временем закончились. Следующий уровень был уже почти предсказуем. Ружья, заряжаемые с дула, тачанки с красными командирами, автоматные очереди, танковая атака… Дима вошел в раж и крошил все это в капусту последовательно и логично, подчиняя уничтожение своему собственному, несомненно эффективному алгоритму. Мельком, снимая снайпера с верхушки ели, вспомнил, что хотел было подслушать разговор Кирилла с Робертом. Не до того!.. На следующем уровне события разворачивались с применением авиации. Неуклюжие аэростаты заграждения, какие‑то скачками усовершенствующиеся установки ПВО, мелькающие внизу кварталы, аэродромы, засеянные поля… Дима‑самолет постепенно расширял свои возможности, уворачивался от желающих его сбить, сам бомбил все подряд, смутно припоминая всплывший откуда‑то термин «ковровая бомбардировка». В конце концов огневая мощь противника оказалась подавленной, цель открылась, и Дима, не жалея сил и боеприпасов, выложился в последней атаке…

Мелькнули картины всепотрясающего взрыва с заставки игры. Действие остановилось. На экране появилась надпись: