Описательная психология и герменевтика Вильгельма Дильтея

Действительное исследование любой проблемы начинается с того момента, когда проблема становится предметом изучения сама по себе, в чистом виде, а не как средство для решения сопутствующих задач. Биб­лейская и филологическая герменевтики использовали собственно гер­меневтику как средство исследования, а не рассматривали и не анализировали её в качестве самостоятельного метода. Вильгельму Дильтею /1833-1911/ потребовалась герменевтика как метод обоснования "наук о духе". Для Дильтея и его последователей герменевтика становится самостоя­тельной областью исследования, однако лишь в качестве теории познания гуманитар­ного знания.

В. Дильтей сделал вывод, что философия И.Канта пришла к негатив­ному результату из-за односторонней ориентации на интеллект и огра­ниченности формальных логико - гносеологических подходов. Для преодо­ления ограниченности такого подхода Дилътей выдвинул задачу постро­ения новой системы познания, в которой следовало на основе анализа "наук о духе" включить в философию "общественно-исторический мир". Свой грандиозный план исследования он назвал "Критика: исторического разума". Предметом науки, по мысли В. Дильтея, является "целостный человек во всем многообразии его сил". Из этой программы выросла герменевтика, социология знания, гуманистическая психология и другие направления.

Обосновать "науки о духе" при помощи методологической основы герменевтики "понимания" Дильтей стремился вопреки попыткам некрити­ческого перенесения методов естествознания в область гуманитарного знания и построения его по образцу наук о природе. В самом начале своего философского пути им была поставлена задача - освободить науки о духе, где он ожидал революционных изменений соответствующих коперниканской революции в естествознании, от оков естественнонауч­ного познания, которое, по его мнению, было "не менее гнетущим", чем старое, метафизическое.

Для этого, по его мнению, следовало, во-первых, произвести анализ психологических закономерностей, из которых возникают сис­темы культуры (такие, как наука, религия, искусство), во-вторых, произвести анализ самих этих систем как "кристаллизованных" объек­тиваций психологических закономерностей. В качестве методологическо­го принципа исследования Дильтей избрал неразрывное единство чело­века со своей социокультурной средой.

Дильтей полагал, что системы культуры и социальные системы воз­никли из живого целого человеческой души и не могут быть поняты иначе, как из того же источника. Поэтому познание этих систем обу­словлено пониманием внутренних связей в нас самих. Без понимания этих связей, по его мнению, частные науки о духе составляли бы некий агрегат, набор наук, но не систему.

В качестве основополагающей науки о духе Дильтей рассматривал психологию. Но до сих пор психологи исследовали духовную реальность методами естественных наук. Это были, по терминологии Дильтея, "кон­структорские концепции психологии". Однако истинный путь психологии не был путем конструирования, поскольку такой путь не позволял исследовать человека во всей его "эмпирической жизненной полноте", т.е. описать сущность и целостность человеческой жизни. Истинный путь пси­хологии это путь описаний и анализа. Он за "описательную", "аналити­ческую", "реальную", "содержательную", "структурную" психологию. Имен­но описательную психологию Дилътей считал основой "философии жизни", поскольку она исходит из интуитивного сознания, из "тотальности" жизни.

Если методы познания природы рассматриваются Дильтеем как "каузальная аналитика", то в качестве метода "наук о духе" у него выступает понимание, истолкование, задачу которых он видит в выяв­лении смысла "значения" того или иного феномена социального мира. Методология естествознания основывается на сиюминутной чувственности, в которой только и может быть дана человеку природа. Естествознание гипотетически дополняет этот чувственный материал мыслительными кон­струкциями, стремясь обозреть данные органов чувств как результат воздействия природы, понимаемой как нечто целостное и завершенное. В "науках о духе" не может быть абсолютного разделения субъекта и объекта, личности и истории. Сама точка зрения исследователя с необ­ходимостью оказывается вплетенной в ткань исследуемого объекта ис­тории. История не дана человеку как нечто отделенное от него про­странством и временем, но, наоборот, история должна пониматься как нечто порождающее, конституирующее человеческую субъективность, об­ращающуюся затем к самой себе в историческом самосознании.

Согласно Дильтея, естествознанию доступны лишь разрозненные факты и их связь, их истолкование и объяснение. А душевную связь нельзя истолковать с помощью естественнонаучного анализа, системати­зации, логического вывода - душевная связь может быть понята лишь в своей тотальности. "Природу, - пишет Дильтей, - мы объясняем, душевную жизнь мы постигаем. Во внутреннем опыте даны также процессы воздействия, связи в одно целое функций как отдельных членов душевной жизни. Переживаемый комплекс тут является первичным, различение от­дельных, членов его - дело уже последующего. Этим обусловливается весьма значительное различие методов, с помощью которых мы изучаем душевную жизнь, историю и общество, от тех благодаря коим достига­ется познание природы"[i]. По мнению Дильтея переживательные комплек­сы "обусловливаются общей планомерной связью душевной жизни и понят­ны только из этой связи"[ii].

По Дильтею понимание есть истинное познание, поскольку позна­ние в таком случае происходит “изнутри”, в то время как в естественных науках то же самое совершается "извне". Познание "душевных комп­лексов" имманентно, а познание природы - трансцендентно. При таком подходе оказывается, что естествознание лишь упорядочивает факты, не проникая в сущность. В то время как область понимания - схваты­вание смысла культурных идей религии, языка, искусства, права, науки и их "структурного единства". Отсюда следует, что проникнуть и осознать человеческие поступки и поведение в целом можно лишь посредством понимания. Предметы культуры можно познать лишь постоль­ку, поскольку в них реализована человеческая страсть, цель, душев­ное состояние. Но в таком случае понимание оказывается у Дильтея вне логики, для него понимание есть интуитивное сознание.

Оторванный от естественнонаучных методов процесс понимания рас­сматривается Дильтеем как процесс переживания. Именно в силу того, что переживание неразложимо, оно и может быть описано лишь на осно­ве понимания как непосредственного (интуитивного) самопостижения. В таком случае, логично, что понимание, по Дильтею, есть "вчувствование в объект познания". Предмет и метод описательной психологии Дилътей называет герменевтикой.

Наиболее выдающимся герменевтом до Дильтея был Шлейермахер. Вильгельм Дильтей был биографом Фридриха Шлейермахера. Он увидел границу герменевтики теолога. Если Шлейермахер тяготел к текстам с устоявшимся авторитетом, то Дильтей раздвинул рамки узкого историчес­кого миросозерцания Шлейермахера, переосмыслив опыт методологичес­ких исследований представителей "исторической школы" Т.Ранке и И. Дройзена. В. Дильтей подверг анализу общие предпосылки гуманитарно-исторического познания.

Если для Шлейермахера познание другого - это живое, непосред­ственное общение с современниками, то Дильтей стремится к общезна­чимому познанию человеческой реальности, к письменно зафиксирован­ным документам, памятникам, текстам. Для Дильтея ясно, что понимание не сводится ни к естественнонаучному, ни к художественному по­стижению реальности, а представляет собой особый способ схватывания. Науки о духе имеют для него основу не в душевной реальности людей, а в культурно-исторической традиции. Но как же в таком случае ин­дивидуальность становится предметом общезначимого познания? С одной стороны, Дилътей утверждает, что познающий субъект узнает о себе из сравнения с другими субъектами, а затем приходит к выводу, что в другом человек может усмотреть лишь то, что уже есть в нем самом. "Метафизический круг" замкнулся. Трудность решения состоит в слож­ности выхода за пределы психологической постановки вопроса. Если исходить из уникальности психической жизни, её неповторимости и не предполагать основы единства духовной жизни индивидов, то ни познание, ни понимание другого и себя невозможно. У Дильтея мы на­ходим объективную основу единства - объективирование духовного че­рез культуру. Именно культура сможет преодолеть разобщение, атомизацию людей, утрату ими высших духовных ценностей и погружение в мир потребительства, частного интереса.

По сравнению со Шлейермахером Дильтей сужает герменевтическую проблематику, сводит её главным образом к исторической интерпретации текстов, "письменно зафиксированных жизненных проявлений"[iii]. Продолжая мысль И.Канта, В. Дильтей считает, что естествознание это дело рас­судка, связь между фактами в котором устанавливается опосредованно; до целостности рассудок не поднимается и дать может лишь объяснение. Историческая реальность представляет собой внутренний опыт, а пото­му представляет собой жизненную целостность. "Мы объясняем с помо­щью интеллектуальных процессов, но понимаем с помощью совместного действия всех душевных способностей, путем погружения душевных способностей в объект"[iv].

В. Дильтей не случайно противопоставлял "объяснительную" и "опи­сательную" психологии. К концу XIX века набирала силу социальная психология, не сводимая к психологии индивида. Границы применимости новой психологии ещё не были известны, а потому у Дильтея не было и полного отказа от "психологизма". Если согласно Шлейермахера пони­мание исторических событий возможно лишь на основе психологического "вживания" во внутренний психологический мир исторических деятелей, а в таком случае понимание опиралось на индивидуальную психологию, то Дильтей полагал, что для понимания истории главное - проникнуть в субъективный мир исторических персонажей, а не в суть исторических событий. Только когда мы сможем через некоторое время проникнуть в социальную психологию, тогда можно будет исключить субъективное участие исследователя.

Тем самым и Шлейермахер, и Дильтей односторонне ставят интерпретатора в историческую ситуацию автора текста и игнорируют его собственную историческую обусловленность. Преодолевая психологизм того и другого, Г. Гадамер требовал сближения и слияния "горизонтов" истори­ческой ситуации автора текста и его собственной исторической обу­словленности. Процесс слияния горизонтов исторических ситуаций пред­ставляет для Г. Гадамера процесс понимания.

Суть замысла Дальтея, согласно Г. Гадамера, - дополнить Кантову критику чистого разума критикой исторического разума: "...наряду с кантовским ответом на вопрос, как возможно чистое естествознание, Дильтей должен был искать ответ на вопрос, как исторический опыт может стать наукой. Следуя явно примеру Канта, он поэтому ставил вопрос о категориях исторического мира, которые способны были бы нести на себе построенное науками о духе здание исторического мира"[v].

Отметим, что Дильтей соглашался с афоризмом Гете: "Индивидуаль­ность непознаваема" и сам нередко повторял: "Индивидуальное невыразимо". В самом деле, индивидуальное не может быть теоретически ре­конструировано интерпретацией как интерсубъективный результат пони­мания. Вместе с тем, здесь можно различить подход Шлейермахера и Дильтея. Согласно Шлейермахера, истинное понимание возможно только при условии конгениальности индивидуальностей”. Такое решение тавто­логично, - замечает Г. А. Антипов, - понимание возможно только при усло­вии, если понимание уже наличествует”[vi]. Для Дильтея "возможность постигнуть другого" осознается как "одна из самых глубоких теоретико-познавательных проблем"[vii]. В. Дильтей видит условие такой возможности в том, что в проявлении чужой индивидуальности не может высту­пать ничего такого, чего не было бы в познающем субъекте. Мой собст­венный опыт никогда не даст мне возможности осознать свою индиви­дуальность, т.е. никакая интроспекция не поможет. Но поможет сравне­ние себя самого с другими. Дильтей заменяет интроспекцию пониманием и вместо самопознания обращается к познанию другого человека. Про­цесс, посредством которого через чувственно данные извне знаки мы познаем собственный внутренний мир, Дильтей и определяет как пони­мание. Человек может осознать в себе лишь то, что отличает его от другого. "Внутренний опыт, - пишет Дильтей, - при котором я углубляюсь в свои внутренние состояния, никогда не даст мне возможности осо­знать свою индивидуальность. Только в сравнении себя с другими я имеют опыт относительно индивидуального во мне: я сознаю лишь то, что во мне отличается от другого"[viii].

В последствии Шпрангер будет критиковать Дильтея и утверждать, что понимать мы можем только самих себя, других же понимаем через проявление их душевной деятельности.

Отвергая возможность самопознания с помощью непосредственного созерцания своей внутренней жизни, Дильтей считал образцом исследо­вания памятников культуры конгениальное понимание. К текстам интер­претатор относится как "Я" к "Ты". Истинная интерпретация, по Дильтею, совершает чудо: преодолевая время, она превращает прошлое в настоящее. Однако такой подход остается в рамках психологической реконструкции, хотя и не чисто индивидуальной. А вопрос о понима­нии неповторимой индивидуальности оставался открытым. Приведем от­вет М. М. Бахтина: "Возможно не только понимание единственной и не­повторимой индивидуальности, но возможна и индивидуальная каузальность"[ix].

Согласно Дильтея, интерпретация есть специфически естественно­научный способ исследования, который дает только вероятностное знание. Интерпретации, объяснению Дильтей противополагает описание содержания сознания, открытое для непосредственного понимания. Ин­терпретация способна, по Дильтею, лишь отсылать нас от известного к неизвестному.

Одна из задач философии В. Дильтея состояла в попытке исследова­ния социально-исторической реальности. Дильтей считал, что результа­том классической традиции является то, что объект мыслится как дви­жущийся по неизменным законам. Такой результат явно недостаточен, если в качестве субъекта выступает история общества. Субъект Дильтея исторический и изменчивый, эволюционирующий, взятый в единстве с окружающим миром и несводимый к своим рассудочно-познавательным характеристикам. По мнению Дильтея такой субъект должен представать в качестве "воляще-чувствующе- представляющей сущности"[x].

Особенность Дильтея состояла в подходе к пониманию как к пере­несению в мир другого. Но этот другой разнится индивидуально-психо­логическому миру субъекта; таким другим выступает "мир сам по себе", а это уже "социально-исторический мир". Дильтей переносит на мир ис­тории герменевтический принцип. В таком случае, замечает Г. Гадамер, "не только источники предстают перед нами как тексты, но и сама ис­торическая действительность есть подлежащий пониманию текст. Совер­шая этот перенос герменевтики на историческую науку. Дильтей, однако, выступает лишь как интерпретатор исторической школы. Он формулирует то, о чем, по сути, думали, сами Ранке и Дройзен"[xi].

Такое замечание заставляет нас углубиться в историю. Как теоре­тико-познавательная проблема понимания начала схватываться, когда Дж. Вико стал утверждать, что человек может в действительности понять лишь то, что он каким-то образом совершил[xii]. Вико различил историческое, понимающее познание и проблематическое, гипотетическое естественнонаучное познание. Естественно, что когда позитивизм стал претендовать на возможность познания человеческого общества средства­ми естествознания, то это и вызвало к жизни "философию жизни", кон­цепцию понимания В. Дильтея. Дильтей упрекал позитивистов, в частности Д. С. Милля, за абсолютизацию естественнонаучных методов. И даже ука­зал причину: "Милль догматичен из-за отсутствия исторического обра­зования"[xiii].

В немецком классическом идеализме наиболее глубоко осмыслил со­держание исторического понимания Вильгельм Гумбольт. Он связал ис­торическое понимание с методом исторического исследования. Основные идеи Гумбольта: о слиянии рационального и иррационального в познании прошлого, о единстве научного и художественного в историческом иссле­довании, идея конгениальности. Духовным началом человека Гумбольт считал область исторического исследования. Он предложил два пути до­стижения исторической истины - беспристрастное критическое изучение происшедшего и "предчувствие", понимание. Методику исторического понимания у него заменял лингвистический анализ языка. В таком слу­чае, историческое понимание - это метод познания всего человечест­ва, где язык - способ понимания.

С идеей индивидуальности увязал идею исторического понимания Д. Ранке. Его идеи и идеи В. Гумбольта были синтезированы Ж. Г. Дройзером. Именно Дройзер превратил в немецкой исторической науке ис­торическое понимание в целостное учение. Дройзер пришел к выводу, что мы не реконструируем прошлое, а наши представления о нем. Дройзер требовал "изучать историю, понимая".

Эта идея существенно повлияли на творчество Дильтея. Он при­шел к заключению: "история - это жизнь, рассказанная с точки зрения человечества"[xiv]. В таком случае совокупный опыт истории объективи­рован в жизненном опыте людей. Дильтей проясняет свою позицию: "Первое условие возможности исторической науки состоит в том, что я сам являюсь историческим существом, что тот, кто изучает историю, одновременно делает её". Но тем самым Дильтей отожде­ствляет субъект истории с субъектом познания. "Я сам есть истори­ческое существо; историю исследует тот же субъект, который её создает"[xv]. Вместе с тем нельзя не отметить плодотворность идеи историзма В. Дильтея: "понять историю из неё самой"[xvi]. Одно из следствий этого принципа таково: в истолковании исторических яв­лений нужно понять автора лучше, чем он сам себя понимал.

Если для Шлейермахера "за текстом" стояла авторская индивиду­альность и ничего более, то по Дильтею за ним стоит история, со­циальный процесс, в который погружены и текст, и автор текста, и сам исследователь. Тем самым Дильтея ставит вопрос об объектив­ности и общезначимости герменевтической процедуры.

В качестве частицы общественно-исторической реальности познаю­щий индивид переживает и познает себя, других индивидов, другие об­щественные явления, то есть постигает общество изнутри. Именно та­кое усмотрение внутренним образом "конечной реальности" общества Дилътей называет пониманием. Отсюда главный источник познания "внутреннее восприятие".

Если принять дильтеевский подход, то объекты культуры, к приме­ру, история философии, лишаются объективной основы, поскольку рас­сматриваются как описание душевного состояния философов. Интерпретация Дильтеем понимания как переживания психологического подтекста философских учений прошлого исключала возможность их "научного ана­лиза, предполагающего не только осмысление того или иного учения, но и его оценку с точки зрения адекватности. Тем самым, Дильтей лишает историю философии её объективной основы"[xvii].

Тем не менее, не все так просто и однозначно. Проблема гораз­до сложнее. Понимание есть процесс и в нем М.М.Бахтин выделяет две задачи: "Первая задача - понять произведение так, как понимал его сам автор, не выходя за пределы его понимания. Решение этой задачи очень трудно и требует обычно привлечения огромного материала.

Вторая задача - использовать временную и культурную вненаходимость. Включение в наш (чужой для автора) контекст.

Первая стадия - понимание (здесь две задачи), вторая стадия - научное изучение (научное описание, обобщение, историческая локали­зация)[xviii].

М. М. Бахтин отмечает, что необходимо строгое различение понима­ния и научного изучения. Вместе с тем художественное переживание и научное изучение происходят одновременно. "Их нельзя разорвать, - ука­зывает он, - но они проходят разные стадии и степени не всегда одновременно"[xix]. Этого как раз и не учитывает Дилътей и вместе с Риккертом резко противопоставляют гуманитарные науки естественным.

Творчество Дильтея обнаруживает разрыв между мышлением и бытием. Основополагающую "предпосылку" познания Дильтей выносит за пределы чисто познавательной деятельности человека и в качестве таковой вво­дит специфическую реальность - "жизнь". В категорию "жизнь" Диль­тей вводит все богатство человеческих отношений к миру, все аспек­ты биологического, психического и социального бытия индивидов. Жизнь - это предпосылка познавательной деятельности человека. Жизнь лежит в основании истории. Каждая историческая эпоха по-своему реа­лизует жизнь в определенных предельных формах, конкретно-историчес­ких событиях и ситуациях. В этом качестве "жизнь" предшествует ис­тории, являясь её источником и по существу оказывается за пределами индивидуального человеческого бытия, предстает для человека в каче­стве ненаблюдаемой трансценденции.

Когда изучаются отдельные предметы, то применимы методы есте­ствознания, но мир как целое может быть лишь понят. "Философию жиз­ни" можно рассматривать как реакцию на механицизм, на причинно-след­ственное описание мира как целого. Рационально-логическое мышление, согласно Дильтея, нацелено на схематизацию и объяснение фактов экс­периментального естествознания и не обеспечивает постижения целост­ности переживаний. Герменевтика и выступает как метод постижения целостности переживаний.

Взаимное понимание индивидов возможно в определенной среде, в определенной реальности. Этим опосредующим фактором у Дильтея высту­пает объективный дух. Благодаря объективному духу как части духовной реальности происходит понимание личностей в их жизненных проявлени­ях. Понимание выражений и объективация духа есть понимание переживаний. Переживание - важная категория в философии Дильтея, - это жизнь в её проявлениях. Благодаря переживаниям в самой структуре духовной реальности заложена возможность её понимания. Дильтей рассматривал понимание как высшую форму интерпретации жизни.

Данные понимания - это проявления жизни, т.е. "переживания" и объективации. Жизненные проявления Дильтей классифицирует по трем классам: логические образования, действия и выражения переживаний. От класса жизненного проявления зависят полнота и результат пони­мания.

В первый класс входит понятия и суждения, для которых важно соответствие требованиям формальной логики. Закон их связи таков: "Суждение для того, кто его высказывает, и для того, кто его пони­мает, - одно", - пишет Дильтей. Другими словами, этот класс обеспечива­ет полное понимание, однако относящиеся к этому классу "выражения" не дают представления о самой душевной жизни.

Во второй класс входят действия. Дух может сделать правдоподоб­ное предложение о действии.

К третьему классу относятся выражения переживаний в собствен­ном смысле слова. Эти выражения вытекают из потребности выразить ка­ким-то образом движение души. Это и есть собственно область понима­ния. Именно такая форма выражения дает возможность усмотреть внутрен­ний мир других людей. Но такое выражение не может быть истинным или ложным, о нем можно судить в терминах достоверности, или недостовер­но.

Выражения первого класса различаются по соответствию истине, второго класса - действия - характеризуются в терминах целесообраз­ности или нецелесообразности, для выражения третьего класса критери­ем служит достоверность. Недостоверность образуется вследствие инте­ресов и целей повседневной жизни. Нет искажений в великих творениях писателей, художников, поэтов. Поскольку великие творения искусства по своей внутренней природе правдивы, то возможно их полное адек­ватное понимание. То, что порождено интересами минуты, достойно ис­чезновения. То, что порождено духовной жизнью - достойно понимания.

В. Дильтей выделяет элементарную и высшую форму понимания. Эле­ментарное понимание вытекает из общения людей, оно схватывает значе­ние отдельных проявлений, ряд букв, выражение лица. Их взаимосвязь ведет человека к пониманию цели действия. Зачастую такое понимание бессознательно. Но и в качестве бессознательного такое понимание имеет свою логику, поскольку выражает объективный дух.

Однако целостности душевной жизни элементарное понимание не до­стигает. Этому служит высшее понимание, которое конституируется из элементов низшего. Элементарное понимание обеспечивает практи­ческие действия, высшее понимание ведет к царству индивидуального, к историческому пониманию.

Понимание исторично, но не в смысле осознания прошлого, а по отношению к будущему, к нашим возможностям. Усилием воли индивид может не только "сопереживать" другим, а "вновь-переживать", т.е. соответствовать случившемуся.

Если основой элементарного понимания является общечеловеческое в человеческой культуре, то основой высшего понимания выступает душевная жизнь индивида как неразложимое целое. Для логического здесь запретная зона, терра инкогнито, а потому, как указывает Дильтей, и жизнь и понимание - иррациональны.

Тем самым Дильтей видит, что понимание это процесс, включающий в себя рациональный и иррациональный моменты - человек выходя за пределы психологической жизни должен к ней вернуться, а поэтому познание не может быть исключительно объективным, а должно быть рас­смотрено также исходя из своей противоположности.

Понимание как иррациональное включает в себя переживание внут­реннего, a искусство понимания объективированных жизненных проявлений Дильтей определяет как интерпретацию, Интерпретация это познание письменного документа из его объективации. Согласно Дильтея, цель интерпретации - "понять автора лучше, чем он сам понимает себя"[xx].

Почему возникает такая проблема? Да потому, что выражение более содержательно, чем переживание. Искусная интерпретация может выявить больше, чем сказал автор. Поскольку истолкование требует правил, то с необходимостью возникает герменевтика как теория искусства интер­претации, как наука о правилах и принципах истолкования. Теоретичес­кое понимание попадает в круг - целое возникает из единичного, а понимание единичного из целого. Разрывает круг - практическое познание. Именно как процесс понимание охватывает все новые области, и все глубже познает единичное. Один из выводов Дильтея: "Понимание всегда относительно и потому никогда не может завершиться"[xxi]. Поэто­му он рассматривает понимание как большую задачу, как задачу всей человеческой истории.

В "понимании" чужой жизни человек освобождается от случайных обстоятельств собственной жизни, его индивидуальное сознание как бы смыкается с многосторонним мировым "жизненным опытом", внутренне детерминированный человек может в воображении пережить многие другие жизни..., человек связанный с реальностями жизни и определяемый ими обретает свободу в понимании исторического"[xxii].

Задача "понимания", по Дилътею, в том, чтобы ощутить себя в "иде­альной одновременности" с людьми давно ушедших эпох, пережить воз­можности их бытия как свои собственные, а тем самым обнаружить не­реализованные потенции собственного бытия. Объектами герменевтичес­кой интерпретации являются смыслы и значения "продуктов человеческого духа".

Обобщая сделанное В.Дильтеем, Г.Гадамер указывает, что у Дильтея "понятие переживания образует теоретико-познавательную основу для всякого познания объективного"[xxiii]. Г.Г. Шпет отметил, что Дильтею удалось "выдвинуть на первый план: принципиальное значение герменевти­ческих проблем и усердно пропагандировать герменевтику как методоло­гическое основание для истории и наук о духе"[xxiv]. Ю. Хабермас и К. О. Апель пытались с помощью идей Дильтея "улучшить" марксизм. Бы­ли основания для вывода В.К.Волошинова: "Можно сказать, что почти все гуманитарии с философским уклоном находятся в большей или меньшей зависимости от идей Дильтея"[xxv]. И все же прав М. Хайдеггер, заявив­ший, что проблемы, находившиеся в центре внимания Дильтея, потому не имели решения, что являлись проблемами методологии и теории позна­ния, а не онтологии.

Цитируемая литература:

1 Дильтей В. Описательная психология. М.,1924.с.16.

2 Там же.с.21.

[iii] Dilthey W. Eileiting indu. - Leipzig, 1883. - p. 328

[iv] Гайденко П.П. Герменевтика и кризис буржуазной культурно-исторической традиции// Вопросы литературы. – М, 1977. -№5. – С.139.

[v] Гадамер Г. Г. Истина и метод. Основы философской герменевтики. – М, 1988. – С.270.

[vi] Антипов Г.А. Понимание в структуре гуманитарного знания // Проблемы методологии науки. – Новосибирск, 1985. – С. 183.

[vii] Dilthey W. Leben Schleirmachers. Bd.I.Berlin, 1870. S. 333.

[viii] Dilthey W. Gesammenlte Schriften. Bd.V, 1924. p. 318.

[ix] Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. – М., 1979. – С. 350.

[x] Dilthey W.Ibid. Bd.V, p. 11.

[xi] Гадамер Х.-Г. Истина и метод. Основы философской герменевтики. – М., 1988. – С. 246.

[xii] См. Вико Дж. Основания новой науки. – М., 1940.

[xiii] См.: Гадамер Х.-Г. Истина и метод. Основы философской герменевтики. – М., 1988. – С. 47.

[xiv] Dilthey W. Gesammenlte Schriften. Bd.VII, s. 286.

[xv] Там же. С. 278

[xvi] Там же. С. 173

[xvii] Скворцов Л.В. Обретает ли метафизика второе дыхание. –М., 1966. – С. 75.

[xviii] Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. – М., 1979. – С. 349.

[xix] Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. – М., 1979. – С. 349.

[xx] Dilthey W. Gesammenlte Schriften. Bd.VII, s. 331.

[xxi] Там же. Bd.V, s. 330.

[xxii] Там же. Bd.VII, s.216.

[xxiii] Гадамер Х.-Г. Истина и метод. Основы философской герменевтики. – М., 1988. – С. 110

[xxiv] Шпет. Г.Г. История как проблема логики // Контекст, 1991. – С. 25

[xxv] Волошинов В.Н. Марксизм и философия. – Л., 1930. – С. 30.