Декабря 7 страница

Грациано тащил ее.

Флора изо всех сил старалась держаться за ним, но ноги закоченели. Перед ней возник силуэт: мужчина в халате смотрел, как она проходит мимо. Слева, на земляном холмике, стоял старый брошенный каменный дом с провалившейся крышей. На стенах надписи, сделанные баллончиками с краской. Через пустые, без стекол, окна она заметила отсвет костра и темные силуэты вокруг. Другая музыка. На этот раз итальянская. И отчаянный плач ребенка. Группа людей, укрывшихся под пляжными зонтами.

В ночи прогрохотал гром.

Флора вздрогнула.

Грациано наклонился к ней и обнял за талию.

– Мы почти пришли.

Она хотела спросить куда, но у нее так сильно стучали зубы, что она не могла говорить.

Она шли между мокрых навесов, куч мусора и размокших от дождя остатков чужих пикников.

Но внезапно она почувствовала нечто прекрасное, от чего перехватило дух. Вода! Вода под ногами была уже не холодной, она была теплой, и чем дальше они шли, тем теплее она становилась, и животворное тепло поднималось по ее ногам.

– Как хорошо! – пробормотала она.

Теперь шум водопада был громким, и вокруг толпились люди, кто в плаще, кто голый, и им с Грациано приходилось проталкиваться между ними. Она видела, что на нее смотрят, но ей было все равно, она чувствовала, как к ней прикасаются, но ее это не волновало.

Единственное, что было важно, – не отрываться от Грациано.

«Я не потеряюсь…»

Вода, текущая под ногами, стала просто горячей, такой, как в ванне. Они преодолели последнее препятствие. Немцев, судя по говору.

И оказались перед небольшим водопадом, над спускавшимися вниз, как террасы, бассейнами, большими и маленькими, в самом низу превращавшимися в темное озеро. Мощный прожектор, закрепленный на стене развалюхи, окрашивал туман в желтый цвет. Сперва Флоре показалось, что в бассейнах никого нет, но она ошиблась: приглядевшись, она рассмотрела множество темных голов, высовывавшихся из воды.

– Осторожно, не поскользнись.

Скала была покрыта слоем мокрых водорослей.

– А теперь будет классно… – прокричал Грациано, пытаясь заглушить шум водопада.

Флора попробовала ногой воду в одном бассейне, потом в другом. Это было слишком хорошо. Она попробовала присесть в одну из этих природных ванн, но Грациано ее вытащил.

– Пойдем дальше. Там глубже, в стороне от этой толпы.

Флора хотела сказать, что ей и так замечательно, но последовала за ним. Они вошли в большой бассейн, но он кишел людьми, все хихикали, брызгали друг другу в лицо грязью, парочки обнимались. Она чувствовала, как ее касаются чужие ноги, животы, руки. Они вошли в другой водоем, достаточно глубокий, чтобы поплавать, но и там было полно народу (все мужчины); все распевали: «А любим мы цыпляток, барашков и пулярок, они нежны и мягки, получше чем треска».

– Здесь сплошные педики, – скривившись, произнес Грациано.

«А, так тут еще и педики…»

В воздухе, кроме серы и пара, витала какая‑то странная эйфория, бесстыдная чувственность, аромат плотской радости, и он обволакивал Флору и, с одной стороны, смущал, с другой, возбуждал, она чувствовала себя комнатной собачкой, которая потерялась и очутилась вдруг в стае охотничьих псов.

В одном из бассейнов она наконец увидела светловолосых женщин, видимо, немок, которые вылезали на берег и ныряли в воду в чем мать родила, и каждое погружение сопровождалось воплями, как на стадионе, и бурными аплодисментами. Буйствовала группка парней в плавках, надетых на головы как шапочки.

– Пойдем, не останавливайся. Вот сюда.

И они начали медленно, с трудом взбираться вдоль водопада. По огромным влажным, очень скользким камням. Флоре приходилось цепляться руками и ногами. Водопад оглушительно грохотал. Голова по‑прежнему кружилась, и каждый шаг давался с трудом. Перед ней возник ровный подъем, по нему стекала вода. Она не сможет тут подняться.

Зачем?

Зачем Грациано туда идет?

«Ты знаешь зачем».

Часть ее сознания, которая сейчас отступила на задний план, но при этом оставалась ясной и была способна разгадать тайны мироздания и ее жизни, все тут же ей объяснила.

«Потому что он собирается тебя трахнуть».

История с резюме он придумал только как предлог.

Хотя она отказывалась понимать, но на самом деле поняла сразу, едва увидела его на пороге с бутылкой виски в руках.

«Значит, будем трахаться…» Ее разбирал смех.

Ни в каких самых безумных фантазиях она не могла бы вообразить, что это случится вот так, в подобном месте, с таким мужчиной, как Грациано.

Она всегда знала, что нужно это сделать. Как можно быстрее. До того, как ее целомудрие станет хроническим и обречет ее на вечное горькое старое девство. До того, как ее разум начнет шутить дурные шутки. До того, как она начнет этого бояться.

Но она мечтала о том, что ее первый раз будет совсем иным. Романтическим, с нежным мужчиной (вроде Харрисона Форда), который очарует ее, скажет ей столько всего прекрасного, поклянется ей в вечной любви в стихах.

А вот оно все как обернулось, вот кто с ней, пляжный секс‑символ, мистер Кобельеро с крашеными волосами и сережками в ушах, массовик‑затейник из деревушки Вальтур.

Она знала, что ничего не значит для Грациано. Просто очередное имя в бесконечном списке. Коробочка, из которой достанут бутерброд, съедят и выкинут ее на дорогу.

Но это было не важно.

Совершенно не важно.

«Я всегда буду его любить за то, что он сделал».

Внес ее в список. Как множество других (красивых, страшных, глупых, умных), согласившихся провести с ним ночь, давших его члену войти в них. Женщин, занимавшихся сексом так же просто, как евших и чистивших зубы. Женщин, которые жили.

Нормальных женщин.

«Потому что секс – это норма».

«А ты не боишься?»

«Боюсь, конечно. И даже очень. У меня ноги дрожат, я даже подниматься не могу».

Но она была уверена, что вернется изменившейся.

Какой именно?

Какой‑то другой. Но точно не такой, какая она сейчас.

«А какая ты сейчас?»

«Какая‑то неправильная. Не такая, как остальные».

А если это происходит без романтики, без любви, что ж. И так сойдет.

Да. Надо подниматься.

Собравшись с духом, она поставила ногу на выступающий камень и поднялась, но сильный поток горячей воды ударил ей в лицо. Она на мгновение потеряла опору и уже начала падать (а если бы упала, дело кончилось бы плохо), когда словно по волшебству Грациано схватил ее за запястье и вытащил, как куклу, наверх.

Она очутилась в необычном горячем озере. Деревья образовывали над ним купол из листвы, через которую пробивался иногда свет прожектора.

И никого кругом.

Озеро было довольно глубоким, и в нем чувствовалось течение, но по берегам торчали камни, за которые они и ухватились.

– Я знал, тут нам не помешают, – сообщил довольный Грациано и за руку вывел ее на отмель, грязевой островок, где вода была спокойной. – Нравится?

– Очень.

Грохот водопада заглушал крики купающихся.

Наконец‑то Флора могла полностью погрузиться в воду и согреться. Грациано придвинулся к ней, обнял за талию и стал целовать в шею. От удовольствия у нее по спине пробежала дрожь. Она крепко сжала его плечо и увидела на правом бицепсе татуировку. Геометрический узор. Он был мускулистый и крепкий. Длинные светлые волосы, намокшие и прилипшие к голове, и пятна грязи на коже делали его похожим на дикаря из Новой Гвинеи.

«Какой он красивый…»

Она притянула его к себе, стиснула, шлепнула по щеке, вцепилась ногтями в его кожу, жадно отыскала его рот, прикусила ему губу, нашла языком его язык, нёбо, потом лизнула его и откинулась, готовая, на отмель.

А Грациано?

Грациано тоже был готов. А как же иначе!

Он оглядел водоемы в поисках Рошо и остальных, но там барахталось столько разного народа, что он их не нашел. Может, они и вовсе не пришли.

Да и наплевать. Так даже лучше. Они бы все испортили.

И он постоянно думал, что поступил глупо, дав ей «Спайдермен». Если бы он ей его не дал, было бы лучше, по‑настоящему. Он и без этой таблетки сумел бы увезти ее в Сатурнию. Флора шла за ним через источники молча, как щенок за хозяином, не сопротивляясь.

Он крепко обнял ее, почти коснулся губами ее уха и стал тихонечко напевать: «О minha maconha, о minha torcida, о minha flamenga, o minha cachoeira, O minha maloka, o minha belleza, o minha vagabunda, o…»[8]Он снял с нее лифчик и взял ее груди в ладони.

Стал облизывать и покусывать ее соски, уткнулся лицом меж ее грудей, вдыхая запах серной грязи.

Он снял плавки и отвел ее туда, где было поглубже, и они расположились на больших подводных камнях.

Взяв ее руку, он положил ее на свой член.

Она держала его в руке.

Он был большой, твердый, с нежной кожей.

Ей нравилось к нему прикасаться. Как будто она держала угря. Она погладила его, и кожа отодвинулась, выпуская головку.

«Что я делаю?» Но она запретила себе думать.

Она коснулась яичек, немного поласкала их, а потом решила, что хватит, пришло время, пора заняться этим, ей ужасно хотелось.

Она стянула трусики и отбросила их на камень. Крепко прижалась к нему, ощущая животом его эрекцию, и прошептала ему на ухо:

– Грациано, пожалуйста, осторожно. Я никогда этого не делала.

Это было очевидно.

Как же он не догадался?

Тупица! Она девственница, а он не понял. Он, который женщин поимел больше, чем кусков пиццы съел, не догадался. Эти страстные и неловкие поцелуи… Он‑то думал, что все из‑за «Спайдермена», а это оттого, что она никогда никого не целовала.

Он возбудился как бабуин.

Подхватив ее под грудью, он вытащил ее на отмель.

Уложил.

Деликатное дело – лишение девственности. Надо сделать качественно.

Посмотрев ей в глаза, он увидел ожидание и страх, которого никогда не видел у тех потаскушек, которых обычно трахал в Романье на побережье.

«Вот это я понимаю секс…»

– Спокойно, лежи споко… – проговорил он сдавленно, откинул волосы и встал перед ней на колени. – Тебе не будет больно.

Он раздвинул ее ноги (она дрожала), правой рукой взял член, левой нашел и раздвинул ее половые губы (она была влажной) и быстрым точным движением вошел в нее примерно на четверть.

Он вошел в нее.

Флора задержала дыхание.

Вцепилась руками в землю.

Но боли, ужасной, мучительной боли, о которой столько рассказывали и которой она ждала, не последовало.

Нет. Ей не было больно. В ожидании, раскрыв рот, Флора не дышала.

А это продолжало продвигаться в нее.

– Я продолжаю… Скажи, если будет больно.

Флора задыхалась, грудь ее вздымалась и опускалась, как кузнечные мехи. Она сопела в ожидании боли, которой все не было. Разве что она чувствовала себя заполненной, и этот кол начинал давить, но не причинял боли.

Она так сосредоточилась на ожидании боли, что ей было не до удовольствия.

Его она увидела в глазах Грациано.

Он был как одержимый, глубоко дышал и двигался вперед‑назад все быстрее и сильнее, и сжимал ее бедра, и нависал над ней, а Флора лежала под ним и в ней был его член. Она закрыла глаза. Обхватила его за спину, как детеныш обезьяны, и приподняла ноги, чтобы он мог войти глубже.

Прерывающееся дыхание над ухом.

Он погрузился в нее. До конца.

И Флора почувствовала. Прилив наслаждения, от которого сжалась сонная артерия и онемел затылок. Потом второй. И еще один. И если она это, если она отдавалась этому восторгу, ей казалось, что он останется в ней всегда, как радиоактивный элемент, излучающий удовольствие внутри нее, от ног вверх по позвоночнику до самого горла.

– Тебе нра… вится? – спросил Грациано, запуская руки в ее волосы.

– Да! Да…

– Не больно?

– Не‑е‑е…

Он перевернулся, и она с этим шестом внутри поднялась и оказалась на нем сверху. Теперь настал ее черед двигаться. Но она не знала как и сумеет ли она. Он такой большой и весь в ней. Она ощущала его в животе. Грациано положил ладони на ее грудь, но не смог удержаться и сильно сжал их.

Еще один прилив наслаждения, от которого перехватило дыхание.

Он хотел, чтобы она оставалась сверху, в этой неудобной позиции, но она наклонилась, обняла его, целовала в шею, покусывая за ухо.

Она чувствовала, что Грациано дышит все быстрее и быстрее и быстрее и…

«Нельзя… Нельзя кончать в меня. У меня ничего нет».

Надо ему сказать. Но ей не хотелось, чтобы это безумство прекращалось. Она не хотела, чтобы он прерывался.

– Грациано… осторожно… Я…

Он опять повернулся. Когда он выбирал новую позу, Флора пыталась следовать за ним, но не очень понимала, как двигаться, что делать.

– Гра…

Он поставил ее на колени. Руками в грязь. Лицом в грязь. Груди у самого рта. Дождь по спине.

«Как сука…»

А он вцепился одной рукой ей в ягодицы, а другой пытался ухватить ускользавшую от него грудь, и погружался в нее, кажется решив добраться до горла. И…

«Он не может выйти прямо сейчас!»

Он вышел из нее и, возможно, был готов кончить, а Флора думала, что умрет от разочарования. Она вдохнула. Но внезапное тепло охватило ее шею, добралось до подбородка, разлилось по вискам, по ноздрям, по ушам.

– Обоже‑е‑е.

Он касался ее там, над влагалищем, и она поняла, что все, что она испытывала до этого, были пустяки. Детские игры. Ничто. Его палец там был способен заставить ее забыть обо всем, довести ее до безумия.

А потом он раздвинул ей ноги, а она раздвинула их еще шире, видимо, как она надеялась, он хотел войти в нее снова.

И тут Грациано допустил ошибку.

Так же, как он ошибся, когда предложил Эрике выйти за него замуж, как ошибся, рассказав об этом всем своим друзьям, как ошибся, подсыпав Флоре «Спайдермен», как ошибался почти каждый день все свои сорок четыре года, и неправду говорят, будто на ошибках учатся, это не так, бывают люди, которые совершают ошибки, но ничему не учатся, наоборот, продолжают их совершать, уверенные в том, что они правы (или не осознающие, что они творят), и жить с такими людьми, как правило, плохо, но и это тоже ничего не значит, потому что такие люди легко переносят свои ошибки и продолжают жить, растут, влюбляются, производят на свет новых людей, старятся и по‑прежнему совершают ошибки.

Такова их несчастная участь.

И такова была участь нашего бедного жеребца.

Бог знает, что взбрело ему в голову, бог знает, о чем он думал и как возникла в его голове эта злополучная мысль.

Грациано хотел большего. Он хотел получить полный набор, хотел и на елку влезть и рыбку съесть, хотел луну в ведерке, хотел найти и обезвредить, черт его знает, чего он хотел, – в общем, он хотел лишить ее девственности и спереди и сзади.

Он хотел поиметь Флору Палмьери в зад.

Раздвинул ей ягодицы, плюнул туда и ткнул членом в эту черную дыру.

Ей словно кирпич упал на голову.

Без предупреждения.

Боль поразила ее внезапно, как электрический разряд, острая, как стекло. И не там, где должно было, а…

«Не‑е‑ет! Он меня!..»

Она дернулась вправо и одновременно распрямила левую ногу, ударив Грациано Билью пяткой в кадык.

Грациано падал назад. Раскинув руки. Раскрыв рот. Падал на спину.

Бесконечно долго.

А потом погрузился в горячую воду. Ударившись головой о камень. И снова всплыл на поверхность.

Парализованный.

Вокруг была чернота, в которой плясали невесть откуда взявшиеся цветные огни.

За что она меня ударила?

Течение несло его к середине водоема. Он скользил по покрытым водорослям камням, как дрейфующее судно. Пятки тащились по илистому дну.

Должно быть, она попала в одну из тех особых точек, удар по которым обращает человека в неподвижный манекен, одну из тех точек, которые известны японским мастерам боевых искусств.

«Как странно…»

Он соображал, но не мог пошевелиться. Он чувствовал, как холодный дождь капает ему на лицо, и понимал, что теплый поток несет его к водопаду.

Флора присела у камня.

Дядя Армандо плавал в центре озера. Это не мог быть он. Дядя Армандо живет в Неаполе. Это Грациано. Но ей по‑прежнему виделся живот дяди Армандо, торчащий, как островок, среди серного пара, и его нос, разрезающий воду, как акулий плавник.

И вода уносила дядю Армандо – или кто он там.

Дядя Армандо/Грациано с трудом поднял руку:

– Флора… Флора… Помоги мне…

«Нет, я не буду тебе помогать… Не буду тебе помогать…»

«Флора, это не дядя Армандо.»

Ну вот, наконец‑то мама снова заговорила.

«Он мерзавец. Он пытался…»

– Флора, я не могу двиг…

«Он упадет в водопад…»

– Помогите! Помогите.

«Шевелись. Давай. Не дури. Живо!»

Флора на четвереньках сползла в воду. Она хваталась за ветки деревьев, чтобы ее не унесло. Но вот один сук обломился, и она оказалась на глубине; барахталась, отплевывалась, а течение уносило ее. Она пыталась вернуться на берег, но безуспешно. Оглядевшись, она увидела Грациано всего в паре метров от водопада. Он зацепился за камень, но рано или поздно течение снова захватило бы его и уволокло вниз, в пучину.

– Флора! Флора! Ты где? – Грациано звал, как слепой, сбившийся с дороги. Немного взволнованно, но без тени страха. – Флора!

– Я тут, ид… – Она глотнула мерзкой воды. Откашлялась и снова бросилась к центру озерца, гребя руками, пробралась между двумя торчавшими из воды камнями и уцепилась за подводный камень.

Грациано был в метре от нее. Водопад – в трех.

Флора протянула руку; чуть‑чуть, черт побери, совсем чуть‑чуть, всего каких‑нибудь проклятых десяти сантиметров ей не хватило, чтобы схватить Грациано за торчавший из воды большой палец ноги.

«Я не могу его потерять…»

– Грациано! Грациано, вытяни ногу. Мне не дотянуться! – заорала она, пытаясь перекричать грохот водопада.

Он не отвечал («Он умер? Нет, он не может умереть!»), но потом до нее донеслось:

– Флора!

– Да! Я тут! Ты как?

– Ничего. Я, кажется, ударился головой.

– Извини. Прости. Я не хотела! Мне так жаль.

– Нет, ты меня извини. Я был не прав…

Эти двое, у самого водопада, посреди несущегося потока, извинялись друг перед другом как две пожилые дамы, забывшие послать друг другу рождественские открытки.

– Грациано, вытяни ногу.

– Сейчас попытаюсь.

Флора протянула руку. А Грациано – ногу.

– Я тебя держу! Я тебя держу! Грациано, я тебя держу! – крикнула Флора, ей хотелось смеяться и вопить от радости. Она держала его за большой палец ноги, она его поймала. Покрепче уцепившись за камень, она потянула его и притащила к себе, вырвав у течения, и, когда наконец он оказался рядом, она обняла его, а он обнял ее.

И они целовались.