Владычество султанов Оттоманских

Патриархи Досифей, Герман и Софроний

Султан Солиман подтвердил патриарху Дорофею и православному духовенству благоприятные указы отца своего Селима и восстановил стены Иерусалимские (1520 г.), которые оставались разоренными со времен Крестовых походов; он употребил на то камни древнего обширного замка рыцарей‑госпитальеров, и стены существуют доныне, но гора Сионская осталась вне ограды. По местному преданию, раздраженный султан лишил за сие жизни того, кому поручено было строение. Он обновил и мечеть Омарову, которая пришла в упадок в смутные времена мамелюков, и взял для сего великолепный мраморный помост и колонны Вифлеемского храма. Некому было вступиться за христианское святилище, как некогда во времена халифа Абделмелека, который пощадил Гефсиманский мрамор по ходатайству императора Юстиниана. А так как в то же время супруга султана, знаменитая своею красотою и властью Роксолана, строила в Иерусалиме имарет, или дом для содержания бедных и ученых, то султан приказал запереть св. врата храма Воскресения, чтобы иметь новый источник дохода при каждом их открытии с приходящих богомольцев, а деньги обратить на строение имарета. Указом султанским была определена и пошлина за вход во святилище, различная для различных исповеданий и племен: франки, как чуждые пришельцы, платили по четырнадцати левов; греки, подданные султана, только половину; армяне, жители Карамании, по пяти левов; православные аравитяне Сирии и Египта и копты по три лева; а грузины и абиссинцы ничего не платили, ибо, как видно, султан искал дружественных сношений с сими двумя воинственными племенами на дальних рубежах своей исполинской империи. Патриарх Досифей свидетельствует, что и в его время, т. е. в исходе XVII' века, соблюдалось то же распределение податей.

Судя по сему описанию, можно видеть, в каком бедственном состоянии находилось православное духовенство в Иерусалиме со времени падения Царьграда, исключая одного лишь сильного тогда народа грузинского, который поддерживал святилище, но был в неприязни с патриархами по разнородности племен. Самые патриархи и епископы избирались тогда из туземных арабов, которые, по своей неопытности в делах и крайнему необразованию, привели церковь палестинскую в совершенный упадок. До такой степени доходила бедность, что богослужение совершалось в полотняных ризах, с железными трикириями и медными сосудами, и сановники церковные должны были питаться трудами рук своих; к этому времени относится и уступка многочисленных обителей, принадлежавших православным, в руки иноверцев. Патриарх Досифей рассказывает, каким образом великолепный собор Вифлеемский достался в руки латинян: однажды, в Великую субботу, все иноки Вифлеемские пошли в Иерусалим, и остался там один зажигатель лампад; но и ему желательно было побывать в тот день у Св. Гроба; по простоте своей отдал он ключи от святого вертепа Рождества одному латинскому монаху, поручив ему вечером засветить лампады в пещере; когда же возвратился на другой день и стал спрашивать обратно ключей храма, уже не мог более получить их; а иноки латинские, которых позвали греки на суд пред кадия, силою денег удержали за собою право обладания храмом. Рассказ сей весьма правдоподобен, потому что не было причины франкам владеть исключительно собором Вифлеемским, когда Саладин, после их изгнания, уступил все святилища православным сириянам, и они, вместе с греками и грузинами, удержали их за собою в бедственную эпоху мамелюков.

Между тем арабы, завидуя грекам, опасались, чтобы они не овладели исключительно св. местами, и, пользуясь их упадком после того, как прекратилось для них покровительство императоров Византийских, строго наблюдали, чтобы никто из греков не был посвящен не только в патриархи, но даже в епископы. Такое положение продолжалось около ста лет, до святительства Германа, уроженца морейского. Изучив в совершенстве язык арабский в Египте, он принят был дьяконом в монастырь Патриарший, где его почли сперва за природного араба, а потом, по необычайным дарованиям, избрали единодушно на кафедру Святого Града преемником патриарха Дорофея (1534 г.). Герман начал опять, мало‑помалу, посвящать епископов из греков в течение долгого своего святительства и со смертью последнего члена Синода Иерусалимского из местных арабов постановил за правило, чтобы и впредь не смели посвящать в епископы Иерусалимского престола кого‑либо из арабов. Правило сие соблюдается с тех пор с такою строгостью, что и поныне не только епископы, но даже все иеромонахи и иеродьяконы родом греки; местным жителям Сирии не вверяется никакая хозяйственная должность по монастырям палестинским. Для укрепления сего правила Герман постановил также, чтобы наследство духовенства греческого в Иерусалиме всегда оставалось Св. Гробу.

С избранием Германа единоплеменные ему греки стали опять посещать во множестве св. места и обогащать их своими приношениями; он сам ходил в Константинополь и другие места за сбором милостыни и вместе с вселенским патриархом Дионисием совещался о подчинении епархии горы Синайской престолу Иерусалимскому; однако епископы ее ныне опять почитаются самостоятельными. Герман посещал часто и Заиорданские области, принадлежавшие его пастве; ибо туда, в укрепленный город Карак, большая и богатейшая часть православных жителей иерусалимских укрылась в правление мамелюков. Помощью их обновил он мраморные колонны обветшавшей часовни Св. Гроба и покрыл ее сверху свинцом, чтобы защитить от дождя, потому что всегда был отверст главный купол храма Воскресения. Когда же францисканские монахи, воспользовавшись его отсутствием за Иордан, устроили железный кивот, наподобие часовни, над местом снятия со креста и стали исключительно в нем служить, Герман, возвратившись в Иерусалим, заставил их уничтожить такое нововведение. Во время его святительства церковь Иерусалимская испытала еще тяжкое бедствие от землетрясения: высокая колокольня храма Воскресения обрушилась и повредила купол над Св. Гробом; то же случилось с колокольнею Вифлеемскою, и с тех пор обе они находятся в развалинах. Мудрый святитель, опасаясь влияния арабского на дела церковные, решился назначить себе преемника еще при жизни и привел с собою из Царьграда единоплеменного ему священника церкви св. Николая, что у городских ворот Агипкапи, которого облек в иноческую одежду под именем Софрония. Чтобы придать более торжественности избранию своего преемника (1579 г.), он пригласил в Иерусалим патриарха Александрийского Сильвестра, митрополитов Дорофея и Нектария, епископа Синайского Евгения и другого епископа Симеона из Антиохийской епархии, со всеми высшими и низшими чинами патриархии Иерусалимской, и составил из них собор в своих кельях, на котором торжественно отрекся от престола. «Дети мои! – сказал старец своим клирикам. – Бог да благословит вас! Так как я, по старости и по слабости сил моих, не могу долее оставаться на кафедре святительской, то изберите и поставьте на мое место кого‑либо другого». Все единогласно одобрили предложение патриарха Германа и решились, согласно с древними примерами, написать три имени на трех листках, чтобы потом бросить о них жребий. На другой день патриарх Александрийский и прочие архиереи положили листки сии на Св. трапезу храма Воскресения и после Божественной литургии ввели в алтарь малого отрока, который снял с престола один из листков: на нем было имя Софрония; таким образом, само Провидение оправдало тайное сердечное избрание добродетельного старца Германа, и все духовенство иерусалимское с любовью приняло сие назначение, как по собственному расположению, так и потому, что оно согласно было с желанием всеми любимого патриарха. Он просил себе только у нового святителя в управление Лидду и Рамлу; но все христиане иерусалимские единодушно воскликнули: «Отец наш, не удаляйся от нас, но живи с нами в Иерусалиме!» Старец отвечал, что исполнит их желание, если обретет необходимое для себя спокойствие в Св. Граде, и паства его объявила громогласно, в присутствии святителей иных престолов, что не имеет ни малейшего иска или жалобы на бывшего своего патриарха ни по каким делам церковным или гражданским. Если же кто‑либо останется недовольным избранием нового архипастыря, которого ныне все приемлют как бы от руки трехсот восемнадцати отцов никейских, или станет тревожить старца Германа, то должен внести за сие пятьдесят венецианских червонцев пени, ибо и сам патриарх Софроний должен почитать патриарха Германа вместо отца. Соборное сие деяние, писанное на арабском языке, доселе хранится в библиотеке патриаршей.

Софроний был человек благонравный и весьма усердный к святыне; он возобновил церковь равноапостольных Константина и Елены, находящуюся в патриархии, для вечной памяти своих родителей, как явствует из надписи, и сделал многие другие исправления в храмах иерусалимских. Таким образом, в Вифлееме, с обеих сторон Св. вертепа, поддержал сводами собор, уже начинавший клониться к падению; и в самом храме Воскресения начал обновлять иконостас усердием христиан острова Крит; но иконостас окончен был только при его преемнике Феофане, в 1608 году: все украшения были белого, красного и небесного цвета, с золотыми звездами. Когда же, во дни святительства Софрониева, один богатый богомолец западный силой денег хотел отнять у православных Голгофу и внес судьям шесть тысяч золотых за неправое приобретение святыни, ревностный патриарх собрал последние свои деньги и за двойную сумму возвратил православным обладание Голгофою; с тех пор она перешла из рук грузин к грекам; однако полуденная часть священного утеса, на коей был пригвожден к кресту Спаситель, осталась во владении франков, ибо они и прежде имели право служить там литургию на малом престоле, хотя сперва не владели сим местом.

По убогому положению своей кафедры патриарх Софроний предпринимал многие странствия для сбора милостыни, сперва в Египет и на гору Синайскую, куда сопутствовал ему гость и богомолец русский, Трифон Корабейников, присланный Иоанном Грозным с царскими повиновениями по душе убиенного им царевича Иоанна. Потом отправился в Царьград и еще далее в Молдавию, где получил в дар для Св. Гроба монастырь Круию от благочестивого воеводы Петра. Он хотел продолжать свое путешествие и в Россию, ибо там находился в то время святейший Иеремия Константинопольский, который возвеличил достоинством патриаршим митрополию Московскую и всея Руси, но должен был отложить свое путешествие по смутным обстоятельствам времени.

По возвращении патриарха Иеремии в Царьград Софроний, вместе с прочими святителями восточными, подписал утвердительную грамоту о возведении Иова в сан патриарший и присутствовал вместе с Иеремиею и Мелетием Александрийским на другом соборе, которыми отвергнут новый календарь папы Григория XIV, распространяемый до Востоку. Когда же впоследствии Софроний, по своим преклонным летам, не мог более странствовать для сбора милостыни, он рукоположил себе преемником благочестивого Феофана, воспитанного при нем с юных лет, подобно как и он сам был избран сперва в сотрудники старцу Герману; Феофан был посылаем им по многим странам, чтобы пожертвованиями православных христиан поддержать святыню палестинскую, оспариваемую иноверцами. Местное предание говорит, что так как двери храма Воскресения были заключены турецкою стражею и приходящие богомольцы, мужчины и женщины, по необходимости обедали и спали внутри храма, то Софроний хотел воспретить беспорядки, недостойные святости места, но ему явился в сонном видении сам Господь Иисус Христос и сказал: «Епископ! Я терплю это, а ты для чего хочешь воспретить народу Моему оставаться в Моем храме? Довольно их благочестия, о прочем же подобает приложить попечение».

Мы имеем свидетельство о состоянии св. мест в исходе XVI века, чрез двух поклонников, одного восточного, другого западного, которые посетили Палестину во дни святительства Софрониева. Трифон Корабейников, посланный Иоанном, описывая красоту храму Воскресения, говорит, что купол его не доделан, потому что турки, однажды разорив оный, не допускают исправить; но это, вероятно, относится к повреждению, случившемуся от упавшей при землетрясении колокольни. Достойно замечания, что в храме, где, по словам Трифона, все исповедания различных народов имели свои малые престолы, около главного собора греческого болгары воздвигли себе престол, над самою крышею часовни Св. Гроба, и там совершали богослужение, под открытым куполом. Рассказ его, о сошествии огня в Великую субботу, исполнен теплой веры. Христиане угашают огни в домах своих еще с Великого четверга, ожидая появления небесного; Гроб же Господний запечатывают; в день субботний патриарх, взошедши в великую церковь, молит со слезами Господа о ниспослании божественного света, и, когда узрит его, как луч солнца, нисходящий сквозь отверстие купола на Св. Гроб, он совершает вокруг крестный ход со всем духовенством, приказывая туркам отпечатать святилище. Тогда входит один внутрь его, износит святой огонь, который раздает всем верным и иноверным, и огонь сей не жжет, доколе еще в руках патриарших, а на Св. Гробе возжигаются сами собою все кандила православных.

Трифон застал еще тринадцать обителей православных в самом Иерусалиме и рассказывает о монастыре св. Михаила, служившем вместо подворья для иноков св. Саввы, что, когда турки разорили верх церковный, два старца, Моисей и Мефодий, испросили в России милостыню на обновление сей церкви от царя Иоанна Грозного и митрополита Макария. Довершив с дозволения султанского строение, иноки едва не подверглись сами лютой смерти от неверных; ибо паша иерусалимский захотел обрушить опять купол и найден был в ту же ночь мертвым в своей ложнице; стража турецкая устремилась на обитель, но, обретши иноков на молитве, удалилась, пораженная внезапным ужасом. С изумлением описывает Трифон великолепие лавры св. Саввы и особенно соборной его церкви, иссеченной из огромных камней, с резным иконостасом, ярко вызолоченным, и со стенною живописью; кроме собора еще пять церквей и все хозяйственные заведения обители находились в лучшем устройстве; ибо тогда сербы еще владели лаврою, которую обновили в самое цветущее время их царства. Они приобрели ее от греков, вынужденных оставить древнюю свою обитель по нестерпимым гонениям арабов в 1504 г., и выстроили для защиты оной башню с приделом св. Симеона; оттоле один из иноков, стоявший на всегдашней страже, подавал знак о приближении бедуинов; но в исходе XVI века и сербы, в свою чреду, оставили лавру, ибо уже не в силах были поддерживать, и она пребывала в упадке около ста лет, до времен патриарха Досифея. Трифон застал, вероятно, лавру уже в последние годы обладания сербского (1583 г.).

Другой путешественник того же времени, князь Радзивилл, говорит, что он слышал в Иерусалиме, и в самой лавре св. Саввы, о бедственной кончине множества ее иноков, приключившейся при султане Селиме II (т. е. около 1570 г.). Однажды, когда новый паша назначен был в Иерусалим, монахи св. Саввы, коих считалось тогда до тысячи, пришли к нему для поздравления и принесли в дар каждый по курице; паша, испуганный таким множеством людей в одинаковом одеянии, спросил их, кто они? И, услышав, что все иноки св. Саввы, отвечал им: «Дары ваши приемлю, но не могу дозволить, чтобы такое множество народа обитало в стенах одной обители из опасения бунта». Он велел тут же умертвить многочисленную братию, кроме двадцати человек, и султан одобрил жестокую предусмотрительность своего наместника. Во время посещения князя Радзивилла их было только тридцать человек, и так как происшествие сие случилось не более как за десять или пятнадцать лет, то, конечно, нет сомнения в вероятности оного, ибо рассказ князя прост и непреувеличен.

Радзивилл говорит также, что и при первом Селиме много пострадали иноки иерусалимские, когда он шел завоевывать Египет. Услышав, будто они зарыли в землю сокровища храма Господня, пожертвованные государями западными, султан заключил их всех в темницу башни Давидовой и содержал на хлебе и на воде в течение двадцати семи месяцев, допытываясь, где скрыты желанные сокровища; но иноки мужественно претерпевали все истязания и ничего не открыли, хотя многие из них скончались мученически, от долгих томлений. Они освободились только по совершенном покорении Египта. Однако рассказ сей не сходен с историей патриарха Досифея о благосклонном обращении Селима с духовенством православным, и можно предполагать, что Радзивилл упоминает здесь только об, иноках латинских, о которых, как известно, ходатайствовал, после возвращения Селима в Царьград нарочно присланный посол короля Испанского. Весьма любопытно приводимое князем предание о Золотых воротах, через которые въехал Господь Иисус в день вербного торжества. Турки почитают за грех отворять их, утверждая, что открыты они будут только одному великому и сильному государю, который через них войдет в Св. Град и будет властителем вселенной. Когда же князь спрашивал турок, почему их султан не войдет через них сам, чтобы с малым трудом получить обладание вселенной, они молчали, а понуждать их к ответу было бы опасно; ибо по заповеди Корана состязающийся о вере заслуживает казни.

Когда Радзивилл посещал Иерусалим, он был принят иноками францисканскими, уже не на Сионе, но в новой их обители Спасовой, которую купили у православных и где доныне пребывают, ибо главный монастырь их, Тайной Вечери, находится в руках неверных с 1560 года. Один из евреев цареградских, сильный деньгами при великом визире, просил латинян позволить ему поклониться гробам Давида и Соломона, коих место, по давнему преданию, назначалось под сводами сего храма; но все его просьбы остались тщетными. Раздраженный еврей поклялся отомстить и, возвратясь в Царьград, упрекал визиря в равнодушии к двум столь великим пророкам, прославленным в Коране, коих святые останки находились в руках христиан; влиянием своего богатства он достиг, наконец, малодушной цели, сделав христиан, подобно как и евреев, чуждыми сей святыни.

Радзивилл, описывая с большою подробностью внутренность храма Воскресения, говорит, что в его время Св. Гроб принадлежит латинянам, хотя это несогласно с историею Досифея, равно как и половина Голгофы; она была им уступлена по взаимному согласию грузин, во владении коих осталась другая половина Св. утеса, и армян, коим франки отдали за то третью часть верхних хор храма. Западный богомолец упоминает еще о церкви Явления Господа Магдалине, отколе начинались, как и теперь, все крестные ходы латинян, и о их приделе в церкви Обретения Креста, где находились также алтари, греческий и армянский. Придел Лонгина Сотника был общим для всех народов, Разделения риз принадлежал армянам, а Тернового венца абиссинцам, равно как и место приношения Исаака, по другую сторону Голгофы. Позади Св. Гроба копты выстроили свою безобразную часовню, воспользовавшись гневом султана против всех франков, которых ввергнул в темницу после славной победы Лепантской, одержанной Хуаном Австрийским над его флотом. Доходы, получаемые турками за отверстие Св. врат для паломников, простирались до тридцати шести тысяч рублей; из числа оных европейцы платили за себя поголовно по девяти червонных, греки – пять, сирияне – три, а христиане отдаленных мест Азии – по семи и восьми. Распределение святилищ внутри храма Воскресения между различными народами было уже и в то время почти одинаково с нынешним, с тем только изменением, что приделы грузин достались впоследствии грекам, а абиссинцев – армянам; но подземелье собора Вифлеемского еще принадлежало тогда францисканцам. Положение Палестины того времени было самое бедственное; не только христиане, но самые турки беспрестанно терпели от нападений бедуинов, которые безнаказанно грабили по всей Палестине и нимало не уважали пашу Иерусалимского с малой стражею его янычар.

А. А Муравьев. История святого града Иерусалимского. СПб., 1844