Студопедия.Орг Главная | Случайная страница | Контакты | Мы поможем в написании вашей работы!  
 

История человечества до капитализма в свете концепции трех типов отношений управления и собственности. 3 страница



* * *

Мир диалектичен: все, что существует, существует по закону единства и борьбы противоположностей. Любое явление, любой объект есть неисчерпаемый комплекс противоречий; любое развитие есть развитие противоречий между теми или иными противоположностями, едиными друг с другом и вместе с тем отдельными друг от друга, взаимопорождающими и вместе с тем взаимоуничтожающими. Если к развитию подойти с его количественной стороны, то мы обнаружим в нем такие два момента, как прогресс и регресс: прогресс – это усложнение системы, регресс – это ее упрощение. Мы находим оба эти момента развития на каждом этапе последнего: не бывает так, чтобы объект только усложнялся или только упрощался – пока он есть, что-то в нем всегда усложняется, а что-то упрощается. В зависимости от того, какой именно из двух моментов (кстати, тоже являющихся противоположностями друг друга, образующих противоречие) преобладает в развитии всего объекта в целом, про объект можно сказать, что он либо прогрессирует, либо регрессирует. В той степени, в какой составляющие противоречие противоположности все же отдельны друг от друга, они являются двумя разными объектами: воздействуя друг на друга (=порождая, уничтожая, вновь порождая и вновь уничтожая друг друга на каждом бесконечно малом участке пути их развития) в процессе развития противоречия, они обусловливают либо усложнение, либо упрощение друг друга. Если прогресс одной противоположности осуществляется за счет регресса другой, и наоборот, то это антагонистическое противоречие; если прогресс одной противоположности осуществляется за счет прогресса другой, а регресс – за счет регресса другой, то оно неантагонистическое. (Конечно, классификация эта относительна: всякое противоречие является антагонистическим и вместе с тем неантагонистическим, - однако она оправдана в той мере, в какой в классифицируемых нами противоречиях преобладает одна из этих двух характеристик.) В классовом обществе антагонистические противоречия если и не преобладают – до сих пор никто из известных миру философов-диалектиков не ставил вопрос о калькуляции противоречий, поэтому пока что не существует методики точного сравнения количеств противоречий разных типов в одном и том же объекте, - то уж, во всяком случае, гораздо более распространены и играют гораздо более важную роль, чем при первобытном коммунизме (это и на глазок видно). Разделение труда, развитие обмена (в том числе товарного) ведут к тому, что люди, заинтересованные в результатах труда других людей – членов одной с ними общности, сплошь и рядом оказываются тем самым заинтересованы в том, чтобы наносить ущерб этим другим людям. Например, продавец и покупатель – каждый из них заинтересован в том, чтобы обсчитать другого в силу тех же отношений между ними, которые делают невозможным их существование друг без друга. Или рабовладелец и раб: первый заинтересован в том, чтобы выжать из раба как можно больше труда, а последний – в том, чтобы отдать хозяину как можно меньше своих сил и здоровья(38). Разумеется, общество, в котором отношения такого рода играют большую роль, не может функционировать, не имея внутри себя особых структур – аппарата насилия, не позволяющего интенсивности “борьбы всех против всех” возрасти выше определенного предела. Этот аппарат насилия и есть государство в узком смысле этого слова. Он может существовать отдельно от структур, управляющих экономической деятельностью, религиозной жизнью, наукой и искусством, а может быть и объединенным с ними в один аппарат: в последнем случае государством принято называть весь этот единый аппарат, одной из частей которого является государство в узком смысле слова.

Государство возникает по мере того, как племена и племенные союзы объединяются, перемешиваются и сливаются в народности, община окончательно превращается из родовой в соседскую и из общества как такового – в одну из немногих частичек новой формы общности. В этих условиях относительно небольшие объединения вооруженных мужчин-соплеменников, связанных кровным родством, еще не переставшие быть коллективами или по крайней мере сохранившие в себе немалую долю коллективных отношений, окончательно перестают существовать. Что бы ни приходило им на смену – наемники-профессионалы, мобилизованные в порядке повинности воины, народное ополчение, смесь всего этого в разных пропорциях – новая вооруженная организация отличается от прежней: она заметно крупнее, в системе отношений управления внутри нее доминируют авторитарные (как в военное, так и – за исключением ополчения – в мирное время) отношения при очень малой доле коллективных, а ее члены представляют собой профессиональную группу, задача которой – не только воевать с людьми из другой общности, но и подчинять большинство членов своей же общности меньшинству. Это меньшинство – те классы, члены которых выполняют в управлении общественным производством, распределением, обменом и потреблением функции лидеров, а в системе отношений собственности являются в большей мере собственниками, чем несобственниками производительных сил. Большинство же – это прежде всего неимущие или малоимущие классы, члены которых играют в процессе экономической деятельности роль подчиненных, являются в большей мере собственностью, чем собственниками, а также классы мелких независимых производителей и торговцев – индивидуальных (или почти индивидуальных: не будем забывать, что у них есть семьи, в которых преобладают авторитарные отношения) собственников и деклассированные социальные группы вроде римского плебса. Итак, новая вооруженная организация – государство в узком смысле слова, включающее в себя армию, полицию, суд – действует прежде всего в интересах того класса хозяев, экономическая власть которого связана с той системой производственных отношений, что сохраняется данным государством. В этом случае говорят о классовой сущности данного государства, о том, что этот класс имеет в нем политическую власть. Политическую власть не следует путать с властью экономической: последняя – управление экономической деятельностью неимущих со стороны господ, первая же – управление актами насилия, которые совершают либо могут совершать как имущие, так и неимущие члены данной общности. Политическое управление в данном случае заключается в предотвращении тех актов насилия, которые подрывают экономическое господство обладающего политической властью класса, и, наоборот, в организации таких насильственных действий, которые укрепляют его экономическое господство. Иногда политическую власть захватывают неимущие и малоимущие классы, разрушающие (в той или иной степени) при этом старый аппарат насилия и заменяющие его (опять-таки в той или иной степени): в этом случае государственное политическое управление направляется на подрыв экономического господства потерявших политическую власть имущих классов. Однако до тех пор, пока не возникает техническая база для перехода от классового к бесклассовому обществу (то есть пока не возникают, становятся все более нужными в производстве и распространяются такие технические средства, которые позволяют огромным людским массам в короткие сроки обмениваться информацией и совместно принимать управленческие решения), потерянная одним имущим классом политическая власть в конце концов неизбежно оказывается либо у того же, либо у какого-нибудь другого имущего класса.

“Государство предполагает особую публичную власть, отделенную от всей совокупности постоянно входящих в его состав лиц”(39). Эти слова Энгельса означают, что хотя в состав государства как организации входят все люди, живущие на некоей определенной (хотя и подверженной изменениям - и у кочевых, и у оседлых народов) территории(40), однако сущностью этой организации, которая делает государство самим собой, является “публичная власть” – армия, полиция, суд, короче говоря, аппарат насилия. Этот аппарат либо сам по себе, либо в единстве с аппаратами авторитарного управления экономикой, религиозной жизнью и пр. представляет собой госаппарат, являющийся скелетом, кровеносной, нервной, пищеварительной и мышечной системами государства; не включенные же в госаппарат подданные, или граждане, государства принадлежат к последнему в высокой степени внешним образом (не случайно Энгельс указывает на отделенность публичной власти от всей совокупности граждан государства), так же как кожа принадлежит животному. Конечно, если с животного содрать кожу, оно скоро умрет; равным образом и государство, если в один прекрасный день из всех граждан в нем по мановению волшебной палочки вдруг останутся только сотрудники госаппарата, быстро прекратит свое существование. Однако животное без кожи, пока оно еще живо, - животное, а вот содранную кожу даже в самый первый бесконечно малый момент ее существования отдельно от тела никто животным не назовет. Так же и государство: предоставленный самому себе госаппарат остается государством до тех пор, пока не развалится (пусть даже это произойдет очень скоро), а вот лишенные госаппарата граждане автоматически перестают быть гражданами государства до тех пор, пока не создадут новый госаппарат. Итак, не будет ошибки в том, чтобы употреблять термины “государство” и “госаппарат” как синонимы.

Отношения между членами общества по поводу государства и политической власти называются политическими, а сфера общественной жизни, непосредственно протекающая в системе этих отношений, - политикой. Деятельность людей в сфере политики сводится к борьбе за политическую власть, за ее взятие или удержание; это касается даже анархистов, субъективно ставящих себе целью уничтожение политической власти как таковой, а на деле всегда способствующих борьбе той или иной политической силы за эту самую власть. В основе политических, как и всяких вообще общественных отношений, лежат отношения собственности и управления – в данном случае отношения собственности на людей как участников борьбы за политическую власть и управления ими как таковыми. Эти отношения делятся на известные нам три типа. Внутри госаппарата, а также между ним и не входящими в его состав гражданами преобладают отношения авторитарного типа. Таким образом, все те граждане государства, которые не входят в состав аппарата насилия со всеми его придатками (разными законодательными собраниями и пр.), являются политической собственностью этого аппарата. В то же время аппарат насилия является экономической собственностью имущих классов (экономической – потому что предназначен для обеспечения эффективности экономического управления неимущими классами со стороны имущих), то есть такой же собственностью, как, например, любое орудие труда: его сотрудники либо являются членами этих классов (как правило, все или почти все высшие начальники аппарата насилия, охраняющего экономическую власть любых имущих классов, являются членами этих классов), либо в той или иной форме находятся у них на содержании, в обмен на которое продают им свои услуги. Поэтому тот факт, что гражданин Дюпон является политической собственностью госаппарата США, приобретает реальное значение лишь в том случае, если у гражданина Дюпона совсем крыша съехала и он сам стреляет в своего знакомого спортсмена на глазах у кучи свидетелей, вместо того чтобы нанять умелого киллера и дать взятку нескольким полицейским чиновникам – чтобы расследование велось не слишком дотошно. А вот для гражданина Смита, чернорабочего на одном из заводов Дюпона, то, что он политически принадлежит американскому госаппарату, является непрерывно и очень остро ощущаемой реальностью.

Чаще всего одно и то же государство охраняет экономическую власть сразу нескольких имущих классов. Оно принадлежит им всем – но одним в большей, другим в меньшей степени, соответственно тому, производственные отношения какого типа преобладают в данный момент в данной общности людей. Следовательно, государство в наибольшей мере принадлежит тому имущему классу, который присущ системе преобладающих в обществе производственных отношений – тех отношений, которые в единстве с породившими их производительными силами образуют в данном случае способ производства и определяют характер общественно-экономической формации. При капитализме государство принадлежит капиталистам, при феодализме – феодалам и т. д. И вот что нельзя забывать: когда мы говорим “государство принадлежит данному классу”, это следует понимать буквально лишь в том случае, когда данный класс является в границах данного государства единой авторитарно управляемой группой. Если же он разбит на несколько – может быть, даже на множество – таких групп, в отношениях между которыми преобладают отношения частной собственности на производительные силы и индивидуального управления ими, то одно и то же государство в разной мере принадлежит именно этим разным группам; например, при капитализме – как при монополистическом, так и, в особенности, при свободно-конкурентном – государство в разной степени принадлежит множеству капиталистических фирм, в том числе и таким, которые объединены с аппаратом насилия в единый госаппарат. В этом случае тот класс, представителям которого принадлежит государство, не является единым субъектом, и говорить о том, что ему что-то принадлежит, можно лишь в переносном смысле.

Говоря о государстве, мы все время употребляли термин “общность”, избегая слова “народность”. Дело в том, что если при первобытном коммунизме все виды организации людей не выходили за пределы тогдашней формы общности – первобытного племени (община производителей, группировка родов, коллектив воинов – все сводилось к этим пределам), то в классовом обществе государство может объединять под своей властью народность, несколько народностей, часть народности. Достигая классовой (можно также назвать ее антагонистической) стадии своего развития, человечество перестает быть расколотым на множество самодостаточных обществ, но еще не становится единым обществом. Народности настолько связываются, перемешиваются друг с другом, рассеиваются друг среди друга, что их не назовешь отдельными самодостаточными обществами; но и единым обществом их не назовешь – в противном случае люди, например, не говорили бы на разных языках. Государство как один из видов организации членов классового общества в общем соответствует народности как форме общности – но именно “в общем”, “в среднем”, “в итоге”, а не в каждом индивидуальном случае, подобно тому как цена товара на свободном рынке “в итоге” соответствует стоимости, постоянно колеблясь около нее и никогда не совпадая с ней полностью. Вот поэтому-то и приходится, говоря о совокупности живущих в границах данного государства людей, употреблять абстрактный термин “общность”.

Раз уж речь идет о государстве, то нужно сказать и о том, что такое “право”, “законы” в юридическом смысле этого слова. С возрастанием отчуждения в обществе и возникновением государства в узком смысле слова для его успешного функционирования оказалось необходимым, чтобы граждане государства знали, за что их может наказать этот аппарат насилия и в чем он может помочь им. Рядом с обычаями появились и законы – кодифицированные стереотипы поведения и виды общественных отношений, поощряемые либо преследуемые государством, в которых также отражена определенная (в какой-то степени истинная, в какой-то – ложная, но обязательно апологетическая) система представлений о месте и роли данного государства в обществе(41). Законы выполняют троякую функцию: охранительную (обеспечение функционирования данной общественно-экономической формации, то есть охрану власти владеющего государством класса)(42), лоббистскую (преимущественное обеспечение особых интересов тех или иных группировок, социальных групп, этносов и пр.) и пропагандистскую (оправдание и освящение государства в глазах его граждан). Важно отметить, что законы государства не есть точное отражение системы общественных отношений, в которой существует данное государство; тем, кто хочет изучить эту систему, не следует начинать с изучения законов, напротив – нужно объяснить законы, исходя из уже понятой системы общественных отношений.

* * *

Наконец-то настало время поговорить о том, какие способы производства и общественно-экономические формации существовали до капитализма(43).

Как в земледельческих, так и в скотоводческих обществах мы встречаем в качестве то главных, то второстепенных действующих лиц самые разные фигуры:

глав более или менее крупных авторитарно управляемых групп, являющихся верховными собственниками (по отношению к своим подчиненным – авторитарными, а, например, друг к другу – частными) земли, скота, а также – в той или иной мере – средств труда, посредством которых обрабатывается эта земля и ведется скотоводство, рабочих сил тех непосредственных производителей, которые обрабатывают эту землю и разводят скот, и рабочих сил тех администраторов, которые образуют бюрократический аппарат управления непосредственными производителями;

самих этих непосредственных производителей. В их положении в системе производственных отношений существует масса градаций. От практически полного отсутствия собственности непосредственных производителей на землю и скот – до ее немалого удельного веса в системе отношений собственности на землю и скот, когда непосредственные производители делают с землей или скотом все, что угодно, только что не могут продать землю и ограничены в продаже скота, могут быть лишены земли или скота верховным собственником последних и обязаны платить ему определенную арендную плату (оброк) натурой или деньгами, причем размер этой платы устанавливается свободным договором между верховным собственником и непосредственным производителем; от практически полного отсутствия собственности непосредственного производителя на свою рабочую силу, когда человека могут заставить делать любое дело в любое время, могут продать, подарить, убить, - до практически полной собственности на нее (где-то между этими двумя полюсами находится крепостной крестьянин, который в обусловленное обычаем время, а иногда и вне этого времени – просто по произволу верховного собственника скота или земли обрабатывает под руководством его администраторов барщину, и хотя не может быть продан без земли(44) или скота, но с переходом данной земли или скота к новому верховному собственнику автоматически переходит в подчинение к нему); от полного отсутствия собственности непосредственных производителей на орудия и некоторые другие средства труда – до полной их собственности на эти средства; от полной общественной невозможности создать семью, когда верховный собственник и подчиненные ему бюрократы-администраторы полностью распоряжаются половыми отношениями непосредственных производителей и полностью управляют воспитанием их детей, когда предки, потомки и половые партнеры не имеют никаких прав и обязанностей по отношению друг к другу и могут быть разлучены в любой момент(45), - до возможности создавать полноценную ячеечную семью, над которой нет собственника и начальника (именно в системе семейных отношений) выше главы семьи (а где-то между этими полюсами находится тот же крепостной крестьянин – хозяин своей жены и своих потомков, однако хозяин неполный: поженить своего сына с соседской дочерью он может, лишь если верховный собственник его земли или скота даст на это согласие, последний в свою очередь может перерешить вопрос о браке детей своих крестьян по-своему, а также – если захочет – заменить в первую брачную ночь молодой жене ее мужа(46)); от выключенности из системы отношений политической собственности государства на его граждан, когда непосредственные производители не имеют никаких прав и обязанностей перед лицом государства – до полноправного гражданства непосредственных производителей, - таков спектр этих градаций;

непосредственных производителей – мелких собственников земли и скота, авторитарных по отношению к членам своей семьи (в которую изредка входит небольшое число рабов), частных по отношению ко всем остальным членам общества; таких же мелких собственников, но только не земледельцев и скотоводов, а ремесленников, торговцев услугами (наемных слуг);

мелких торговцев, менял и ростовщиков; крупных торговцев и банкиров, в подчинении у которых, кроме их жен и потомков, имеется масса людей, образующих более-менее крупные авторитарно управляемые группы; в системе производственных отношений эти подчиненные занимают места, не тождественные, но аналогичные тем, которое занимают некоторые из перечисленных выше непосредственных производителей и администраторов-бюрократов.

Спектр градаций между упомянутыми выше полюсами – крайними социальными ролями непосредственных производителей – исключительно емок, богат оттенками. Кого мы тут только не встречаем! Вот вроде бы раб – но имеет право свидетельствовать в суде, создавать семью (в т. ч. с юридически свободной женщиной), и его хозяин ограничен в праве вмешиваться в его семейную жизнь. Вот крепостной крестьянин, которого владелец его земли не имеет права продать – однако может убить, и даже если закон не признает за землевладельцем такого права, то никто все равно не станет судить убийцу. А вот, казалось бы, раб, - но если он будет убит хозяином, то убийцу накажет государство. Вот крестьянин – явно не раб, но и не владеющий ничем, кроме своей рабочей силы, жены да потомков (да и то далеко не в полной мере): земля, на которой он трудится, - не его, орудия труда ему выдал его начальник, сколько чего сеять – ему приказывает тот же или другой начальник, пищу и одежду он получает опять-таки от начальства (никакой долей урожая он не распоряжается). А вот перед нами раб, которого хозяин может продать и убить, но который при этом имеет орудия труда и даже участок земли, может все это продать, подарить или передать по наследству (семью он тоже имеет). Разумеется, этой пестроте – поскольку она обусловлена не личными качествами непосредственных производителей, а разнообразием отношений между последними и их начальниками – соответствует пестрота в рядах их начальников, и прежде всего в рядах верховных собственников земли, скота и рабочих сил. На изложенных примерах мы видим, что один и тот же человек может выступать сразу в нескольких социально-экономических ролях (например, раб – мелкий частный собственник); в сочетании с теми комбинациями нескольких социальных ролей у одного человека, которые возникают благодаря занятию этого человека сразу несколькими видами экономической деятельности (например, мелкий частный собственник скота – торговец ремесленными изделиями и продуктами земледелия), это дает настолько пеструю мозаику, что в блеске множества ее фрагментов очень трудно выделить существенные черты, образующие рисунок. Трудно, но можно, если рассматривать докапиталистические общности не как статичную мозаику, а как совокупность взаимосвязанных, переходящих друг в друга – в процессе своего развития – в пространстве и времени, живых развивающихся организмов(47).

В тех социальных организмах, где сельское хозяйство было преимущественно натуральным (а таких было больше и по числу, и размерами), основными фигурами в жизни общества стали верховные собственники земли и скота и непосредственные производители, обрабатывающие принадлежащую (в наибольшей мере) этим собственникам землю и пасущие их скот. По своей причастности к собственности на землю, скот, орудия труда, другие средства производства и свою рабочую силу, а также по причастности к управлению распределением, обменом и потреблением эти непосредственные производители тяготеют к положению крепостного крестьянина. Например, в Ассирии и Вавилоне одно время была распространена практика обращать представителей покоренных народов в рабство и переселять на новое место жительства, где их принуждали обрабатывать не принадлежащую им землю не принадлежащими им орудиями труда; проходили годы, десятки лет – и постепенно переселенцы обзаводились семьями (если их оторвали от семьи при переселении), изготавливали и приобретали собственные орудия труда, заводили кое-какой собственный скот, их потомков уже не могли продать без земли (разве что за долги), они приобретали некоторые гражданские права и обязанности. То же самое произошло в Венгрии в конце I – начале II тыс. н. э., после того как туда пришли мадьяры и поначалу обратили коренное население в рабство. В Древней Месопотамии и Древнем Египте бывали такие периоды, когда немалая и даже бóльшая часть крестьянства оказывалась в положении солдат трудовой армии: все орудия труда – не свои, всем трудом непосредственных производителей напрямую управляет начальство, вся продукция уходит в распоряжение начальства, а крестьяне живут на выдаваемый начальниками паек. Однако эти периоды обычно бывали относительно недолгими, и затем положение сельскохозяйственных рабочих вновь сближалось с положением крепостных крестьян, имеющих свои орудия труда и сдающих господам только часть произведенного ими продукта. Приведенные примеры относятся к земледельцам; но та же тенденция реализовывалась и у скотоводов. Устойчивое применение рабского труда наблюдалось лишь в домашнем хозяйстве, на рудниках и в т. п. подсобных отраслях экономики. Вообще, крупномасштабное применение рабского труда в сельском хозяйстве без тенденции превращения рабов в крепостных окупалось лишь там и тогда, где и когда сельское хозяйство было ориентировано преимущественно на рынок, а рабы были очень дешевым товаром, предложение которого на рынке постоянно было очень высоким (о том, где, когда и при каких условиях имело место подобное, мы еще поговорим). С другой стороны, в социальных организмах с преимущественно натуральным хозяйством крестьяне – мелкие частные собственники земли и скота, которых иногда немало возникало на разных этапах истории по разным причинам (главным образом в скотоводческих общностях и в тех регионах, где для эффективного ведения земледелия не нужен был кооперированный труд больших масс людей), обычно экспроприировались крупными землевладельцами (точнее, их бюрократическими аппаратами с ними во главе), опять-таки превращаясь в крепостных крестьян.

Важно отметить: во всех аграрных (т. е. таких, где сельское хозяйство является главной и основной отраслью производства) обществах, где сельское хозяйство было преимущественно натуральным, мы постоянно встречаем многие, а зачастую и все градации социально-экономического положения тех непосредственных сельскохозяйственных производителей (крестьян), которые подчинены верховным собственникам земли и скота и их административному аппарату; между ними нельзя провести резкую грань, они постоянно переходят друг в друга, не вытесняя друг друга, сосуществуя рядом и перемешиваясь в самых причудливых комбинациях. Если какая-то из этих градаций в данный момент преобладает в данном социальном организме, то это еще не означает, что она больше других соответствует уровню развития производительных сил на тот момент. Отсюда вывод: если мы в каждом данном социальном организме, являющемся на данной стадии своего развития аграрным обществом с преимущественно натуральным хозяйством, возьмем и рассмотрим любой этап его развития внутри этой стадии, то обнаруженные нами на этом этапе различия между зависимыми крестьянами по их причастности к собственности на производительные силы, к управлению распределением, обменом и потреблением не делят этих крестьян на разные классы (48). Например, если в Венгрии X в. один крестьянин – почти что стопроцентный раб, другой - крепостной, а третий – юридически свободный арендатор, то все они – члены одного класса, того же, к которому относится и большинство венгерских крестьян XV в. (только независимые частные собственники земли не входят в этот класс). Различия между ними по упомянутым выше признакам несущественны: они представляют собой непрерывный ряд колебаний вокруг одной оси, эта ось – положение крепостного крестьянина в системе производственных отношений, и вот она-то и является существенной, определяющей данный класс. Именно она задает качественные характеристики этого класса по четырем признакам: отношение к производительным силам (степень причастности к собственности на них), роль в общественной организации труда, способ получения и размеры доли общественного богатства. Различия же между зависимыми крестьянами по данным признакам, вызываемые колебаниями вокруг этой оси,- в данном случае всего лишь индивидуальные отклонения от качественных характеристик, взаимно гасящие друг друга и потому не нарушающие качественную определенность класса. А так как различия по этим же признакам между сотрудниками – и прежде всего главами – бюрократических аппаратов, владевших землей, скотом и рабочими силами зависимых крестьян, были обусловлены той же причиной, что и различия между зависимыми крестьянами (а именно, системой производственных отношений между земле- и скотовладельцами, с одной стороны, и зависимыми от них крестьянами – с другой), то они соответствовали различиям между крестьянами, и закономерности этих различий между господами соответствовали описанным выше закономерностям различий между крестьянами. Следовательно, в аграрных обществах с натуральным хозяйством различия между высшими земле- и скотовладельцами по второму, третьему, четвертому и пятому признакам из ленинского определения класса не настолько существенны, чтобы между теми из этих господ, кто находится на одном иерархическом уровне, пролегали какие-то классовые барьеры. Среди сотрудников бюрократических аппаратов, владеющих производительными силами в аграрных обществах с натуральным хозяйством, классовые признаки со второго по пятый проводят лишь одну межклассовую границу – границу между высшими начальниками (в большей мере причастными к собственности на все входящее в сферу деятельности их аппаратов, чем не причастными к ней), с одной стороны, и средними и мелкими начальниками (либо в такой же, либо в меньшей мере причастными к собственности своих аппаратов, чем не причастными к ней), с другой.

Но есть еще и первый ленинский классовый признак – различие больших групп людей по их месту в исторически определенной системе общественного производства, различие этих групп как частичек производительных сил на данном уровне их развития. И когда мы примем его во внимание, то увидим, что высший, средний и низший классы в скотоводческих социальных организмах и в тех земледельческих регионах, где для эффективного ведения земледелия нет необходимости в кооперированном труде больших масс людей, - это одно, а три соответствующих класса в тех земледельческих регионах, где без кооперации труда очень многих людей не обойтись, - это несколько другое. В первом случае существование высшего и среднего классов, конечно, обусловлено развитием производительных сил как конечной первопричиной, но в роли участников производственного процесса они почти совершенно излишни: участвуют ли они в организации производства (например, управляя трудом своих крестьян на барщине) или нет – практически безразлично с точки зрения повышения производительности труда. Во втором же случае в их существовании есть непосредственная, прямая технологическая необходимость: без их руководства не построить крупную оросительную систему каналов на высоком инженерном уровне, не провести мелиоративные работы в широком масштабе, а без этого земледелие в данном случае если и возможно, то наверняка обречено оставаться в самом примитивном виде. Таким образом, в этих двух случаях мы имеем разные высшие и средние классы, отличающиеся от своих аналогов местом в исторически определенной системе общественного производства. А раз так, то и низшие классы в обоих случаях занимают – каждый в своей системе общественного производства – неодинаковые места. Следовательно, перед нами два разных способа производства и две общественно-экономических формации. В марксистской традиции есть термины для их обозначения: феодализм (первый из перечисленных нами случаев) и азиатский способ производства (и, соответственно, азиатская общественно-экономическая формация – второй случай).





Дата публикования: 2014-11-18; Прочитано: 254 | Нарушение авторского права страницы | Мы поможем в написании вашей работы!



studopedia.org - Студопедия.Орг - 2014-2024 год. Студопедия не является автором материалов, которые размещены. Но предоставляет возможность бесплатного использования (0.009 с)...