Новые времена 3 страница

* * *

В результате всех турецких преобразований начиная с 40‑х годов XIX в. был открыт более свободный доступ в Иерусалим для немусульман. Иностранцы чувствовали себя теперь более уверенно перед лицом мусульманских властей. К тому же на страже их интересов стояли консульства европейских стран. Особые отношения с Англией и Францией принуждали турок делать определенные «реверансы» в сторону своих христианских союзников.

В 1856 г., после Крымской войны, был окончательно снят запрет на посещение иноверцами мусульманских святынь в Иерусалиме. Правда, для прохода на Храмовую гору каждый раз необходимо было получать у паши специальный фирман – разрешение, а также вносить значительную плату, и этот порядок сохранялся до конца турецкого владычества в Палестине. Но если учесть, что еще несколько десятилетий назад иноверец, обнаруженный слугами Аллаха на священной горе, мог поплатиться за это головой, то прогресс веротерпимости был налицо.

Первыми знатными гостями из Европы стали принц Леопольд, будущий бельгийский король, и герцог и герцогиня Брабантские, посетившие мусульманские мечети на Храмовой горе в 1855 г. В этом же году там побывал сэр Мозес Монтефиори, английский финансист еврейского происхождения, фигура чрезвычайно важная для Иерусалима XIX в., так как именно он являлся идеологом расселения евреев в новых кварталах за пределами Старого города, финансировавшим их строительство. В 1855 г. он совершал уже свой четвертый визит в Иерусалим. Как истинный иудей, он боялся осквернить своими ногами священное место, на котором стоял древнееврейский храм, и поэтому был отнесен на Храмовую гору на специальных носилках.

Во время этих визитов свирепых североафриканских стражей, охранявших мечети, запирали в резиденции паши, чтобы они не набросились на посетителей. Ведь у мусульман существовало поверие, что если христианин войдет в священную мечеть, то Аллах вынужден будет выполнить любую его просьбу, а они не сомневались, что первая же молитва неверного будет направлена на подрыв религии пророка.

Надо сказать, что и в наши дни Храмовая гора остается самой закрытой иерусалимской святыней. Любой человек в любое время может подойти к Стене Плача, не нарушая, естественно, спокойствия и не оскорбляя религиозных чувств тех, кто около нее молится. Открыт и свободен доступ в храм Гроба Господня независимо от того, идут ли в нем службы или нет. На Храмовую гору немусульманин может пройти только в строго отведенные часы, когда там нет молитв. Для того чтобы полюбоваться несравненным великолепием внутреннего убранства «Купола скалы» и увидеть легендарный «камень основания», посетить необъятный, перегороженный лесом колонн зал мечети Аль‑Акса, нужно выложить определенную сумму, не меньшую, чем за посещение Лувра. Возможно, что такой подход мусульман является продолжением османской традиции, когда иноверцев заставляли оплачивать каждый свой шаг на Святой Земле и требовали бакшиш (выкуп) на каждом углу.

С открытием в начале 50‑х годов XIX в. пароходного сообщения между европейскими портами Триестом, Марселем, Одессой и ближневосточными Константинополем, Александрией, Бейрутом, Яффой в Палестине начинает развиваться туризм в его современном понимании. В Иерусалиме расцветает гостиничный бизнес: уже в середине XIX в. несколько небольших гостиниц оказывали вполне сносные, на взгляд европейцев, услуги. К началу следующего века иерусалимские гостиницы одновременно могли обслуживать несколько тысяч приезжих.

В 60–70‑х годах XIX в. появились первые путеводители по Палестине, в том числе и знаменитый Бедекер. Изданный впервые в 1876 г., он содержал помимо описания достопримечательностей массу полезных бытовых советов. Например о том, что отправляясь в путешествие, необходимо заказать своему портному особенно прочно сшитый костюм, так как починка одежды и пришивание пуговиц стоят на Востоке очень дорого. Бедекер советовал также захватить с собой как можно больше мелких монет, поскольку бумажные деньги незнакомы местным жителям и обычно в ходу у них турецкие, французские, английские, австрийские и русские монеты.

По разным оценкам, число ежегодно прибывавших на Святую Землю путешественников колеблется от 8000 до 20 000.[246]К концу столетия эти цифры возрастают в несколько раз: только в связи с визитом в Иерусалим в 1898 г. немецкого кайзера Вильгельма II ожидалось прибытие более 3000 туристов. Эти люди, зачастую движимые не только религиозными мотивами, тратили в Палестине немалые деньги: им приходилось нанимать драгоманов – переводчиков и гидов, сопровождавших их в течение всего путешествия, они покупали сувениры и оставляли щедрые пожертвования в святых местах. По некоторым подсчетам, в середине 40‑х годов XIX в. паломничество приносило Греко‑православной церкви до 900 тыс. пиастров в год, Армянской – 600 тыс. пиастров. С притоком туристов из Западной Европы в более поздние годы эти цифры значительно возросли.

С развитием туризма и паломничества встал вопрос об улучшении дорожного сообщения, в том числе между портовой Яффой и Иерусалимом. Турки практически ничего не строили ни в Иерусалиме, ни в его окрестностях с тех пор как при Сулеймане Великолепном были возведены городские стены. На дорогу между средиземноморским побережьем и Иерусалимом, которую современный водитель преодолевает по автотрассе Айялон за 40 минут, путешественник в середине XIX столетия затрачивал 12–14 часов. Обычно путники в середине дня выезжали из Яффы в Рамле – город примерно на полпути до Иерусалима – и оставались там на ночевку. На заре следующего дня они отправлялись дальше и за полдень добирались до Святого города. Те кто побогаче, нанимали лошадей или мулов, проводников и носильщиков, бедняки шли пешком, в лучшем случае погрузив свои пожитки на ослов.

С середины 50‑х годов XIX в. европейцы начали разрабатывать всевозможные планы улучшения сообщения между Яффой и Иерусалимом, однако было непросто добиться разрешения османских властей на их реализацию. Один из представителей местной знати с присущей арабам витиеватостью объяснял консулу Финну: «Иерусалим теперь стал драгоценностью, за которой с жадностью устремляются все европейцы; зачем же мы будем облегчать им путь к кладу, за которым они охотятся?».[247]

И все же здравый смысл и технический прогресс победили: прибыли, которые сулил приток иностранцев со всего мира, перевесили изоляционизм местных властей. В 1867 г. по указу султана Абдул‑Азиза была начата прокладка первой дороги Яффа – Иерусалим, на строительство которой в принудительном порядке сгоняли жителей всех окрестных арабских деревень. Ее качество оставляло желать много лучшего, часто в сезон дождей она вообще становилась непроходимой, ее без конца ремонтировали, но все же это была дорога с мостами и водоотводами, по которой уже можно было проехать в экипаже. Одним из первых это далеко не самое комфортабельное путешествие совершил в 1869 г. австрийский император Франц Иосиф I, к визиту которого как будто и было приурочено открытие движения по новой дороге.

Европейцы не могли удержаться от насмешливо‑ироничного тона, описывая эти достижения цивилизации в Палестине: «Мы едем в одном из легких, но прочных экипажей виктория, какой только можно найти в стране. Он запряжен двумя или тремя вызывающими сочувствие, но необыкновенно жилистыми арабскими жеребцами, на козлах кучер, смахивающий на бандита, внутри три пассажира. Ветхость, доведенная до предела – все, что можно сказать об этом средстве передвижения, но все приспособлено к путешествию по стране. Перетершиеся постромки, укрепленные веревкой, кажется, неминуемо лопнут и благодаря этому экипаж будет спасен, если лошади поскользнутся над пропастью. Колеса настолько неустойчивы, что, похоже, ближайший бугорок положит конец их пригодности… Виктория, без сомнения, самый подходящий экипаж; его низкая посадка и отсутствие дверей позволяет выпрыгнуть из него и спастись в любой момент, даже в случае аварии»[248]

Наконец в 1892 г. между Яффой и Иерусалимом начала функционировать железнодорожная ветка благодаря усилиям французских концессионеров, собравших необходимый капитал для ее строительства. Поезд ходил раз в день, и теперь путешествие занимало всего три с половиной – четыре часа. До 60 % дохода железнодорожная компания получала от перевозок туристов и паломников. Электрифицированный потомок этих первых поездов до сих пор ежедневно отправляется с тель‑авивского вокзала в Иерусалим, хотя его вагоны почти пусты. Поезд не выдерживает конкуренции с автобусным и автомобильным сообщением, и израильские власти сохраняют эту железнодорожную ветку скорее как историческую достопримечательность, чем как практическую необходимость.

Иван Алексеевич Бунин, путешествовавший по Палестине в 1907 г., именно этим путем добирался из Яффы в Иерусалим и довольно подробно описал свои впечатления от дороги. С одной стороны, всевозможные детали ландшафта, увиденные из окна коротенького поезда, напоминали ему хорошо знакомые библейские сюжеты, с другой – поражала убогость, невозделанность страны, изобилующей развалинами всевозможных эпох. Первые мысли по прибытии в Иерусалим не отличались возвышенностью: «Новый, но какой‑то захолустный вокзал из серого камня… дрожь пробегает по телу при выходе из жаркого вагона. Не дрожь ли горького разочарования?». Осмотр Иерусалима и других святых мест не прибавили оптимизма великому писателю: «Жизнь совершила огромный круг, создала на этой земле великие царства и, разрушив, истребив их, вернулась к первобытной нищете и простоте…».[249]

Это написано в начале XX в. К тому времени в Иерусалиме уже несколько десятилетий шло бурное строительство, город далеко шагнул за пределы средневековых стен, и новые кварталы интенсивно развивались. Однако за такой короткий период времени трудно было преодолеть нищету и разруху, в которую погрузилась Палестина за несколько веков турецкого владычества. И все же те кто знали Иерусалим в начале XIX в., а затем побывали в нем в 50–60‑х годах, отмечали большие перемены. Американский археолог Эдвард Робинсон, сравнивая Иерусалим 1838 г. и 1852 г., писал: «В Иерусалиме идет процесс разрушения старых домов и замены их на новые, что в какой‑то степени напоминает мне Нью‑Йорк. Улицы стали более оживленными, больше занятых людей, больше движения, деловитости»[250]

Религиозный мотив был главным, преобладающим в развитии Иерусалима, как и в более ранние периоды его истории. Христианство, возвращавшееся в город, отмечало восстановление своих позиций строительством новых церквей и монастырей, приютов для паломников и религиозных школ. Особенностью строительства в Старом городе являлось внедрение христианских построек в Мусульманский квартал.

Впервые само разделение Старого города на кварталы в их современном варианте – Мусульманский, Христианский, Еврейский, Армянский – появилось в обиходе в начале XIX в. и было, видимо, привнесено иностранцами по аналогии с кварталами европейских городов. Как уже говорилось в предыдущих главах, по северному и западному периметру Храмовой горы располагался густо застроенный Мусульманский квартал. На его улице, начинающейся от Львиных ворот, с которой традиционно связывался Крестный путь, еще в начале века не было ни одной значительной христианской постройки. Русский писатель и дипломат А. Н. Муравьев, побывавший в Иерусалиме в 1830 г. и оставивший весьма подробное описание иерусалимских святых мест, даже не упоминает среди них Скорбный путь.

Виа Долороза с теми девятью «остановками», перед которыми без малейшего сомнения в их исторической достоверности распевают псалмы современные паломники, начала принимать свой нынешний архитектурный облик в 40‑х годах XIX в. Сначала напротив резиденции иерусалимского паши, которая в христианской традиции издавна ассоциировалась с дворцом Пилата, была реконструирована существовавшая со Средних веков церковь Бичевания, отмечавшая место, где Иисус якобы претерпел издевательства римских солдат.

Чуть дальше по этой же улице располагается построенная при крестоносцах и восстановленная французами после 1856 г. церковь Св. Анны, считающаяся местом рождества Богородицы. К концу 60‑х годов на древних развалинах, примыкавших к уже известной нам арке Ecce Homo, преподобный отец Ратисбон, священник французского происхождения, построил монастырь Сестер Сиона. К концу века все 9 «станций» Скорбного пути, лежащие вне храма Гроба Господня, были отмечены церквами или часовнями, принадлежащими различным христианским деноминациям, в основном католического толка.

В это же время на почве непрекращавшегося соперничества между католиками и православными возникает такое сугубо иерусалимское явление, как дублирование святынь, благо в подземельях Святого города сохранилось столько гротов и пещер, что каждый на свое усмотрение мог связать их с тем или иным эпизодом Священной истории. Пещерка в крипте церкви Св. Анны, которую католики издавна чтили как место рождения Девы Марии, была продублирована православным домом Св. Богоотцов Иоакима и Анны – родителей Пресвятой Девы. Он находится почти у самых ворот, которые, по заверениям путеводителя для православных паломников, поэтому носят арабское название Баб‑Ситти‑Мариам, то есть ворота Пресвятой Девы. Из вестибюля обычного жилого дома любезный араб проводит вас по крутым ступенькам вниз, где в погребной сырости и мраке укажет на гротик – колыбель Богородицы, хранителем которого он состоит. Главное, не забыть оставить пожертвования на святое место, с которых, возможно, кормится вся семья этого человека.

Немного дальше по Виа Долороза, в здании, вплотную примыкающем к монастырю Сестер Сиона, с начала XX в. располагается так называемый Греческий преторий. Если католическая традиция размещает первые эпизоды Крестного пути – темницу Христа, бичевание, возложение Креста – на территории францисканского монастыря Бичевания, где находятся часовни Осуждения и Бичевания, то в Греческом претории греческие монахи покажут вам свою темницу, где римляне содержали Спасителя и казненных вместе с ним двух разбойников. На трех ярусах под землей можно увидеть углубления в скале с каменными скамьями и кольцами в стене для приковывания заключенных. Похоже, что на этом месте когда‑то действительно была тюрьма, но ничто, кроме безграничной веры молящихся в устроенной здесь церкви во имя Страждущего Спасителя, не подтверждает связи между древними узилищами и евангельским рассказом.

Уже и в более ранние исторические периоды европейцы, побывавшие в Иерусалиме, не раз выражали сомнения относительно месторасположения главной христианской святыни – храма Гроба Господня. Их доводы основывались главным образом на том, что никому не известно, где проходила городская стена во времена Иисуса, да к тому же храм построен тремя веками позже тех событий, которым он посвящен, то есть отсутствует преемственность традиции, в какой‑то мере обеспечивающей «надежность» святого места. Однако в предыдущие столетия никто не осмеливался искать в Иерусалиме альтернативную Голгофу. В самом конце XIX в. вне стен Старого города появляется не только «новое» место Распятия, но и так называемая Могила Сада, дублирующая саму усыпальницу в храме Гроба Господня.

«Автором» этих «открытий» был английский генерал Чарлз Дж. Гордон, которого многие историки неизменно включают в число самых популярных личностей Викторианской эпохи. Этот профессиональный военный, участвовавший в боях при Севастополе, подавлявший восстание тайпинов в Китае, за что получил прозвище Китаец, и погибший в 1884 г. в Хартуме при штурме города суданскими повстанцами, был весьма рьяным протестантом, к тому же явно питавшим склонность к религиозной мистике. В 1882 г. он прибыл в Иерусалим с твердым убеждением, что под крышей храма Гроба Господня собраны ложные святыни и что он призван найти истинную Голгофу.

Не обладая ни специальными историческими знаниями, ни практическим опытом в археологии генерал Гордон, по свидетельству очевидцев, проводил время на крыше протестантской миссии, осматривая округу, либо совершал длительные походы в окрестностях города. В результате, сверившись с английской военной картой, он с прямолинейностью вояки пришел к заключению, что по своим очертаниям иерусалимский ландшафт напоминает человеческий скелет, и это, с его точки зрения, было неслучайно.

Скелет символизировал собой жертву, отрицающую Старый Закон, то есть иудейскую религию. Головой этого воображаемого чудища Гордон считал небольшую возвышенность напротив Дамасских ворот, в которой при большом воображении можно разглядеть сходство с человеческим черепом. Это вполне соответствует названию Голгофа, пришедшему из арамейского языка и интерпретируемому как «место черепа». Гора издавна служила местом захоронений, как и многие другие прилегающие к Иерусалиму участки. Несколько пещер у ее подножия идентифицировались как могильники, относящиеся к иродианской эпохе. Одну из этих древних усыпальниц славный генерал и объявил новым Гробом Господним.

Видимо, «деяние» Гордона отвечало настроениям и потребностям верующих протестантов, для которых храм Гроба Господня с его восточным убранством и средневековой мистичностью всегда оставался чужим и чуждым. Англиканская церковь сразу же официально «утвердила» это «открытие». Правда, в дальнейшем она отмежевалась от него, и новое святое место до сих пор находится под опекой Общины Сада Гроба Господня, образовавшейся в Англии в 1894 г.

Могила Сада и храм Гроба Господня отражают два разных религиозно‑эстетических подхода к почитанию святынь. Храм – это воплощение византийско‑романского начала в христианстве. В его архитектурном образе как будто передана идея ничтожности человека перед величием искупительной жертвы Спасителя и непостижимостью тайны Воскресения Господня. Храм подавляет своей архитектурной тяжеловесностью и диспропорциональностью, своим древним кладбищенским мраком. В нем трудно ощутить светлую радость приобщения к благой вести о Воскресении Господнем. Скорее здесь дано почувствовать всю беспредельность Его одиночества, безнадежность ужаса перед лицом испытываемых мук.

В то же время, пугающая суровость храма создает настроение отрешенности от всего суетного и сиюминутного. Кажется, что в его пределах и часовнях даже нерелигиозному посетителю дано ощутить успокоение своей принадлежностью к историческому времени, своей причастностью к тому человеческому миру, который породил Иисуса, а потом на протяжении многих столетий поклонялся ему.

Совсем другие ощущения связаны с Могилой Сада. Здесь как будто материализовалось торжество практичной протестантской мысли над выспренной, окрашенной мистицизмом духовностью ее древних прародителей. Евангельский рассказ приобрел здесь незамысловато буквальное толкование. Раз сказано в Писании, что «на том месте, где Он распят, был сад, и в саду гроб новый…», то так тому и быть. Вокруг почитаемого протестантами Гроба Господня создан настоящий райский уголок с тенистыми зелеными аллеями и ухоженными клумбами экзотических цветов.

Над могилой‑усыпальницей, выбитой в скале, располагаются ряды скамеек наподобие античного амфитеатра. Здесь проходят службы. Вход в пещеру‑гробницу закрывает простая деревянная дверь, над которой с евангельской непосредственностью значится: «Его здесь нет. Он вознесся». А над головой голубеет знойное иерусалимское небо, а вокруг буйная зелень и многоцветие ближневосточной флоры. И никакой мученической мистики, никаких мрачных размышлений о величии и тщете принесенной Им жертвы. Здесь действительно, как призывает путеводитель, хочется сотворить простую молитву благодарности за Воскресение Господа нашего Иисуса Христа и за власть его избавить нас от страха смерти.

Простота и земная уютность протестантской святыни кажутся более гуманными, более близкими и понятными современному человеку. Но в этом Эдеме рассеивается атмосфера высокой торжественной углубленности и сосредоточенности, в которую попадаешь в храме Гроба Господня в Старом городе.

Могила Сада, или Голгофа Гордона, по сей день является курьезом среди иерусалимских святынь. Немногие из христиан знают о ее существовании, а протестанты, посещающие святые места, приходят в храм Гроба Господня так же как православные и католики.

«Открытие» генерала‑дилетанта никогда не воспринималось всерьез специалистами – историками и археологами, которые с конца XIX в. вели углубленное изучение главного христианского храма. В результате этих исследований абсолютно точно доказано, что современный храм Гроба Господня располагается именно на том месте, где в IV в. при Константине Великом византийцы построили первые культовые сооружения, основываясь на евангельских эпизодах казни и погребения Иисуса из Назарета. Можно лишь строить предположения относительно более древних корней почитания этого места иерусалимскими первохристианами, но бесспорна непрерывная многовековая традиция размещения самых важных христианских святынь под сводами храма (подробнее см. в главах II и III).

Серьезные археологические работы начались в Иерусалиме в первой половине XIX в. Иерусалим, столетиями хранивший свои подземные тайны, нехотя расставался с ними. Для исследователей трудность состояла в том, что вести раскопки приходилось в живом, густонаселенном городе. В отличие от мертвых городов Египта и Месопотамии, где применялась технология послойного вскрытия культурных пластов разных эпох, Древний Иерусалим был спрятан под жилыми домами и торговыми рядами рынков, под мечетями и церквами.

Недаром одним из наиболее успешных исследователей подземного Иерусалима в этот ранний период был англичанин Чарлз Уоррен, профессиональный военный инженер. Его специальная подготовка позволила ему применить в раскопках на западном и южном склонах Храмовой горы в 1867 г. технологию вертикальных шахт и туннелей. Таким образом ему удалось добраться в некоторых местах до природной скальной породы, лежавшей на глубине 25 м под современным поверхностным уровнем, и обнаружить древние архитектурные остатки. Результаты работ Ч. Уоррена, описанные им в книге «Подземный Иерусалим»,[251]являлись основой для дальнейших исследований многих поколений археологов и историков и были дополнены уже в наше время раскопками израильского археолога Б. Мазара, проводившимися после 1967 г.

В деятельность первопроходцев палестинской археологии зачастую вмешивались межконфессиональная неприязнь и религиозные предрассудки. Католик Ф. де Солси, один из основоположников иерусалимской археологии, ставил под сомнение результаты изысканий ученых‑протестантов. Православный К. М. Базили, рассказывая об археологических исследованиях американских протестантов Робинсона и Смита, язвительно замечал: «…эти господа‑методисты могли, кажется, сделать лучшее употребление из своей учености, чем опровергать историческими софизмами предания о местностях»[252]

И все же, несмотря на все технические трудности и столкновение конфессиональных интересов, трудно переоценить результаты первого периода развития иерусалимской археологии. Из области мифов и преданий знание об Иерусалиме переходило в научную плоскость. Палестиноведение как более общая дисциплина, одним из подразделов которой являлось изучение истории и археологии Иерусалима, превращалось в научную отрасль. Большую роль в ее становлении сыграл основанный в 1865 г. в Англии Фонд палестинских исследований (Palestine Exploration Fund), общественно‑научная организация, которая продолжает свою деятельность и в наши дни. Организаторы Фонда видели его задачу в воссоздании реальной истории Палестины, в выяснении соотношения действительности и вымысла в книгах Священного Писания. Главным принципом своей деятельности Фонд провозгласил исключительно научную основу всех полевых исследований и неучастие в каких‑либо религиозных спорах. Интересен список первых доноров Фонда, в котором помимо Оксфордского и Кембриджского университетов, Комитета по развитию Сирии фигурируют также сама королева Виктория и Великая ложа свободных масонов. Идеи и формы деятельности английского Фонда частично послужили образцом для создателей Императорского православного палестинского общества, основанного в России в начале 80‑х годов XIX в.

Первопроходцы научного изучения Иерусалима были людьми не робкого десятка: им приходилось работать в тяжелых условиях, зачастую не имея достаточных средств, постоянно подвергаясь нешуточной опасности со стороны враждебно настроенных мусульман. В награду за их усилия по раскрытию тайн Иерусалима целый ряд памятников Старого города теперь неразрывно связан с их именами.

У юго‑западной оконечности Храмовой горы из стены явственно выступает несколько камней, которые называют «аркой Робинсона». Американский археолог Э. Робинсон, профессор библейской литературы в теологической семинарии Нью‑Йорка, начал вести исследования на Святой Земле в 1838 г. В свой второй приезд в Иерусалим в 1852 г. он заметил, что недалеко от Стены Плача над поверхностью земли выступает несколько огромных камней. Произведенные раскопки привели его к выводу, что они являются основанием арочного пролета моста, который, видимо, перекрывал Тиропейонскую долину в период расцвета Иерусалима в конце I в. до н. э. В дальнейшем археологи уточнили, что «арка Робинсона», очевидно, была опорной конструкцией одного из выходов с Храмовой горы и поддерживала лестничный пролет, спускавшийся в долину. В этом месте под стеной в последние десятилетия израильские археологи проводили крупные археологические раскопки, и теперь «арка Робинсона» располагается высоко над уровнем земли. Внизу под ней вдоль стены будет воспроизведена древняя иерусалимская улица эпохи Ирода Великого как часть большого археологического музея, примыкающего к южной оконечности Храмовой горы.

По другую сторону от Стены Плача располагается так называемая «арка Вильсона» – остатки конструкции, похожей на описанную выше. Честь ее открытия принадлежала капитану британских инженерных войск Ч. Вильсону, который одним из первых производил в 60‑х годах XIX в. всестороннее обследование Иерусалима по проекту Фонда палестинских исследований. Предположение о том, что его находка являлась частью моста, соединявшего Храмовую гору с жилыми районами Западного холма до разрушения Иерусалима римлянами, подтверждается и современными учеными.

Эти и другие археологические достопримечательности Иерусалима, носящие имена их первооткрывателей в XIX в., прочно вошли в обиход: ими пользуются в своих рассказах экскурсоводы, ими оперируют составители путеводителей и авторы научных работ. Благодарные потомки хранят память о тех, кто презрев тяготы и опасности, взял на себя труд начать рассказывать человечеству о реальной жизни и истории творцов Торы и Евангелий.

* * *

Примечательным явлением в развитии Иерусалима с середины XIX в. стало строительство новых районов за стенами Старого города. Впервые за всю свою историю город выходил за пределы средневековых укреплений и благодаря этому начинал приобретать современный облик. Расширению территориальных границ города способствовал интенсивный рост населения, начавшийся с середины столетия. В связи с расширением европейского присутствия, увеличением числа паломников и туристов в городе открывались новые экономические возможности, привлекавшие арабов‑жителей отдаленных сельских местностей. Снятие мусульманскими властями существовавших со Средневековья ограничений численности еврейского населения способствовало переселению в Святой город евреев из других частей Османской империи и из Европы. Эти миграционные процессы обостряли жилищные и санитарные проблемы Старого города и выявляли его полную неприспособленность к такому значительному увеличению числа жителей.

Турецкие реформы 40–50‑х годов XIX в. позволили приобретать землю и другую недвижимость всем гражданам Османской империи независимо от их вероисповедания. С 1867 г. был также снят существовавший до сих пор запрет на покупку земли иностранцами. Вследствие этих преобразований с 50‑х годов вблизи Иерусалима стали возникать первые постройки, вокруг которых к концу XIX в. сложились новые городские кварталы.

Новый Иерусалим строился спонтанно и произвольно, общий план развития города появился только в XX в. после установления в Палестине британского мандата. Хотя в отличие от Старого города новые районы не были привязаны на местности к святыням той или иной религии, но особенность Иерусалима как места притяжения для верующих всех исповеданий и направлений отразилась и на характере возникавших за древними стенами построек.

Пионерами в освоении местности, прилегающей к Иерусалиму, стали английские и немецкие протестанты. Они позднее других христианских конфессий обосновались в Иерусалиме – только в 30‑х годах XIX в. – и их активная миссионерская и строительная деятельность должны были, видимо, компенсировать отставание от католиков и православных, имевших богатые вековые традиции присутствия на Святой Земле. Первые больницы и школы для местного населения за стенами Старого города в 60–70‑х годах XIX в. построили протестанты.

Уже не раз упоминавшийся британский консул Джеймс Финн, проведший в Иерусалиме около восемнадцати лет (1846–1863 гг.), в 1855 г. первым из иностранцев построил свою летнюю виллу на холме Тальбия, к юго‑западу от Иерусалима. Финн и его жена, активные сторонники евангелизации евреев, считавшие необходимым привлекать их к сельскохозяйственному труду для преодоления царившей среди них нищеты и материальной зависимости от раввинов, примерно в это же время приобрели большой участок земли к северу от городской стены. Здесь под руководством англичан было создано большое комплексное хозяйство с садом, винодельческим производством, мыловаренным заводом, дававшее работу 60–70 рабочим‑евреям. Вилла «Керем Аврахам» («Виноградник Авраама») до сих пор сохранилась под номером 24 на улице Овадия в Иерусалиме. Труды Финнов во благо еврейского возрождения на Святой Земле, правда, завершились печально. По окончании их работы в консульстве выяснилось, что за ними числятся большие долги, для покрытия которых они вынуждены были продать оба своих поместья.