Безутешные 15 страница

Я с благодарностью принял угощение и еще раз сказал «спасибо» всем, кто находился в автобусе. Когда женщина удалилась, я услышал чуть поодаль голос:

– Приятно посмотреть, когда отец с сыном так дружны. Вот ведь собрались вместе на прогулку? В наши дни не часто такое увидишь.

При этих словах сердце мое наполнилось гордостью – и я взглянул на Бориса. Вероятно, он тоже их слышал, потому что в его улыбке, обращенной ко мне, сквозил явный заговорщический оттенок.

– Борис, – я протянул ему кекс, – правда, чудесный автобус? Разве не стоило подождать, чтобы в нем проехаться?

Борис снова улыбнулся, но его внимание переключилось на кекс – и ответа я не получил.

– Борис! – продолжал я. – Я собирался тебе сказать… Ведь ты, наверное, иногда задаешь себе этот вопрос. Знаешь, Борис, мне всегда больше всего хотелось… – Внезапно у меня вырвался смешок. – Звучит глупо. Я имею в виду, что я очень счастлив. Из‑за тебя. Очень счастлив, что мы вместе. – Я снова засмеялся. – Тебе нравится поездка?

Борис, с набитым кексом ртом, кивнул:

– Здорово! Очень нравится. И все вокруг такие добрые.

В заднем конце автобуса несколько пассажиров затянули песню. Я расслабился и откинулся на спинку кресла. Небо за окном снова заволоклось тучами. Мы еще не выехали за черту города, но я заметил два мелькнувших один за другим дорожных знака с надписью «Северное шоссе».

– Простите, – послышался за спиной мужской голос – Вы как будто сказали водителю, что вам нужно к искусственному озеру? Надеюсь, вы не продрогнете там до костей. Если вы просто не знаете, где провести время, я бы порекомендовал вам сойти чуть раньше, у парка Марии‑Кристины. Там есть пруд, где катаются на лодках. Молодому человеку должно прийтись по вкусу.

Говоривший сидел непосредственно за нами. Спинки у кресел были высокие, и я, даже вытянув шею, не мог хорошо его разглядеть. Тем не менее я поблагодарил его за совет, данный, очевидно, от чистого сердца, и начал объяснять, что к искусственному озеру мы едем не просто так. Я не собирался вдаваться в детали, но, заговорив, обнаружил, что компанейская атмосфера располагает к обстоятельности. Собственно, мне нравился сам тон моей речи, взятый случайно: в нем сочетались серьезность и шутливость. Более того, сочувственное хмыканье у меня за спиной свидетельствовало о том, что попутчик слушает внимательно и заинтересованно. Так или иначе, вскоре я, сам не зная как, пустился в описание Номера Девять и его отличий ото всех прочих. Я только‑только начал рассказывать о том, как Борис забыл его в коробке, но тут сосед сзади прервал меня деликатным покашливанием.

– Простите, – произнес он, – подобные поездки неизбежно связаны с разного рода беспокойством. Это вполне естественно. Но, ей‑богу, если позволите мне так сказать, у вас есть все основания надеяться на успех. – Он, вероятно, наклонился к самой спинке моего кресла, потому что его голос, размеренный и успокаивающий, доносился как раз оттуда, где соприкасались наши с Борисом плечи. – Уверен, вы найдете этот Номер Девять. Конечно, сейчас у вас на душе тревожно. Ведь могло произойти все что угодно, думаете вы. Это так естественно. Но из рассказанного вами я заключаю, что все кончится хорошо. Разумеется, когда вы постучите в дверь, новые жильцы, не зная, кто вы, поведут себя с опаской. Но после ваших объяснений они не смогут вас не впустить. Если дверь откроет женщина, она воскликнет: «А, наконец! А мы все гадаем, когда же вы придете». Так и слышу ее слова. Потом она обернется и крикнет мужу: «Это мальчик, который раньше здесь жил!» И тогда выйдет муж, эдакий добряк: ваш стук, наверное, застанет его за отделкой нового жилья. И он скажет: «Ага, наконец! Входите, попейте чаю». И он проведет вас в большую комнату, а жена выскользнет в кухню, чтобы собрать на стол. И вы сразу заметите, как много здесь произошло перемен, а муж, угадав, о чем вы подумали, сперва начнет извиняться. Но вы объясните, что ничуть не против переделок, и он, разумеется, поведет вас по квартире, показывая одно новшество за другим, и с гордостью объявит, что очень многое сделал собственными руками. Потом жена принесет в гостиную чай и домашнюю стряпню; вы сядете за стол, станете в свое удовольствие есть, пить и слушать рассказы супругов о том, как нравится им квартира и весь микрорайон. Конечно, все это время вы будете возвращаться мыслями к Номеру Девять и ждать удобного случая, чтобы раскрыть цель своего прихода. Но, думаю, они заговорят первыми. Когда чаепитие будет уже подходить к концу, жена скажет: «Наверное, вы вернулись не просто так? Что‑то здесь забыли?» И тогда вы упомянете Номер Девять и коробку. И жена непременно вас успокоит: «Да‑да, мы храним эту коробку в надежном месте. Догадались, что она может понадобиться». И, произнося эти слова, подаст мужу знак. Или даже не подаст: мужья и жены, прожившие в счастливом браке много лет, не нуждаются в условных знаках, чтобы понимать друг друга. Из этого не следует, конечно, что они никогда не ссорятся. Может статься, споры у них случаются на каждом шагу, за долгие годы бывали и серьезные размолвки. Но при виде подобной пары сразу понимаешь, что все их недоразумения рано или поздно улаживаются, а они, в сущности, очень счастливы вместе. И вот муж пойдет и достанет коробку из тайника, где держат важные вещи, и принесет ее, завернутую – как мне представляется – в папиросную бумагу. И вы, конечно, тут же ее откроете – и вот он, Номер Девять, лежит так, как был оставлен, и ждет, пока его приклеят к основанию. И вы закроете коробку, а любезные хозяева предложат вам еще чаю. Немного погодя вы скажете, что вам пора, довольно отнимать у хозяев время. Но жена будет настаивать, чтобы вы поели еще печенья. А муж захочет еще раз провести вас по квартире и похвастаться новой отделкой. И наконец они простятся с вами на пороге и пригласят непременно заходить, если будете в этих краях. Я не говорю, что все в точности так и случится, но, послушав вас, я нарисовал себе в общих чертах вероятную картину. Так что тревожиться вам не о чем, совершенно не о чем…

Тихий голос попутчика, а также легкое покачивание автобуса, катившего по шоссе, удивительным образом помогли мне расслабиться. С самого начала речи я прикрыл глаза, а теперь, поглубже устроившись в кресле, блаженно задремал.

Сквозь сон я ощутил, что Борис теребит меня за плечо:

– Нам выходить, – повторял он.

Очнувшись, я понял, что автобус стоит на месте, а единственные оставшиеся пассажиры – это мы. Водитель поднялся со своего места и терпеливо ждал, когда мы выйдем. Мы направились к двери, а водитель сказал:

– Остерегайтесь. Холод там собачий. На мой взгляд, озеро нужно бы засыпать. От него одни неприятности. Каждый год бывает несколько утопленников. Допустим, часть из них самоубийцы – и не будь озера, они нашли бы другой способ свести счеты с жизнью, еще похлеще. Но все же мое мнение – озеро нужно засыпать.

– Да, – отозвался я. – Очевидно, мнения существуют разные. Я приезжий, так что стараюсь не вмешиваться.

– Очень мудро, сэр. Ну что ж, желаю хорошо провести день. Счастливо поразвлечься, молодой человек! – С этими словами он помахал Борису рукой.

Мы с Борисом вышли, автобус тронулся, а мы стали осматриваться. Мы стояли на внешнем краю обширной бетонной чаши. Немного поодаль, в центре чаши, виднелось искусственное озеро в форме почки, что делало его гигантским подобием обычного плавательного бассейна, каким в свое время, говорят, увлекались голливудские звезды. Я восхитился тем, как озеро, размерами с целый квартал, гордо демонстрировало свое искусственное происхождение. Нигде не росло ни травинки. Даже тоненькие деревца, которыми были утыканы края бетонных склонов, помещались в стальных кадках, а те, в свою очередь, – в аккуратных углублениях. Со всех сторон на эту картину глядели бесчисленные однообразные окна высоких многоквартирных домов. Я заметил, что фасады домов слегка изогнуты и образуют непрерывное круговое обрамление, отчего это место походило на стадион. Однако жильцов этого множества квартир (а их, как я предположил, было не меньше четырех сотен) что‑то не было видно. Я заметил только двух‑трех человек, быстро прошедших по противоположному берегу: мужчину с собакой, женщину с детской коляской. Очевидно, местная атмосфера почему‑то не располагала к прогулкам. Не зря водитель автобуса предупреждал нас о неблагоприятных особенностях здешнего микроклимата. Вот и сейчас над озером дул резкий ветер.

– Ну что ж, Борис, – произнес я, – давай двигаться! Но мальчик, казалось, потерял всякий интерес к тому, что нас ожидало. Он уставил пустой взгляд на озеро и не сходил с места. Я повернулся к домам позади нас и, стараясь придать своей походке упругость, сделал несколько шагов, но тут же вспомнил, что понятия не имею, где находится нужная квартира.

– Борис, что же ты стоишь? Ну же, веди меня! Борис со вздохом двинулся вперед. Следуя за ним, я одолел несколько маршей бетонной лестницы. Когда мы, приближаясь к очередному маршу, огибали угол, мальчик внезапно испустил боевой клич и принял воинственную позу. Я вздрогнул, но тут же убедился, что противник существует только в воображении Бориса.

– Молодец, – отозвался я.

Та же сцена стала повторяться перед каждым поворотом. Затем, к моему облегчению (я начал выдыхаться), Борис свернул на галерею. Сверху еще больше бросалось в глаза, что у озера форма почки. В тускло‑белых облаках не было и просвета; хотя галерея была крытой (над ней, вероятно, располагались еще две или три других), она плохо защищала от ветра – и его резкие порывы едва не сбивали нас с ног. Слева располагались квартиры; к ним, как мостики, перекинутые через ров, вели короткие бетонные лесенки. Некоторые поднимались к дверям квартир, другие спускались. По дороге я всматривался в каждую дверь, но почти сразу обнаружил, что ни одна из них не вызывает в моем мозгу даже проблеска воспоминаний. Я сдался и стал смотреть на озеро.

Борис, все время опережавший меня на несколько шагов, судя по всему, вновь загорелся интересом к нашему предприятию. Он все быстрее шептал что‑то себе под нос, затем начал подпрыгивать на ходу, изображая удары каратэ, и стук его подошв отдавался каждый раз громким эхом. Однако криков, как прежде на лестнице, он не издавал, и я не стал его одергивать, тем более что мы не встретили до сих пор в галерее ни единой живой души.

Вскоре я вновь случайно глянул на озеро и удивился тому, что в этот раз смотрю на него под совершенно иным углом. Только сейчас я понял, что галерея описывает круг вдоль всего микрорайона. Мы могли бы ходить так, кругами, бесконечно долго. Я посмотрел на Бориса, который, старательно повторяя боевые трюки, спешил впереди, и мне подумалось, что он, возможно, помнит дорогу не лучше, чем я. В самом деле, я далеко не оптимальным образом спланировал эту поездку. Следовало, по меньшей мере, созвониться предварительно с новыми обитателями квартиры. В конце концов, если поразмыслить, почему я решил, что они будут нам рады? Меня стали одолевать сомнения.

– Борис! – крикнул я. – Надеюсь, ты следишь за дорогой? Не хотелось бы пропустить нужную дверь.

Не переставая яростно бормотать, Борис обернулся ко мне, потом помчался дальше, снова проделывая приемы каратэ.

Наконец меня осенило, что мы идем слишком долго. Взглянув вниз, на озеро, я убедился, что мы успели описать полный круг. Борис по‑прежнему шагал впереди и усердно бормотал.

– Послушай, Борис! – окликнул я его. – Погоди! Он остановился и, когда я подошел, окинул меня хмурым взглядом.

– Борис, – заговорил я мягко, – ты уверен, что помнишь дорогу?

Он пожал плечами и отвел глаза в сторону. Потом произнес, запинаясь:

– Конечно, помню.

– Но мы, похоже, ходим по кругу.

Борис опять пожал плечами. Он сосредоточил внимание на своем ботинке, поворачивая его то так, то эдак. Наконец сказал:

– Они ведь не выбросили Номер Девять, как ты думаешь?

– Думаю, что нет. Он лежал в довольно солидной коробке. Такие вещи не выбрасывают. Кладут куда‑нибудь, скажем, на верхнюю полку.

Мгновение Борис продолжал рассматривать свой ботинок. Потом произнес:

– Мы прошли мимо. Целых два раза.

– Что? Ты хочешь сказать, что мы бесцельно бродим тут кругами, продуваемые ледяным ветром? Почему ты молчал, Борис? Мне непонятно.

Борис безмолвно продолжал шаркать ботинком.

– Ну что, вернемся назад? Или будем кружить дальше?

Борис вздохнул и на несколько секунд погрузился в размышления. Потом поднял глаза и сказал:

– Ладно. Она сзади. Мы ее только что прошли. Мы вернулись на несколько шагов. Вскоре Борис остановился у одной из лесенок и бросил быстрый взгляд на дверь квартиры. Почти тотчас же отвернулся и снова принялся изучать свой ботинок.

– Ага, – произнес я, пристально рассматривая дверь. Покрытая голубой краской, она практически ничем не отличалась от прочих, и у меня при виде ее не зашевелилось никаких воспоминаний.

Борис через плечо еще раз оглядел дверь, снова отвернулся и принялся носком ботинка пинать землю. Некоторое время я стоял у подножия лестницы, не зная, на что решиться. Наконец сказал:

– Борис, не мог бы ты чуточку подождать? Я поднимусь и узнаю, дома ли хозяева.

Мальчик продолжал ковырять ботинком землю. Я поднялся по ступенькам и постучал в дверь. Ответа не было. Постучав еще раз столь же безрезультатно, я прижал нос к небольшой стеклянной вставке. Стекло было матовым, и я ничего не увидел.

– Окно! – крикнул сзади Борис. – Загляни в окно. Слева находился балкон, а вернее выступ, идущий вдоль всего фасада, – такой узкий, что на нем не поместился бы и стул. Я оперся рукой на его чугунную балюстраду, привалился к ограждению лестницы и таким образом сумел заглянуть в ближайшее окно. Передо мной оказалась большая комната свободной планировки с обеденным столом у самой стены, обставленная современной, но далеко не новой мебелью.

– Видишь? – крикнул Борис. – Коробку видишь?

– Одну минуту.

Я вытянулся еще больше, хотя чувствовал под собой зияющую пустоту.

– Видишь?

– Одну минуту, Борис.

Чем дольше я рассматривал обстановку, тем больше ее вспоминал. Треугольные часы на стене, кремовая софа из пенопласта, трехъярусный шкафчик для пластинок – переводя взгляд с одного предмета на другой, я всякий раз ощущал укол узнавания. Однако, продолжая изучать обстановку комнаты, я стал убеждаться, что вся ее боковая часть, примыкавшая к основной в виде верхушки буквы Г, прежде отсутствовала и была, следовательно, сравнительно недавним добавлением. Тем не менее, присмотревшись, я понял, что она в точности похожа на заднюю часть гостиной в манчестерском доме моих родителей, где мы жили несколько месяцев. В ряду одинаковых узеньких домиков, этот был сырой и отчаянно нуждался во внутреннем ремонте, но мы не обращали на это внимания, поскольку собирались, если у отца хорошо пойдут дела, найти себе в скором времени жилье получше. Для меня, тогда девятилетнего мальчугана, переезд в этот дом был не только приключением; вскоре с ним связалась надежда, что в нашей жизни наступает новая, более счастливая глава.

– Там никого нет, – послышался сзади мужской голос. Выпрямившись, я увидел говорившего: он появился из дверей соседней квартиры. Он стоял перед своей дверью, на верхней площадке лестницы, параллельной той, где находился я. Это был мужчина лет пятидесяти, с тяжелым бульдожьим лицом. Волосы его были взъерошены, на груди футболки расплылось мокрое пятно.

– Выходит, – спросил я, – квартира пустует? Незнакомец пожал плечами:

– Может, они и вернутся. Нам с женой не больно нравится жить рядом с пустой квартирой, но после того, что они здесь устраивали, мы вздохнули свободней, когда они уехали, можете мне поверить. Мы люди дружелюбные. Но после такого поневоле пожелаешь, чтобы квартира оставалась как есть – пустой.

– Ага. Так она пустует уже не первый день. Недели? Месяцы?

– Не меньше месяца. Может, они и вернутся, но если нет, мы не заплачем. Правда, иногда мне бывало их жаль. Мы люди дружелюбные. И сами прошли через трудные времена. Но когда творится такое, хочешь одного: чтобы они скорее съехали. Пустая квартира и то лучше.

– Понимаю. Куча неприятностей.

– Да уж. Честно говоря, я не думаю, что это было насилие. И все же слушать глубокой ночью крики мне было совсем не по нутру. Это, знаете ли, выводит из равновесия.

– Простите, но, видите ли… – Я сделал шаг вперед и глазами показал на Бориса, который находился поблизости и мог нас слышать.

– Моей жене это было совсем не по нутру, – продолжал собеседник, не обращая на меня внимания. – Когда это начиналось, она зарывалась с головой в подушку. Даже в кухне однажды я увидел, как она готовит, обернув голову подушкой. Веселенькая жизнь. А встретишь его – он трезвый, эдакий приличный. Каждый раз быстро здоровается на ходу. Но жена была убеждена, что всему виной оно. Пьянство, знаете ли…

– Послушайте, – раздраженно зашептал я, перегибаясь через бетонную стенку, которая нас разделяла, – неужели вы не видите, что со мной ребенок? Разве можно при мальчике вести такие разговоры?

Незнакомец удивленно взглянул вниз на Бориса. Потом произнес:

– Но он, кажется, не такой уж маленький. Вы же не можете оградить его от всего на свете? Нет, если такие разговоры вам не нравятся, побеседуем о чем‑нибудь другом. Если знаете, сами предложите лучшую тему. Я просто говорил о том, что было. Но если вы не желаете слушать…

– Разумеется, не желаю. Ни под каким видом…

– Ну и ладно, все это ерунда. Только, понятное дело, я склонялся скорее на его сторону, чем на ее. Если он и вправду давал волю рукам, тогда другое дело, но где доказательства? Так что я скорее обвинил бы ее. Конечно, его подолгу не бывало дома, но, как мы понимали, это было связано с его работой. Вот я и говорю: это не причина, чтобы ей так себя вести…

– Слушайте, когда вы наконец прекратите? У вас что, с головой не все в порядке? Тут ребенок! Он нас слышит…

– Хорошо, слышит так слышит. Что с того? Каждый ребенок рано или поздно слышит о таких вещах. Я просто объяснял, почему ему симпатизировал, а моя жена объявила его пьяницей. Отлучки – одно дело, говорила жена, а пить горькую – другое…

– Вот что, если вы намерены продолжать в том же духе, я буду вынужден немедленно прервать наш разговор. Предупреждаю. Я не жучу.

– Вы что, надеетесь оберегать вашего мальчика вечно? Сколько ему лет? На вид он не такой уж маленький. Излишняя опека до добра не доведет. Пора привыкать к миру, порокам и прочему…

– Нет, не пора! Рано еще! А кроме того, что мне до вашего мнения? Вам нет никакого дела. Это мой ребенок, я за него отвечаю и не хочу, чтобы такие разговоры…

– Не понимаю, с чего вы так взъелись. Я просто болтаю. Рассказываю о наших догадках. Не то чтобы они были плохие люди или мы их невзлюбили, но иной раз терпения не хватает. Видите ли, мне кажется, когда эти звуки долетают из‑за стенки, они еще хуже режут слух. Знаете, бесполезно и пытаться держать в неведении парня его лет. Глухой номер. Да и с какой стати…

– Меня не интересует, что вы думаете! Ему еще надо подрасти! Подобные разговоры не для его ушей…

– Глупости. О чем я рассказываю, как не о том, что происходит в жизни? Даже у нас с женой не всегда все идет гладко. Вот почему я на его стороне. Мне‑то известно, что чувствуешь, когда внезапно понимаешь…

– Предупреждаю вас! Я прекращу этот разговор! Предупреждаю!

– Но, правда, я сроду не пил. Это меняет дело. Отлучки отлучками, а выпивка…

– Предупреждаю в последний раз! Еще одно слово – и я уйду!

– Да, он бывал безжалостным, когда выпьет. Не физически, это верно, но – мы много чего наслышались – он был безжалостен, спору нет. Мы не все могли разобрать, но частенько сидели в темноте и прислушивались…

– Ну, все! Точка. Я вас предупреждал. Все – я ухожу! Ухожу!

Повернувшись к собеседнику спиной, я скатился с лесенки, схватил мальчика за руку и пустился бежать, но незнакомец вопил нам вслед:

– Глухой номер! Парень должен знать, что к чему! Это жизнь! В ней нет ничего неприличного! Это реальная жизнь!

Борис не без любопытства оглядывался, так что мне приходилось с усилием тянуть его за руку. Мы поспешно шагали вперед – и я не раз замечал, что Борис пытается замедлить шаги, но я тащил его за собой, дабы незнакомец не мог нас догнать. К тому времени, когда мы остановились, я судорожно хватал ртом воздух. Привалившись к стенке (нелепо низкой: ее край находился чуть выше моей талии), я оперся на нее локтями. Я смотрел на озеро, на дома, громоздившиеся поодаль, на бледный небосвод – и ждал, пока дыхание выровняется.

Затем я перевел взгляд на Бориса, который стоял рядом. Повернувшись ко мне спиной, он трогал расшатавшийся камень в верхней части стенки. Происшедшее меня несколько смутило – и я решил, что должен как‑то объясниться. Пока я подбирал слова, Борис, не оборачиваясь, пробормотал:

– Он что, ненормальный?

– Да, Борис, абсолютно ненормальный. Наверное, умственно неполноценный.

Борис продолжал ковырять стенку.

– Да это и не важно, – проговорил он. – Бог с ним, с Номером Девять.

– Если бы не этот тип…

– Неважно. Не в этом дело. – Борис с улыбкой обернулся ко мне. – Зато мы отлично провели время. – Его голос звучал весело.

– Тебе правда нравится?

– Классно. Поездка на автобусе и все остальное. Отлично.

Мне вдруг захотелось обнять Бориса и прижать его к себе, но я подумал, что этот жест может его озадачить или даже встревожить. Я слегка взъерошил Борису волосы и продолжал рассматривать окрестности.

Ветер уже не пронизывал насквозь, и мы секунду‑другую стояли бок о бок, разглядывая дома.

– Борис, – начал я. – Ты наверняка не можешь понять, почему мы трое не поселимся вместе и не заживем себе спокойно и уютно. Уверен, ты не можешь не задавать вопрос, почему я все время уезжаю и заставляю твою мать расстраиваться. Пойми: я часто отсутствую не потому, что не люблю вас и не хочу с вами жить. В каком‑то смысле я ничего лучшего не желаю, чем оставаться с тобой и матерью и жить в квартире наподобие этой, здесь или еще где‑нибудь. Но, видишь ли, это не так просто. Я должен по‑прежнему отправляться в поездки: ведь неизвестно, которая из них окажется той самой. Я говорю об особой, чрезвычайно важной поездке, очень‑очень важной не только для меня, но и для всех‑всех на земле. Как же объяснить тебе это, Борис: тебе еще так мало лет. Стоит зазеваться – и я ее упущу. Один‑единственный раз решу: ладно, останусь‑ка я дома, пора дать себе передышку. А потом станет ясно, что как раз эта поездка и была той самой, важнее которой и быть не может. А ты ее пропустил, и возврата назад нет – поздно. И можешь потом хоть сто лет путешествовать без передышки: упущенного все равно не воротишь – многие годы труда пошли коту под хвост. Я видел, Борис, как такое случается с другими. Год за годом они проводят в гастролях – и в конце концов устают и начинают лениться. Вот тут‑то время и приходит. А они его упускают. И всю оставшуюся жизнь только и делают, что жалеют. Выглядят злыми, мрачными. И умирают сломленными людьми. Так что ты теперь понимаешь, Борис, почему я не могу остановиться и должен все время ездить. Я вижу, от этого у нас возникает масса сложностей. Но нам, всем троим, нужно быть сильными и стойкими. Уверен, ждать уже недолго. Вот‑вот она свершится, самая важная из поездок, и тогда я с чистой совестью смогу расслабиться и отдохнуть. Захочу безвылазно сидеть дома – буду сидеть, и мы станем веселиться втроем, без посторонних. Займемся всем, о чем давно мечтали. Ждать осталось недолго, но нужно набраться терпения. Надеюсь, Борис, ты уже достаточно большой, чтобы меня понять.

Долгое время Борис безмолвствовал. Потом внезапно выпрямился и сурово проговорил:

– Убирайтесь прочь! Все до единого. – С этими словами он отбежал в сторону и снова начал выполнять приемы каратэ.

Я растерянно стоял, прислонившись к стенке, смотрел вдаль и прислушивался к яростному бормотанию мальчика. Вглядевшись пристальней, я понял, что он разыгрывает новейший вариант воображаемых приключений, которые занимали его фантазию последние недели. Сегодня мы приблизились к месту выдуманных им событий, поэтому Борису, естественно, захотелось повторить свою игру именно здесь. Ведь по его сценарию как раз в этом переходе, прямо у старой квартиры, он с дедом должен был сражаться с большой шайкой уличных хулиганов.

Наблюдая с расстояния в несколько ярдов энергичные движения мальчика, я предположил, что события приближаются к тому моменту, когда они с дедом встанут плечом к плечу в ожидании новой схватки. Вокруг них уже будут громоздиться горы бесчувственных тел, но самые упорные из бандитов начнут перегруппировываться для повторной атаки. Борис с дедушкой будут бестрепетно ждать бок о бок, а негодяи – хулиганы – прятаться в тени и шепотом совещаться. И в этом, как и во всех других сценариях, Борис несколько старше, чем на самом деле. Он не взрослый (это слишком бы отдалило события, а кроме того, сколько же будет тогда дедушке?), но достаточно большой, чтобы свершать те подвиги, которые ему воображаются.

Борис и Густав дадут хулиганам достаточно времени, чтобы подготовиться к нападению. Когда же оно начнется, слаженная команда из деда и внука с серьезной, едва ли не грустной сосредоточенностью разбросает врагов, которые кинутся на них со всех сторон. В итоге атака как будто захлебнется – ан нет: из темноты выскочит еще один противник, сжимая в руке устрашающий клинок. Но Густав, который окажется к нему ближе, мигом тюкнет его в затылок – и битва наконец завершится.

Борис с дедушкой будут молча созерцать валяющиеся там и сям тела. Затем Густав, еще раз обведя всю сцену глазом знатока, кивнет, и дед с внуком отвернутся, как работники, выполнившие неприятный труд, но довольные результатом. Они поднимутся по лесенке к дверям старой квартиры, бросят прощальный взгляд на поверженных хулиганов (иные из них уже начнут со стоном отползать в сторону) и вступят в дом.

– Теперь все в порядке, – объявит Густав в дверях. – Они ушли.

В прихожую боязливо войдем мы с Софи. Шагнув из‑за спины деда, Борис добавит:

– Но это еще не совсем конец. Они нападут снова – наверное, еще до утра.

Услышав такую оценку, столь очевидную для деда с внуком, что они даже не станут ее обсуждать, мы с Софи сникнем.

– Нет, я этого не выдержу! – воскликнет Софи и зайдется в рыданиях. Я привлеку ее к себе, стараясь успокоить, но на лице у меня будет написан страх. Это драматическое зрелище не вызовет у Бориса и Густава ни тени усмешки. Густав ободряюще похлопает меня по плечу и скажет:

– Не бойся. Мы с Борисом останемся здесь. Эта их попытка будет последней.

– Верно, – подтвердит Борис. – Еще одна схватка: на большее их не хватит. – И он спросит Густава: – Дедушка, может быть, мне стоит поговорить с ними еще раз? Дам им последнюю возможность образумиться.

– Они не послушают, – возразит Густав, мрачно мотая головой. – Но ты прав. Нужно дать им последний шанс.

Мы с Софи, проливая слезы и испуганно прижимаясь друг к другу, скроемся в глубине квартиры. Борис и Густав обменяются взглядом, устало вздохнут, отопрут переднюю дверь и снова выйдут на улицу.

В галерее будет темно, тихо и пусто.

– Нам не помешает отдохнуть, – скажет Густав. – Поспи первым, Борис. Если они заявятся, я тебя разбужу.

Борис кивнет, усядется на верхнюю ступеньку лестницы, опершись спиной о дверь, и тут же погрузится в сон.

Позже, почувствовав прикосновение к своей руке, он мгновенно пробудится и вскочит на ноги. Он обнаружит, что дед уже обозревает толпу хулиганов, собирающуюся внизу в галерее. Их окажется больше, чем прежде, поскольку поражение заставило их обойти все городские притоны и призвать на помощь всех своих сообщников. Они сойдутся, одетые в потертую кожу, армейские куртки, грубые ремни, с металлическими прутьями и велосипедными цепями в руках, но только без огнестрельного оружия – это им запрещается законами чести. Борис и Густав медленно спустятся по ступеням и остановятся, наверное, на второй или третьей. Затем Борис по знаку деда заговорит громким голосом, будя эхо среди бетонных столбов:

– Мы схватывались с вами уже не раз. Теперь, вижу, вас собралось еще больше прежнего. Но каждый знает в глубине души, что победы вам не видать. И на этот раз мы с дедушкой не можем обещать, что никто не будет покалечен. Эта драка не имеет смысла. У всех вас в свое время был дом. Матери и отцы. Возможно, братья и сестры. Я хочу, чтобы вы верно поняли происходящее. Вы держите нашу квартиру в осаде, заставляя мою мать постоянно проливать слезы. Нервы у нее всегда на взводе, и оттого она то и дело напускается на меня по пустякам. По той же причине отцу приходится надолго уезжать из дома, и это не нравится матери. А всему виной вы, потому что вы терроризируете нашу семью.

Быть может, вы привыкли так развлекаться: в ваших семьях не сложилась жизнь – и вы не знаете ничего лучшего. Потому я и пытаюсь объяснить, что происходит, к чему ведут ваши необдуманные поступки. Может кончиться тем, что однажды папа вообще не вернется домой. Или нам придется выехать из этой квартиры. Потому я и привел сюда дедушку, оторвав его от важной работы в крупном отеле. Мы не можем позволить вам продолжать в том же духе. Вот каковы наши цели. Теперь, когда вы все узнали, у вас есть возможность одуматься и отправиться восвояси. Если вы решите иначе, нам с дедушкой ничего не останется, как снова бросить вам вызов. Мы постараемся не покалечить вас, а только оглушить, но драка будет большая, и при всем нашем искусстве мы не можем обещать, что дело обойдется без серьезных ушибов и даже сломанных костей. Так что у вас есть шанс убраться подобру‑поздорову.