Введение 33 страница. Существенное отличие, по сравнению с культом богов, состояло в том, что герой был связан с определенным местом: его власть распространялась на живших в

Существенное отличие, по сравнению с культом богов, состояло в том, что герой был связан с определенным местом: его власть распространялась на живших в непосредственной близости от его могилы "его" семью, группу или город. Удаление на некоторое расстояние нарушало связь с героем; напротив, когда в 370 г. была заново основана Мессена, древние герои были "призваны" вновь33. Если выяснялось, что одного и того же героя почитают в разных местах, или что одновременно показывают несколько его могил, на этой почве мог возникнуть спор, чьи притязания более обоснованы, самым изящным исходом которого было признание омонимии34. Лучшим выходом было не оглядываться на соседей и твердо держаться своего: культ героя представлял собой центр самосознания группы, которое было связано с конкретным местом. ^

При этом число героев, опять-таки в противоположность богам, так никогда и не было окончательно определено. Великие боги больше не рождались, но из полчищ мертвых могли являться все новые герои, когда род, группа или город принимали соответствующее решение об их культовом почитании. В эллинистическую эпоху "героизация" (apheroizein) умершего стала почти обычным делом35; в древние времена это было редким исключением. Во вновь основанных городах, колониях основатель как правило становился "героем-ктистом", которого часто хоронили на центральной площади36. Так именно в поселениях, возникших на новом месте, имелся центр - средоточие если не доисторической древности, то счастливого и обязывающего начала. Когда Клисфен в 510 г. путем вполне рациональной и радикальной реформы разрушил древние родственные связи и искусственно создал десять новых "родов", "фил", каждая фила все же была названа в честь одного из героев, и десять "Ьегоа", героонов, были заложены на агоре37. Подобное не было просто административным решением; к Дельфийскому богу обратились с вопросом, "не будет ли так лучше и полезнее?". Такая же санкция требовалась, когда с переносом останков могилу героя перемещали на новое место. Спарта, во время войн с Те-геей, послушавшись оракула, около середины VI в. перенесла к себе кости Ореста - будто бы из земли вырыли гроб в семь локтей длиной38, воистину свидетельство "величайшего" прошлого, - а Кимон Афинский, в связи с покорением Скироса, искал и нашел на этом острове могилу Тезея: "нашли гроб с исполинским остовом, возле которого лежали копье и щит"39; в 475 г. кости торжественно перевезли э Афины, где поместили их в Тезейоне неподалеку от Агоры, во славу Афин и самого Кимона.

За проявлениями организованного почитания героев стояли имевшие место наряду с культом спонтанные явления героев отдельным людям, о которых те рассказывали другим; культ был ответом на то, что герой выказал свою силу. Герой мог в телесном обличье "выйти навстречу" человеку40, и это одновременно пугало и грозило бедой - здесь культ героев соприкасался с самой настоящей верой в призраков; в вызывавшей ужас змее могли усматривать явление героя41; часто влияние героя угадывалось лишь косвенно: когда земля не приносила плодов, на человека и скот обрушивались эпидемии, переставали рождаться здоровые дети, царили раздор и междоусобицы, все это подчас расценивали как следствие гнева (menima) могущественного покойника, которого нужно было настроить на "милостивый" лад. В таких случаях был необходим совет провидца или оракула; нередко довольствовались тем, что приносили жертвы безымянному герою, heros42.

Напротив, от "умилостивленного" культом героя ожидали всяческих благ, плодородия полей, исцеления, мантических указаний. Герои прежде всего были помощниками в битве, выступая на стороне своего рода, города, земли43. Особенно прочно в верования, касавшиеся героев - могучих помощников на ратном поле, вошел образ "Большого Аякса" и его брата. В гомеровской поэии "Аяксы" выступают как два героя с одинаковыми именами, различающиеся происхождением и характером: АяксТеламонид почти отождествляется со своим большим, дающим укрытие щитом-башней; Аякс Оилид, которого эпос представляет дерзким богохульцем, не стал от этого менее надежным помощником своим локрийцам в военных делах: для него оставляли место в фаланге, и горе врагу, вознамерившемуся здесь прорвать строй44. Перед сражением при Саламине афиняне призвали на помощь Аякса и Теламона Саламинского, а также послали корабль к острову Эгина за Эаком и Эакидами; на корабле соорудили ложе, kline, предназначив его для невидимых героев45. Картина Полигнота, изображавшая битву при Марафоне46, представляла самого героя Марафона и первого царя

Аттики Тезея, как он поднимался из земли, чтобы помочь своим. Один несчастный, потерявший зрение в бою, рассказывал всем, кто хотел его слушать, как во время сражения он увидел вооруженного воина, борода которого покрывала весь щит, и который внезапно поверг стоявшего рядом с ним воина - это было последнее, что он видел47. Когда отряд персов почти перед самыми Дельфами повернул вспять, и благодаря этому святилище самым невероятным образом избежало разорения, рассказывали, что будто бы два героя, Филак и Автоной ("страж" и "который себе на уме"), изгнали врагов, при этом показыв-ли обломки скал, которые они низвергли со склона Парнаса, навстречу надвигающимся персам48. Герой трагедии Софокла, Эдип, возвещает в Колоне, что его тайная могила будет ценнее многих щитов и наемных солдат, она защитит Афины от опустошения, тогда как фи-ванцам грозит его неугасимый гнев49.

Боги - далеко, герои - близко. Часто культ героев сравнивали с культом христианских святых; то, что здесь имеет место не просто структурная близость, но и прямая преемственность, не может вызывать сомнений. В то же время, герои не были обязаны вести "святую" жизнь. Сами по себе заслуги еще не делали человека героем; не существовало правила, по которому павшие в войне почитались как герои50. Божественное происхождение вовсе не рассматривалось как непременное условие героизации, хотя сыновья богов в подавляющем большинстве были героями. Даже преступник, кончина которого последовала при чудесных обстоятельствах, мог сделаться героем51, враг полиса мог после смерти превратиться в помощника и защитника52. Но существовали и такие герои, которые не переставали в своей злобе творить беды, пока не удавалось положить этому конец - как тот Темесский герой, требовавший ежегодно приводить к нему для дефлорации самую красивую девушку, до тех пор, пока атлет Евфим в единоборстве не доказал свое превосходство53.

Героя создает исключительное; при этом всегда присутствует элемент неожиданности и страха. Мимо героона проходили молча54. В одной из своих комедий Аристофан вывел на сцену хор героев, давший ей свое название; они выходят на свет, чтобы проследить, не совершается ли несправедливость: "Берегитесь, люди, и почитайте героев - ведь в нашей власти зло и добро, мы взираем на неправедных, на воров и разбойников", - после чего следует гротескный перечень всех болезней вплоть до чесотки и безумия, которые насылают на злодеев герои55.

Героев, как правило, представляли не седыми и безобразными стариками, а полными сил, в расцвете юности; среди героев встречаются герои-дети: например, Палемон на Истме, Архемор в Немее56 (начиная с эллинистического времени, обычной практикой становится героизация именно детей, умерших в раннем возрасте). Взрослеющих юношей, эфебов, приучали к почитанию героев. Каждый гимнасий имел своего героя; к примеру, в Афинах это были Гекадем в "Академии"57, Лик в "Ликее", Геракл в гимнасий Киносарга. Особенно великолепным было участие эфебов в празднике в честь Аякса на Саламине58. Все это позволяло наладить связь между подрастающим поколением и миром мертвых, а также проистекающей отсюда традицией, налагавшей на людей определенные обязательства. Предположения вроде того, что в качестве основы такого сопряжения юности и смерти продолжали свою жизнь обряды инициации59, или что герои присутствовали здесь также и в виде масок, не находят прямого подтверждения.

Примечания

1 Роде I 146-99; II 348-62; Пфистер 1909/12; P. Foucart, Le culte des heros chez les grecs (П. Фукар, Культ героев у греков), Mem. Ac. Inscr. 42, 1918; Фар-нелл 1921; Eitrem РЭ VIII 1111-45; М. Delcourt, Legendes et cultes de heros en Grece (M. Делькур, Легенды и культы героя в Греции), 1942; Нок 575-602 = The Cult of Heroes (Культ героев), HThR 37,1944,141-74; ИГР 184-91; A. Brelich, Gli eroi greci (А. Брелих, Греческие герои), 1958. Ср. также Н. Hubert, Le culte de heros et ses conditions sociales, ОИР 70, 1914, 1-20; 71, 1915, 195-247.

2 Фриск I 644 сл.; Шантрен 417. О "Гере" в смысле (половой) "зрелости" - W. Potscher РМ 104, 1961, 302-55; 108, 1965, 317-20. Микенское ti-ri-se-ro-e понимают как "трижды герой", Trisheros, ср. Жерар-Руссо 222-4, В. Hemberg Eranos 52, 1954, 172-90.

3 Диодор Сицилийский (13, 35, 2) говорит о "героических почестях" и "храме" (neos) законодателю Диоклу в Сиракузах в 412 г.

4 J. М. Cook в книге: Geras Keramopoullou, 1953, 112-8; АБШ 48, 1953, 30-68; R. Натре Gymnasium 63, 1956,19 сл.; Снодграсс 193 слл. "13-е гамелиона", по Динию (ФГИ 306 F 2) - день поминального праздника в честь Агамемнона в Микенах и Аргосе, U. v. Wilamowitz-Moellendorff, Aischylos Orestie: Das Opfer am Grabe (У. фон Виламовиц-Мёллендорф, "Орестея" Эсхила: жертва у могилы), 1896, 204. О "могиле Клитеместры" - ММР 604 сл.

5 "Семеро": Павсаний 1, 39, 2; Плутарх, "Тесей" 29; ср. Еврипид, "Просительницы"; Милонас 62 сл. и Praktika 1953, 81-7. - "Амфион": Th. Spy-ropoulos А AC 5, 1972, 16-22.

6 См. 14 прим. 25.

7 P. Wolters ЕНАИ 146 18996 103-35; ММР 600-3.

8 См. I 3. 3 прим. 77 и 82 против ММР 584-615, ИГР 378-83.

9 "Илиада", V, 304; XII, 383; 449; XX, 287; I, 272.

10 Фукидид 3, 70; Псевдо-Аристотель, "О чудесах", 840ab; Диодор Сицилийский 5, 79; в целом - Фарнелл 380-342.

11 "Илиада", XII, 23; Гесиод, "Труды и дни" 160; фр. 204, 100. К вопросу, насколько был знаком культ героев автору "Илиады" - Пфистер 541-4; Th. Had-zisteliou Price Historia 22, 1973, 129^4.

12 Гесиод, "Труды и дни" 156-73.

13 Гесиод, фр. 1; 204, 95-119.

14 См. IV 1 прим. 48.

См. IV 3.

16 Узенер 252-73, 255: "все герои, историчность которых нельзя доказать и предположить, первоначально были богами"; сходная точка зрения - Пфистер 377-97; доолимпийских "даймонов" видит в героях Харрисон (2) 260-363. Возражения: Фукар (см. прим. 1) 1-15; Фарнелл 28-5; ср. Роде I 157, 170 ("культ предков"); ИГР 185 сл.

17 См. III 3. 1 прим. 30.

18 Павсаний 3, 19, 6; Bull. Epigr. 1968 N 264; R. Stiglitz EAA 40, 1959, 72-83.

19 Bethe РЭ VII 2824-6; M. L. West, Immortal Helen (M. Уэст, Бессмертная Елена), 1975.

20 Находка у Пелопиона и ее датировка остаются пока спорными - Н. V. Herrmann АС 77, 1962, 18-26 и Херман (2) 53-7, против этой точки зрения - Мальвиц 134-7.

21 HN 136.

22 IG VII 3077; 3090; 3098; миф - "Телегония" р. 109, 11 Allen; Каллимах, фр. 294; Харакс ФГИ 103 F 5. См. II 8 прим. 56; IV 3 прим. 23.

23 Афинагор 1; схолии к Ликофрону, 1369. Амфиарай считался богом в Оропе - Павсаний 1, 34, 2; "богом" именуется Академ - Евполид, фр. 32, CAF I 265.

24 В культовой песне элидянки призывали "прийти" "Диониса-героя" - Плутарх, "Греческие вопросы" 299ab = PMG 871, см. V I прим. 77. О Геракле см. IV 5. 1. - Theoi heroes в беотийской надписи IG VII45, 3 - это мертвые.

25 Порфирий, "О воздержании" 4, 22.

26 Фукидид 2, 74, 2; 4, 87, 2; 5, 30; SIG 360; 527; 581.

27 Кирхер 17 сл., 34-7; см. II 2 прим. 38.

28 Геродот 8, 109, 3.

29 ИГР 187. - Уникальный характер носят "героические почести", воздававшиеся Диону Сиракузскому при жизни - Диодор Сицилийский 16, 20, 6, ср. Реверден 159, 5.

30 Их смысл выяснил Нок (см. прим. 1).

31 Проблема толкования вотивных терракот в том, что бывает неясно, изображен ли за трапезой почитатель"или герой; ср. Н. Herdejurgen, Die tarentini-schen Terrakotten des 6. bis 4. Jhs. v. Chr. im Antikenmuseum Basel (X. Херде-юрген, Тарентские терракоты VI-IV вв. до P. X. в Античном музее Базеля), 1971.

32 IG II/III2 1358 = СЗГГ 20. - Герой Астрабак становится отцом одного спартанского царя - Геродот 6, 69, ГМ 22, 1965, 166-77.

33 Павсаний 4, 27, 6.

34 Пфистер 218-38?

35 Например, на Фере - IG XII 3, 864; в Афинах IG II/III2 1326 = SIG 1101 = СЗГГ 49,46,176/5 гг. до P. X.; Роде II 358-62; Фарнелл 366 сл.; РЭ VIII1137 сл.

36 Батт Киренский - Пиндар, Пиф. 5, 95; Брасид в Амфиполе - Фукидид 5, 11; Геродот 6, 38; Роде I 175 сл.; Пфистер 445 сл.; Фарнелл 413-8; R. Martin, Recherches sur l'agora grecque (P. Мартен, Исследования о греческой агоре), 1951, 194-200. Ср. С. Berard Eretria III: L'Heroon a la porte de l'ouest (К. Бе-pap, Эретрия III: Героон у Западных ворот), 1970.

37 RE. Wycherley, The Athenian Agora (P. Уайчерли, Афинская агора) III, 1957, 85-90; Парк - Уормелл II N 80; U. Kron, Die zehn attischen Phylenheroen (У. Крон, Десять героев аттических фил), 1976 (АС 91 прил. 5).

38 Геродот 1,68.

39 Аристотель, фр. 611; Плутарх, "Тесей" 36; "Кимон" 8; Хертер РЭ Suppl. XIII 1224.

40 Ephodoi - Гиппократ, "О священной болезни" VI 362 Littre, ср. Еврипид, "Ион" 1049.

41 Суеверный человек сооружает героон там, где ему явится "священная" змея -Феофраст, "Характеры" 16,4; изображения - см. Харрисон (1) 325- 31; см. IV 2 прим. 3.

42 Роде I 173 сл.; ИГР 188; Херман (1) 61 сл. (Олимпия); ЭН 349.

43 Роде I 195 сл.; Пфистер 512 сл. и РЭ Suppl. IV 293 сл.; ИГР 715 сл.; P. von der Muhll, Der Grosse Aias (П. фон дер Мюлль, Большой Аякс), 1930.

44 Легенды о битве при Сагре - Конон ФГИ 26 F 1, 18; Павсаний 3, 19, 13.

45 Геродот 8, 64; Плутарх, "Фемистокл" 15; ср. Геродот 5, 80 сл.; Диодор Сицилийский 8, 32, также Юстин 20, 2.

46 Павсаний 1, 15, 3.

47 Геродот 6, 117.

48 Геродот 8, 37 сл.

49 Софокл, "Эдип в Колоне" 1524-33.

50 Герои Марафона - Павсаний 1, 32,4; герои Платей - Плутарх, "Аристид" 21; позднейшее обновление одной эпитафии "героев" Персидских войн близ Мегары - IG VII 53 = Симонид, фр. 96 Диль. Платон принципиально возвышает павших в битве до статуса daimones, см. III 3.5 прим. 24; VII 3.4 прим. 20.

51 Клеомед из Астипалеи - Павсаний 6, 9, 6 сл., Роде I 178 сл.

52 Кимон в Китионе - Плутарх, "Кимон" 19, 5; Еврисфей в Афинах - Еврипид, "Гераклиды" 1024-43.

53 Павсаний 6, 6, 4-11. Ср. сковывание изображения Актеона - Павсаний 9, 38, 5.

54 Эпихарм, фр. 165 Кайбель = Гезихий, Фотий "kreissonas"; об опасных героях - Хамелеон, фр. 9 Верли; схолии к Аристофану, "Птицы" 1490; Роде I 190 сл.

55 Аристофан, фр. 58 Austin; R. Merkelbach, Die Heroen als Geber des Guten und Bosen (P. Меркельбах, Герои как податели добра и зла), ПЭ 1, 1967, 97-9.

56 РЭ VIII 1118 сл.

57 Старая надпись о Горе - БГК 92, 1968, 733; ср. ААС 1, 1968, 107; J. Fon-tenrose, The Hero as athlete (Дж. Фонтенроуз, Герой как атлет), Calif. Stud. CI. Antiq. 1, 1968, 73-104.

58 АП 228.

59 Тема разработана Брелихом (см. прим. 1).

5. СУЩЕСТВА СМЕШАННОЙ (ХТОНИЧЕСКО-ОЛИМПИЙСКОЙ) ПРИРОДЫ

5.1. ГЕРАКЛ

Некоторые персонажи культа и мифа, которых особенно часто призывают в качестве могущественных помощников, принадлежат к хтоническо-героическому и в то же время к божественному миру; в этом - секрет их динамичности: им доступно низшее и высшее, они проникают в близкое и далекое, не уступая дорогу даже смерти. Самый популярный среди них - Геракл1.

Геракл, сильнейший из сыновей Зевса, которому всегда удавалось привлечь на свою сторону "прекрасную победу", является величайшим греческим героем и при этом - совершенно нетипичен: не существовало могилы Геракла, и как рассказы о нем были известны каждому, так же и его культ был распространен не только по всему греческому миру, но и далеко за его пределами. Геракл - одновременно герой и бог, heros theos, как говорит Пиндар2; во время одного и того же праздника ему приносились жертвы сначала как герою, потом - как богу3.

Образ Геракла обрел свои характерные черты сначала благодаря мифу, целому конгломерату народных сказаний, где вмешательство "высокой" поэзии было не более чем вторичным: ни одного значительного поэтического произведения, в котором бы рассказывалось специально о Геракле, создано не было. Но впоследствии поэты освоили феномен Геракла, причем для рассказа о нем они избрали героико-тра-гическую, "гуманистическую" ноту4, в противоречие изначально свойственной мифу тенденции, уводящей за пределы человеческого.

Геракл изначально и в первую очередь связан с животными: он убивает опаснейших зверей, льва и змею, и ловит других, съедобных животных, чтобы затем принести их людям: его охотничьим трофеем становится быстроногая лань, он добывает дикого вепря, похищает У фракийца Диомеда коней-людоедов, а с "Красного" острова, Эри-фии, находящегося по ту сторону-океана, пригоняет целое стадо коров - собственность трехголового великана Гериона; он очищает стойла "солнечных коров", чтобы в награду за это получить от сына

Гелиоса Авгия десятую часть его стада; он также захватывает Стим-фалийских птиц.

В этот комплекс вошли восточные мотивы. Была ли у ранних греков возможность видеть живого льва, достоверно не известно, тогда как распространение изображения льва - в особенности, битвы со львом - надежно подтверждается археологическими данными5. "Змея с семью головами", которую убивает бог, в равной степени хорошо известна угаритской и ветхозаветной мифологиям6, она появляется уже на шумерских печатях. На цилиндрических печатях III тысячелетия можно вообще видеть изображение героя с львиной шкурой, луком и палицей, одерживающего верх над чудовищами - львами, драконами, хищными птицами; его идентифицируют как Нинурту или Нин-гирсу, сына бога бурь Энлиля7. В то же время, ядро повествований о Геракле, видимо, еще существенно древнее: привод животных, мясо которых могло быть употреблено в пищу, заставляет вспомнить об охотничьей культуре, а связь с загробным миром - коровы Гелиоса, красный остров, людоеды - по-видимому, восходит к колдовству шаманов перед охотой, с которым, вероятно, связаны и рисунки на стенах пещер эпохи позднего палеолита8. Способность достигать земли, населенной мертвыми или богами, тоже считалась прерогативой шаманов: Геракл уводит из подземного царства, пусть ненадолго, адского пса Кербера и достает из расположенных на дальнем Западе божественных садов золотые яблоки, которые могут быть истолкованы как плоды, дающие бессмертие.

Сюда же примыкают битвы Геракла со сказочными существами на границе ойкумены: с одной стороны, с кентаврами, с другой - с амазонками; здесь, как и при укрощении быка, Геракл выступает конкурентом Тезея. По мере того, как потом он оказывается вовлечен в сферу героического эпоса, с ним начинают связывать более "героические" дела: Геракл уже однажды покорил Трою, покорил и другие народы и города, в первую очередь - Эхалию. К началу VII в., когда появляются известные нам письменные свидетельства, все это уже стало широко известно и популярно: в "Илиаде" упоминаются история с Кербером и поход на Трою9, вообще, эпизоды со львами, гидрой, ланью, птицами, кентаврами и амазонками - одни из самых ранних сюжетов греческих сказаний10. Установление постоянного цикла из двенадцати подвигов (athla) традиция приписывает эпической поэме некоего Писанд-ра Родосского, создание которой, по-видимому, нужно относить к концу VII - началу VI в.11 Примерно в это же время возобладал также и иконографический тип Геракла в львиной шкуре, натянутой на голову наподобие капюшона12.

Особенно необычной выглядит смерть Геракла: его супруга Дея-нира, "сражающаяся с мужами", из ревности посылает ему отравленное платье; пропитанная ядом одежда сжигает его, или, как об этом подробно повествует миф, вынуждает, причиняя ужасные муки, к самосожжению. Эта история в подробностях известна Гесиодовым "Каталогам"13; причем стихи, в которых здесь, а также в "Одиссее", говорится про обожествление Геракла, исключались античными критиками как интерполяция VI в.14, на том основании, что в "Илиаде" он, по всей видимости, просто умирает15. Миф, согласно которому кончина Геракла произошла в горах Эты недалеко от Трахина, во всяком случае, называет, реальное место культа, теперь раскопанное археологами; каждые четыре года там устраивался огненный праздник с жертвоприношениями коров и состязаниями16. Через пламя Геракл входит в обитель богов; на изображениях можно видеть, как он, поднявшись над костром, устремляется к небу17. Совмещение смерти от огня и обожествления несет в себе восточные черты, даже если не удается объяснить, каким образом это связано с огнем на вершине Эты. В Тарсе в Киликии ежегодно складывали костер в честь одного бога, которого греки называли Гераклом, местное же имя его было Санд (Sandes), или Сандон (Sandon); это имя принадлежит анатолийской традиции18; хеттские цари через пышные похороны-кремацию также "становились богами"19. Впрочем, со времен Геродота бесспорным считалось отождествление Геракла с финикийским Мелькартом, Melqart20, что сделало возможным превращение колонн Мелькарта в храме в Гадирах (Ка-дис) в "колонны Геракла".

Образ неизменно могучего, непобедимого героя, которому никогда не изменяет и его мужская сила, возник, как и некоторые сказочные мотивы, под влиянием фантазий об исполнении желаний. При этом, кроме ужасного или, по меньшей мере, неоднозначного конца, частью образа является также антитеза: блистательный герой одновременно - слуга, женщина и безумец. Сын Зевса - не "почитаемый наравне с Зевсом царь", но с самого начала находится в подчинении у царя Микен Эврисфея; над Эврисфеем стоит еще и Гера, богиня Арго-лиды. На первый взгляд, Геракл в своем имени несет ее имя - так, словно бы "Гера - его слава"21, и однако, все время рассказывается лишь о том, как ревнивая супруга Зевса, непреклонная в своей ненависти, преследует пасынка от его рождения и до смерти. Нельзя исключить, что созвучие имен возникло вследствие случайного совпадения; но поскольку греки не могли не не слышать его, для них это всегда оставалось парадоксом. На Косе жертву Гераклу приносил жрец, одетый в женское платье - в память того, как некогда сам Геракл прятался, переодевшись женщиной22. Известна также его служба у лидийской царицы Омфалы - причиной которой, согласно мифу, было искупление пролитой крови - когда герой и царица менялись ролями: Омфа-ла размахивала двойным топориком, а Геракл сидел за прялкой23. История о том, как Геракл, охваченный безумием, убил и сжег в Фивах свою жену и детей, связывалась с ночным огненным праздником, который, собственно говоря, был посвящен "сыновьям сильного", Ал-кидам; однако все обстоятельства прямо указывают на Геракла24. Исключительное, чтобы вновь утвердить себя, должно на какой-то момент обратиться в свою противоположность - бессилие и саморазрушение.

Культы Геракла были распространены почти по всему греческому миру - его не почитали только на Крите25. Древнее и значительное святилище находилось на острове Фасос26. Праздники в честь Геракла устраивались скорее отдельными культовыми товариществами, нежели носили характер общегородских празднеств; в Аттике, например, имелся целый ряд больших и малых святилищ Геракла27. Особенно хорошо подходил Геракл гимнасиям и эфебам28 - ведь тому, кто путешествует, сражается, нигде не имеет прочного пристанища, всегда присуще что-то юношеское. Главной чертой связанных с Гераклом торжеств были внушительные мясные трапезы. В гимнасий Киносарга во время таких трапез, когда для Геракла накрывали стол, сотрапезниками героя, parasitoi, бывали знатные афиняне29. Отсюда происходит обычай изображать Геракла приносящим жертву30, называть его основателем алтарей, представлять его как выдающегося едока31; поэтому в первую очередь его вывела на сцену греческая комедия. Геракл был близок и понятен. Даже и вне культа он воспринимался как безотказный помощник, к которому обращались по всякому поводу. На домах писали: "сын Зевса, славный победами Геракл, живет здесь. Да не войдет сюда никакое зло"32. Он отвращал зло, был "AJexikakos". Изготавливались амулеты в виде изображений Геракла - еще одно свидетельство слияния греческого и восточного33. Рисунки на вазах, одним из излюбленнейших сюжетов которых был не одну сотню раз повторенный сюжет борьбы героя со львом, также дают представление о невероятной популярности Геракла34; он также рано вошел в мифологию и культ этрусков и римлян35; возглас "mehercle" звучал на устах римлянина так же часто, как "herakleis" - на устах грека.

Между тем, наивысшего социального статуса Геракл достиг благодаря тому, что дорийские цари сделали его основателем своего рода. Вероятно, при этом речь шла о попытке представить законным вторжение дорийцев на Пелопоннес: герой-эпоним одной из дорийских фил, Гилл, был признан сыном Геракла, родиной которого называлась Арголида36. В то время как правление дорийских царей в Аргосе оказалось недолговечным, правители Спарты с тем большей последовательностью сохраняли эту генеалогическую традицию; считая себя правителями не меньшего достоинства, Гераклитами стали называть себя также династии, правившие в Лидии и затем в Македонии37. На прародителя царских домов уже в архаическое время перенесли египетское предание о начале царского рода, когда верховный бог в сопровождении своего слуги, посланца богов, принимает образ царя, чтобы сойтись с царицей и зачать будущего правителя - история, которая вошла в мировую литературу с комедией Плавта "Амфитрион"38.

Как духовная фигура Геракл мог потом оказывать влияние двоякого рода: во-первых, как образец правителя39, который благодаря признанию его богом, с неодолимой силой действует во благо человеческого рода и в этом находит свое божественное призвание; в таком качестве изображал Геракла на своих монетах Александр; во-вторых, как образец также и для простого человека, который мог надеяться, после жизни, полной страданий, и даже непосредственно за них, занять место среди богов. Геракл сломил ужас, внушаемый смертью; уже в V в. рассказывали, что ему против опасностей загробного мира помогло посвящение в Элевсине; однако динамичность Геракла оставляет позади даже Элевсин. Здесь божественное в образе человека было близким - не прекрасный "аполлоновский" образ, противостоящий человеку, а увлекающий за собой пример40. В Геракле была заключена потенция взорвать границы греческой религии.

5.2. ДИОСКУРЫ

К самым запоминающимся персонажам греческой мифологии относятся божественные близнецы Кастор и Полидевк (латинский Поллукс) - братья Елены, "юноши Зевса", Dios kouroi1. Их почитание, судя по всему, восходит еще к индоевропейскому наследству, как об этом прежде всего свидетельствуют светлые братья, "владеющие конями", Asvin, из ведийской мифологии2. В то же время, их спартанское прозвище - "Tindaridai" в надписях, "Tyndaridai" в литературных текстах - остается загадкой3; для его объяснения миф придумал Тиндарея - отца, воспитавшего божественных близнецов. В том, как нередко было принято изображать Диоскуров - "Диоскуры на службе богини"4 - имеет место отождествление их с представителями мужского союза, составлявшего окружение анатолийской Великой Богини. Античные толкователи также же не раз высказывают сомнение, кого следует видеть в местных "Владыках-охранителях", Anak(t)es, или "Великих Богах" - куретов, кабиров или же Диоскуров; связи с самофракийскими богами тоже были достаточно тесны5.

Реально Диоскуры в значительной степени являлись отражением всех в совокупности молодых мужчин, способных носить оружие: они считались изобретателями танцев-с оружием6, они слыли воинственными всадниками, устремлявшимися на поиски приключений - похищение стад и увоз невест, они же были спасителями своей сестры. Особого рода связь существовала между Диоскурами и институтом правления двух царей в Спарте: отправляясь на битву здесь призывали Тин-даридов; если один из царей оставался дома, то считалось, что дома остается и один из них7; так фактический порядок находил опору в божественном.

Почти двойниками Диоскуров были фиванские близнецы Зеф и Ам-фион, так же, как и те двое бывшие сыновьями Зевса и всадниками, которых называли "белыми конями Зевса"8. По мифу, они спасли не сестру, а мать; они отомстили за нее, привязав к быку злую царицу Дир-ку и пустив его в поле. Могила Дирки была известна только гиппарху, предводителю фиванской конницы; когда наставало время передать власть другому, он приводил своего преемника ночью на это место, где, не разводя огня, оба приносили жертву и еще до рассвета снова засыпали свои следы9. Так два предводителя всадников обеспечивали приемственность правления, связав себя по примеру белых всадников-близнецов, основателей Фив, тайным союзом.

Родным городом Диоскуров Кастора и Полидевка, согласно мифу, была Спарта. Они вместе с Еленой выросли в доме царя Тиндарея; когда Тезей похитил их сестру, они вернули ее из Афидны в Аттике обратно в Спарту10; как всадники "на белых лошадях", leukopoloi11, Диоскуры в свою очередь похитили двух сестер себе под стать - "Левкиппид" Фебу и Гилаейру. Сюда или к истории похищения коров относится битва Диоскуров с другими братьями, их противоположностью - Идом и Линкеем, имена которых, по-видимому, происходили от слов "лес" и "рысь", а местом жительства называлась враждебная Мессения. В этой битве погиб Кастор, который, в отличии от своего бессмертного брата, был смертен; но это не разлучило близнецов. Парадокс "жизни", когда бессмертие и смерть перестают противопоставляться, описывали различно. "Оба землею они жизнедарною взяты живые", - говорится в Одиссее; "вседневно братом сменяется брат; и вседневно, когда умирает тот, воскресает другой"12. Алкман, насколько можно судить, имел в виду, что они оба спят таинственным сном, кота, в святилище Ферапны близ Спарты13. Пиндар дает им пребывать через день попеременно то в Ферапнах, то на Олимпе у их отца Зевса14.