Глава семнадцатая всегда так бывает!

Энн встала рано. Грингейбл купался в солнечных лучах. За дорожкой шелестело пшеничное поле мистера Гаррисона, по которому ветерок гонял бледно‑золотые волны. Мир был так прекрасен, что Энн целых десять минут стояла опершись на калитку, упиваясь его красотой.

После завтрака Марилла собралась в путь. Дору она брала с собой – девочке это давно было обещано.

– Смотри, Дэви, постарайся вести себя хорошо и не мешай Энн, – сурово обратилась к мальчику Марилла. – Если будешь хорошим мальчиком, привезу тебе из города полосатую леденцовую палочку.

Увы! Пытаясь добиться от Дэви примерного поведения, Марилла уже шла даже на подкуп.

– Нарочно‑то я не буду себя плохо вести. Но вдруг это получится нечаянно?

– А ты постарайся. Энн, если приедет мистер Ширер, купи у него ростбиф и несколько бифштексов. А если нет, приготовь на обед петушка.

– Не стану я готовить только для себя с Дэви. На обед доедим окорок, а к твоему приезду я зажарю бифштексы.

– А я буду помогать мистеру Гаррисону вылавливать из пруда водоросли. Он позвал меня к себе в помощники и, наверное, к обеду тоже пригласит. Мистер Гаррисон вовсе не жадный и веселый. Я хочу, когда вырасту, быть похожим на него. То есть характером… Я вовсе не хочу, чтобы у меня было такое же лицо и лысина. Но пока это мне вроде не грозит… Миссис Линд говорит, что я красивый ребенок. Как ты думаешь, Энн, когда я вырасту, я не стану вдруг некрасивым?

– Да нет, думаю, ты и взрослым будешь красивый парень, – ответила Энн, к возмущению Мариллы – хвалить мальчишку в лицо! – Но ты должен и вести себя соответственно, быть вежливым и воспитанным.

– А когда Минни вчера плакала, потому что кто‑то назвал ее уродиной, ты сказала, что совершенно не важно, как человек выглядит – его ценят за доброту и порядочность, – недовольно проговорил Дэви. – Вот у тебя и получается: красивый или некрасивый, а спасения нет – все равно веди себя хорошо…

– А разве ты не хочешь быть хорошим мальчиком? – спросила Марилла, которая за эти годы научилась многому, но так и не поняла, что задавать детям такие вопросы бесполезно.

– Хочу хорошим, но не чересчур. Например, чтобы стать директором воскресной школы, вовсе не надо быть таким уж хорошим. Посмотрите на мистера Бэлла – он же совсем плохой человек.

– Откуда ты это взял?! – воскликнула Марилла.

– Он сам так говорит. В прошлое воскресенье он сказал в воскресной школе, что он презренный червь, жалкий грешник и погряз в пороке. А что он такого плохого сделал, а, Марилла? Убил кого‑нибудь? Или крал деньги из церковной кружки?

Тут подъехала в своей коляске миссис Линд, и Марилла спаслась бегством, подумав, что мистеру Бэллу надо быть поосторожнее в своих покаянных обращениях к Всевышнему, особенно в присутствии детей.

Оставшись одна, Энн принялась за работу: подмела полы, застелила постели, накормила кур, выстирала муслиновое платье и повесила его сушиться. Затем стала готовиться к схватке с периной. Она поднялась на чердак и натянула на себя первое попавшееся старое платье – то, что носила, когда ей было четырнадцать лет. В этом узком и коротком платье она напоминала ту Энн, которая приехала в Грингейбл из приюта. Но зато ему никак не могли повредить пух и перья. В довершение своего туалета Энн повязала на голову красный шейный платок в горошек, который принадлежал Мэтью, и в таком наряде спустилась в кухню, куда Марилла перед отъездом принесла перину.

Возле окна висело надтреснутое зеркало, и, нечаянно заглянув в него, Энн ужаснулась: в лучах бившего в окно солнца все семь веснушек ярким пламенем горели у нее на носу.

«Ой, я и забыла вчера на ночь намазать их мазью, – подумалаона. – Пойду хоть сейчас сделаю это».

Энн перепробовала массу снадобий, пытаясь избавиться от противных веснушек. От одного из них у нее облезла вся кожа на носу – но веснушки остались. За несколько дней до описываемых событий она нашла в журнале новый рецепт мази от веснушек, и, поскольку все ингредиенты у нее в доме имелись, немедленно изготовила это средство, хотя Марилла ворчала, что если Господь Бог счел за нужное наградить ее веснушками, то нечего противиться Божьей воле.

Энн прошла в кладовку, где всегда было довольно темно, потому что перед окном росла большая ива, нашла банку с мазью и при помощи специально отведенной для этой священной цели губки обильно смазала нос. Затем она вернулась к перине. Тот, кому приходилось менять чехол у перины, легко может себе представить, на кого была похожа Энн по завершении этой операции. Ее синее платье стало совсем белым от приставшего пуха, а волосы, выбившиеся из‑под платка, украшал нимб из перьев. И вот в таком неприглядном виде ее застал стук в дверь.

«Наверное, это мистер Ширер, – подумала Энн. – Он всегда ужасно спешит, так что придется открыть ему в таком виде».

Она побежала вниз по лестнице, открыла дверь, и тут в глазах у нее потемнело, и ей захотелось сейчас же, не сходя с места, провалиться сквозь землю. Но крыльцо Грингейбла почему‑то не вняло крику души несчастной, увенчанной пухом и перьями юной девы и не разверзлось. На пороге стояли трое: Присцилла Грант в прелестном шелковом платье, невысокая толстенькая седовласая женщина в твидовом костюме и высокая, изысканно одетая дама с красивым благородным лицом и огромными лиловыми глазами, оттененными длинными черными ресницами. «Конечно же, это и есть знаменитая писательница Шарлотта Морган!» – решила Энн.

И тут в ее растерянном мозгу мелькнула спасительная мысль, за которую она и ухватилась, как утопающий за соломинку. Все героини миссис Морган умели подняться над обстоятельствами. Какие бы неприятности на них ни обрушивались, они никогда не терялись и умели найти выход из трудного положения. Вот и Энн сочла своим долгом подняться над обстоятельствами и повела себя с поистине королевским спокойствием и достоинством. Как позже призналась Присцилла, она никогда так не восхищалась Энн Ширли, как в ту, столь трудную для нее минуту. Внутри у Энн все трепетало, но внешне она этого никак не показала. Спокойно поздоровалась с Присциллой и пожала руки незнакомым дамам с таким видом, словно сама была разодета в шелка и бархат. Правда, она чуть не ахнула от изумления, узнав, что дама, которую она приняла за писательницу, вовсе не была ею, а оказалась какой‑то никому не ведомой миссис Пойндекстер, тогда как толстенькая коротышка с седыми волосами, наоборот, и была знаменитой Шарлоттой Морган. Но это открытие уже не могло усугубить общего полуобморочного состояния Энн. Она проводила гостей в гостиную и, оставив их там, вместе с Присциллой отправилась распрягать их лошадь.

– Прости, милочка, что мы свалились тебе как снег на голову, – извинялась Присцилла, – но я только вчера узнала, что нам удастся вас навестить. В понедельник тетя Шарлотта уезжает, а сегодняшний день она обещала провести с приятельницей в Шарлоттауне. И вдруг эта приятельница звонит вчера вечером и говорит, что у нее в доме карантин по скарлатине. Вот я и предложила отправиться к тебе – я же знала, как ты мечтаешь познакомиться с тетей Шарлоттой. Мы заехали по дороге в отель «Белые Пески» и захватили с собой миссис Пойндекстер. Она тоже тетина приятельница и живет в Нью‑Йорке. Ее муж миллионер. Мы пробудем недолго – миссис Пойндекстер надо вернуться в отель к пяти часам.

Тут Энн заметила, что Присцилла с некоторым недоумением поглядывает на ее лицо.

«Ну что она на меня уставилась? – раздраженно подумала Энн. – Никогда не меняла чехол у перины, что ли?»

Когда Присцилла пошла к гостям, а Энн еще не успела убежать наверх переодеваться, в кухню вошла Диана. Энн схватила подругу за руку:

– Диана, ты можешь себе представить, кто у меня сейчас сидит в гостиной? Миссис Шарлотта Морган и жена нью‑йоркского миллионера… А я в таком виде… и в доме совершенно нечего есть, кроме остатков окорока. Диана, как быть?

И тут Энн заметила, что Диана тоже смотрит на нее как‑то странно. Господи, да что же это такое?

– Диана, не смотри на меня так! – взмолилась Энн. – Ты‑то должна понимать, что когда меняешь чехол у перины, тебя всю облепляют пух и перья.

– Да дело не в перьях, – проговорила Диана. – Что у тебя с носом, Энн?

– С носом? Боже правый, что еще случилось с моим носом?

Энн бросилась к зеркалу и ужаснулась: весь нос был выкрашен в красный цвет.

Она рухнула на диван, силы окончательно покинули ее.

– Что же с ним случилось? – спросила Диана.

– Я считала, что намазала его мазью от веснушек, но, видно, по ошибке взяла краску, которой Марилла разрисовывает коврики, – простонала Энн. – Что же делать?

– Попробуй смыть ее.

– Вдруг она не смывается, как та краска для волос? Марилле тогда пришлось меня остричь, но не могу же я отрезать себе нос! Опять Господь карает меня за тщеславие, и вполне заслуженно… хотя эта мысль меня почему‑то совершенно не утешает.

К счастью, краска легко смылась. Воспрянувшая духом Энн пошла к себе наверх переодеваться, а Диана побежала домой. Вскоре Энн спустилась к гостям – в приличном виде и здравом уме. Муслиновое платье, подобное тем, что носили героини миссис Морган, весело трепыхалось на веревке, так что Энн пришлось надеть платье из синего батиста. Она быстро разожгла огонь и заварила чай. А вскоре вернулась и Диана в своем муслиновом платье. Она принесла с собой большое закрытое блюдо.

– Это мама прислала, – сказала она, приподнимая крышку, под которой обнаружилась золотистая жареная курица.

К курице Энн подала свежий хлеб, который утром испекла Марилла, отличное масло и сыр, фруктовый компот из слив, плавающих в золотистом сиропе. И еще она поставила на стол большой букет бело‑розовых астр. Но все это, разумеется, не шло ни в какое сравнение с тем, что было приготовлено к приезду миссис Морган в прошлый раз.

Однако проголодавшиеся гости с удовольствием уписывали простое угощение, и через несколько минут Энн и думать забыла о том, что было и чего не было у нее в меню. И хотя внешность миссис Морган не поражала воображения, что признавали даже самые восторженные почитательницы, слушать ее было безумно интересно. Она много поездила по свету, много повидала и блистала такими яркими остротами и эпиграммами, что совершенно очаровала слушательниц. И при этом в ней ощущались женственность и мягкость, которые сразу располагали к ней людей. Она не только прекрасно говорила сама, но и умела вовлечь в разговор других, и вскоре с Дианы и Энн слетела всякая скованность, и они наперебой принялись рассказывать гостье о своих делах. Миссис Пойндекстер говорила мало, больше улыбалась и ела курицу и компот с таким изяществом, будто вкушала нектар и амброзию.

«В конце концов, – заметила после отъезда гостей Энн, – такой красивой женщине совершенно не обязательно еще и разговаривать: достаточно того, что ею можно любоваться».

После обеда они всей компанией прогулялись по Тропе Мечтаний и Березовой аллее, а на обратном пути дошли до Дриадиного ключа, где присели отдохнуть и провели очаровательных полчаса.

– Какие замечательные женщины, – восторгалась Энн, когда они проводили гостей. – Блеск ума и красота души. Я даже не знаю, что мне доставило больше наслаждения – слушать миссис Морган или смотреть на миссис Пойндекстер. Знаешь, Диана, мне кажется, что так получилось даже лучше, чем если бы мы знали об их приезде заранее и суетились бы два дня, готовясь к встрече. Оставайся у меня ужинать, Диана, обсудим все в подробностях.

– Присцилла говорит, что золовка миссис Пойндекстер замужем за английским графом. И смотри – съели по две порции сливового компота, – поразилась Диана, которой, видимо, эти два обстоятельства казались взаимоисключающими.

– А по‑моему, и сам английский граф не стал бы воротить свой аристократический нос от Мариллиного компота, – с гордостью за Мариллу заявила Энн.

Когда вечером она рассказывала Марилле о событиях дня, то не упомянула о конфузе с разрисованным носом, но решительно выбросила на помойку мазь от веснушек.

«Больше не буду пользоваться никакими косметическими снадобьями, – решила она. – Они предназначены для аккуратных, собранных людей, а таким, как я, лучше не испытывать судьбу».