Теория коммуникации 26 страница

вий. И даже более того: противодействующие ситуации не всегда в состоянии помешать распространению слуха. Таким образом, мы бы хотели охарактеризовать данный тип сообщения таким свойством, как самотранслируемость. К подобным сообщениям относятся также и анек­доты. Другой полюс этой шкалы займут трудно трансли­руемые сообщения. Затруднения трансляции могут быть вызваны как содержательными аспектами (например, статья по квантовой физике не годится для массовой пе­чати), так и специальными ограничениями, регулируемы­ми обществом (например, гриф "совершенно секретно", процедура спецхранения в библиотеке, архиве). В послед­нем случае мы можем иметь дело и с самотранслируемым сообщением, но для приостановки его трансляции созда­ются формальные ограничители. Часто они носят вре­менный характер (например, некоторые документы не допускаются к использованию на протяжении какого-то ряда лет).

Природа самотранслируемого сообщения такова, что его трудно удержать в себе. Человек в любом случае ста­рается передать его дальше, а передав, испытывает пси­хологическое облегчение. Эта особенность данного вида информации отражена и в фольклоре. Вспомним: ци­рюльник не мог успокоиться, пока не произнес страш­ную тайну "У царя Мидаса ослиные уши" хотя бы в яму, т.е. фиктивному слушающему. И высказавшись, стал обыкновенным человеком.

Можно предложить несколько объяснений этого свойства самотранслируемости:

Во-первых, достаточно часто слух содержит информа­цию, принципиально умалчиваемую средствами массовой коммуникации. Естественно, что подобная информация интересует многих и потому, став доступной, легко пере­дается. Верно и обратное: слух никогда не повторяет то­го, о чем говорят средства массовой коммуникации. То есть мы имеем следующие соответствия: зона молчания массовой коммуникации равна зоне распространения слуха, зона "говорения" слуха равна зоне молчания мас­совой коммуникации. Собственно эта модель характерна

для любого периода развития общества. Так, Ж. Лефевр, анализируя атмосферу страха во Франции два века назад, отмечал, что при слабой распространенности прессы в городах:

"Главными источниками информации оказывались письма (частные и официальные) и рассказы путешес­твенников. Естественно, что все эти источники недоста­точно точны и нередко передают слухи, сплошь и рядом совершенно фантастические. Еще хуже обстояло дело с информацией сельского населения. За небольшими иск­лючениями, информация шла путем устной передачи сведений: чаще всего получали ее на городских рынках. Когда доходили слухи об особо крупных событиях, крес­тьяне посылали специального представителя в город за сведениями" [371, с. 216].

Во-вторых, в более широком плане следует отметить, что слух, вероятно, есть косвенное проявление коллек­тивного бессознательного, определенных архетипических (по К. Юнгу) феноменов. Это ответ на коллективные тре­вожные ожидания, присутствующие в каждом. Интерес­но, что на эксплуатации этого свойства человеческой на­туры покоится целый пласт явлений массовой культуры. Как написал Н. Кэрролл [446, р. 51], "ужас расцвел в ка­честве основного источника массового эстетического воз­буждения". Подтверждением этого могут служить даже названия типов слухов, классифицируемых исследовате­лями: слух-желание, слух-пугало, агрессивный слух [378]. Слух как коммуникативная единица опирается на опре­деленные, иногда затемненные коммуникативные наме­рения. Однако он материализует их вовне, проявляет, фиксирует.

В-третьих, слух — это ответ на общественное желание, представление. В нем заключен отнюдь не индивидуаль­ный интерес, а раз так, то наши мерки, выработанные при анализе общения индивидуального, слабо переноси­мы на этот качественно иной тип общения. Реально слух — это общение толпы. Элементы строгой логики здесь практически неприменимы. В.М. Бехтерев писал:

"Толпа связывается в одно целое главным образом настроением, а потому с толпой говорить надо не столь­ко убеждая, сколько рассчитывая победить ее горячими словами. А когда это достигнуто, остается только повеле­вать, приказывать и давать всем пример, ибо последний действует подобно внушению, чем обычно и пользуются все знаменитые военачальники... Всякий индивид, погло­щаемый толпой, теряет в тормозящих влияниях и выиг­рывает в оживлении сочетательных рефлексов подража­тельного характера. В толпе индивид утрачивает благодаря действию внушения значительную долю кри­тики при ослаблении и притуплении нравственных на­чал, при повышенной впечатлительности и поразитель­ной внушаемости" [26, с. 76].

Важной коммуникативной составляющей, характер­ной для слуха, является его устность. Слух принципиаль­но принадлежит неписьменной коммуникации. Он рас­пространяется в устной среде, и попадая на страницы, например, газеты теряют многие свои качества. Там он служит лишь поводом для опровержения или подтвер­ждения, однако не является при этом уже самостоятель­ной единицей. Мы недооцениваем сегодня устный тип коммуникации в связи с всепоглощающим характером письменного общения.

Ю.М. Лотман [177, с. И] подвергает сомнению деле­ние на низшую и высшую стадии по отношению к уст­ной/письменной коммуникации. Он пишет: "Для того чтобы письменность сделалась необходимой, требуются нестабильность исторических условий, динамизм и не­предсказуемость обстоятельств и потребность в разнооб­разных семиотических переводах, возникающих при час­тых и длительных контактах с иноэтнической средой".

Некоторые наши сообщения и в современном общес­тве носят принципиально устный характер. Это все быто­вые разговоры, разного рода неофициальная информация об официальных событиях, которая может попасть на пе­чатные страницы только в мемуарной литературе. Дж. Киттей [505] справедливо отмечает, что не все виды уст-

ной речи могут адекватно фиксироваться письменнос­тью, и общество не выработало этих приемов фиксации сознательно. К подобным специфическим явлениям, ха­рактерным только для устной формы, Дж. Киттей отно­сит хезитации, исправления, нарушения грамматичности, повторы. Это действительно те элементы, которые стара­тельно редактируются и уничтожаются в письменной речи.

Слухи являются устными по своему функционирова­нию. Однако устность как коммуникативная категория более всеохватывающая и требует к себе серьезного вни­мания. Этот тип конвенционализации сообщения качес­твенно иной, чем тот, к которому мы привыкли в усло­виях коммуникации письменной. Попытаемся назвать эти особенные параметры, поскольку они одновременно будут характеризовать и слух как единицу именно устной, а не письменной сферы.

Устность в сильной степени сориентирована на получа­теля сообщения. Только то, что интересно, может переда­ваться, сопротивляясь естественному затуханию, К. Бурке [445] выделяет психологию информации, характерную для воспринимающей аудитории, в отличие от психологии фор­мы, характерной для точки зрения создателя информации. Психология информации управляется при этом удивлени­ем и тайной. Думается, что элементы массовой культуры отличаются от культуры "элитарной" использованием именно этих аспектов устности. Поэтому массовая культу­ра жестко сориентирована на интересы зрителя (читателя).

Таким образом, перед нами принципиально иное ком­муникативное поведение. Оно настолько отлично от при­нятого, что зачастую оценивается занижено, рассматрива­ется как находящееся за пределами нормы. Слух — также элемент этой инонормы. Его особый характер заключен еще и в особой тематике. События, попадающие в эту сфе­ру, отличаются, как правило, определенной терминальностью. Ср. характерные примеры: смерть известного певца, предсказание грозного землетрясения, само- убийство гос­чиновника. Назовем такие события терминальными. Дейс­твующими лицами в них оказываются известные личности: "Слух обычно стремится к персонификации и концентри-

руется вокруг известных людей — писателей, ученых, артис­тов, спортсменов" (Литературная газета. - 1969. - 3 дек.). Таким образом, определенная яркость содержания слуха достигается как терминализацией представленных в нем со­бытий, так и популярностью героев этих событий.

Яркость слуха сродни с подобной же характеристикой зрелищности театра, мелодрамы. Ясно, что незатухающее сообщение должно быть принципиально выше по яркос­ти, подобно тому как театральное событие должно отли­чаться от бытового. Но в отличие от громогласности те­атра, слух можно рассказывать шепотом. Кстати, очень немногие вещи можно сказать, понижая голос. Напри­мер, объяснение в любви, но не прогноз погоды. Подоб­ные вещи уже не принадлежат сфере устности.

Исходя из вышесказанного мы можем охарактеризо­вать слух как самотранслируемое сообщение, осущест­вляющее свою циркуляцию за счет:

а) отражения определенных коллективных представле­ний, вероятно, коренящихся в бессознательном;

б) устности как иносемиотичной среды функциониро­вания;

в) терминальности представленных событий, популяр­ности их героев, отражающихся в яркости.

События, вытесненные с газетной страницы в переда­чу посредством слухов, не одинаковы в разные периоды. То, что ранее могло пройти только на уровне слуха, по­том вполне оказывается реальным и на газетных страни­цах. Как писали Ю. Тынянов и Б. Казанский: "Литера­турный факт — от эпохи к эпохе — понятие переменное: то, что является "литературой" для одной эпохи, то не бы­ло ею для предыдущей и может снова не быть для следу­ющей" [329, с, 6]. Подобное можно сказать и о слухе: то, что было в разряде слухов в одну эпоху, становится газет­ным сообщением в другую. Такой информационный кру­говорот связан видимо с тем, что слухи — это как бы кусок текста, сознательно утерянного в рамках офици­альной культуры. Этот текст противоположен ей и пото­му не высказывается открыто.

Если официальные факты имеют авторство, то слухи принципиально анонимны. Здесь имеет место как бы ут­рированный вариант разговора с самим собой. Только ес­ли дневник — это разговор индивидуального сознания, то слух — это разговор коллективного сознания с коллектив­ным же сознанием.

Одно из шутливых определений рекламы гласит, что реклама — это искусство говорить вещи, приятные для вас. Следует признать, что и слухи представляют собой желаемую информацию. Ведь даже негативные предска­зания в них все равно принимаются на веру. Такова на­ша психология и психология восприятия информации. Точно так же слухи, как и другие явления устной сферы, должны быть признаны реальными коммуникативными единицами нашего общения.

Слухи часто используются как элемент международ­ной коммуникации, примером чему может служить вой­на в Афганистане. В работе Николая Пикова "Наше ору­жие — слухи", представленной редакцией как отрывок большой аналитической записки, приводятся конкретные примеры подобного рода [246]. И если теоретически в ней нет ничего нового, то в большом объеме представле­ны модели распространения слухов на конкретном мате­риале.

Остановимся подробнее на данной работе. Объяснено также внимание к слухам в той конкретной ситуации: с одной стороны, афганцам под страхом смертной казни запрещалось поднимать листовки, с другой: население было в основном неграмотным. Поэтому воздействие иного рода практически было исключено. При этом на­селение принципиально не воспринимало информацию, идущую от официальных источников, так как было на­строено к ним негативно. Ситуация войны всегда несет в себе дефицит информации и из-за этого усиление напря­женности, желание получить информацию любыми ины­ми доступными путями.

Искусственно созданный слух в результате своего ком­муникативного движения обрастает дополнительными подробностями детализирующего характера, что может

увести его немного в сторону от поставленной задачи, но резко завышает его достоверность. Например, слух о пе­редвижении войск "двигался" вместе с датой, которая бы­ла более поздней, чем та, о которой говорилось в начале. Слух о вооруженной стычке в караване менял имя хозя­ина каравана. Или слух о гибели в засаде отряда моджахедов обрастал подробностью — среди моджахедов был предатель, который уже найден. Здесь молва не хотела просто гибели моджахеда, его можно было убить только путем предательства.

Слухи при этом позволяли решать вполне конкретные задачи. Так, чтобы удержать от выступления пять полков одного из племен, был запущен слух о передвижении со­ветских войск. Это слух был не единственным: за три дня противник получил четыре такие "надежные" сообщения. Однако потом они были подкреплены невербальными действиями, саперный батальон афганцев стал искать ми­ны на дороге по предполагаемому маршруту передвиже­ния. В результате ни один из полков так и не двинулся с места, поскольку считалось, что русские выступают и лишь ждут подвоза горючего.

Для придания достоверности слухи запускались как только что услышанное сообщение Би-Би-Си. Объявля­лось о вводе войск, затем для подтверждения дополня­лось, что русским запрещено выходить, и они живут, как и афганские солдаты, в большой тесноте. Первыми про­реагировали на этот слух духанщики, завезя большое ко­личество водки.

Были отработаны наиболее эффективные с научной точки зрения места для запуска слуха. Это оказалось ба­зарное знакомство, знакомство в чайхане, случайный по­путчик в машине, ехавшей в район, контролируемый оп­позицией.

Эффективность слуха поддерживалась и опиралась на большой конформизм афганского общества. Запуск слу­ха об обмене "Стрингеров" на деньги опирался на то, что в нем рассказывалось, что уже двадцать человек сдали свои ракеты, а в город под усиленной охраной русских доставлено более ста миллионов местных денег. "Анализ

афганского общества позволил нам заметить, что опреде­ленная часть афганцев легко идет на нарушения различ­ных запретов, если они уверены, что кто-то неоднократ­но уже подобные нарушения допускал. Главное — не оказаться первым. В их среде подражание - норма пове­дения, как в хорошем, так и в дурном, особенно если это сулит материальную выгоду" [246, с. 40]. Как видим, слу­хи — это не только теоретическая истина. Они активно используются на практике, в том числе и международной.

ВЫВОДЫ

Эффективная коммуникация основывается на объек­тивных методах исследования, среди которых мы рас­смотрели контент-анализ, пропагандистский анализ и анализ слухов. Все эти методы базируются не только на теоретических разработках, но и имеют долгий опыт практического использования. Так, слухи активно ис­пользуются в пропаганде, паблик рилейшнз. Они же представляют интерес и для рекламы. Правильно постро­енная коммуникация выгодна и экономически, посколь­ку позволяет получать нужные результаты за счет затраты меньшего объема финансовых и интеллектуальных ресур­сов.

Глава 5. МЕТОДЫ АНАЛИЗА ТЕКСТОВ ПОЛИТИ­ЧЕСКИХ ЛИДЕРОВ

МОДЕЛИ ЛИДЕРОВ ПО ВИНТЕРУ

Какие характеристики лидеров важны и почему? Что их формирует? Как они соотносятся со сходными харак­теристиками у населения в момент выборов? Какие лиде­ры легче могут начать военные действия против соседней страны? Все это лишь некоторые из вопросов, на кото­рые сегодня пытается отвечать наука, в первую очередь психология, точнее политическая психология [см., например, 69]. Эти проблемы во многом однотипно ре­шались в истории человечества во все времена. К приме­ру, касаясь силового разрешения конфликта, А. Назаретян пишет:

"Почти все культуры были в большей или меньшей степени ориентированы на периодические силовые кон­фликты и нуждались в потенциальном противостоянии для воспроизводства своей духовной идентичности. Фи­гуры героя, богатыря, воителя, стилизованные нацио­нальными писателями XIX века в "защитников отечес­тва", относятся к числу стержневых образов едва ли не каждой традиционной культуры. Память о звенящих ме­чах и победных литаврах актуализируется в критические моменты, подсказывая испытанные способы решения проблем" [214, с. 137].

Общество сегодняшнего дня также повторяет мифоло­гемы прошлого. Так, к примеру, Александр Невский,

громящий немецких рыцарей, появляется в киновариан­те именно тогда, когда это необходимо. Владимир Крюч­ков, рассуждая о советско-китайском конфликте, также подчеркивает важность личностного фактора: "Все же доминирующими были именно субъективные факторы, которые мы, к сожалению, привыкли почему-то недооце­нивать. А ведь несовершенство общественно-государс­твенных систем во всем мире волей-неволей обуславли­вает первостепенную роль и значение личности, особенно оказавшейся во главе государства" [143, с. 102]. Дэвид Винтер предложил три возможных варианта мо­делей лидера [587]. Подходить к классификации следует, считает он, строя анализ лидера по таким трем составля­ющим: характеристики лидера, соответствие лидера и си­туации, соответствие лидера и его сторонников.

Характеристики лидера

В личностные характеристики лидера попадает поня­тие харизмы, введенное М. Вебером. Вебер называет та­кие факторы, которые оправдывают господство одного над другими. Во-первых, это авторитет традиционных норм. Во-вторых, это легальный авторитет, которому подчиняется современный служащий. В третьих, это харизма - авторитет уникального личного дара: "Полная личная преданность или личное доверие, вызываемое на­личием качеств вождя у какого-то человека: откровений, героизма и других, - харизматическое господство, как его осуществляют пророк, или — в области политического — избранный князь-военачальник, или плебисцитарный властитель, выдающийся демагог и политический пар­тийный вождь" [53, с. 646].

Грег Кешмен говорит о том, что доминирующие личнос­ти, американскими примерами которых являются Линдон Джонсон, Ричард Никсон или Генри Киссинджер, скорее оправдывают применение силы, чем прилагают усилия, направленные на примирение [47, р. 41]. Анали­зируя предполагаемые действия американских президен­тов на основании этого параметра, в 77% случаях удалось правильно предсказать, применит ли силу данное лицо.

Другим таким параметром, который проверялся в ас­пекте отношений Америки к Советскому Союзу, стало следующее наблюдение: экстраверты скорее выходили на политику сотрудничества, чем интроверты. Сочетание та­ких двух факторов, как доминирование и экстраверт, соз­дает самое взрывоопасное сочетание. В американском списке таких лиц стоят Джон Даллес, Вудро Вильсон, Герберт Гувер.

Еще один параметр — нарциссизм — это эгоизм, экс­плуатация других, чувствительность к оценкам других. Нарциссизм также коррелирует с агрессивностью и враж­дебностью. Такой особенностью обладает Саддам Хусейн, ставящий себя в список выдающихся личностей типа Нассера, Мао, Кастро. В этом аспекте характерно приводимое Фушем [150, с. 131] высказывание Гитлера: "Я не могу ошибаться. Все, что я делаю и говорю, при­надлежит истории".

Соответствие лидера и ситуации

Эрик Хоффер [493] считал, что массовое движение возглавляет последовательный ряд типов лидеров, обра­зующий своего рода цикл. Сначала его возглавляют люди слова, затем идеи материализуются фанатиками и, нако­нец, движение консолидируется людьми действия.

"Обычно плюс для движения и, возможно, предпо­сылка его продолжительности, если эти роли играют раз­ные люди, последовательно сменяющие друг друга, когда этого требуют условия. Если же одно лицо или лица (или тот же тип лиц) ведут движение от его начала до зрелос­ти, это обычно завершается бедствием" [493, р. 134].

С этой точки зрения смена человека слова (Горбачев) человеком действия (Б. Ельциным) в случае России была лучше, чем снова человеком слова (Л. Кравчук) в случае Украины.

В число фанатиков Э. Хоффер вписывает Сталина и Гитлера. Некоторые люди проходят подобные изменения в себе. К примеру, Л. Троцкий как человек слова сменил­ся Л. Троцким-фанатиком.

Дж. Барбер в своей книге "Пульс политики" [587] пос­троил модель выборов американских президентов в виде следующего цикла: сначала идет акцент на конфликте сил, затем — на совести, а потом — на примирении всех сил. В год конфликта в выборах президента побеждает тот, кто выглядит победителем, в год примирения — тот, кто пообещает посадить всех вместе за стол переговоров. Интересно, насколько быстро после своего переизбрания президент России Б. Ельцин заговорил о примирении всех сил, признав даже подобным праздником 7 ноября. Вспомним, кстати, как и в период перестройки возник мотив покаяния, которого стали требовать предположи­тельно от власти с подачи академика Д. Лихачева.

Соответствия лидера и его сторонников

Подойдем к проблеме как бы с обратной стороны, с исключений. Д. Винтер считает, что Абрахам Линкольн, являвшийся одним из двух величайших американских президентов, был избран из четырех основных кандида­тов с небольшим преимуществом. Это говорит о том, что его мотивационный профиль не совпадал с ожиданиями большинства населения в 1860-х. Ряд других американ­ских президентов, таких как Вашингтон, Рузвельт, Тру­мэн и Кеннеди, также далеко не во всем совпадали с ожиданиями своего населения в период выборов, в то же время очень высоко оцениваются историками. Трое из четырех президентов, чьи мотивационные профили сов­падали с ожиданиями населения (Бухенен, Грант, Хардинг, Кулидж), считаются наихудшими президентами США в истории.

Аналогично Э. Эриксон, изучая личности таких лиде­ров, как Лютер, Ганди, Гитлер, предложил теорию, в со­ответствии с которой требуется совпадение (конгруэн­ция) характеристик лидера и характеристик его последователей.

Рассмотрев общие проблемы политического поля, в котором функционирует лидер, перейдем теперь к неко­торым конкретным видам анализа его личности.

ПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ

Тексты призваны дать нам выход на личность лидера, что является особо важным при таких четырех условиях [сформулированных Ф. Гринстайном цит. 586]:

1. Когда действующее лицо занимает стратегические позиции.

2. Когда ситуация является неоднозначной и неста­бильной.

3. Когда нет четких прецедентов или рутинных требо­ваний к роли.

4. Когда требуется импровизационное поведение.

Реально, занимаясь изучением текстов, мы хотим предсказать поведение лидера на основании его прошло­го поведения. Кстати, так можно определить и все это направление — попытка выйти на невербальные характе­ристики лидера, опираясь на вербальные характеристики его текстов. Особенно это важно для нас, конечно, тогда, когда лицо занимает стратегические позиции, и когда в неоднозначной ситуации у него не будет подсказок в ви­де рутинных операций.

Дэвид Винтер строит следующую таблицу личностных характеристик лидеров, ведущих к войне или миру [586, р. 93]:

	Предрасполо­женность к войне	Предрасположен­ность к миру
Мотивы	Мотив власти	Мотив отношений
Когнитивные представления	Национализм Самоуверенность	Самооценка
Когнитивный стиль		Интегративная сложность
Темперамент и межличностные характеристики	Доминирование Соревнователь­ность Недоверие	Экстраверт Доверие

Одной из первых работ по политической психологии лидеров стал анализ американского президента Вудро Вильсона, проделанный классиком психоанализа 3. Фрей­дом и американским послом Уильямом Буллитом" [351]. Буллит знал Вильсона лично и работал под его руководс­твом, что особо подчеркивает в своем предисловии 3. Фрейд. В книге достаточно много интересных фактов, раскрывающих характер президента. Вплоть до таких подробностей, что он отказался позировать художнику Орпену, после того как обнаружил, что художник не так изобразил его уши. Вильсон не мог простить Теодору Рузвельту его слова, что он слишком похож на аптекаря, чтобы быть избранным президентом США. Авторы, к примеру, описывают его внешность следующим образом:

"Его уродливые черты еще больше портили очки, которые не примыкали ни к одной стороне его выдающе­гося вперед носа, и удивительно плохие зубы. Он никог­да не курил, но его зубы быстро разрушались; так что, когда он улыбался, выставляя их напоказ, были видны желтые, коричневые и голубые пятна с проблесками зо­лота тут и там. Его кожа по цвету напоминала замазку, к тому же она была покрыта нездоровыми пятнами. Его ноги были слишком короткими для его тела, так что си­дя он выглядел лучше, чем стоя" [351, с. 47].

В психологический портрет президента вписываются такие характеристики:

а) Вильсон отождествлял себя с Христом, а отца с Богом;

б) у него было сильное Супер-Эго: "Супер-Эго никог­да не удовлетворяется достигнутым. Оно постоянно тре­бует: ты можешь сделать невозможное возможным! Ты являешься любимым сыном Отца!" [351, с. 56];

Все это приводит к оправданности любого поступка:

"Томми Вильсон мог оправдать многие свои странные действия вследствие такого бессознательного убеждения. Что бы он ни делал, должно было быть правильным, так как это делал Бог. Иногда он признавал, что заблуждал­ся. Но никогда не признавал, что поступал несправедли­во" [351, с. 75];

в) отсюда вытекает определенная пассивность Вильсо­на по отношению к отцу. И становится ясно, почему Вильсон так любил произносить речи. "Когда он говорил, он делал то, что хотел от него отец, но, посредством отождествления, он становился также своим отцом" [351, с. 77]. И еще: "Всю свою жизнь он наслаждался ежеднев­но актами подчинения Богу: утренние молитвы, вечерние молитвы, хвалы Богу перед каждым принятием пищи и ежедневное чтение Библии" [351];

Авторы пишут:

"Томми Вильсон думал мыслями отца, повторял его слова, подражая ему, произносил речи с церковной ка­федры перед воображаемыми прихожанами, одевался в юности так, что его ошибочно принимали за пастора, и женился, подобно отцу, на женщине, рожденной и вос­питанной в доме пресвитерианского пастора" [351, с. 73];

г) он отождествлял себя и с матерью, давая выход сво­ей пассивности по отношению к отцу: "Несмотря на свое сознательное желание быть похожим на отца, Вильсон походил на свою мать не только в физическом отноше­нии, но также и характером. Он не только имел ее тощее слабое тело, но также ее жестокость, робость и отчужден­ность. Его чувства часто "походили на чувства матери", и он знал это" [351, с. 78];

д) после рождения младшего брата, он чувствовал се­бя "преданным" отцом и матерью. Он не нашел контакта со своим младшим братом, и когда, будучи президентом, ему предложили сделать брата секретарем в сенате, Виль­сон отказался, поскольку считал, что брат не заслужил этого.

Так как Вильсон не был доступен для прямого психоаналитического наблюдения, 3. Фрейд и У. Буллит исследовали написанные и произнесенные им тексты, и, как считает Дэвид Винтер, "представили полезную ил­люстрацию клинического метода интерпретации поведе­ния лидера в области внешней политики с помощью ана­лиза личности лидера, проведенной с расстояния" [587, р. 83].

Дэвид Винтер представляет еще более конкретный ва­риант модели личности политика. Он во многом опира­ется на вербально зафиксированные ситуации, объектив­ность анализа которых строится на подсчете элементарных языковых проявлений (типа частота упот­ребления "я" или "мы"). Так Д. Винтер проанализировал советско-американский кризис 1962 г., связанный с раз­мещением на Кубе советских ракет. После объявления блокады Кубы советское посольство жгло свои архивы, а министр обороны США Р. Макнамара думал, что 27 ок­тября станет последней субботой в его жизни. Полити­ческая психология пришла к выводу, что стремление к власти коррелирует со вступлением в войну. Изучение мотиваций членов политбюро, проведенное в 1980 г., по­казало, что те из них, кто поддерживают разрядку, оце­нивались низко по уровню власти, но высоко по налажи­ванию близких отношений с другими. Д. Винтер строит такую модель циклической смены мотивов [592, р. 535]:

Смена мотива	Результирующий уровень мотива	Последующее со­циальное событие
	Высокий уровень власти, высокий уровень отношений	Религиозные или гражданские походы
Уровень отношений падает	Высокий уровень власти, низкий уровень отношений	Война
Уровень власти падает, уровень отношений растет	Низкий уровень власти, низкий уровень отношений	Мир
Уровень власти растет

Психологический анализ мотивов Дж. Буша и М. Гор­бачева показал их близость как друг другу, так и Ричарду Никсону [589]. При этом Горбачев определяется как "со­циалистический Никсон". По мнению исследователей он

также напоминает короля Хусейна из Иордании, лидера итальянских коммунистов Энрико Берлингуэра, арген­тинского генерала, затем президента Видела и бразиль­ского генерала, в дальнейшем президента Гизела. Горба­чев, как Никсон, спас страну от войны со страной "третьего мира", восстановил отношения с давними вра­гами. Как Хусейн и Берлингуэр он нашел прагматичес­кий курс компромисса.