Мы ознакомимся далее с еще одним преследуемым преследователем, задержанным сразу после покушения на жизнь одного из своих мнимых противников. Меня назначили, в этом случае судебным экспертом и я расскажу вам о нем словами своего доклада, после которого дело было прекращено за отсутствием состава преступления и больной был помещен в больницу.
«Я, нижеподписавшийся, главный врач психиатрической больницы Св. Анны, определенный 5 января 1889г постановлением г-на Эмиля Левассера, следственного судьи суда первой инстанции департамента Сены, провести обследование психического здоровья лица, именуемого Этьеном J… 32-х лет, служащего билетной кассы Западной железной дороги, обвиняемого в умышленном нанесении ран г-ну S…, сотруднику той же кассы; принеся клятву, ознакомившись с материалами дела, собрав все необходимые сведения и неоднократно видевшись с г-ном J…, излагаю в нижеследующем докладе результаты моего исследования. Г-н J… обвиняется в умышленном нанесении ран г-ну S…. Обстоятельства, в которых произошло нападение, факты, выявившиеся уже в начале следствия, были таковы, что побудили произвести обследование психического здоровья обвиняемого. Чтобы составить себе правильное представление о мотивах его поступка, необходимо обратиться к предшествующей истории испытуемого и рассмотреть, не было ли в его прошлом каких-либо отклонений характера, идей или чувств, которые бы, при их выявлении, могли бы послужить основой для правильного понимания его последующего поведения. Одна из сестер J… 21 года страдает истерическими припадками, она испытывает расстройства общей чувствительности в виде ощущения шара, который будто бы поднимается у нее от живота к шее; у нее наблюдается непроизвольные плач и смех и — под влиянием эмоций — дрожь в конечностях. По ночам у нее бывают галлюцинации: она видит лица, красочные предметы, проходящие перед ее глазами. Вторая сестра, 25-ти лет, замужем; она отличается слабым здоровьем, не страдая при этом собственно нервными расстройствами. Отец был служащим на железной дороге и умер после того, как якобы по ошибке выпил едкую жидкость. Мать отличается вспыльчивостью, у нее были состояния с плохим самочувствием. Что касается испытуемого, то он в 14 лет оставил школу и поступил клерком в адвокатскую контору, работал в этом качестве до 16 лет, затем ему было поручено ведение приходно-расходных книг, чем он занимался в течение года — до того, как поступил на службу в билетную кассу Западной железной дороги. Он достаточно хорошо справлялся со своими обязанностями, но держался особняком, избегал общения с товарищами, не обнаруживал живости и веселости, свойственных его возрасту; щепетильный, обидчивый, он легко раздражался по самым незначительным поводам. В 26 лет у него развилась экзема, очень его обеспокоившая и еще более усилившая его меланхолические наклонности. В последние 2 года он стал более замкнут, совершенно не встречался со сверстниками, отказывался даже от прогулок с сестрой. Он неоднократно жаловался на ножные боли, которые доктора считали ревматическими.
С начала 1887г он начал спрашивать у матери и сестры, не следят ли за ними на улице, не замечают ли они людей, стоящих возле их дома. Он рассказал им, что за ним ходят по пятам какие-то субъекты, что они поджидают его, стоя на другой стороне тротуара, и следят за всем, что делается у них дома. Когда он возвращался к себе, они становились по двое у выходной двери, преграждали ему дорогу, вынуждали отодвигать их в сторону. Другие смотрели на часы, затем пристально — на него, давая этим понять, что он под наблюдением. К сентябрю к иллюзиям присоединились галлюцинации. Он начал слышать на улице ругань в свой адрес, ему говорили: «Свинья, дрянь, грязная невежа» — иногда это были прохожие, которые говорили между собой не глядя на него, в другой раз — какой-нибудь одинокий пешеход, шедший по тротуару и осыпавший его бранью. К соседям домой приходили какие-то женщины, которые насмехались над ним, приводя его в отчаяние. Когда мать или сестра пытались разубедить его, говоря, что он ошибается, что на их улице много гостиниц и нет ничего удивительного в том, что на тротуарах стоят люди, он возмущался, утверждал, что прекрасно все видел, говорил матери: «Ты плохо в этом разбираешься, ничего не понимаешь». Поскольку такая «война нервов» продолжалась, он принял решение выехать из своего квартала. Чтобы сбить со следа врагов, он начал искать себе жилье в отдаленном пригороде, пересмотрел с матерью несколько квартир, выбрал одну из них, но в тот же день заметил на железнодорожной станции некоего пожилого господина, седого и на вид респектабельного, который вновь поглядел на часы и потом на него. Несколько дней спустя он встретил того же человека на улице и сделал отсюда вывод, что его новое место жительства раскрыто. После переезда он прожил несколько дней в относительном спокойствии, но затем все возобновилось: он стал видеть за собой слежку, его всячески поносили на улице. Когда он ехал поездом в Париж, с ним приключались разного рода неприятности: хотя он забивался в угол, какие-то типы наступали ему на ноги; пассажиры, садясь на скамейку, нарочно его толкали; курильщики пускали ему в лицо дым и т. д..
Таковы его вымышленные преследования и оскорбления, которым он будто бы подвергался, таковы бредовые толкования, порождаемые самыми незначительными действительными происшествиями. Все эти «притеснения», все это, как он говорит, обезьянничанье» — по его мнению, работа одного из его сотрудников по бюро, г-на К…, который «действует, насколько я видел и понимаю, на пару с г-ном S…, также служащим кассы». Этот г-н R… будто бы завидует ему, потому что испытуемый занял место, на которое тот рассчитывал: потому он и предпринимал все эти гадости — чтобы измучить его, сделать невыносимым его характер, чтобы его в конце концов уволили. R… связался с неким агентством, которое нанимает за плату людей, и те сидят у него на хвосте», попеременно сменяя друг друга; его администрации будто бы посланы письма, содержащие клевету в его адрес.
Под влиянием бредовых переживаний испытуемый решил обратиться с Жалобой к своему непосредственному начальнику, потом в сопровождении матери пошел с тем же к старшему контролеру. Те оба постарались успокоить его, Убедить, что он ошибается, уверили его в том, что не получали чернящих его писем, что все, напротив, относятся к нему с уважением, что, в любом случае, заработков всех его коллег не хватит, чтоб содержать армию преследующих его наемников, что все это плод его воображения. Поскольку до этого испытуемый Ничем себя на службе не скомпрометировал, не выказывал явной враждебности к товарищам, никому не угрожал и никто на него не жаловался, решили, что речь идет о временном расстройстве, и больному разрешили продолжать работу — Даже доверили ему новое и довольно деликатное место, связанное с общением с людьми, где нужна особая выдержка. J…, целиком занятый болезненными переживаниями, включал в бред лишь разного рода мелкие события или просто — движения окружающих, не имевшие, по сути дела, никакого значения; что же касается требований профессии, то здесь он держался образцово, не испытывал усталости и пунктуально выполнял свои обязанности. Результаты его обращения к начальству, которое отделалось благожелательными советами и уверениями в том, что он ошибается, нисколько однако не удовлетворили его; он постоянно продолжал видеть направленные против него интриги и происки и на улицах, на железнодорожном вокзале, в своем новом квартале — везде встречал преследователей. Он кипел гневом и все свои силы направлял на то, чтоб сдержаться и не выдать себя на службе. Эта непрерывная борьба с собой, с собственными подавляемыми страстями, приводила его в отчаяние. В последние месяцы он стал молчаливее и пасмурнее обычного, чувствовал головную боль, которая еще более усилилась после того, как на него с этажерки упала сброшенная кошкой лампа; ночами он плохо спал и и вставал после сна не отдохнувший. Утром 27 декабря, прежде чем выйти из дома, он взял с собой принадлежавший прежде отцу и находившийся в доме револьвер, купил по дороге на службу патроны к нему, пришел в бюро, покончил здесь с наиболее срочными делами, затем, в 2 часа дня, зарядил револьвер, подошел к столу свого коллеги S… и, не говоря ни слова, несколько раз разрядил в него свое оружие. Тут же схваченный, он сказал в ответ на вопросы о причинах своего поступка: «Это долго длилось и должно было когда-нибудь кончиться». Допрошенный вскоре комиссаром полиции, он сказал: «Я отомстил за себя, за все пакости, которые S… сделал мне за эти два месяца, вместе с другим служащим, R…: оба они, насколько я понимаю, пишут через какое-то агентство анонимные письма в нашу Компанию, чтоб меня выгнали с работы, потому что R… давно зарится на мое место. Сегодня утром я купил патроны на улице Сен-Лазар, зарядил ими револьвер, который у меня уже 15 лет. Я стрелял в S…, потому что в этот день R… не было, но выстрел этот предназначался прежде всего ему, он главный зачинщик всех направленных против меня мерзостей.» Г-н S…, раненный в руки и голову, рассказывает: «Примерно в 2 часа дня J… подошел ко мне — я писал за своим столом. Он ничего не сказал, у нас с ним не было до этого никакого спора. Вдруг он начал стрелять в меня в упор, пока не разрядил всего револьвера». Со своей стороны, гг. Т… и С…, сотрудники бюро, также сообщают, что J… никогда прежде не имел с г-ном S… каких-либо ссор и столкновений, что он, ничего не говоря, подошел к нему и начал стрелять. В тюрьме J… ведет себя спокойно, его враги, говорит он, не могут проникнуть сюда, никто его здесь не провоцирует. Он ни о чем не сожалеет и остается убежден в реальности его преследования.
Из всего сказанного мы считаем сделать следующие выводы. 1) J… всегда обнаруживал врожденную неустойчивость психики и меланхолические задатки. 2) В течение двух последних лет он страдает иллюзиями, галлюцинациями и идеями преследования, ставшими исходным пунктом для бредовой интерпретации самых незначительных жизненных коллизий и зародившими в сознании J.. — болезненную убежденность в том, что гг. R… и S… являются организаторами испытываемого и воображаемого им преследования. 3) Стреляя из револьвера в S…, J… руководствовался исключительно бредовыми идеями преследования, почему не может отвечать за свои поступки. 4) В настоящее время J.—высказывает те же бредовые идеи; как душевнобольной он остается опасен и подлежит помещению в психиатрическую больницу для последующего наблюдения и лечения.
Есть ли необходимость, господа, напоминать вам, что лечение хронического бреда представляется чисто симптоматическим и что у нас нет специальных средств против этого заболевания? Надо прежде всего не вредить больному лечением и избегать средств, которые, претендуя на борьбу с отеком мозга, обессиливают больного и дают новый материал для болезненных измышлений. Таково действие слабительных, рвотного камня, систематически назначаемых душей, а в последнее время — и трепанации черепа.
Для борьбы с галлюцинациями применялся метод Hiffelsheim. Больному назначается слабый и непрерывный гальванический ток: электроды прикрепляются к ушам больного. Сам аппарат состоит из ряда небольших батарей, соединенных в виде короны, надеваемой на голову: его оставляют здесь на несколько недель — электрический ток проходит таким образом через всю голову; аппарат этот не очень удобен для ношения: кроме того, его надо каждые 2 часа орошать водой, соленой или подкисленной. Средство это, испытанное в Сальпетриере, в отделении г. Baillarger, не оправдало надежд, которые на него возлагались на основании первых сообщений.
Moreau de Tours предлагал назначать при галлюцинациях средства, которые, как дурман или гашиш, сами обладают галлюциногенным действием: это разновидность заместительного метода и наш высокообразованный врач-практик надеялся, что можно, вызвав такими средствами галлюцинации, заменить ими те, что порождены болезнью, и устранить затем лекарственные простой отменой препарата. Этот метод вначале дал как будто бы положительные результаты, но последующие испытания не подтвердили его эффективности — итог, который можно было предвидеть: алкоголь тоже вызывает свои чувственные обманы, но галлюцинации, обусловленные хроническим бредом, при этом только усиливаются.
Мышьяк, рекомендованный г. Lisle, также не оказывает никакого действия на галлюцинации — применение его уместно, лишь когда этого требует общее состояние больного.
В целом, мы не имеем ни одного специального средства против галлюцинаций как таковых: терапия определяется индивидуальными особенностями случая и каждый больной требует своего подхода к лечению. Есть, впрочем, и некоторые общие для всех требования гигиены и общего режима. Вы знаете, что душевнобольные с идеями преследования питаются обычно плохо, нерегулярно и недостаточно; они употребляют в пищу плохо усвояемые продукты, приводящие к желудочно-кишечным расстройствам, которые в свою очередь дают материал для бреда. Необходимо, следовательно, рекомендовать самую строгую регулярность в приеме пищи; возможно чаще назначать мясо, жареное на сковородке или гриле; следует полностью воздерживаться от трудно перевариваемых, излишне пряных и острых блюд, соусов; исключаются кофе, ликеры; после каждого приема пищи необходима короткая прогулка; одним словом, нужно всячески способствовать работе пищеварения, избегать связанных с его расстройствами недомоганий, устранять лишние поводы для бредообразования. Не надо стесняться входить в детали повседневной жизни бальных — значение их вы оцените в полной мере, когда больные будут находиться под вашим круглосуточным наблюдением и опекой.
Полезно также применение общих тонизаторов: железа, хины, иногда — щелочей, но повторяю, показания для этих средств не в бреде как таковом, а в сфере общего состояния больных и должны различаться от случая к случаю.
Иногда в течении хронического бреда наблюдаются обострения с возбуждением и большей, чем обычно, напряженностью бреда и галлюцинаций. В таких состояниях, которые по силе обычно уступают маниакальному приступу, применяют с хорошим эффектом бромиды и теплые ванны, простые или с щелочью.
Schiile советует применять опий в виде инъекций морфия: для успокоения интеллектуальных функций больного. Против расстройств в чувствительной сфере он применяет бромид калия, электризацию, гидротерапию. Krafft-Ebing также рекомендует применение морфия.
Перемена места жительства дает обычно временное прекращение чувственных обманов. Путешествия, переезды с места на место сопровождаются у больных кратковременным успокоением. Помещение в больницу также часто сопровождается ремиссией — оно, сверх того, имеет дополнительное преимущество в том, что изолирует больного с хроническим бредом или преследуемого преследователя от тех причин и поводов для возбуждения, которые на каждом шагу встречаются у него вне стен больницы; оно не дает ему возможности проявить свои агрессивные наклонности. Стационирование, таким образом, представляет собой меру, предпринимаемую в равной степени в интересах и больного и общества.
Пятая часть. Мания. Маниакальные состояния при различных формах психических заболеваний. Первая лекция. Простая мания
Клинические лекции по душевным болезням Маньян В.
ПЯТАЯ ЧАСТЬ.
МАНИЯ. МАНИАКАЛЬНЫЕ СОСТОЯНИЯ ПРИ РАЗЛИЧНЫХ ФОРМАХ ПСИХИЧЕСКИХ ЗАБОЛЕВАНИИ.
Первая лекция. Простая мания.
Господа!
Мания, которую мы в своей классификации помещаем среди простых форм помешательства, является, наряду с меланхолией, психическим заболеванием, чье клиническое единство и самостоятельность никогда не ставились под сомнение. Каковы бы ни были разногласия по поводу причин и патогенеза этого страдания, все авторы сходились в том, что существует, по меньшей мере, простая форма этой психической болезни, острая неосложненная мания, и если те же авторы и спорят относительно более сложных проявлений этого заболевания, его течения и возможности переходов в другие состояния, то возникающие при этом дискуссии далеко не так горячат умы оппонентов, как при обсуждении других проблем психиатрии — таких как хронический бред или наследственное помешательство. Маниакальные больные во всем отличны от других психических больных — вся история изучения мании предопределена всеобщим признанием этой симптоматической обособленности и единства. Она привлекала к себе внимание уже первых врачей древности, на заре изучения психических болезней. Действительно, мания была известна в глубокой античности. Врачи Древней Греции и те, что жили много позже, знали лишь внешние, очевидные — так сказать, физически ощутимые проявления сумасшествия: поэтому встречающиеся в их книгах описания безумия относятся прежде всего к меланхолии и мании: последняя определяется ими как помешательство с шумным, крикливым и беспорядочным фасадом. Аретей первый дает довольно точную картину этой болезни, но включает в него все маниакальные состояния, не выделяя среди них собственно мании.
Положение оставалось таким и в средние века. В эту эпоху доктора имели обыкновение не описывать увиденное, а объяснять его гуморальными факторами, основываясь на физиологической науке, находившейся тогда в эмбриональном состоянии. Это время суеверий и предрассудков мало что добавило к пониманию болезни; врачи не отделяли истинную манию от других сходных заболеваний, но руководствуясь чисто внешней стороной дела, рассматривали ее в совокупности с ними — прежде всего с истерией, тоже отличающейся шумными проявлениями и привлекавшей общее внимание.
Психиатрия должна была дожидаться Pinel, чтобы это заболевание заняло свое место в учебниках. Можно конечно назвать и имена его предшественников: Willis, Vieussens, Sauvages, но ими история вопроса до Pinel будет, пожалуй, исчерпана.
Со времени Pinel до наших дней мания была предметом большого числа работ — их авторы, занятые по-прежнему более симптоматикой описываемых заболеваний, чем поисками их внутреннего единства, чрезмерно расширяли ее границы, включали в нее большое число случаев вторичных, симптоматических — не маний, но маниакальных состояний. Рамки этого страдания, по мере роста наших клинических знаний, все более сужаются. Многие случаи, прежде ошибочно причислявшиеся к мании, теперь относят к другим формам психических заболеваний. Отражением этой путаницы во взглядах являются различные определения, дававшиеся болезни в недавнем прошлом.
Для Pinel мания как в психическом, так и в физическом отношении является следствием выраженного мозгового возбуждения, выпадением одной или нескольких функций разума с патологической веселостью или тоскливостью, сумасбродством или яростью.
Esquirol (1818) определяет манию как хроническое заболевание мозга, обычно не сопровождающееся лихорадкой, характеризующееся расстройством и возбуждением чувств, разума и воли. Для него возникающая при мании беспорядочность в умственных процессах приводит к бреду решений (determinations) — эти последние являются результатом хаоса, царящего в интеллекте больного. В противовес этому, меланхолия — это бред страстей, вторично приводящий к умственным расстройствам: все болезненные проявления здесь — следствие первичного аффективного страдания. «Мания, пишет Baillarger, характеризуется общим и постоянным сверхвозбуждением в умственной и эмоциональной сферах».
Позднее Marce определит эту болезнь как общий бред, сопровождающийся возбуждением, бредовыми идеями и галлюцинациями. Он описывает три состояния мании: «подострую», или маниакальное возбуждение, «типичную» и «сверхострую с острым бредом». Как отнестись к такому делению? Мания, которую он описывает как типическую, должна, видимо, рассматриваться как характерное для всей группы состояние. Но возбуждение при мании может быть выражено как в меньшей, так и в большей степени — отсюда он выводит ее количественные разновидности. Хотя маниакальные состояния с разной выраженностью возбуждения безусловно различаются между собой, с нозологической точки зрения логичнее расценивать их как крайние варианты одного и того же состояния: понятно, что они отличны друг от друга, но ведущее расстройство, возбуждение, у них едино, поэтому их следует описывать под одной рубрикой. Мы постоянно наблюдаем случаи, дебютирующие как сверхострые состояния, у которых через несколько дней возбуждение стихает и они приобретают характер обычной мании, которая по мере выздоровления переходит в простую, лишенную бреда маниакальную расторможенность, в свою очередь, постепенно сходящую на нет, так что на разных этапах течения одного и того же приступа наблюдаются все три ступени остроты этого заболевания.
Schule и Krafft-Ebing высказывают о мании примерно такие же суждения. Для Schule это — психическое состояние, аномальная сущность которого состоит в чрезмерной скачке мыслей, быстром переходе от идей к действию, повышенном настроении, подверженном столь же быстрым и частым изменениям. Для Krafft-Ebing доминирующее расстройство при мании — экспансивность, сопровождающаяся чрезвычайной легкостью в протекании всех психических процессов, доходящая, в крайнем своем выражении, до полного хаоса в психомоторной сфере.
Тот и другой допускают выделение простой мании — варианта болезни, который они помещают в группу психоневрозов. Простая мания для них может существовать, в зависимости от степени выраженности, в двух вариантах: маниакальной экзальтации и типичной, или острой, мании. Разница между обоими авторами та, что Schule в первом издании учебника называет маниакальную экзальтацию Tobsucht, а теперь то же состояние — mania mitis (то есть, стертая мания), a Krafft-Ebing наименование Tobsucht оставляет для острой мании. Оба признают существование второй Разновидности мании, которую относят к «церебропсихозам» или, no Krafft-Ebing, «церебропатиям»: это те тяжелые мании, которые соответствуют нашей сверхострой мании или острому бреду. В этих случаях к маниакальному возбуждению присоединяются соматические проявления болезни, обусловленные органическим поражением мозга (арахноидитом Bayle). В этой группе больных, пишет Schule, сознание помрачено, нормальный ход мыслей полностью заменен бредом.
Наконец, в 1881 г. Mendel опубликовал работу, целиком посвященную мании, где определяет ее так: это функциональное расстройство мозга, характеризующееся патологическим ускорением течения представлений и повышением возбудимости двигательных центров. Для нас доминирующим в мании является чрезвычайная, тотальная сверхактивность мозга, перевозбуждение всех центров: расположенных как в передних, так и задних его отделах, где хранятся следы чувственных восприятий; психомоторная зона также вовлечена в общее состояние эретизма. В мозгу словно распахнуты все двери, он выплескивает впечатления, воспоминания, проецирует наружу движения — независимо от того, чем вызвано их появление: чувствами или желаниями больных, являются ли они следствием его мыслей или результатом простой физиологической потребности. Все наружу — такова формула маниакального больного.
Из различных суждений об этой болезни видно, что ее авторы сходятся в признании этой вполне определенной формы душевного страдания; если дальнейшее разделение ее и порождает дискуссии, то все едины в признании существования мании как таковой — мании типичной, эссенциальной, истинной. К изучению этого патологического и клинического единства мы теперь и приступим.
Простая мания.В развитии болезни можно выделить три последовательных этапа: 1) стадия дебюта, или инициальная, 2) стадия возбуждения и 3) стадия стихания симптомов.
Начальный период бывает очень короток — настолько, что маниакальный приступ представляется развившимся в одночасье. После тяжелого переживания: утраты кого-нибудь из близких, денежных потерь, разрыва брачных отношений или после половых или алкогольных излишеств — в течение нескольких часов, самое большее — дня-двух, развивается характерное и выраженное маниакальное возбуждение.
Но чаще бывает иначе и имеется вполне очерченный во времени период предвестников, указывающий на то, что речь в данном случае идет не о простом расстройстве мышления, а общем страдании организма. Вначале наблюдаются упадок сил, чувство усталости, бессилия, разбитости, головные боли. Сон или полностью утрачивается или становится поверхностным, прерывистым, перемежающимся сновидениями и кошмарами. Затем больные делаются нетерпеливы, возбудимы, разворачивают чрезмерную активность, особенно контрастирующую с еще сохраняющимися у них островками подавленности и озабоченности. Депрессия постепенно проходит, умственное возбуждение нарастает. Сон и аппетит улучшаются, больные вовлекаются в половые и алкогольные эксцессы, они находятся в постоянном движении, многоречивы и необузданны во всех своих проявлениях, утверждают всякий раз, что совершенно здоровы и прекрасно себя чувствуют. Возбуждение возрастает изо дня в день, приступ разыгрывается в полную силу.
Параллельно этому вначале обнаруживаются расстройства со стороны пищеварительного тракта: снижение аппетита, повышенная жажда, неприятные ощущения во рту, обложенность языка, иногда — рвоты, боли в животе, поносы. Ко времени перехода во вторую фазу эти недомогания исчезают, аппетит восстанавливается и усиливается до прожорливости.
Чтобы лучше понять, что происходит во второй фазе мании и каковы функциональные расстройства при этом заболевании, полезно напомнить в нескольких словах, как здоровый человек знакомится с внешним миром. Столкнувшись впервые с каким-то предметом, например — апельсином, он посредством органов чувств получает всестороннее представление о его органолептических качествах. Зрением он оценивает его цвет и форму, особенности его поверхности; взяв в руки, определяет плотность, вес, шероховатости и выпуклости кожуры; вкусовой и обонятельный органы исследуют, в свою очередь, два существеннейших свойства плода: его вкус и запах. Вовлекая в познавательный процесс вначале поочередно, затем одновременно различные органы чувств, человек обретает все более полное знание окружающего его мира.
Ощущения дают начало восприятиям: соответственно, тактильным, зрительным, обонятельным и вкусовым, которые собираются и откладываются впрок в рассредоточенных по периферии головного Мозга корковых центрах. Различные центры соединяются между собой ассоциативными волокнами, обеспечивающими быструю и легкую связь между ними. Эти связки делают возможными ассоциации между двумя или несколькими восприятиями разного рода: возбуждение одного органа чувств приводит к одновременному оживлению следов раздражения в других; если какое-нибудь ощущение: вкуса или, например, запаха — достигает соответствующего ему центра, оно немедленно отзывается воспоминаниями о всех прочих чувственных свойствах данного объекта: в нашем случае вид апельсина тотчас пробуждает в нас представление о его плотности, запахе, вкусе и т. д., равно как и запах его немедленно напоминает нам его форму, цвет, вкус и пр.
При мании эта способность вызывать серии образов, относящихся к одному и тому же предмету, доведена до крайности. Образные ассоциации нагромождаются одна на другую, любое чувственное восприятие чего бы то ни было, всякий звук, запах незамедлительно порождают цепочки сопряженных с ним образов и, поскольку эти ассоциации осуществляются с невероятной быстротой, то мы видим, например, как красный цвет или слово «красный» тут же порождают длинные ряды понятий и представлений, так или иначе соединенных с этим цветом: больной будет говорить о красных штанах, солдатах, армиях, сражениях и т. д.
Этот механизм очень точно описывает бессвязность маниакального больного, инкогерентность, которой на деле нет, которая таковой лишь представляется стороннему наблюдателю. Внутренняя работа мысли таких больных, описанная еще Falret-отцом и характеризующаяся сверхбыстрыми ассоциациями идей, может, в зависимости от степени интеллектуального возбуждения, в большей или меньшей мере опережать свое словесное выражение. Именно в этом причина речевой бессвязности больных — даже тогда, когда она выражена максимально. В относительно легких случаях имеются серии фраз или их обрывков, связь между которыми установить еще возможно, но в более тяжелых — речь сводится к набору слов, лишенных всякой понятной слушателю связи, становится истинно телеграфной.
Но, повторяем, инкогерентность эта, как бы тяжело она ни выглядела, всегда лишь наружная: иногда через напор внешне противоречивых, разнонаправленных, скомканных идей, через оболочку разорванных, усеченных, но многозначительных слов, из которых состоят рубленые фразы больного, удается обнаружить путеводные маяки и вехи, указывающие на то, что основная нить монолога у них все-таки сохранена и определяет его преемственность. В мыслях больного имеется свой внутренний порядок, который надо искать и который можно найти, если хотеть этого.
Мышление больного может представляться законченно беспорядочным, но можно, оказывается, прервать на время этот хаос и тогда маска безумия спадает: надо лишь приостановить на время сверхактивную умственную деятельность больного. Если вы зададите ему вопрос и сделаете это в быстрой, резкой, но одновременно — простой и понятной форме, то сможете добиться того, что речевой поток больного неожиданно иссякнет и он ответит вам вполне разумным, рассудительным образом, хотя уже в следующий момент новое впечатление, воспоминание, созвучие, вид какого-то предмета овладеют ходом его мыслей и изменят их направление. Если теперь повторить тот же вопрос, больной ответит вам в ином и часто противоположном смысле. Маниакальный больной — это, прежде всего, человек мгновения, у него все лежит на поверхности, ничто не уходит в глубину; внимание и рефлексия его бездействуют; малейший пустяк, ничего не значащее слово, чье-либо присутствие или, наоборот, уход дают ему пищу для новых ассоциаций идей, тут же заменяющихся иными, возникающими на столь же веских основаниях, что и первые.
studopedia.org - Студопедия.Орг - 2014-2024 год. Студопедия не является автором материалов, которые размещены. Но предоставляет возможность бесплатного использования(0.013 с)...
