Бушуев С.В.. История государства российского. Историко-библиографические очерки XVII – XVIII вв. – М., 1994

«…Для Никона главным было в реформе унифицировать с греками церковные чины и обряды, что, по его мнению, отвечало честолюбивым чаяниям русского царя воссоединить все православные народы под своей державой. Разночтения же в тексте интересовали его гораздо меньше. Очень показательно, что, примирившись с Нероновым, который, в отличие от «непримиримых» Аввакума со товарищи, был склонен к компромиссу, Никон сказал ему о книгах: «...обои-де добры (и старой и новой печати.— С. Б.), все равно, по каким хочешь, по тем и служишь». Он даже разрешил старцу Григорию (монашеское имя Иоанна Неронова), когда тот служил в Успенском соборе, пользоваться старым «Служебником». Если бы такую терпимость патриарх проявил сразу и переводил Церковь на новые обряды постепенно, быть может, и не было бы трагедии Раскола! Но поспешные и непродуманные преобразования породили оппозицию, а гонения на «боголюбцев» создали им в народе репутацию мучеников. К тому же, как мы уже знаем, критикуя реформу Никона, приверженцы старой веры во многом были правы. Перед нами тот типичный случай в истории России, когда чрезмерная поспешность в проведении реформы, крутая ломка традиций, нетерпимость к инакомыслию определили ее насильственные методы и драматические последствия…»

Задание 6. Разделяете ли Вы точку зрения С.В. Бушуева на природу воззрений протопопа Аввакума? В чем, на Ваш взгляд, состоит причина его яростного неприятия реформ русской православной церкви?

«…В отечественной литературе советского времени был широко распространен тезис о бунтарстве Аввакума, якобы «поднявшегося до антимонархического протеста». Протопоп действительно был бунтарем, но не против существующего строя, а за него. Общеизвестно его восклицание: «Ох, бедная Русь, чего-то тебе захотелось латинских обычаев и немецких поступок». Это ли не кредо традиционализма? И очень странно было бы найти в творчестве такого убежденного сторонника старины, составной частью которой была, конечно, и русская монархия, какой-либо «антимонархический протест».

Очень любят цитировать ядовитую критику царя Алексея Михайловича в письме Аввакума Симеону Крашенникову: «Бедной, бедной, безумное царишко! Что ты над собою сделал! Ну, где ныне светлоблещающиеся ризы и уряжение коней? Где златоверхие полаты? Где строение сел любимых?...Где все затеи и заводы пустошнаго сего века, о них же упражнялся невостягновенно, оставя Бога и яко идолом бездушным служаще? Сего ради и сам отриновен еси от лица Господня во ад кромешной. Ну, сквозь землю пропадай, блядин сын!»

Вырванное из контекста, это место действительно звучит чуть ли не как антимонархический протест. Но поднимем глаза всего на несколько строк выше. Там русский царь сравнивается с римским императором Максимианом (240—310) — гонителем Николая Чудотворца и первых христиан. Значит, протест Аввакума вызывает не то, что Алексей Михайлович царь, а то, что неправедный царь, изменивший Православию, как его понимал протопоп. Здесь, как и везде, Аввакум борется не с царем, а с ересью. Пока «тишайший» государь был жив, протопоп надеялся призвать его к покаянию, когда умер «нераскаянным злодеем» — выругал и проклял его. А к самой царской власти, как сын своего века, Аввакум относится с должным уважением, чему свидетельство пять дошедших до нас челобитных протопопа Алексею Михайловичу, воспоминания в «Житии» о милостях, оказанных ему при дворе, письмо к наследовавшему престол по смерти отца Федору Алексеевичу.

И второй момент, связанный не столько с мировоззрением, сколько с самой мученической жизнью и смертью Аввакума. Для людей светских он, конечно, писатель и исторический деятель, но у хоть немного религиозно неравнодушных читателей «Жития» неизбежно затеплится искорка сомнения: а не был ли его автор великий угодник Божий? Старообрядцы же давно почитают Аввакума как святого.

Мы испытываем безусловное почтение к трудам и подвигам Аввакума. То, что такой человек, как он, оказался в оппозиции Церкви, было ее трагедией. Но в драматической подвижнической жизни Аввакума есть некое несоответствие, которое не позволяет считать его святым. Глубокий знаток Раскола Н. Ф. Каптерев удачно назвал его несоответствием между внешним подвигом и внутренним содержанием этого подвига.

«Внешний его подвиг велик, продолжителен, постоянен и крайне труден, да, к тому же, и закончился он мученической смертью на костре, но внутреннее содержание этого подвига,— те идеи и идеалы, во имя которых подвиг совершался, были удивительно мизерны, ничтожны, неценны, даже фальшивы и вредны....Подвиг Аввакума какой-то внешний, какой-то материальный, почти чисто физический, совершающийся по большей части только в пределах неядения, побоев, физических страданий, лишений и истязаний... Его понимание самого христианства и Православия низводится у него на упрямое, совершенно неосмысленное сохранение данного, ему известного обряда... а не на выработку внутренней высшей истино-христианской настроенности, без которой невозможна сколько-нибудь плодотворная истинно-христианская жизнь и деятельность....При такой уверенности в своей святости и постоянной близости к Богу, нравственные воззрения Аввакума однако грубы, эгоистичны, проникнуты крайней нетерпимостью, злобой и ненавистничеством ко всем, кто не с ним... Но это, очевидно, не христианская нравственность, а нравственность чисто сектантская, нравственность кружковщины, вносящая в общество не мир, а вражду, не творчество, а разрушение».