Глава четырнадцатая. Люди – в темноте, не знают, что им делать

Люди – в темноте, не знают, что им делать

У меня была свечка, но ее задул ветер

Я протягиваю руку. И надеюсь, ты тоже.

Я просто хочу быть в темноте с тобой

Грег Браун. В темноте с тобой

Машину они поменяли в пять утра в Миннеаполисе на долгосрочной стоянке при аэропорту. Им пришлось заехать на верхний уровень, где парковочный комплекс был открыт небу.

Сняв оранжевую униформу, наручники и ножные кандалы, Тень сложил их в бумажный пакет, где до того лежали его пожитки, и, скомкав все, бросил в урну. Они ждали уже минут десять, когда из дверей аэропорта вышел молодой человек с грудью колесом, евший на ходу картошку фри из пакета с надписью «Бургер Кинг». Тень его сразу узнал: он сел к нему на заднее сиденье, когда Тень вывозил гостей Среды из Дома на Скале, и гудел себе под нос так гулко, что вся машина вибрировала. Теперь на лице у него красовалась старившая его тронутая сединой бородка, которой у него не было раньше.

Отерев замасленные пальцы о джинсы, он протянул Тени огромную лапищу.

– Я слышал о смерти Всеотца, – сказал он. – Они заплатят. Они дорого за это заплатят.

– Среда был твоим отцом? – спросил Тень.

– Он был Bсeотец, – отозвался юноша, у него перехватило горло. – Скажите им, всем им, что, когда понадобится, мои люди придут.

Чернобог выковырял из зубов крошку табака и смачно сплюнул в мерзлую слякоть.

– И сколько же вас будет? Десять? Двадцать?

Борода бочкогрудого ощетинилась.

– А разве десяток нас не стоит сотни? Кто выдержит в битве хотя бы против одного из моего народа? По городкам нас разбросано больше, чем ты думаешь. Еще с десяток живут в горах. Кое-кто в Катскилле, еще несколько в парках развлечений во Флориде Топоры мы давно наточили. Все придут, коли я позову.

– Позови их, Элвис, – сказал мистер Нанси. Во всяком случае, Тени показалось, что он назвал его «Элвис». Нанси сменил форму помощника шерифа на толстый коричневый кардиган, вельветовые штаны и коричневые мокасины. – Позови их. Вот чего бы хотел старая шельма.

– Они предали его. Убили. Я тогда посмеялся над Средой, но я был не прав. Никто из нас не может считать, что он в безопасности, – сказал человек, чье имя звучало, как «Элвис». – Но можешь на нас положиться.

Он мягко похлопал Тень по спине – и едва не свалил его наземь. Ощущение было такое, словно его мягко хлопнула по спине гиря для сноса стен.

Чернобог все это время осматривал стоянку.

– Прости, что прервал. Но какая из тачек наша?

Бочкогрудый указал вправо.

– Вот эта.

– Эта? – фыркнул Чернобог.

Перед ними стоял мини-вэн «фольксваген» 1970 года. На заднем стекле красовалась переводная картинка – радуга.

– Отличная тачка. Никому и в голову не придет, что вы на такой приедете.

Чернобог обошел мини-вэн кругом. Потом закашлялся – долгим, выворачивающим легкие стариковским утренним кашлем заядлого курильщика. Харкнув, он сплюнул и помассировал грудь, растирая боль.

– Ага. Такого они уж точно не ждут. А что будет, если нас остановит полиция в поисках хиппи и анаши? А? Мы здесь не для того, чтобы колесить в волшебном автобусе. Нам нужно затеряться.

Бородач открыл дверцу машины.

– Ну и что? Копы вас остановят, увидят, что вы не хиппи, и помашут на прощание. Великолепное прикрытие. Вы же меня не предупредили заранее, это все, что я смог найти.

Чернобог как будто собрался спорить дальше, но тут мягко вмешался мистер Нанси:

– Элвис, ты нам очень помог, и мы тебе благодарны. А вот эту машину нужно вернуть в Чикаго.

– Мы бросим ее в Блумингтоне, – ответил бородач. – Волки о ней позаботятся. О ней не тревожься. – Он снова повернулся к Тени: – Скажу еще раз: я на твоей стороне и разделяю твою боль. Удачи. И если бдеть выпадет тебе, прими мое восхищение и мое сочувствие. – Он сжал руку Тени в лапище, похожей на перчатку принимающего в бейсболе. Было больно. – Скажи его трупу, когда его увидишь. Скажи, что Алвисс, сын Виндальва, свое слово сдержит.

В «фольксвагене» пахло пачули, старыми благовониями и табаком для самокруток. Пол и стены были оклеены поблекшим розовым ковром.

– Кто это был? – спросил Тень, переключая передачу и выводя мини-вэн на съезд со стоянки.

– Как он и сказал, Алвисс, сын Виндальва. Он повелитель гномов. Самый большой, самый могущественный, самый великий из всего народа гномов.

– Но он же не гном, – возразил Тень. – В нем росту сколько? Пять футов восемь дюймов? Пять и девять?

– И поэтому он великан среди гномов, – отозвался с заднего сиденья Чернобог. – Самый высокий гном в Америке.

– Что он такое говорил про бдение? – спросил Тень. Оба старика промолчали. Тень поглядел на мистера Нанси, который упорно смотрел в окно.

– Ну же! Он говорил о каком-то бдении. Вы же его слышали.

– Тебе не придется этого делать, – сказал с заднего сиденья Чернобог.

– Делать что?

– Бдеть. Он слишком много болтает. Ни один гном не способен держать язык за зубами. Не о чем тут думать. Лучше выбрось это из головы.

Ехать на юг – словно двигаться вперед во времени. Снег понемногу стаивал, и к следующему утру, когда автобус въехал в Кентукки, исчез совсем. Зима в Кентукки уже закончилась, и с шумом и птичьим гамом в свои права вступала весна. Тень начал даже подумывать, нет ли какого-нибудь уравнения, какое бы все объясняло: к примеру, за каждые пятьдесят миль, что он проделывал на юг, он на день уезжал в будущее.

Он высказал бы свою идею вслух, но мистер Нанси дремал на пассажирском сиденье рядом, а Чернобог беспрерывно храпел на заднем.

Время в этот момент показалось Тени переменчивой концепцией, иллюзией, которую он сам себе создал. Под колесами машины исчезали мили, и он мучительно сознавал присутствие зверей и птиц: вороны клевали задавленную падаль на обочине дороги или перед самым мини-вэном; стаи птиц поворачивали в небе, повинуясь образцу орнамента, в котором он почти улавливал скрытый смысл; кошки пристально следили за ним с газонов или заборов.

Всхрапнув, проснулся и медленно выпрямился на сиденье Чернобог.

– Странный мне приснился сон, – сказал он. – Мне снилось, что на самом деле я Белобог. Что мир вечно воображает себе, будто нас двое – светлый бог и темный, – но сейчас, когда мы оба постарели, я обнаружил, что все это время был у людей один только я: дарил подарки, потом сам же их и забирал.

Отломив фильтр от «лаки страйк», он закурил. Тень опустил стекло.

– Рак легких заработать не боишься? – спросил он.

– Я и есть рак, – отрезал Чернобог. – Я себя не боюсь.

– Такие, как мы, раком не болеют, – вставил, просыпаясь, мистер Нанси. – Мы не болеем ни атеросклерозом, ни паркинсонизмом, ни сифилисом. Нас не так просто убить.

– Среду же убили, – возразил Тень.

Он остановился на заправке, потом припарковал машину у соседнего ресторанчика ради раннего завтрака. Стоило им войти, как задребезжал платный телефон у двери.

Заказ у них приняла престарелая матрона со встревоженной улыбкой, которая читала «Что хотело сказать мое сердце» Дженни Кертон в бумажном переплете. Вздохнув, женщина подошла к телефону и, подняв трубку, сказала «алло». Потом окинула взглядом зал и в телефон сказала: «Да. Похоже, они здесь. Подождите минутку».

Она подошла к мистеру Нанси.

– Это вас.

– Ага, – отозвался он. – А вы, мэм, присмотрите, чтобы картошка получилась по-настоящему хрустящей. Или даже чуть пригорелой. – Он отошел к платному телефону. – Я на проводе. И с чего это вы взяли, что я буду настолько глуп, чтобы вам довериться? – сказал он.

А потом:

– Найду. Я знаю, где это.

И еще:

– Да. Конечно, оно нам нужно. Вы знаете, что оно нам нужно. А я знаю, что вы хотите от него избавиться. Так что не морочьте мне голову.

Повесив трубку, он вернулся к столу.

– Кто это был? – спросил Тень.

– Не назвался.

– Чего он хотел?

– Предлагают перемирие на время передачи тела.

– Лгут, – буркнул Чернобог. – Они хотят заманить нас к себе, а потом убьют. Вот как они поступили со Средой. Я сам так всегда поступал, – добавил он с мрачной гордостью.

– На нейтральной территории, – сказал мистер Нанси. – Действительно на нейтральной территории.

Чернобог хмыкнул. Звук был такой, словно в иссохшем черепе загремел металлический шарик.

– И такое я тоже говорил. Приходите на ничейную землю, говорил я, а потом среди ночи мы поднимались все как один и их убивали. Хорошие были времена.

Мистер Нанси только пожал плечами, потом, смакуя свою горелую картошку фри, одобрительно хмыкнул.

– М-м-м. Отлично.

– Мы не можем им доверять, – сказал Тень.

– Послушай, я старше тебя, я умнее тебя, я красивее тебя, – сказал мистер Нанси, мерно ударяя по дну бутылки с кетчупом, которую перевернул над тарелкой с горелой картошкой. – Я за вечер сниму девок больше, чем ты за год. Я могу танцевать, как ангел, драться, как загнанный в угол медведь, строить планы лучше лисы, петь, как соловей…

– И что ты хочешь этим сказать?

Карие глаза Нанси уставились в серые Тени.

– Им так же нужно избавиться от тела, как нам забрать его.

– Такого нейтрального места не существует, – сказал Чернобог.

– Есть одно, – отозвался мистер Нанси. – Самый центр.

Пытаться определить точный центр чего-либо в лучшем случае проблематично. Когда дело доходит до живого – людей, к примеру, или континентов, – все упирается в неосязаемое. Что есть центр человека? Что есть центр сна? А в случае Соединенных Штатов следует ли при поисках центра учитывать Аляску? Или Гавайи?

В начале двадцатого столетия вырезали огромную картонную модель США со всеми сорока восемью центральными штатами и, чтобы определить центр, поместили на иглу, а затем Перемещали эту иглу, пока не нашли ту точку, в которой модель уравновесилась. Насколько можно было установить, точный центр Соединенных Штатов пришелся на свиноферму Джонни Гибса в нескольких милях от городка Ливан в штате Канзас. К тридцатым годам жители Ливана совсем уже собрались поставить монумент прямо посреди свинофермы, но Джонни Гибс заявил, что не желает, чтобы на его ферме ошивались миллионы туристов, вытаптывая траву и пугая свиней, поэтому памятник поставили в географическом центре Соединенных Штатов в двух милях к северу от городка. Разбили парк, изготовили памятник, чтобы его там поставить, и бронзовую табличку, чтобы к памятнику прикрепить. Провели дорогу от города и, уверенные, что туристы только и ждут, чтобы потоком ринуться сюда, построили возле монумента мотель. И стали ждать.

Туристы не объявились. Никто не приехал.

Теперь здесь маленький чахлый парк с передвижной часовней, где не поместилась бы и скромная похоронная церемония, и мотель, чьи окна смотрят на дорогу мертвыми глазами.

– Вот почему, – завершил мистер Нанси, когда они въезжали в Человечность, штат Миссури (население 1084), – точный центр Америки представляет собой заброшенный парк, пустую церковь, гору камней и разваливающийся мотель.

– А свиноферма? – спросил Чернобог. – Ты же только что говорил, что настоящий центр Америки – на свиноферме.

– Не в этом дело, – сказал мистер Нанси, – а в том, чем люди это считают. Все упирается в сознание людей, в воображение. Люди сражаются только за воображаемые вещи.

– Мои люди? – поинтересовался Тень. – Или ваши люди? Нанси промолчал. Чернобог издал звук, который мог быть смешком, а мог быть, и фырканьем.

Тень попытался устроиться поудобнее на заднем сиденье. Спал он мало. Его обуревало дурное предчувствие. Он нутром чуял, что что-то не так. Худшее чувство, чем было у него в тюрьме, и худшее, чем то, что сводило ему живот, когда Лора рассказывала ему об ограблении. Дело было худо. Покалывало затылок, подташнивало, и несколько раз волнами накатывал страх.

Проезжая через Человечность, мистер Нанси сбавил газ, потом притормозил у супермаркета. Мистер Нанси вошел внутрь, и Тень двинул за ним следом. Чернобог остался ждать на стоянке, куря очередную сигарету.

В супермаркете светловолосый парнишка, совсем еще ребенок, заставлял полки коробками каш.

– Эй, – окликнул его мистер Нанси.

– Привет, – отозвался парнишка. – Неужели это правда? Они его убили?

– Да, – ответил мистер Нанси. – Они его убили. Парнишка с грохотом бросил на полку несколько пачек «Кэп-Я-Кранч».

– Они думают, будто могут давить нас как тараканов. – На запястье у него тускло поблескивал серебряный браслет. – Но нас ведь не так-то легко сломить, а?

– Нет, – согласился мистер Нанси. – Нелегко.

– Я приду, сэр, – сказал парнишка, и глаза у него яростно вспыхнули.

– Знаю, что придешь, Гвидион Бах.

Мистер Нанси купил несколько бутылок кока-колы, упаковку туалетной бумаги, коробку жутковатых на вид черных сигарилл, гроздь бананов и пачку жвачки «даблминт».

– Он хороший мальчик. Приехал сюда в седьмом веке. Из Уэльса.

Мини-вэн колесил по дорогам сперва на запад, потом на север. Канзас – безрадостная серость заброшенных облаков, пустых окон и разбитых сердец. Тень стал мастером по выискиванию радиостанций и переговорам с мистером Нанси, который любил ток-шоу и танцевальную музыку, и Чернобогом, который предпочитал классику, чем мрачнее, тем лучше, приправленную передачами самых крайних евангелистов. Сам Тень любил старые шлягеры.

Когда день стал клониться к вечеру, по просьбе Чернобога они остановились на окраине Вишневого дола, штат Канзас (население 2464). Здесь Чернобог привел их на луг за чертой города. В тени деревьев тут еще таились полосы талого снега, и трава была цвета грязи.

– Подождите здесь, – сказал Чернобог.

Один он вышел на середину луга. И застыл ненадолго на холодном февральском ветру. Сперва он стоял с опущенной головой, потом вдруг начал жестикулировать.

– Сдается, он с кем-то разговаривает, – сказал Тень.

– С призраками, – ответил мистер Нанси. – Здесь раньше поклонялись ему. Лет сто назад. Тут ему приносили кровавые жертвы, возлияния крови после удара молотом. По прошествии времени жители городка сообразили, почему проезжавших через город чужаков никогда больше не видели. Здесь закапывали тела.

С середины поля вернулся Чернобог. Усы его словно бы потемнели, и в седых волосах появились черные пряди. Он улыбнулся, показывая железный зуб.

– Теперь мне намного лучше. Э-эх… Кое-что остается, а кровь остается дольше всего.

Через луга они возвращались к припаркованному «фольксвагену». Чернобог закурил, не закашлявшись при этом.

– Это делали молотом, – сказал он. – Вотан, он все твердил о виселицах да копье, но для меня есть только одно…

Подняв руку, он желтым от никотина пальцем крепко стукнул Тень в середину лба.

– Пожалуйста, не делай этого, – вежливо попросил Тень.

– «Пожалуйста, не делай этого», – передразнил Чернобог. – Однажды я возьму молот и сделаю кое-что похуже, друг мой, помни об этом.

– Да, – согласился Тень. – Но если ты еще раз стукнешь меня по лбу, я тебе руку сломаю.

Чернобог фыркнул, а потом сказал:

– Местные людишки должны быть благодарны. Здесь поднималась такая сила. Даже через тридцать лет после того, как они вынудили моих людей уйти в подполье, эта земля, эта самая земля дала миру величайшую кинозвезду всех времен. Таких, как она, не бывало ни до, ни после.

– Джуди Гарланд? – спросил Тень.

– Он говорит о Луизе Брукс, – пояснил мистер Нанси. Тень решил не спрашивать, кто такая Луиза Брукс, а только спросил раздумчиво:

– Послушайте, когда Среда пошел к ним на переговоры, у них ведь было перемирие?

– Да.

– А теперь мы едем забирать у них тело Среды, и сейчас тоже перемирие?

– Да.

– И мы знаем, что они желают моей смерти или просто хотят, чтобы я выбыл из игры?

– Они желают смерти всех нас, – сказал мистер Нанси.

– Так вот чего я не понимаю. С чего мы решили, что на сей раз они станут играть по-честному, если со Средой такого не произошло?

– Вот почему мы встречаемся в центре. Он… – Чернобог нахмурился. – Как бы это назвать? Противоположность священного?

– Нечестивый, – без раздумия ответил Тень.

– Нет, – покачал головой Чернобог. – Я хотел сказать, когда место менее священное, чем какое-либо другое. Я говорю об отрицательной святости. Место, где невозможно возвести храм. Место, куда никто не приезжает, а если приезжает, то старается уехать как можно скорее. Место, куда боги ступают, лишь когда их вынудят.

– Не знаю, – ответил Тень. – Думаю, и слова такого нет.

– Это разлито по всей Америке, – продолжал Чернобог. – Вот почему нам тут не рады. Но центр… центр хуже всего. Это как минное поле. Мы все там слишком осторожничаем, чтобы нарушать перемирие.

Они подошли к мини-вэну. Чернобог похлопал Тень по плечу.

– Не беспокойся, – с мрачным утешением сказал он. – Никто тебя не убьет. Никто, кроме меня.

Центр Америки Тень нашел вечером того же дня, еще до наступления ночи. К северо-западу от Ливана шоссе поднималось на пологий холм. Он обогнул небольшой парк на склоне холма, проехал мимо крохотной передвижной часовни и каменного монумента, а когда увидел одноэтажный мотель на краю парка, сердце у него упало. Перед входом был припаркован черный «хамви», похожий на отраженный в кривом зеркале «джип» – приземистый, безносый и безобразный, как бронепоезд. Все окна в здании были темные.

Стоило им свернуть на стоянку при мотеле, как из дверей вышел мужчина в униформе и фуражке шофера – свет фар мини-вэна четко выхватил его из сумерек. Вежливо козырнув, шофер сел в «хамви» и отъехал.

– Большая тачка, крошка-член, – сказал мистер Нанси.

– Как по-вашему, кровати у них там хотя бы есть? – спросил Тень. – Кажется, неделя прошла с тех пор, как я спал в кровати. Такое впечатление, что мотель вот-вот снесут.

– Он принадлежит группе охотников из Техаса, – сказал мистер Нанси. – Они сюда раз в год приезжают. Черт бы меня побрал, если я знаю, на кого они охотятся. Но это не позволяет отдать здание под снос.

Они выбрались из «фольксвагена». У входа в мотель их ждала незнакомая Тени женщина. У нее был совершенный макияж и отличная – ни единого волоска не выбилось – укладка. Женщина напомнила ему всех до единого дикторов новостей, каких он когда-либо видел в утренних телепрограммах: правда, дикторы сидели в студиях, не слишком-то похожих на гостиные.

– Рада вас видеть, – сказала она. – Вы, наверное, Чернобог. Я так много о вас слышала. А вы, должно быть, Ананси, всегда готовы на проделки, а? А это Тень. Вот уж кто заставил нас побегать, а? – Она крепко пожала ему руку, поглядела прямо в глаза. – Я – Медия. Счастлива познакомиться. Надеюсь, сегодняшнее дело мы уладим к удовольствию обеих сторон.

Открылись главные двери.

– Почему-то, Тото, – сказал толстый мальчишка, которого Тень в последний раз видел в лимузине, – мне кажется, мы уже не в Канзасе.

– В Канзасе, – отозвался мистер Нанси. – Думаю, мы сегодня проехали большую часть штата. Ну и плоская же местность, черт побери.

– В доме нет ни света, ни электричества, ни горячей воды, – сказал толстый мальчишка. – И не в обиду будь сказано, вам, ребята, горячая вода бы не помешала. От вас пахнет так, словно вы неделю в этом автобусе ехали.

– Нет необходимости вдаваться в подробности, – вмешалась Медия. – Мы все тут друзья. Входите. Мы покажем вам комнаты. Мы сами заняли первые четыре номера. Ваш покойный друг – в пятом. Остальные пусты – выбирайте сами. Боюсь, здесь не «Четыре времени года», но какой мотель с ним сравнится?

Она распахнула перед ними дверь в вестибюль мотеля. Изнутри пахнуло плесенью, сыростью, пылью и запустением. В почти кромешной темноте в вестибюле сидел мужчина.

– Эй, вы голодны? – поинтересовался он.

– Всегда не прочь перекусить, – отозвался мистер Нанси.

– Водитель поехал за мешком гамбургеров, – сказал мужчина. – Скоро вернется.

Мужчина поднял голову. В вестибюле было слишком темно, чтобы различить лица, но он сказал:

– Большой парень. Так ты и есть Тень? Подонок, убивший Леса и Камня?

– Нет, – ответил Тень. – Их убил другой. А я знаю, кто ты. – Он действительно знал. Он был в его голове. – Ты Город. Ты уже переспал с вдовой Леса?

Мистер Город упал со стула. В кино это выглядит комично, в реальной жизни – неуклюже и неловко. Мгновенно вскочив, он шагнул к Тени. Но тот только поглядел на него.

– Не начинай того, чего не готов закончить. Мистер Нанси тронул Тень за локоть.

– У нас перемирие, помнишь? – сказал он. – Мы – в центре.

Отвернувшись, Город перегнулся через стойку и достал три ключа.

– Вам дальше по коридору, – сказал он. – Вот, возьмите.

Отдав ключи мистеру Нанси, он пошел прочь и вскоре растворился в темноте коридора. Они услышали скрип открываемой двери, а затем удар, с которым она закрылась.

Мистер Нанси передал один ключ Тени, другой отдал Чернобогу.

– В мини-вэне фонарик есть? – спросил Тень.

– Нет, – ответил мистер Нанси. – Но это всего лишь темнота. Не надо бояться темноты.

– Я и не боюсь, – возразил Тень. – Я боюсь людей в темноте.

– Тьма – это хорошо, – проговорил Чернобог. Он, похоже, не испытывал никаких затруднений и легко находил дорогу в потемках, а потому провел их по коридору, вставляя ключи в замки без малейшей заминки. – Я буду в десятом, – сказал он, а потом добавил: – Медия. Где-то я о ней слышал. Это не та, что убила своих детей?

– Другая женщина, – сказал мистер Нанси. – Но суть та же. Мистер Нанси выбрал номер восемь, а Тень – напротив них обоих, под номером девять. В комнате пахло пылью, сыростью и запустением. В темноте Тень различил очертания кровати с матрасом, но ни следа простыней. В дальней стене серело окно, из которого сочился слабый свет. Тень присел на матрас, стащил ботинки и вытянулся во весь рост. Слишком много времени он в последние дни провел за рулем. Возможно, он заснул.

Он шел.

Холодный ветер тянул его за одежду. Крохотные снежинки казались кристаллической пылью, мельтешащей и вьющейся на ветру.

Деревья без единого листа. По обе стороны от него – высокие холмы. Клонится к вечеру зимний день: небо и снег приобрели один и тот же глубокий оттенок пурпурного. Где-то впереди – тусклый свет размывал все расстояния – прыгали и плясали оранжевые и желтые языки пламени.

Впереди него мягко ступал по снегу серый волк.

Тень остановился. Волк тоже встал, обернулся и стал ждать. Один его глаз отсвечивал желтовато-зеленым. Пожав пленами, Тень пошел дальше к костру, и волк потрусил впереди.

Посреди рощи полыхал огромный костер. Деревьев здесь было, наверное, сотни две, и высажены они были двумя рядами. С ветвей их свисали какие-то силуэты. В конце этой колоннады стояло здание, отчасти напоминавшее перевернутый вверх килем корабль. Здание было построено из бруса, украшенного резными головами и фигурками драконов, грифонов, троллей и вепрей – и все они будто танцевали в мерцающем свете огня.

Пламя стояло так высоко, что Тень едва мог подойти к костру. Волк осторожно обошел стороной искрящие поленья и скрылся за пламенем.

Из-за костра вместо волка вышел, опираясь на высокий посох, мужчина.

– Ты в Уппсале, в Швеции, – сказал он знакомым торжественным голосом. – Почти тысячу лет назад.

– Среда? – спросил Тень.

Но незнакомец продолжал говорить, словно Тени не было.

– В золотой век жертвы здесь приносили каждый год, а позднее, когда люди обленились – раз в девять лет. Жертвоприношение девяти. Каждый день на протяжении девяти дней они вешали на деревьях рощи по девять существ. Одним из этих существ был человек.

Повернувшись спиной к огню, он направился к деревьям, и Тень пошел следом. Стоило ему подойти поближе, силуэты на деревьях обрели плоть: ноги и глаза, языки и члены. Тень покачал головой: в повешенном за шею на дереве быке было что-то мрачно-печальное и одновременно такое сюрреалистическое, что почти смешное. Тень прошел мимо повешенного оленя, волкодава, бурого медведя, гнедой лошади с белой гривой – лошадка была ростом чуть больше пони. Пес был еще жив: каждые несколько секунд лапы его спастически подергивались, и, покачиваясь в петле, он издавал неестественное, сдавленное повизгивание.

Незнакомец поднял посох – только тут Тень сообразил, что на самом деле это копье – и ударил им в живот псу, будто вспорол его единым движением. На снег вывалились дымящиеся кишки.

– Эту смерть я посвящаю Одину, – церемонно произнес человек. – Это всего лишь жест, – сказал он, поворачиваясь к Тени. – Но жесты всегда символичны. Смерть собаки символизирует смерть всех собак. Девять человек они отдали мне, но эти девять означали всех людей, всю кровь и всю силу. Просто этого было мало. Настал день, и кровь перестала литься. Вера без крови далеко не уведет. Кровь должна течь.

– Я видел, как ты умер, – сказал Тень.

– В делах богов, – сказал незнакомец, и теперь Тень был уверен, что перед ним Среда, ни в чьих больше словах он не слышал такой хрипловатой, глубокой, циничной радости, – важна не смерть. Она лишь путь к воскресению. А когда течет кровь… – Он жестом указал на животных, на людей, повешенных на деревьях.

Тень не мог решить, были ли люди, мимо которых они проходили, более или менее ужасающими, чем животные: они хотя бы знали, какая участь их ожидает. Возле людей в воздухе был разлит запах алкоголя, и Тень решил, что по пути на виселицу им позволили принять обезболивающее, а животных попросту повесили, вздернули живых и испуганных. Лица мужчин казались совсем молодыми: никому из них не было больше двадцати лет.

– Кто я? – спросил Тень.

– Ты? – переспросил незнакомец. – Ты был удобным случаем. Был частью великой традиции. Хотя оба мы настолько глубоко тут завязли, что, похоже, умрем ради идеи. Что скажешь?

– Кто ты? – спросил Тень.

– Самое трудное – это просто выжить, – сказал незнакомец.

Костер вспыхивал, потрескивал, жарко пылал, и тут, к ужасу своему, Тень понял, что огонь разожжен на костях: на Тень тупо пялились огнеглазые черепа, грудные клетки, берцовые кости и ребра, выступали и выпирали из пламени, отбрасывая в ночь разноцветные искры.

– Три дня, чтобы висеть на дереве, три дня, чтобы бродить под землей, три дня, чтобы найти дорогу назад.

Пламя приплясывало и вспыхивало так ярко, что на него больно было смотреть. Он отвел глаза, взглянул во тьму за деревьями.

Стук в дверь. В окно теперь лился лунный свет. Вздрогнув, Тень сел на матрасе.

– Кушать подано, – раздался из-за двери голос Медии.

Тень надел ботинки, толкнул дверь и вышел в коридор. Кто-то разыскал свечи, и стойку портье теперь заливал тусклый желтоватый свет. Вошел с картонным подносом и бумажным пакетом шофер «хамви». Он был одет в длинное черное пальто и остроконечный летный шлем с пимпочкой.

– Прошу прощения за задержку, – хрипло сказал он. – Я всем привез одно и то же пару гамбургеров, большую картошку, большую коку и яблочный пирожок. Я сам поем в машине.

Поставив поднос на стойку, он вышел. Вестибюль наполнился запахом еды из закусочной. Взяв пакет, Тень раздал свертки, салфетки, пакетики кетчупа и стаканы.

Они молча ели, а свечи мигали, и, шипя, плавился воск.

Тень заметил, что Город смотрит на него в упор, и слегка подвинул стул, так чтобы сидеть спиной к стене. Медия ела, подставив салфетку под подбородок, чтобы не ронять случайные крошки.

– Бр-р-р. Гадость какая. Гамбургеры почти холодные, – заявил толстый мальчишка. Он был все еще в темных очках, которые, учитывая темень в вестибюле, показались Тени глупыми и бесполезными.

– Извини, – отозвался Город. – Ближайший «Макдоналдс» – в Небраске.

Они доели едва теплые бургеры и уже совсем остывшую картошку фри. Толстый мальчишка вгрызся в свой пирожок, и на подбородок ему брызнула яблочная начинка. Как ни странно, начинка оказалась горячей.

– Ух, – выдавил мальчишка и стер ее рукой, а потом дочиста облизал пальцы. – Жжется! Эти пирожки так и просятся на иск в защиту потребителя.

Тени захотелось ударить мальчишку. Ему хотелось вздуть его с тех пор, как тот приказал своим головорезам побить его в лимузине после похорон Лоры. Он попытался отогнать от себя эту мысль.

– Не могли бы мы просто забрать тело Среды и разъехаться? – спросил он.

– В полночь, – одновременно ответили мистер Нанси и толстый мальчишка.

– Такие вещи надо делать по правилам, – пояснил Чернобог.

– Ага, – хмыкнул Тень, – вот только никто не сказал мне, что это за правила. Вы то и дело говорите о чертовых правилах, а я даже не знаю, в какую игру вы тут играете.

– Это как нарушить срок выброса товара на рынок, – бодро объяснила Медия. – Ну, знаешь? Когда товару позволяют поступить в продажу.

– А я думаю, все это просто куча дерьма, – внес свою лепту Город. – Но если они правилами довольны, то и мое агентство счастливо, и все счастливы. – Он с хлюпаньем отхлебнул коку. – Начало в полночь. Вы забираете тело и отваливаете. Братская любовь и подобная чертовщина, пока не помашем друг другу ручкой, а потом мы сможем снова травить вас как крыс, каковыми вы и являетесь.

– Эй, – сказал толстый мальчишка Тени. – Я только что вспомнил. Я велел тебе передать твоему боссу, что его время прошло. Ты ему передал?

– Передал, – отозвался Тень. – И знаешь, что он мне ответил? Он просил передать маленькому сопляку, если я его когда встречу, чтобы тот помнил: сегодняшнее будущее – это завтрашнее вчера.

Среда никогда не говорил ничего подобного. Но эти ребята, похоже, без ума от клише. Черные стекла отражали танцующие огоньки свечей – будто глаза подмигивали.

– Это место – полный отстой, – пробормотал толстый мальчишка. – Ни фига электричества. И мобильник не берет. Я хочу сказать, что, если только собираешься купить мобилу, ты уже в каменном веке.

Он высосал остатки коки через соломинку, бросил стакан на стол и ушел по коридору.

Тень сложил оставленный толстым мальчишкой мусор в бумажный пакет.

– Пойду погляжу на центр Америки, – объявил он. Встал и вышел в ночь. Мистер Нанси двинул за ним следом.

Они в молчании прогуливались по парку, пока не вышли к каменному памятнику. Ветер налетал порывами, сначала с одной стороны, потом – с другой.

– Ну, – сказал Тень, – и что теперь?

В темном небе висел блеклый серп луны.

– Теперь, – ответил мистер Нанси, – тебе следует вернуться в свою комнату. И попытаться поспать. В полночь они отдадут нам тело. И мы к чертям отсюда уберемся. Центр – для всех место нестабильное.

– Как скажешь.

Мистер Нанси втянул в себя дым сигариллы.

– Этого вообще не должно было случиться, – сказал он. – Ничего из этого не должно было случиться. Наши люди, они… – Он помахал сигариллой, словно отыскивал ею слово, а потом пронзал его, – взыскательны и чужих к себе не пускают. Мы не любим общества. Даже я не люблю. Даже Бахус. Во всяком случае, недолго. Мы, как кошки, ходим сами по себе или не покидаем замкнутых землячеств. Мы – не командные игроки. Мы любим, чтобы нас обожали и почитали, чтобы нам поклонялись. Я, к примеру, люблю, чтобы обо мне рассказывали сказки, особенно те, которые подчеркивают мою находчивость. Знаю, это недостаток, но я такой, какой я есть. Мы любим быть большими. А теперь, в эти жалкие дни, все мы малы. Новые боги возникают и низвергаются, и возникают снова. Но это – не та страна, которая будет долго терпеть богов. Брама творит, Вишну сохраняет, Шива уничтожает, и для Брамы снова расчищено место, чтобы творить.

– И что ты хочешь этим сказать? – спросил Тень. – Что со сварой покончено? Что битва позади?

Мистер Нанси фыркнул.

– Ты из ума выжил? Они же убили Среду. Они убили его, да еще похвалялись этим. Они сами разослали весть. Они показали это по всем каналам, чтобы увидели все, кто способен видеть. Нет, Тень. Все еще только начинается.

Нагнувшись у основания каменного монумента, он затушил сигариллу о землю, и так и оставил там бычок, словно подношение.

– Ты раньше отпускал шуточки, – сказал Тень. – А теперь уже нет.

– Трудно в наши дни найти хорошую шутку. Среда мертв. Идешь спать?

– Немного погодя.

Нанси ушел в сторону мотеля. Протянув руку, Тень коснулся камня. Провел кончиками пальцев по холодной бедной доске. Потом повернулся и пошел к крохотной белой часовенке, шагнул в темный провал открытой двери. Внутри он сел на ближайшую скамью, опустил голову и, закрыв глаза, стал думать о Лоре, и Среде, и о том, что значит быть живым.

За спиной у него раздался щелчок, потом шуршание подошв по земле. Выпрямившись, Тень повернулся. Кто-то стоял в самом дверном проеме – темный силуэт на фоне звезд. Лунный свет поблескивал на металле.

– Ты собираешься меня застрелить? – спросил Тень.

– О Господи, как бы мне этого хотелось, – сказал Город. – В порядке самообороны. Итак, ты молишься? Они и тебя заставили поверить, будто они боги? Они не боги.

– Я не молился, – ответил Тень. – Просто думал.

– Насколько я понимаю, – продолжал Город, – они мутанты. Эксперименты эволюции. Немного гипноза, немного фокусов, и ты поверишь во что угодно. Не о чем писать домой. Вот и все. В конце концов, умирают они как люди.

– Всегда так делали, – сказал Тень, вставая, и Город на шаг отступил.

Тень вышел из часовенки, и Город отступил снова, сохраняя прежнюю дистанцию.

– Эй, – окликнул его Тень. – Ты знаешь, кто такая Луиза Брукс?

– Твоя подружка?

– Нет. Кинозвезда. Родилась к югу отсюда.

Город помедлил.

– Может, она сменила имя и стала Лиз Тейлор, или Шэрон Стоун, или еще как, – с готовностью предложил он.

– Может быть. – Тень пошел назад к мотелю. Город держался на том же расстоянии.

– Тебе следовало бы быть в тюрьме, – сказал он. – В камере смертников.

– Я не убивал твоих коллег, – сказал Тень. – Но скажу тебе кое-что, что однажды сказал мне один парень, с которым я сидел. Кое-что, чего я никогда не забывал.

– И что же это?

– Был только один человек, кому Иисус лично пообещал место подле себя в раю. Не Петру и не Павлу, никому из апостолов. Это был приговоренный вор, которого как раз казнили. Так что не наезжай на тех, кто в камере смертников. Может, им известно что-то, чего ты не знаешь.

Возле «хамви» скучал шофер.

– Доброй ночи, джентльмены, – сказал он, когда они проходили мимо.

– Доброй ночи, – отозвался Город, а потом повернулся к Тени: – Лично мне на все это плевать. Я только выполняю распоряжения мистера Мира. Так намного проще.

Тень прошел по коридору в девятый номер. Отпер дверь, толкнул ее. Потом сказал:

– Простите. Я думал, это мой номер.

– Твой, – ответила из темноты Медия. – Я ждала тебя.

В лунном свете он различил тщательно уложенную прическу и бледное лицо. Чопорно и прямо она сидела на краешке его кровати.

– Я найду себе другую комнату.

– Я ненадолго, – сказала она. – Я просто подумала, что сейчас наиболее подходящее время сделать себе предложение.

– Давай. Делай свое предложение.

– Расслабься, – сказала она с улыбкой в голосе. – У тебя словно палка в спине. Послушай, Среда мертв. Ты никому ничего не должен. Присоединяйся к нам. Пора переходить на сторону победителя.

Тень молчал.

– Мы можем сделать тебя знаменитым, Тень. Мы можем дать тебе власть над тем, во что люди верят, что они говорят, что носят, над тем, что снится им во сне. Хочешь быть новым Кэри Грантом? Мы можем это сделать. Можем сделать из тебя нового «битла».

– Пожалуй, мне больше понравилось, когда ты предлагала показать мне титьки Люси, – ответил Тень. – Если это была ты.

– Ах вот как, – откликнулась она.

– Мне нужна моя комната. Спокойной ночи.

– Но, разумеется, – сказала она, не двигаясь с места, будто он ничего и не говорил, – мы ведь можем все и переиграть. Мы сумеем испортить тебе жизнь. Ты можешь навсегда стать дурной шуткой, Тень. Или тебя будут помнить как чудовище. Или тебя будут помнить вечно, но как Чарльза Мэнсона, Гитлера… Как тебе это понравится?

– Прошу прощения, мэм, но я устал, – сказал Тень. – Очень буду вам благодарен, если вы уйдете.

– Я предложила тебе весь мир, – прошипела она. – Когда будешь умирать в канаве, вспомни об этом.

– Постараюсь, – ответил Тень.

Она ушла, но запах ее духов остался. Лежа на голом матрасе, Тень думал о Лоре, но что бы он ни вспоминал – Лору за игрой во фрисби, Лору, ложкой поедающую пену с лимонада, Лору, со смехом дефилирующую в экзотическом нижнем белье, которое она купила, когда была на конференции турагентов в Анахайме, – воспоминания всегда возвращались к Лоре, сосущей член Робби, когда грузовик сбил их на дороге… А потом он услышал ее слова, и они опять причинили ему боль.

«Ты не мертв, – сказал в его голове тихий голос Лоры. – Но я не уверена, что ты жив».

В дверь постучали.

Тень встал и открыл дверь. В коридоре стоял толстый мальчишка.

– Проклятые гамбургеры, – сказал он. – Такая дрянь. Можешь в такое поверить? Пятьдесят миль до ближайшего «Макдоналдса». Я даже не думал, что во всем мире есть такое место, откуда пятьдесят миль до «Макдоналдса».

– Не номер, а прямо Центральный вокзал какой-то, – сказал Тень. – Ладно уж, давай угадаю. Ты пришел предложить мне свободу Интернета, если я перелезу по вашу сторону забора. Так?

Толстый мальчишка поежился.

– Нет. Ты уже и так мертвечина, – сказал он. – Ты, черт побери, черно-белая рукопись с картинками, шрифт тру-тайп готика. Сколько не пытайся, тебе гипертекстом не стать. А я… Я – синапсис, тогда как ты синопсис…

Тут Тень сообразил, что от мальчишки странно пахнет. Был у них один парень в камере напротив, имени которого Тень так и не узнал. Он среди бела дня снял с себя всю одежду и объявил во всеуслышание, что его послали забрать истинных праведников на серебряном космолете в красивое место. Больше Тень его не видел. От толстого мальчишки пахло, как от того парня.

– Ты зачем пришел?

– Просто поболтать, – проскулил толстый мальчишка. – В моем номере жутковато. Вот и всё. Жутковатое место. Пятьдесят миль до «Макдоналдса». Можешь в такое поверить? Может, я могу у тебя посидеть?

– А как насчет твоих друзей из лимузина? Тех, кто меня бил? Попробуй их попросить, чтобы с тобой посидели.

– Детишки здесь не работают. Мы тут в мертвой зоне.

– До полуночи еще далеко, – сказал Тень, – а до рассвета еще дольше. Думаю, тебе надо выспаться. Я знаю, что мне надо.

Толстый мальчишка помолчал с полминуты, потом кивнул и вышел из комнаты.

Закрыв дверь, Тень повернул в замке ключ. Потом растянулся на матрасе.

Несколько минут спустя раздался шум. Тень не сразу сообразил, в чем дело, после чего отомкнул дверь и вышел в вестибюль. Это был толстый мальчишка, который уже вернулся в свой номер. Судя по звуку, он швырял об стены комнаты что-то огромное. Вероятнее всего, бился о них всем телом.

– Это всего лишь я сам! – рыдал он. Или, может быть: «Это всего лишь мясо» – Тень не мог в точности разобрать.

– Тихо! – загремел голос Чернобога из комнаты дальше по коридору.

Тень пересек вестибюль и вышел из мотеля. Он устал. Шофер стоял возле «хамви» – темный силуэт в остроконечной шапке.

– Не спится, сэр? – спросил он.

– Нет, – ответил Тень.

– Сигарету, сэр?

– Нет, спасибо.

– Вы не против, если я закурю?

– Курите.

Шофер прикурил от одноразовой зажигалки «бик», и в желтом свете пламени Тень увидел его лицо, впервые действительно увидел его, и начал понимать.

Тень знал это худое лицо. Знал, что под черной шапкой водителя окажутся стриженные под ежик оранжевые волосы. Знал, что при улыбке губы этого человека встопорщатся рубцами старых шрамов.

– Хорошо выглядишь, верзила, – сказал шофер.

– Ло'кий? – Тень настороженно поглядел на бывшего сокамерника.

Тюремные друзья – хорошая вещь: они помогут пройти через дурные места, пережить черные времена. Но тюремная дружба заканчивается у ворот тюрьмы, тюремный друг, возникающий в твоей жизни – это едва ли подарок судьбы.

– Господи. Ло'кий Злокозны, – сказал Тень, а потом услышал звук собственных слов и понял – Локи Злокозненный.

– А ты тормоз, – сказал Локи, – но рано или поздно все же въезжаешь. – И губы его скривились улыбкой в шрамах, и в запавших глазах заплясало оранжевое пламя.

Они сидели в номере Тени в заброшенном мотеле, на одной кровати, но на разных концах матраса. Звуки из комнаты толстого мальчишки почти стихли.

– Тебе повезло, когда мы вместе сидели, – сказал Локи. – Без меня ты бы в первый год не выжил.

– Разве ты не мог выйти, если бы захотел?

– Проще отсидеть. – Локи помедлил. – Ты пойми, что такое бог. Магии в этом нет никакой. Ты – это просто ты, но такой, в какого люди верят. Это как быть концентрированной, увеличенной сущностью тебя самого. Это как стать громом, или мощью бегущего коня, или мудростью. Ты вбираешь в себя всю веру и становишься выше, круче, становишься чем-то большим, чем человек. Ты кристаллизуешься. – Он снова помолчал. – А потом приходит день, и о тебе забывают, в тебя больше не верят, не приносят тебе жертв, им теперь плевать, и вот ты уже играешь в наперстки на углу Бродвея и Сорок третьей.

– Почему ты оказался в моей камере?

– Случайность. Чистой воды случайность.

– А теперь ты возишь оппозицию.

– Можешь так их называть. Все зависит от того, на чьей ты стороне. На мой взгляд, я вожу команду победителей.

– Но вы со Средой – одного народа, вы оба…

– Из скандинавского пантеона. Ты это хотел сказать?

– Ага.

– Ну и что? Теперь помялся Тень.

– Вы, наверное, были друзьями. Когда-то.

– Нет. Друзьями мы никогда не были. Мне не жаль, что он мертв. Он тащил нас назад в прошлое. А теперь, когда его нет, остальным придется взглянуть фактам в лицо: надо измениться или умереть, развиваться или сгинуть. Он мертв, война окончена.

– Не настолько уж ты глуп. – Тень недоуменно поглядел на Локи. – Ты же всегда был хитер. Смерть Среды ничему не положит конец. Она только столкнула с насестов тех, кто желал отсидеться в сторонке.

– Опять путаешь метафоры, Тень. Дурная привычка.

– Как скажешь. И все-таки это правда. Господи, да его смерть за пару минут сделала то, чего он добивался последние несколько месяцев. Она их объединила. Дала им во что верить.

– Может и так. – Локи пожал плечами. – Насколько я понимаю ход мыслей здешних воротил: уберите зачинщика, и хлопоты исчезнут сами собой. Впрочем, это не мое дело. Я просто кручу баранку.

– Скажи, а почему все из-за меня всполошились? Они так себя ведут, словно я важная птица. Какое имеет значение, что я делаю?

– Понятия не имею. Ты был важен для нас потому, что был важен для Среды. А вот почему… Пожалуй, вот тебе еще одна из мелких загадок природы…

– Устал я от загадок.

– Да? А по мне, так они придают миру пикантность. Как соль подливе.

– Выходит, ты шофер. Ты всех их возишь?

– Тех, кого нужно, – сказал Локи. – Тоже заработок. Подняв к самому лицу наручные часы, он нажал на кнопку: циферблат замерцал бледно-голубым, подсветил снизу его лицо, придав ему что-то высокомерное и загнанное одновременно.

– Без пяти полночь. Пора, – сказал Локи. – Идешь?

Тень сделал глубокий вдох.

– Иду.

Они прошли по темному коридору мотеля до номера пятого. Локи вынул из кармана коробок спичек, зажег одну, чиркнув о ноготь большого пальца. Мгновенная вспышка обожгла зрачки Тени. Мигнул, потом загорелся ровно фитиль свечи. За ним – второй. Локи зажег еще одну спичку и отошел к окну – поджигать все новые и новые огарки, расставленные по подоконникам, в изголовье кровати и на рукомойнике в углу.

Кровать вытащили от стены на середину комнаты, так что со всех сторон до стен оставалось пустое пространство в несколько футов. Матрас был накрыт простынями, дешевыми и старыми гостиничными простынями, изношенными и испещренными пятнами. Поверх простыней неподвижно лежал Среда.

Одет он был в тот самый светлый костюм, который был на нем, когда его застрелили. Правая сторона его лица была нетронутой, целой и не испачканной кровью. Левая превратилась в кровавое месиво, и левое плечо и левый лацкан были усеяны темными пятнышками. Руки лежали по бокам тела. Выражение на развороченном лице было далеко не мирное: Среда выглядел обиженным – до глубины души, по-настоящему обиженным, исполненным ненависти, гнева и подлинного безумия. А подо всем этим притаилось удовлетворение.

Тень вообразил себе, как умелые руки мистера Шакала разглаживают ненависть и боль, восстанавливая лицо Среды воском и гримом гробовщика, одаривая его последним покоем и достоинством, в которых отказала ему даже смерть. Но даже в смерти Среда не казался меньше. И от него по-прежнему слабо пахло «Джеком дэниэлсом».

По равнине гулял ветер: Тень слышал, как он завывает вокруг старого мотеля в воображаемом центре Америки. Оплывая, мерцали свечи на подоконнике.

В коридоре раздались шага. Стук в дверь, голос: «Пора, поспешите», шарканье шагов. Входя в номер, все склоняли головы.

Первым вошел Город, за ним последовала Медия, а затем появились мистер Нанси и Чернобог. Последним пришел толстый мальчишка: на лице у него красовались свежие синяки, а губы все время шевелились, словно он самому себе повторял какую-то мантру, но не издавал при этом ни звука. Тень вдруг понял, что жалеет его.

Без церемоний и без единого слова все выстроились вокруг тела – каждый на расстоянии вытянутой руки от соседа. Меж собравшимися в комнате, зародившись, стало нарастать напряжение, сам воздух словно исполнился благоговения: ничего подобного Тень никогда не испытывал раньше. Тишина, ни звука, только потрескивание свечей и завывание ветра.

– Мы собрались в этом безбожном месте, – заговорил Локи, – чтобы передать тело этой особы тем, кто похоронит его по обычаю, исполнив все ритуалы. Если кто-то желает высказаться, пусть возьмет слово сейчас.

– Только не я, – подал голос Город. – Я и не знал его хорошо. И от всего этого мне не по себе.

– Эти действия не останутся без последствий, – веско проговорил Чернобог. – И знаете что? Это только начало.

Толстый мальчишка захихикал, пустив петуха, подавился высоким девчоночьим смешком.

– Ладно-ладно, – выдохнул он. – Усек. – А потом вдруг монотонно продекламировал:

Кружа и кружа все расширяющимися кольцами спирали,

Сокол соколятника не слышит;

Все распадается, проседает центр…

Тут он прервался и нахмурил брови:

– Черт, а ведь раньше я помнил все до конца. – Он потер виски, сморщился и умолк.

И тогда собравшиеся уставились на Тень. Ветер теперь визжал за окном. А Тень не знал, что сказать.

– Все это выглядит жалко, – произнес он наконец. – Вы убили его или приложили руку к его смерти. А теперь вы отдаете нам его тело. Прекрасно. Он был вспыльчивый шельма, но я пил его мед, и я все еще работаю на него. Это все.

– В мире, где каждый день умирают десятки людей, – взяла слово Медия, – нам нужно помнить, что на каждое мгновение горя, когда из этой жизни уходит человек, приходится мгновение радости, когда на свет рождается дитя. И его первый крик… это волшебство, ведь так? Может, я скажу жестокую вещь, но горе и радость – это как молоко и печенье. Не бывает горя без радости, как не бывает молока без печенья. Думаю, в это мгновение нам следует задуматься над этим.

А мистер Нанси, прочистив горло, сказал:

– Что же, тогда придется мне, раз никто больше этого не скажет. Мы в самом центре страны, у которой нет времени для богов, и в этом центре для нас меньше времени, чем где-либо еще. Это – ничейная земля, место перемирия, и здесь мы исполняем его законы. У нас нет выбора. Так вот. Вы отдаете нам тело нашего друга. Мы его принимаем. Вы за это заплатите, убийство за убийство, кровь за кровь.

– Как скажешь, – снова подал голос Город. – Лучше бы вам поберечь время и силы: поезжайте домой и застрелитесь. Так мы обойдемся без посредников.

– А пошел ты! – взорвался Чернобог. – Имел я тебя и твою мать, и твою сраную лошадь, на которой ты, придурок, приехал. Ни один воин не отведает твоей крови. Ни один живой не возьмет твою жизнь. Ты умрешь мягкой, жалкой смертью. Ты умрешь с поцелуем на губах и ложью в сердце.

– Брось, старик, – сказал Город.

– «Кровавый прилив на подходе», – вставил толстый мальчишка. – Кажется, так там дальше.

Взвыл ветер.

– Ладно, – прервал молчание Локи. – Он ваш. Мы свое сделали. Забирайте старого говнюка.

Он щелкнул пальцами, и Город, Медия и толстый мальчишка вышли из комнаты, а потом улыбнулся Тени:

– Никого не зови счастливым, а, дружок?

С этим он тоже ушел.

– Что же будет теперь? – спросил Тень.

– Мы его завернем, – сказал Ананси, – и увезем отсюда.

Среду они завернули в гостиничные простыни, в импровизированный саван на скорую руку, так что вскоре и самого тела не стало видно. Два старика взялись было за сверток с обеих концов, но Тень остановил их:

– Дайте-ка попробую.

Согнув колени, он подсунул руку под закутанную в белое фигуру, потом распрямился, взваливая ее себе на плечо. Постоял на полусогнутых, стараясь обрести равновесие.

– Хорошо, – сказал он. – Я его держу. Давайте положим его в машину.

Чернобог как будто собрался спорить, но потом закрыл рот. Поплевав на пальцы, он начал большим и указательным тушить свечи. Выходя из погружавшейся во тьму комнаты, Тень слышал их слабое шипение.

Среда был тяжелым, но Тень справлялся, только вот идти приходилось неспешно, но и без остановок. У него не было выбора. С каждым шагом, который он делал по коридору, слова Среды эхом отдавались у него в голове, а на языке он чувствовал кисло-сладкий вкус меда. «Ты меня защищаешь. Ты возишь меня с места на место. Ты выполняешь поручения. В случае необходимости, и только в этом случае, ты пускаешь в ход силу, когда нужно кое-кого приструнить. И в маловероятном случае моей смерти ты будешь бдеть у моего тела…»

Мистер Нанси открыл перед ним дверь вестибюля, потом, обежав его кругом, – заднюю дверцу мини-вэна. Четверо новых богов уже стояли возле своего «хамви» и наблюдали за процессией с таким видом, будто им не терпелось уехать. Локи снова надел шоферскую шапку. Ветер раз за разом ударял в Тень, тянул и дергал за края простыней.

Как можно мягче он опустил Среду на пол мини-вэна.

Кто-то тронул его за плечо. Он повернулся. Перед ним, протягивая руку, стоял Город.

– Вот возьми, – сказал мистер Город. – Мистер Среда просил, чтобы это тебе передали.

На раскрытой ладони лежал стеклянный глаз. Через самую его середину бежала тоненькая трещинка, и крохотный осколок радужки откололся.

– Мы нашли его в Масоник-холл, когда прибирались. Возьми на счастье. Господь знает, оно тебе понадобится.

Тень зажал глаз в кулаке. Ему очень хотелось найти остроумный и язвительный ответ, но Город уже вернулся к «хамви» и забирался в машину – а Тень все еще так и не придумал ничего умного.

Они ехали быстро. К рассвету они были уже в Принстоне, штат Миссури. Тень еще так и не сомкнул глаз.

– Где тебя высадить? – спросил Нанси. – На твоем месте я бы раздобыл себе документы и двинул в Канаду. Или в Мексику.

– Я с вами, ребята, – ответил Тень. – Среда бы этого хотел.

– Ты больше на него не работаешь. Он мертв. Как только сбросим его тело, иди на все четыре стороны.

– И что мне делать?

– Залечь, пока война не кончится, – сказал Нанси, мигнул левым поворотником и свернул.

– Спрячься ненадолго, – внес свою лепту Чернобог. – А потом, когда все будет позади, возвращайся ко мне, и я тебя прикончу.

– Куда мы везем тело? – спросил Тень.

– В Виргинию. Там есть одно дерево, – отозвался Нанси.

– Мировое древо, – с мрачным удовлетворением пояснил Чернобог. – В наших краях тоже такое было. Но наше росло под землей, а не на ней.

– Мы положим его у корней дерева, – продолжал Нанси. – Оставим его там. Отпустим тебя. Поедем на юг. Там будет битва. Прольется кровь. Многие умрут. Мир меняется, пусть и понемногу.

– Вы не хотите, чтобы я участвовал в вашей битве? Я не слабак. От меня есть толк в драке.

Повернувшись к Тени, Нанси широко улыбнулся – это была первая настоящая улыбка, какую видел Тень на лице старика с тех пор, как он вытащил его из окружной тюрьмы Ламбер.

– По большей части эта битва разыграется там, куда ты не сможешь пойти, чего ты не сможешь коснуться.

– В умах и сердцах людей, – объяснил Чернобог. – Помнишь, большую вертушку?

– Карусель, – добавил мистер Нанси.

– А, за сценой. Понял. Как на той равнине с костями. Мистер Нанси поднял голову.

– Всякий раз, когда я решаю, что у тебя не хватит здравого смысла, чтобы хоть на что-то сгодиться, ты меня удивляешь. Да, именно там и произойдет настоящая битва. Все остальное – просто вспышки и гром.

– Расскажите мне о бдении, – сказал Тень.

– Кто-то должен остаться с телом. Такова традиция. Мы найдем кого-нибудь.

– Он хотел, чтобы это сделал я.

– Нет, – отрезал Чернобог. – Это тебя убьет. Неудачная идея, очень неудачная.

– Да? Меня это убьет? То, что я побуду с телом?

– Лично я такого на моих похоронах не хотел бы, – сказал мистер Нанси. – Когда я умру, пусть меня просто закопают в теплом месте. А когда хорошенькие телки будут ходить по моей могиле, я стану хватать их за коленки, как в том фильме.

– Никогда его не видел, – отозвался Чернобог.

– Ну конечно, видел. Это в самом конце. Киношка про студентов. Все ребятишки идут на школьный бал.

– Фильм называется «Кэрри», мистер Чернобог, – сказал Тень. – А теперь пусть один из вас расскажет мне про бдение.

– Ты рассказывай, – заявил Чернобогу мистер Нанси. – Я машину веду.

– Никогда не слышал о фильме под названием «Кэрри». Сам рассказывай.

– Того, кто остается с телом, привязывают к дереву. Так, как когда-то привязали Среду. А потом он висит там девять дней и девять ночей. Ни еды, ни воды. Совсем один. Под конец обрезают веревки и его снимают, и если он остается жив… ну, такое случается. Так Среда получит свое бдение.

– Может, Алвисс сможет нам послать кого-нибудь из своих, – сказал Чернобог. – Гному под силу такое пережить.

– Я это сделаю, – сказал Тень.

– Нет, – покачал головой мистер Нанси.

– Да, – сказал Тень.

Два старика помолчали. Потом мистер Нанси спросил:

– Почему?

– Потому что только живой может сделать такое, – ответил Тень.

– Ты рехнулся, – сказал Чернобог.

– Может быть. Но я собираюсь бдеть над телом Среды. Когда они остановились заправиться, Чернобог объявил, что его тошнит и что он желает ехать впереди. Тень был не против перебраться назад – там можно было хоть как-то вытянуться и поспать.

Они ехали в молчании. Тень чувствовал, что принял решение, что сейчас свершается нечто большое и невероятное.

– Слушай, Чернобог, – сказал некоторое время спустя мистер Нанси. – Ты проверил техномальчика в мотеле? Счастливым он не выглядел. Он залез во что-то, что залезло прямо в него. В том-то и беда с этими новыми детишками: они уверены, будто все знают, и по-хорошему учиться не способны, только по-плохому.

– Хорошо, – хмыкнул Чернобог.

Тень вытянулся на заднем сиденье во весь рост. Ему казалось, он раздваивался или даже растраивался. Один Тень испытывал душевный подъем, сознавая, что сделал свой ход. Это бы не имело значения, если бы он не хотел больше жить, но он хотел жить, вот в этом и заключалась разница. Он надеялся пережить предстоящее испытание, но готов был умереть, если именно это требовалось, чтобы чувствовать себя живым. А пока ему казалось, что все это смешно и забавно, самая смешная вещь на свете; и он спросил себя, понравилась бы шутка Лоре? Другой Тень, или, возможно, это был Майк Айнсель, исчезнувший без следа с нажатием пары кнопок в полицейском участке Приозерья, все еще пытался во всем разобраться, увидеть всю картину.

– Спрятавшиеся индейцы, – сказал Тень вслух.

– Что? – раздраженно прохрипел с переднего сиденья Чернобог.

– Картинки-раскраски для детей. «Сможете ли вы найти на этой картинке спрятавшегося индейца? На картинке десять индейцев, сможете отыскать их всех?» Сначала вам кажется, вы видите только водопад, скалы и деревья, потом понимаете, что, если развернуть картинку под определенным углом, увидите тень индейца… – Тень зевнул.

– Спи, – посоветовал Чернобог.

– Но вся картина в целом… – пробормотал Тень и заснул, и снились ему спрятанные индейцы.

Дерево стояло в Виргинии. Далеко от всего, на задах заброшенной фермы. Чтобы добраться на ферму, они почти час колесили на юг от Блэксбурга по дорогам с названиями вроде «Ветка Барвинка» или «Петушья Шпора». Они дважды сбились с дороги, и мистер Нанси и Чернобог оба вышли из себя, накричав на Тень и друг на друга.

Они остановились, чтобы узнать дорогу, возле крохотного магазинчика у подножия холма, там, где дорога раздваивалась. Из задней комнаты вышел старик и подслеповато на них уставился: одет он был в джинсовый комбинезон, и ничего больше, даже ботинок, на нем не было. Выбрав из жестянки на прилавке копченую свиную ногу, Чернобог ушел есть ее на веранду, пока старик в джинсе рисовал мистеру Нанси карту на салфетке, указывая повороты и ориентиры на местности.

На сей раз за руль сел мистер Нанси, и не прошло и десяти минут, как они уже были на месте. На табличке на воротах было написано «ЯСЕНЬ».

Выбравшись из мини-вэна, Тень отворил створки ворот, «Фольксваген» проехал, подпрыгивая на луговых кочках. Тень закрыл ворота. Он прошелся вслед за мини-вэном, разминая ноги, даже перешел на бег, чтобы догнать машину, наслаждаясь ощущением легкости во всем теле.

По дороге из Канзаса он совсем потерял чувство времени. Они ехали два дня? Три? Он не знал.

Тело в мини-вэне словно и не гнило. Он чувствовал его запах – слабый аромат «джека дэниэлса» с привкусом чего-то, напоминавшего кислый мед. Но запах не был неприятным. Время от времени он рассматривал стеклянный глаз, вынимая его из кармана: в глубине его притаилась трещина, наверное, от удара пули, но, если не считать отвалившегося осколка возле радужки, поверхность глаза осталась гладкой. Тень вертел его в руках, перекатывал на ладони, прятал в кулак, подталкивал пальцами. Жутковатый сувенир, но почему-то утешительный. Тень решил, что Среда немало бы повеселился, узнав, что его глаз в конце концов оказался в кармане у него.

Фермерский дом был темным и запертым. Луга вокруг заросли и казались заброшенными. Крыша дома у задней стены просела и обваливалась, была залатана листами черной пластмассы. Листы сходились у конька, за которым Тень увидел дерево.

Оно было серебристо-серым и возвышалось над домом. Это было самое красивое дерево, какое только доводилось видеть Тени: призрачное и при этом совершенно реальное и совершенно симметричное. А кроме того, оно выглядело знакомым, Тени даже подумалось, не видел ли он его во сне, но потом он сообразил, что много раз рассматривал его прежде, и притом наяву. Это было дерево с серебряной булавки Среды.

«Фольксваген» дребезжал и подпрыгивал на рытвинах и наконец остановился футах в двадцати от ствола.

Тут Тень увидел троих женщин. Поначалу он решил, что они Зори, но нет, этих троих он не знал. Выглядели они усталыми и заскучавшими, словно давным-давно там стояли. Каждая держала по деревянной лестнице. А у самой крупной в руках был еще и бурый мешок. Они походили на русских матрешек: самая большая была ростом с Тень или даже выше, средняя – ему по плечо, и еще одна, такая маленькая и сгорбленная, что Тень сначала решил, что перед ним ребенок. Лица их были настолько похожи, что любой бы согласился, что они сестры.

Маленькая, когда подъехал мини-вэн, присела в реверансе. Остальные две только смотрели перед собой, передавая друг другу сигарету, которую докурили до самого фильтра, прежде чем средняя затушила окурок о корень.

Чернобог распахнул заднюю дверь мини-вэна, старшая протиснулась мимо него и легко, будто это был куль с мукой, подняла тело Среды и перенесла под дерево. Она положила его у корней, футах в десяти от ствола. Три сестры развернули Среду. В дневном свете он выглядел много хуже, чем при свете свечей в номере мотеля, Тени хватило одного мимолетного взгляда, чтобы поспешно отвернуться. Женщины поправили на нем одежду, одернули пиджак, потом выложили на край простыни и снова завернули. Потом подошли к Тени.

– Ты тот самый? – спросила большая.

– Ты тот, кто пришел оплакать Всеотца? – спросила средняя.

– Ты решил претерпеть бдение? – спросила маленькая. Тень кивнул. Впоследствии он не мог с точностью сказать, слышал ли он и в самом деле их голоса. Возможно, он просто понял смысл их речей по выражению лиц и глаз.

Появился мистер Нанси, ходивший в дом в уборную. Он курил сигариллу, вид у него был задумчивый.

– Тень, – окликнул он. – Тебе правда не обязательно это делать. Мы можем найти кого-нибудь, более подходящего.

– Я это сделаю, – просто ответил Тень.

– А если ты умрешь? – спросил мистер Нанси. – Если это тебя убьет?

– Значит, так тому и быть.

Мистер Нанси сердито бросил сигариллу в траву.

– Говорил я тебе, что у тебя дерьмо на месте мозгов, и снова это повторю. Разве ты не видишь, когда тебе дают возможность улизнуть?

– Извини, – только и сказал Тень. Мистер Нанси ушел назад к мини-вэну.

Следующим к Тени подошел Чернобог, который явно был недоволен.

– Ты должен выжить, – заявил он. – Должен остаться цел и невредим. Ради меня.

А потом он несильно стукнул Тень костяшкой пальца по лбу и сказал «Бам!». Он сжал плечо Тени и, похлопав на прощание его по руке, присоединился к мистеру Нанси.

Старшая, чье имя звучало как Урта или Урдер – Тени никак не удавалось произнести его так, чтобы удовлетворить хозяйку, – жестами приказала ему снять одежду.

– Всю?

Старшая пожала плечами. Тень разделся до трусов и футболки. Женщины прислонили к стволу лестницы. Одна была от руки расписана мелкими цветами и листьями, змеившимися по перекладинам, и ему приказали подняться по ней.

Тень взобрался на девять ступеней. Потом, по знаку женщин, ступил на низкую ветку.

Средняя вывалили на траву содержимое мешка. Наземь упал моток спутанных тонких веревок, бурых от старости и грязи, и женщины принялись сортировать их по длине, аккуратно раскладывая вдоль тела Среды.

Вот они вскарабкались на лестницы и начали опутывать Тень веревками, завязывая их сложными и изящными узлами, – сначала на стволе, потом на теле Тени. Нисколько не смущаясь, словно повитухи или няньки или те, кто обмывает покойников, они сняли с него футболку и трусы, связали его, неплотно, но крепко и бесповоротно. Он даже удивился, насколько удобно распределился его вес по узлам и веревкам. Петли прошли у него под мышками, между ногами, вокруг талии, коленок, груди, надежно привязывая к стволу.

Последняя петля неплотно легла вокруг шеи. Поначалу это причиняло ему неудобство, но вес был распределен разумно, и ни одна из веревок не врезалась в кожу.

Его ноги оказались в пяти футах над землей. На дереве не было ни единого листка, ветви чернели на фоне серого неба, в утреннем свете серебрилась гладкая кора.

Женщины убрали лестницы. На мгновение Тень охватила паника: он всем телом обмяк на веревках и даже провис на несколько дюймов. И все же он не издал ни звука.

Завернутое в гостиничный саван тело женщины положили у корней дерева, а потом ушли.

Тень остался один.