Глава двенадцатая. Свою религию, равно как и мораль, Америка вложила в устойчивые и доходные ценные бумаги

Свою религию, равно как и мораль, Америка вложила в устойчивые и доходные ценные бумаги. Она заняла неприступную позицию нации, благословенной потому, что заслуживает благословения; и ее сыны, какие бы иные доктрины они ни принимали или ни отвергали, открыто и без раздумья подписываются под этим национальным кредо.

Агнес Репплир. Эпохи и тенденции

Тень ехал на запад – через Висконсин и Миннесоту в самую Северную Дакоту, где укрытые снегом холмы походили на гигантских спящих бизонов. Они со Средой не видели ничего, но это форменное ничего в изобилии тянулось миля за милей. Потом они свернули к югу, в Южную Дакоту, направляясь на земли резерваций.

«Линкольн», который так приятно было водить, Среда обменял на древний громыхающий «виннебаго», насквозь провонявший котом, сидеть за рулем которого Тени совсем не нравилось.

Когда они проехали первый указатель на Маунт-Рашмур (оставалось еще несколько сотен миль), Среда пробурчал:

– А вот это действительно святое место.

Тень удивился, поскольку был уверен, что Среда спит.

– Когда-то здесь были священные земли индейцев, насколько я знаю.

– Это святое место, – повторил Среда. – Вот она, сущность Америки: всегда надо дать людям предлог, чтобы те приходили и поклонялись. Сегодня никто уже не может просто приехать посмотреть на гору. Отсюда – гигантские лица президентов, творения мистера Гутцона Борглама. Как только портреты были высечены, иными словами, разрешение получено, люди спокойно могут во множестве приезжать посмотреть наяву на то, что уже видели на тысячах открыток.

– Я знал одного парня. Много лет назад он был тренером по тяжелой атлетике. Он как-то рассказывал, дескать, в резервациях Дакоты молодые мужчины племени забираются на гору, потом, создав живую цепь, пускаются по склону, и все ради того, чтобы крайний мог помочиться на нос президенту.

– Прекрасно, просто прекрасно! – загоготал Среда. – И есть какой-нибудь конкретный президент, кто служил бы особой мишенью их праведного гнева?

Тень пожал плечами:

– Он не говорил.

Миля за милей исчезали под колесами «виннебаго». Тени стало казаться, будто он стоит на месте, а американский пейзаж проносится мимо них с равномерной скоростью шестьдесят семь миль в час. Зимний туман стирал края и углы.

Был полдень второго дня пути, и они почти уже прибыли на место.

Тень, размышлявший всю дорогу, сказал вдруг:

– На прошлой неделе в Приозерье пропала девочка. Пока мы были в Сан-Франциско.

– Да? – Среду эта новость явно не заинтересовала.

– Девчушка по имени Элисон Макговерн. Она не первая, кто исчез в городке. Были и другие. Все исчезали зимой.

Среда нахмурил лоб.

– Трагично, правда? Личики на пакетах с молоком – впрочем, я не помню, когда в последний раз видел детское лицо на пакете молока, – и на стенах кабинок на стоянках вдоль бесплатных шоссе. «Вы меня видели?» – спрашивают они. И в лучшие времена – вопрос экзистенциальный. «Вы меня видели?» Сверни на следующей развязке.

Тени показалось, он услышал шум вертолета над головой, но из-за низко висящих туч ничего не было видно.

– Почему ты выбрал Приозерье? – спросил Тень.

– Я тебе говорил. Приятное тихое местечко, чтобы тебя спрятать. Там ты далеко от всех дорог, ниже радаров.

– Но почему?!

– Потому что кончается на "у", – отрезал Среда. – Теперь:сворачивай налево.

Среда свернул налево.

– Что-то тут не так, – пробормотал Среда. – Черт. Иисус, мать его, Христос на велосипеде. Притормози, но не останавливайся.

– Может, объяснишь?

– Проблемы. Знаешь какой-нибудь другой, объездной, маршрут?

– По правде сказать, нет. Я в Южной Дакоте впервые. К тому же я не знаю, куда мы едем.

Вдали на холме мигнул, размытый туманом, красный огонек.

– Дорога перекрыта, – сказал Среда, в поисках чего-то запуская глубоко руку сначала в один карман, затем в другой.

– Могу остановиться и развернуться.

– Мы не можем развернуться. Позади нас тоже они, – сказал Среда. – Сбрось скорость до десяти – пятнадцати миль в час.

Тень глянул в зеркальце заднего вида. Позади них примерно в миле маячил свет фар.

– Ты в этом уверен? – спросил он.

– Так же, как в том, что яйцо есть яйцо, – фыркнул Среда. – Как сказал фермер, разводящий индеек, когда у него вывелась первая черепаха. Ага, удача!

Из недр кармана он извлек кусочек белого мела.

Он принялся царапать мелом по приборной доске автофургончика, выводя закорючки и черточки, словно решал алгебраическую головоломку – или, может быть, подумал Тень, такие значки может чертить один бомж другому, этакий шифр бродяг – «злая собака там, опасный город, милая женщина, мягкий обезьянник в участке, там можно переночевать…»

– Вот так, – сказал Среда наконец. – Теперь прибавь скорость до тридцати. И ни в коем случае потом не тормози.

Машина за ними, включив мигалку и взвыв сиреной, стала набирать скорость.

– Не сбавляй скорость, – повторил Среда. – Они просто хотят, чтобы мы замедлили ход еще до того места, где они перекрыли дорогу.

«Царап, – сказал мел. – Царап. Царап».

Они поднялись на гребень холма. До заграждения осталось с четверть мили. Двенадцать машин, выстроившихся на дороге, а на обочине – пара полицейских машин и несколько больших черных спортивных фургонов с легковыми шасси.

– Ну вот. – Среда убрал мел. Приборная доска и бардачок были плотно исписаны похожими на руны каракулями.

Машина с сиреной едва не ударила их в задний бампер, потом сбросила скорость, и усиленный мегафонами голос закричал:

– На обочину!

Тень поглядел на Среду.

– Поверни направо. Просто съезжай с дороги.

– Я не могу свести эту колымагу с дороги в поле. Мы перевернемся.

– Все будет в порядке. Сворачивай вправо. Давай!

Правой рукой Тень вывернул руль, и «виннебаго» послушно подпрыгнул и дернулся, съезжая с шоссе. На мгновение Тени показалось, что он был все же прав: автофургончик сейчас перевернется, но мир перед ветровым стеклом вдруг растворился и замерцал, будто отражение в прозрачной луже, когда поверхность воды топорщит ветер.

Тучи, туман, снег и день исчезли.

Теперь над головой у них мерцали звезды, зависшие копьями света, вонзающиеся в ночное небо.

– Припаркуйся тут, – приказал Среда. – Остаток пути пройдем пешком.

Тень выключил мотор, потом, открыв заднюю дверцу «виннебаго», достал пальто, сапоги и варежки. Выбравшись из машины, он сказал:

– Ладно, пошли.

Среда поглядел на него с легким весельем и с чем-то еще – с раздражением, быть может. Или с гордостью.

– Почему ты не возражаешь? – спросил он. – Почему не восклицаешь, мол, все это невозможно? Почему, мать твою, ты делаешь, как я тебе говорю, и воспринимаешь все так спокойно?

– Потому что ты платишь мне не за то, чтобы я задавал вопросы, – отозвался Тень. А потом, осознав вдруг, что говорит чистую правду, добавил: – И вообще после Лоры меня ничто уже не удивляет.

– С тех пор, как она восстала из мертвых?

– С тех пор, как я узнал, что она трахается с Робби. Вот это было больно. А все остальное меня уже просто не задевает. Куда мы теперь направляемся?

Среда указал вперед, и они пошли. Под ногами у них были какие-то гладкие камни, а может, застывшая лава, временами напоминавшая стекло. Воздух был прохладным, но не по-зимнему холодным. Бочком они спустились с холма, с вершины которого бежала вниз неровная тропинка. Тень недоуменно уставился на равнину у его подножия.

– Что это такое, черт побери? – спросил он, но Среда только приложил палец к губам и резко качнул головой из стороны в сторону. Молчание.

У самого подножия холма притаилось нечто, напоминавшее механического паука размером с трактор, в синем металле светились огоньки LED. Позади паука – свалка костей, и возле каждой кости мигал крохотный огонек, не больше пламени свечи.

Среда жестом приказал Тени держаться подальше от этих предметов. Тень сделал еще один шаг в сторону, что на стеклянной дорожке было большой ошибкой: подвернув колено, он, скользя и подпрыгивая, покатился вниз по склону.

Пролетая мимо валуна, Тень попытался ухватиться за него и остановить падение, но осколок обсидиана распорол ему варежку, будто бумагу.

Остановился он между механическим пауком и костями.

Выбросив руку, чтобы оттолкнуться от земли, он нечаянно коснулся ладонью бедренной кости и…

…стоит в солнечных лучах, курит сигарету, посматривая на часы. Повсюду вокруг – машины, одни пустые, другие нет. Он жалеет, что выпил лишнюю чашку кофе, Потому что теперь ужасно хочется помочиться.

К нему подходит местный коп, здоровяк с подернутыми сединой усами как у моржа. Он уже забыл, как его зовут.

– Ума не приложу, как мы могли их потерять, – принялся недоуменно извиняться Местный Коп.

– Оптическая иллюзия, – отвечает он. – Такие случаются при аномальных погодных явлениях. Туман, дымка. Это был мираж. Они ехали по какой-то другой дороге. Мы думали, они двигаются по этой.

Вид у Местного Копа становится разочарованным.

– А-а, а я думал, это как в «Секретных материалах», – говорит он.

– Боюсь, тут ничего такого увлекательного не будет.

Временами он страдает от геморроя, и задница у него уже начинает зудеть, давая знать, что грядет обострение. Он хочет снова оказаться в «белтвей». Жалеет, что поблизости нет дерева, за которое можно было бы зайти: резь в мочевом пузыре становится все сильнее. Бросив окурок, он давит его носком ботинка.

Местный коп уходит к одной из полицейских машин, говорит что-то водителю. Оба они качают головами.

Вынув мобильный телефон, он нажимает кнопку «меню», скользит стрелкой вниз на адресную запись «Прачечная», которая так позабавила его, когда он ее вводил. Ведь это отсылка на шпионский телесериал шестидесятых «Человек от БРАТА». Как можно забыть, особого брата – «Бюро Разведывательных Агентств и Тактической Агентуры»? А теперь он вдруг догадался, что это вовсе не оттуда: в «БРАТЕ» же было ателье, а тут на самом деле речь идет об «Умниках», совсем другом шпионском сериале. И все равно ему немного стыдно, что за все эти годы он не сообразил, что это комедия времен его детства, а ребенком ему так хотелось иметь ботинок-телефон…

– Да? – отвечает из трубки женский голос.

– Это мистер Город. Мистера Мира, пожалуйста.

– Минутку. Я посмотрю, свободен ли он.

Тишина в трубке. Мистер Город скрещивает ноги, поддергивает на животе ремень – надо бы сбросить фунтов десять чтоб не давил на мочевой пузырь. Потом светский голос произносит:

– Здравствуйте, мистер Город.

– Мы их потеряли, – говорит Город. И чувствует, как разочарование скручивает ему нутро: сволочи, паршивые сукины дети, убившие Леса и Камня, Господи всемогущий. Хорошие люди. Хорошие ребята. Ему страсть как хочется трахнуть миссис Лес, но рано, еще рано. Слишком мало времени прошло со смерти Леса. Поэтому он раз в пару недель приглашает ее пообедать, так сказать, задел на будущее, она просто благодарна за внимание…

– Как?

– Не знаю. Мы перегородили дорогу, им некуда было деваться, а они все же исчезли.

– Еще одна маленькая загадка этой жизни. Не волнуйтесь. Местных вы успокоили?

– Сказал, что это оптическая иллюзия.

– Они поверили?

– Наверное.

«Что-то очень знакомое есть в голосе мистера Мира». Странная какая мысль, ведь он вот уже два года работает непосредственно на него, разговаривает с ним каждый день, разумеется, этот голос ему знаком.

– Сейчас они уже очень далеко.

– Послать людей в резервацию на перехват?

– Не стоит трудов. Слишком много проблем с юрисдикцией, а за одно утро мне на всех не нажать. У нас достаточно времени. Просто возвращайтесь назад. У меня здесь хватает хлопот по организации стратегической встречи.

– Затруднения?

– Состязание по пустякам: кто кого переплюнет. Конфликт пустых интересов Я предложил провести встречу вне базы. Техномальчики желают проводить ее в Остине или, может быть, в Сан-Хосе, актеры желают, чтобы это был Голливуд, активы – на Уолл-стрит. Все желают, чтобы встреча была на их территории. Никто не хочет идти на уступки.

– Мне что-нибудь сделать?

– Пока нет. Я нагоню страху на одних, поглажу по головке других. Сами знаете, что такое рутина.

– Да, сэр.

– Выполняйте, Город.

Сигнал отбоя.

Город думает, что на захват этого чертового «виннебаго» следовало вызвать группу спецназа, или заложить противотанковые мины на дороге, или подтянуть тактические ядерные боеголовки, чтобы показать сволочам, кто здесь крутой. Как мистер Мир однажды сказал ему: «Мы пишем будущее огненными буквами», а мистер Город думает, о Господи, если он сейчас не помочится, то наверняка останется без почки, она просто взорвется, это как его папа говорил, когда они ездили далеко, когда Город был мальчишкой, на федеральной трассе папа, бывало, говорил: «У меня аж зубы плавают», и мистер Город даже сейчас слышит этот голос, голос с резким акцентом янки говорит: «Надо помочиться. А то у меня аж зубы плавают»…

…тут Тень почувствовал, как чья-то рука разжимает его ладонь, один за другим разгибает пальцы, которыми он цепляется за берцовую кость. Ему больше не нужно помочиться, он – совсем другой человек. Он стоит под звездами на стеклянной равнине.

Среда снова знаком показал ему молчать. Потом двинулся вперед, и Тень побрел следом.

В механическом пауке что-то скрипнуло, и Среда застыл на месте. Остановившись, Тень стал ждать вместе с ним. Замигав, побежали по бокам паука зеленые огоньки. Тень старался не дышать слишком громко.

Он думал о том, что случилось только что. Он словно заглянул через окно в чужой мозг. А потом он подумал: «Мистер Мир. Это мне его голос показался знакомым. Это была моя мысль, а не Города, вот почему она показалась такой странной». Он попытался мысленно распознать, чей это голос, отнести его в соответствующую категорию, но тот не поддавался определению.

Зеленые огоньки сменились голубыми, потом поблекли до тускло-красных, и паук осел, сложив под собой лапы. Среда снова пошел вперед – одинокая фигура под звездами, в широкополой шляпе, дующий из ниоткуда ветер взвивает потрепанный темный плащ, палка ударяет о стеклянно-каменистую землю.

Когда они отошли настолько, что металлический паук превратился в отдаленный отблеск звездного света, Среда сказал:

– Теперь, пожалуй, говорить уже безопасно.

– Где мы?

– За сценой.

– Прости, не понял?

– Считай, что мы за кулисами. Как в театре или еще где. Я просто вытащил нас из зрительного зала, а теперь мы расхаживаем за сценой. Срезаем путь.

– Когда я коснулся той кости… Я оказался в голове у парня по имени Город. Он – один из федералов. Он нас ненавидит.

– Да.

– У него есть босс по имени мистер Мир. Этот босс мне кого-то напоминает, но я не знаю кого. Я заглядывал в голову Города – или, может быть, был у него в голове. Я не уверен.

– Они знают, куда мы направляемся?

– Думаю, сейчас собак отзовут. Не хотят следовать за нами в резервацию. А мы идем в резервацию?

– Может быть.

На мгновение Среда остановился, тяжело опершись на палку, потом снова двинулся вперед.

– А что это был за паук?

– Манифестация парадигмы. Поисковая машина.

– Они опасны?

– Дожив до моих лет, предполагаешь самое худшее.

Тень улыбнулся.

– И сколько же тебе лет?

– Столько, сколько моему языку, – отрезал Среда. – На несколько месяцев больше, чем моим зубам.

– Ты карт в игре не раскрываешь, – сказал Тень. – Я даже не уверен, карты ли это вообще.

Среда только фыркнул.

Взбираться на каждый следующий холм становилось все труднее.

У Тени заболела голова. Свет звезд будто пульсировал и отдавался в такт ударам боли у него в висках и в груди. У подножия следующего холма он споткнулся, открыл рот, чтобы что-то сказать, и внезапно его вывернуло.

Запустив руку во внутренний карман, Среда достал небольшую фляжку.

– Отпей глоток, – сказал он. – Но только один.

Жидкость оказалась острой и испарилась у него во рту, будто хороший бренди, хотя по вкусу и не походила на алкоголь. Забрав фляжку, Среда снова убрал ее в карман.

– Зрителям вредно расхаживать за сценой. Вот почему тебе так плохо. Надо побыстрее тебя отсюда вывести.

Они пошли быстрее: Среда – свободным, широким шагом Тень, спотыкаясь время от времени, но чувствуя себя лучше благодаря напитку, который оставил по себе вкус апельсиновой корки, розмаринового масла, гвоздики и мяты. Среда взял его за локоть.

– Вон там видишь два кургана? – указал он на два бугра-близнеца из застывшего камня-стекла слева от них. – Нужно пройти между ними. Держись поближе ко мне.

Они пошли, и в лицо Тени неожиданно ударили холодный воздух и яркий дневной свет.

Они стояли на середине склона пологого холма. Сырой туман развеялся, день был прохладным и солнечным, небо – отмытым и голубым. У подножия холма вилась гравиевая дорога, по которой катил, подскакивая, будто детская машинка, красный фургончик. Клубы дыма валили из трубы домика неподалеку. Выглядел дом так, как будто лет тридцать назад кто-то бросил здесь жилой прицеп-трейлер, к которому пристроили потом несколько навесов. Видавший виды остов не раз чинили, подлатывали и расширяли.

Когда они подошли к двери, та отворилась и на пороге появился средних лет мужчина с проницательным взглядом и ртом, будто шрам от удара ножом.

– Эва, – сказал хозяин дома, – я слышал, двое белых едут меня повидать. Двое белых в «виннебаго». Я слышал, они потерялись, как всегда теряются белые, если не понавешают повсюду вывесок и указателей. А теперь поглядите только на двух бедняг у меня под дверью. Вы знаете, что вы на землях дакота?

Волосы у него были седые и длинные.

– С каких это пор ты дакота, старый пройдоха? – спросил Среда. Теперь он одет был в щегольское пальто и шапку-ушанку, и Тени трудно стало поверить, что еще несколько минут назад под звездами он был облачен в широкополую шляпу и потрепанный плащ. – Слушай, Виски Джек, я умираю с голоду, а мой друг только что выблевал завтрак. Не пригласишь нас войти?

Виски Джек поскреб под мышкой. Одет он был в светлые джинсы и нижнюю рубаху цвета седины. На ногах у него были мокасины, но холода он как будто не замечал.

– Мне здесь нравится, – наконец сказал он. – Входите, белые люди, потерявшие свой «виннебаго».

Внутри трейлера тоже было дымно и пахло деревом, а у стола сидел еще один мужчина. Этот был бос и в запачканных штанах из оленьей кожи. Лицо и руки у него были цвета дубовой коры.

– Да ну, – обрадовался Среда. – Виски Джек и Джонни Яблоко. Две птахи одним камнем.

Мужчина за столом, Джонни Яблоко, уставился на Среду, потом вдруг схватил себя за пах и заявил:

– Вот и ошибся. Я только что проверял, оба моих камня на месте, там, где им и положено быть. – Поглядев на Тень, поднял руку ладонью вверх. – Я Джон Чэпмен. Не обращай внимания на то, что говорит обо мне твой босс. Он задница. И всегда был задницей. И всегда будет задницей. Кое-кто задницей рождается и задницей остается, вот и весь сказ.

– Майк Айнсель, – представился Тень.

Чэпмен поскреб щетинистый подбородок.

– Айнсель, – повторил он. – Это не имя. Но для начала сойдет. Как тебя звать?

– Тень.

– Тогда я и буду звать тебя Тень. Эй, Виски Джек, – но сказал он не «Виски Джек», догадался Тень, слишком много для этого он произнес слогов. – Как там жратва?

Взяв деревянную поварешку, Виски Джек снял крышку с черного котелка, булькавшего на печурке, в которой горели поленья.

– Есть можно.

Вынув четыре пластмассовые миски и наложив в них черпаком содержимое котелка, он поставил угощение на стол. Потом открыл дверь, вышел на снег и достал из сугроба пластмассовую галлоновую канистру. Из канистры он налил четыре стакана мутной желтовато-коричневой жидкости, которые тоже поставил на стол. Разыскав напоследок четыре ложки, он сел за стол с остальными.

Среда подозрительно поднял стакан, чтобы посмотреть на свет.

– По виду моча.

– Все еще пьешь эту дрянь? – осведомился Виски Джек. – Вы, белые, все как один сумасшедшие. Этот напиток много лучше. – Потом он обратился к Тени: – Жаркое в основном из дикой индейки. А сидр принес Джон.

– Это слабоалкогольный яблочный напиток, – объяснил Джон Чэпмен. – Крепкими напитками я никогда особо не баловался. От них разум теряют.

Жаркое было удивительно вкусным, а сидр очень хорошим. Тень заставил себя есть медленнее, пережевывать пищу, а не глотать ее, но он проголодался больше, чем думал. Она наложил себе вторую миску жаркого и налил второй стакан сидра.

– Госпожа Сплетня мне нашептала, ты наших обходишь, обещаешь им чего душа пожелает. Говорят, ты хочешь вывести старый народ на тропу войны, – сказал Джон Чэпмен.

Тень и Виски Джек мыли посуду, потом Виски Джек переложил остатки жаркого в пластмассовую миску, которую, плотно закрыв крышкой, убрал в сугроб у двери, а поверх поставил ящик из-под молочных бутылок, чтобы не забыть, где запрятал.

– Думаю, это справедливое и честное изложение событий, – довольно изрек Среда.

– Они победят, – без обиняков заявил Виски Джек. – Они уже победили. Ты уже проиграл. Это как белые люди и мой народ. По большей части они побеждали. А когда терпели поражения, заключали договоры. Потом их нарушали. И потому побеждали снова. Я не сражаюсь на стороне проигравших.

– И нечего смотреть на меня, – подал голос Джон Чэпмен, – поскольку даже если бы я пошел за тебя сражаться – чего я не сделаю, – я тебе без пользы. Шелудивые крысохвостые сволочи меня оборвали а потом попросту позабыли. – Он замолчал, потом сказал: – Пол Буньяэн, – он медленно покачал головой, потом повторил снова: – Пол Буньяэн.

Тень даже не знал, что два безобидных на первый взгляд слова могут звучать как проклятие.

– Пол Буньяэн? – переспросил он. – А что он такого сделал?

– Занял место в головах, – сказал Виски Джек. Он стрельнул у Среды сигарету, и они двое удовлетворенно закурили.

– Это как идиоты, которые вдруг решают, что колибри беспокоятся из-за превышения веса, или гниения клювов, или еще какой чепухи, может, просто хотят избавить колибри от такой напасти, как сахар, – объяснил Среда. – Поэтому в кормушки для птиц наливают сраный «Нутрасвит». Птицы прилетают и его пьют. А потом умирают, потому что в их пище нет калорий, пусть даже животики у них полны. Вот тебе весь Пол Буньяэн. Никто никогда не рассказывал историй о Поле Буньяэне. Он выполз с плаката нью-йоркского рекламного агентства в девятьсот первом и набил мифо-живот страны пустыми калориями.

– А мне нравится Пол Буньяэн, – сказал Виски Джек. – Пару лет назад я катался на его карусели в универмаге «Америка». Сверху видишь Пола Буньяэна, а потом летишь вниз. Плюх! По мне, так он нормальный. Я не против, что он никогда не существовал, это значит, он не рубил деревьев. Хотя это не так хорошо, как сажать новые. Второе лучше.

– Золотые слова, – отозвался Джонни Чэпмен. Среда выдул кольцо дыма. Оно повисело в воздухе, потом медленно разошлось сизыми завитками.

– Проклятие, Виски Джек, я не о том говорю. И ты это знаешь.

– Я не собираюсь тебе помогать, – отрезал Виски Джек. – Когда тебе надерут задницу, можешь прийти и, если я еще буду тут, я тебя накормлю. В конечном итоге кормежку ты получишь наилучшую.

– Альтернатива еще хуже, – не унимался Среда.

– Ты понятия не имеешь, какова альтернатива. – Тут Виски Джек повернулся к Тени: – Ты охотишься.

Голос у него был хриплым от дыма печурки и сигарет.

– Я делаю свое дело, – отозвался Тень. Виски Джек покачал головой:

– Но кроме того, ты за чем-то охотишься. Есть долг, который ты желаешь отплатить.

Вспомнив о синих губах Лоры и крови у нее на руках, Тень кивнул.

– Послушай. Вначале был Лис, и Волк был ему брат. Лис сказал: «Люди станут жить вечно. Если они умрут, то не навсегда». А Волк сказал: «Нет, люди буду умирать, люди должны умирать, все живое должно умирать, иначе они размножатся и покроют весь мир. Они съедят всех лососей, бизонов и карибу, съедят все тыквы и всю кукурузу». Настал день, и Волк умер и сказал тогда Лису: «Скорей воскреси меня». А Лис ответил: «Нет, мертвые должны оставаться мертвыми. Ты убедил меня». И говоря так, он плакал. Но он это сказал, и это были окончательные его слова. И потому Волк правит миром мертвых, а Лис всегда живет под солнцем и луной и по сей день оплакивает своего брата.

– Если не хочешь играть, не играй. Мы пойдем.

Лицо Виски Джека было бесстрастным.

– Я разговариваю с этим молодым человеком. Тебе уже не поможешь. А ему еще можно. – Он снова повернулся к Тени: – Расскажи мне твой сон.

– Я взбирался на гору из черепов, – начал Тень. – Кругом летали огромные птицы. На крыльях у них вспыхивали молнии. Они напали на меня. Гора обрушилась.

– Все видят сны, – пробурчал Среда. – Ну что, мы можем ехать?

– Не все видят во сне Вакиньяоу, гром-птицу, – сказал Виски Джек. – Эхо даже сюда докатилось.

– Ну, что я тебе говорил?! – взъярился Среда. – Господи Иисусе!

– В Западной Виргинии есть выводок гром-птиц, – лениво произнес Чэпмен. – Как минимум пара самок и один старый петух. Есть еще пара производителей в так называемом штате Франклина – только вот старый Бен так и не получил свой штат, – это земли между Кентукки и Теннесси, разумеется, и в лучшие времена их было немного.

Пальцами цвета красной глины Виски Джек легонько коснулся щеки Тени.

– Эва. Да это правда. Если поймаешь гром-птицу, то сможешь вернуть жизнь своей женщине. Но она принадлежит Волку, мертвым землям, ей не положено ходить среди живых людей.

– А ты откуда знаешь? – спросил Тень. Губы Виски Джека не шевелились.

– Что тебе сказал бизон?

– Поверить.

– Хороший совет. И ты ему следуешь?

– Вроде как. Наверное.

Они говорили без слов, без движения губ, без звука. Тень даже подумал, не застыли ли в это мгновение, малую долю мгновения, остальные без движения.

– Когда найдешь свое племя, приходи меня повидать, – сказал Виски Джек. – Я смогу помочь.

– Приду.

Виски Джек опустил руку и повернулся к Среде:

– Ты собираешься забирать свой хо чанк?

– Свой что?

– Хо чанк. Так себя называют сами «виннебаго».

– Слишком рискованно, – покачал головой Среда. – Могут возникнуть проблемы с вывозом. Она, возможно, в розыске.

– Машина краденая?

– Ни в коем случае. – Среда был глубоко оскорблен. – Все документы в бардачке.

– А ключи?

– У меня, – откликнулся Тень.

– У моего племянника, Гарри Синей Сойки, «бьюик» восемьдесят первого года. Почему бы вам не отдать мне ключи от фургона? А вы возьмете его машину.

– Что это за обмен? – ощетинился Среда. Виски Джек пожал плечами:

– – Знаешь, как трудно будет вернуть твой фургон с того места, где ты его бросил? Я оказываю тебе услугу. Не хочешь, не соглашайся, мне-то какое дело.

Среда поглядел на него рассерженно, потом гнев сменился раскаянием, и он сказал:

– Тень, отдай ему ключи от «виннебаго».

Тень повиновался.

– Джонни, – окликнул Чэпмена Виски Джек, – отведешь этих двоих к Гарри Синей Сойке? Передашь ему, что я просил дать им машину.

– С удовольствием, – улыбнулся Джон.

Он встал и, подобрав лежавший у двери небольшой джутовый мешок, вышел наружу. Среда и Тень последовали за ним Виски Джек остался стоять на пороге.

– Эй, – сказал он вдогонку Среде, – ты сюда больше не приходи. Здесь тебе не рады.

Среда показал ему поднятый к небесам палец.

– На этом вот покрутись, – учтиво ответствовал он.

Спускаться с холма пришлось по снегу, пробираясь через сугробы. Чэпмен шел впереди, шлепая красными босыми ногами по насту.

– Разве тебе не холодно? – спросил его Тень.

– Моя жена была из племени чоктоу, – сказал Чэпмен.

– И она открыла тебе тайну, как уберечься от холода?

– Не-а. Она думала, я сумасшедший. Все твердила: «Джонни, надень сапоги».

Склон холма стал круче, и разговоры пришлось прекратить, Троица спотыкалась и скользила по насту, хватаясь за стволы берез, чтобы удержаться и не упасть. Когда почва под ногами немного выровнялась, Чэпмен сказал:

– Теперь она уже, конечно, давно мертва. Когда она умерла, я, наверное, и впрямь маленько свихнулся. С любым может случиться. Могло бы случиться и с тобой. – Он хлопнул Тень по плечу. – Иисус и Иеософат, а ты здоровяк.

– Мне все так говорят, – отозвался Тень.

Спуск с холма занял около получаса, но, наконец, они вышли на огибавшую холм гравиевую дорогу и пошли по ней в сторону горстки строений, которую видно было с вершины.

Их нагнала машина, притормозила и остановилась. Сидевшая за рулем женщина, перегнувшись, опустила стекло со стороны водителя.

– Мужики, вас подвезти?

– Вы очень любезны, мэм, – расплылся в улыбке Среда. – Мы ищем мистера Гарри Синяя Сойка.

– Он, наверное, в клубе, – сказала женщина. На вид ей было, наверное, лет сорок, решил Тень. – Полезайте.

Они сели: Среда впереди, Джон Чэпмен и Тень на заднее сиденье. Ноги у Тени были слишком длинные, чтобы разместиться с комфортом, но он устроился как смог. Машина затряслась по гравию.

– И откуда вы трое идете? – спросила женщина.

– Просто навещали друга, – ответил Среда.

– Живет на том холме, – добавил Тень.

– На каком холме? – переспросила она. Тень поглядел через запыленное заднее стекло, но высокого холма у них за спиной не было, одни только тучи над равниной.

– Виски Джек, – пробормотал он.

– А, – протянула хозяйка машины. – Мы тут зовем его Инктоми. Думаю, этот тот самый мужик. Мой дедушка презабавные истории о нем рассказывал. Разумеется, самые смешные всегда были сальными. – Машину тряхнуло на рытвине, женщина чертыхнулась. – С вами там все в порядке? – бросила она через плечо Тени и Чэпмену.

– Да, мэм, – отозвался Джонни Чэпмен, обеими руками вцепившийся в заднее сиденье.

– Дороги резерваций, – извинилась она. – Со временем к ним привыкаешь.

– Они все такие? – поинтересовался Тень.

– По большей части. Во всяком случае, в этих краях. И не спрашивай о деньгах от казино, поскольку кто в здравом уме захочет приехать сюда играть в казино? Никаких игорных денег мы тут не видим.

– Мне очень жаль.

– Не о чем тут жалеть. – С грохотом и лязгом она переключила передачу. – Вы знаете, что белое население здесь сокращается? Тут вокруг одни только города-призраки. Как удержать людей на фермах, если они видели мир по телевизору? И вообще возделывать пустоши не стоит затраченного труда. Они забрали наши земли, поселились на них, а теперь уезжают. На юг. На запад. Может, если наберемся терпения и переждем, пока достаточно белых переедет в Нью-Йорк, Майами и Лос-Анджелес, то сможем забрать всю середину Америки без боя.

– Удачи, – сказал Тень.

Гарри Синюю Сойку они нашли в клубе у бильярдного стола для пула, где тот показывал фокусы со сложными винтами, красуясь перед стайкой девушек. На тыльной стороне правой ладони у него была вытатуирована синяя сойка, а в правом ухе поблескивало несколько разного размера колец.

– Хо хока, Гарри Синяя Сойка, – окликнул его Джон Чэпмен.

– Отвали, сумасшедший босоногий белый призрак, – любезно отозвался Гарри Синяя Сойка. – У меня от тебя мурашки по коже.

В дальнем конце комнаты мужчины средних лет играли в карты или просто беседовали. Были тут мужчины и помоложе, одного с Гарри возраста, которые ждали своей очереди за бильярдным столом. Стол был стандартного размера с заклеенной серебристо-серым скотчем прорехой в зеленом сукне.

– Твой дядя просил тебе кое-что передать, – как ни в чем не бывало продолжал Чэпмен. – Он сказал, чтобы ты отдал вот этим двоим свою машину.

В зале было, наверное, человек тридцать – сорок, и теперь все как один они смотрели в свои карты или себе под ноги или рассматривали ногти, изо всех сил делая вид, что не подслушивают.

– Он не мой дядя.

Под потолком зала клуба висел сигаретный дым. Чэпмен широко улыбнулся, открыв самые гнилые зубы, какие Тень когда-либо видел во рту человека.

– Ты хочешь сам сказать это дяде? Он говорит, ты – единственная причина, почему он остался среди дакота.

– Виски Джек много чего говорит, – раздраженно откликнулся Гарри Синяя Сойка. Но и он произнес не «Виски Джек». Звучало, на слух Тени, почти так же, но не совсем. «Визакеджек, Визакедьяк, – подумал он, – вот что они говорят. Вовсе не Виски Джек».

– Ага, – согласился Тень. – А среди прочего, он сказал, что мы обменяем наш «виннебаго» на твой «бьюик».

– Не вижу никакого «виннебаго».

– Он пригонит тебе «виннебаго», – подал голос Джон Чэпмен. – Сам знаешь, что пригонит.

Гарри Синяя Сойка ударил сложный винт и промахнулся. Рука у него дрогнула.

– Я не племянник старой лисы, – сказал Гарри Синяя Сойка. – Хорошо бы он такого людям не говорил.

– Лучше живой лис, чем мертвый волк, – вмешался Среда, его голос звучал так низко, что почти напоминал рык. – Так ты продашь нам машину?

Гарри Синюю Сойку трясло крупной заметной дрожью.

– Конечно, – сказал он. – Конечно. Я просто шутил. Я часто шучу. – Он положил кий на стол и снял с вешалки толстую куртку, вытащив ее из-под груды навешанной сверху одежды. – Только дайте сперва заберу из машины свои манатки.

По дороге он то и дело бросал косой взгляд на Среду, словно боялся, что бородач вот-вот взорвется.

Машина Гарри Синей Сойки была припаркована ярдах в ста от клуба. По дороге они прошли мимо небольшой беленой католической церкви и мужчины в воротничке священника, который, стоя в дверях, проводил их взглядом. Он затягивался сигаретой так, словно ему не нравилось курить.

– Добрый день вам, отец! – окликнул Джонни Чэпмен, но священник не ответил; раздавив окурок каблуком, он наклонился, чтобы поднять его и бросить в урну у дверей, а потом развернулся и ушел внутрь.

Машине Гарри Синей Сойки не хватало двух передних зеркал, а шины у нее были самые лысые, какие только доводилось видеть Тени: совершенно гладкая черная резина. Гарри Синяя Сойка сказал, что она черт-те сколько жрет масла, но если подливать его постоянно, то бежать будет без конца, разве что заглохнет.

«Свои манатки» Гарри Синяя Сойка затолкал в черный пластиковый мешок для мусора (означенные манатки состояли из нескольких бутылок пива с закручивающимися крышками (все недопитые), небольшого свертка канабиса, завернутого в серебристую фольгу и неумело спрятанного в пепельнице, хвоста скунса, двух дюжин кассет с вестернами и кантри и потрепанного и пожелтевшего «Чужака в чужой стране».

– Простите, что цеплялся к вам в клубе, – сказал Гарри Синяя Сойка Среде, отдавая ему ключи. – Вы не знаете, когда я получу «виннебаго»?

– Дядю спроси. Это он у нас торговец подержанными машинами, – проворчал Среда.

– Визакедьяк – не мой дядя. – С этими словами Гарри Синяя Сойка, забрав свой черный пакет, ушел в ближайший дом и захлопнул за собой дверь.

Джонни Чэпмена они высадили в Сиу-фоллс возле лавки здоровья.

В дороге Среда молчал. Он, похоже, хандрил и дулся, как делал все время, с тех пор как они ушли от Виски Джека.

В семейном ресторанчике сразу за Сент-Полом Тень развернул забытую кем-то на столе газету. Проглядев первую страницу раз он вернулся к ней снова, потом показал Среде.

– Посмотри на это, – сказал Тень. Со вздохом Среда вперился в газету.

– Я рад и счастлив, что претензии авиадиспетчеров были удовлетворены и дело не дошло до общенациональной забастовки.

– Не на это, – сказал Тень. – Посмотри. Тут сказано – четырнадцатое февраля.

– Ну, тогда с Днем святого Валентина.

– Послушай, мы выехали двадцатого или двадцать первого января. Я не слишком следил за датами, но шла третья декада января. Три дня, в общем и целом, мы были в пути. Так почему же сегодня четырнадцатое февраля?

– Потому что почти месяц мы шли пешком, – сказал Среда. – В национальном парке Бэдлэндс. За сценой.

– Ничего себе сократили путь.

Среда отодвинул газету.

– Черт бы побрал этого Джонни Яблочную Косточку, вечно заводит про Пола Буньэяна. В реальной жизни Чэпмену принадлежало четырнадцать яблоневых садов. Он освоил тысячи акров земли. Да, он шел в ногу с западным фронтиром, но ни в одной из историй о нем нет ни капли правды, если не считать того, что он раз ненадолго сошел с ума. Но это не важно. Как писали в газетах, если правда недостаточно крута, печатаем легенды. Этой стране нужны свои легенды. И даже в это больше не верят.

– Но ты же это видишь.

– Я «бывший». Кому, черт побери, есть до меня дело?

– Ты бог, – негромко сказал Тень.

Среда проницательно глянул на него. Он как будто собирался что-то сказать, но потом просто обмяк в кресле и уставился в меню.

– И что с того? – наконец спросил он.

– Быть богом неплохо.

– Правда? – переспросил Среда, и на сей раз Тень отвел взгляд.

На стене туалета при бензоколонке в двадцати пяти милях от Приозерья Тень увидел самодельное ксерокопированное объявление: черно-белая фотография Элисон Макговерн, а над ней написанный от руки вопрос: «Вы меня видели?» Та же фотография из школьного альбома; уверенно улыбаясь, с нее смотрит девочка с синими резиновыми пластинками на верхних зубах, которая, когда вырастет, хочет работать с животными.

«Вы меня видели?»

Тень купил «спикере», бутылку минеральной воды и «Новости Приозерья». В передовице, написанной «Маргерит Ольсен, нашим репортером Приозерья», красовалась фотография мальчика и мужчины средних лет на замерзшем озере, которые, стоя возле рыбацкого шалаша, держали огромную рыбину. Оба улыбались. «Отец и сын выловили рекордных размеров северную щуку. Подробности внутри».

Машину вел Среда.

– Прочти мне вслух, если найдешь в газете что-нибудь интересное.

Тень искал внимательно, медленно переворачивая страницы, но ничего не нашел.

Среда высадил его на подъездной дорожке к его дому. На Тень с интересом поглядела дымчатая кошка, которая сбежала, когда он наклонился ее погладить.

Остановившись на деревянной веранде у своей входной двери, Тень поглядел на озеро, тут и там усеянное зелеными и коричневыми рыбацкими шалашами. На льду у моста маячила зеленая «рухлядь», точно так же, как на фотографии в газете.

– Двадцать третье марта, – подстегнул Тень колымагу. – Около четверти десятого утра. Ты сможешь.

– Без шансов, – отозвался женский голос. – Третьего апреля. В шесть вечера. Как лед подтает за день.

Тень улыбнулся. Маргерит Ольсен в лыжном костюме насыпала корм в кормушку для птиц на дальнем конце веранды.

– Я прочел вашу статью в «Новостях Приозерья» о рекордных размеров северной щуке.

– Захватывающая, а?

– Ну, скорее просветительская.

– Я уже думала, вы к нам не вернетесь, – сказала она. – Вас так долго не было.

– Я был нужен дяде, – отозвался он. – Время вроде как от нас убежало.

Положив последний брикет жира в проволочную подставку, она начала насыпать в мелкую сетку семена чертополоха из пластмассового кувшина для молока. С ближайшей ели ее нетерпеливо попрекали несколько оливковых по зиме щеглов.

– В газете не было ничего об Элисон Макговерн.

– И писать не о чем. Она все еще числится пропавшей. Прошел слух, будто ее видели в Детройте, но оказалось, ложная тревога.

– Бедная девочка.

Маргерит Ольсен закрутила крышку банки.

– Надеюсь, ее нет в живых, – сухо сказала она. Тень был ошарашен.

– Почему?

– Потому что альтернатива много хуже.

Щеглы бешено прыгали с ветки на ветку, раздраженные тем, что люди никак не уходят.

«Ты имеешь в виду не Элисон, – подумал Тень. – Ты думаешь о своем сыне. Ты думаешь о Сэнди».

Он вспомнил, как кто-то сказал: «Я скучаю по Сэнди». Кто же это был?

– Приятно было с вами поболтать.

– Да, – согласилась она.

Февраль прошел чередой коротких серых дней. Иногда шел снег, но, как правило, обходилось без метели. Потеплело, и в погожие дни столбик термометра поднимался выше нуля по Фаренгейту. Тень сидел у себя в квартире, пока она не стала казаться ему тюремной камерой, а потому, когда Среда в нем не нуждался, начал гулять. Он гулял большую часть дня, совершая долгие вылазки за город. Он ходил один, пока не добирался до опушки национального парка на северо-западе или кукурузных полей и выпасов на юге. Он прошел Целинный маршрут округа Ламбер, он ходил вдоль старых железнодорожных путей, он ходил по лесным дорогам. Несколько раз он даже ходил по берегу замерзшего озера – с севера на юг. Иногда он встречал местных, зимних туристов или тех, кто выбрался на пробежку, тогда он махал и кричал «привет». Но по большей части он никого не видел – только ворон и вьюрков, а несколько раз даже заставал на дороге ястреба, пировавшего над сбитым машиной опоссумом или енотом. В один памятный день он наблюдал за орлом, выхватившим серебристую рыбину с середины реки Уайт-Пайн. Вода в реке замерзла у берегов, но в середине бежала свободно. Рыбина извивалась и дергалась в когтях, поблескивая на полуденном солнце. Тень представил себе, как рыба, высвободившись, уплывает по небу, и мрачно улыбнулся.

Он обнаружил, что пока идет, ему не надо думать, а именно этого ему и хотелось. Когда он задумывался, мысли его уносились туда, где уже трудно было удержать их в узде, туда, где ему было не по себе. Лучшее средство от этого – усталость. Когда он уставал, то не возвращался мыслями к Лоре, или к странным снам, или к тому, чего не было и не могло быть. Приходя домой с прогулки, он без труда засыпал и снов не видел.

В «Парикмахерской Джорджа» на городской площади он столкнулся с шефом полиции Чадом Муллиганом. Тень всегда питал большие надежды на стрижку, но та никогда не оправдывала его ожиданий. Всякий раз, отсидев свое в кресле, он выглядел более-менее прежним, только волосы становились короче. Чад, сидевший в кресле парикмахера рядом с Тенью, был странно озабочен собственной внешностью. Когда Джордж с ним покончил, он мрачно уставился на свое отражение, словно собирался выписать ему штраф за превышение скорости.

– Хорошо выглядишь, – сказал ему Тень.

– Будь ты женщиной, ты бы так же подумал?

– Наверное.

Они вместе перешли через площадь к Мейбл, где заказали по чашке горячего шоколада.

– Слушай, Майк, – сказал Чад. – Ты никогда не думал о карьере в правоохранительных органах?

Тень пожал плечами:

– По правде сказать, нет. Похоже, тут нужно знать чертову прорву всего.

Чад покачал головой:

– Знаешь, по большей части полицейская работа заключается в том, чтобы сохранять спокойствие. Когда что-то случается, когда кто-то на тебя кричит, вопит без особой на то причины, просто нужно уметь сказать, мол, вы уверены, что произошла ошибка, и вы во всем разберетесь, если только он или она спокойно выйдет с вами на улицу. И нужно уметь сказать это так, чтобы все поняли, что вы говорите серьезно.

– А потом просто разбираешься?

– В основном тогда и приходится надевать наручники. А так, да, ты просто во всем разбираешься. Дай мне знать, если тебе понадобится работа. У нас есть вакансии.

– Буду иметь в виду, если дело с дядей не выйдет.

Они мирно попивали горячий шоколад.

– Слушай, Майк, – снова начал Муллиган, – что бы ты сделал, будь у тебя кузина? Скажем, вдова. И если бы она начала вдруг тебе звонить?

– То есть как?

– По телефону. По межгороду. Она живет в другом штате. – Он покраснел. – Я видел ее в прошлом году на семейной свадьбе. Тогда она была еще замужем, то есть ее муж был еще жив, и к тому же она член семьи. Не двоюродная сестра. Дальняя родственница.

– Ты на нее запал?

Снова румянец.

– Ну, не знаю.

– Тогда скажем иначе. Она на тебя запала?

– Ну, она сказала пару фраз, когда звонила. Она очень представительная женщина.

– Ну и… что ты собираешься делать?

– Я мог бы пригласить ее сюда. Ведь мог бы, правда? Она все равно что сказала, что ей хотелось бы приехать.

– Вы оба взрослые люди. Я бы сказал: валяй.

Чад кивнул, покраснел и снова кивнул.

Телефон в квартире Тени молчал. Он не мог придумать, кому бы ему хотелось позвонить. Однажды поздно ночью он поднял трубку и прислушался. Ему показалось, нет, он был уверен, что слышит, как дует ветер и как переговаривается кто-то, но настолько тихо, что слов было не разобрать.

– Алло? – сказал он. – Кто это?

Но ответа не было, только внезапная тишина, а потом отдаленный смех, такой далекий, что он не был уверен, не послышалось ли ему.

В следующие три недели Тень много путешествовал со Средой.

Он сидел на кухне коттеджа на Род-Айленде и слушал, как Среда в темной комнате спорит с женщиной, которая отказывалась встать с постели и не позволяла Тени или Среде поглядеть на ее лицо. В холодильнике лежал полиэтиленовый пакет, набитый сверчками, и еще один – с трупиками мышат.

В рок-клубе в Сиэтле Тень видел, как Среда, перекрывая музыку, приветствует молодую женщину с короткими рыжими волосами и спиралями синих татуировок на руках. Разговор, похоже, прошел отлично, поскольку из клуба Среда вышел, радостно ухмыляясь.

Пять дней спустя Тень ждал в арендованной машине, когда Среда, хмурясь, вышел из вестибюля офисного здания в Дакоте. Сев в машину, Среда с силой хлопнул дверцей и некоторое время молча сидел, красный от гнева.

– Поезжай, – буркнул он, а потом прибавил: – Чертовы албанцы. Как будто кому-то есть до них дело.

А еще через три дня они полетели в Боулдер-Сити на приятный ленч с пятью юными японками. Разговор состоял из сплошных комплиментов и вежливых фраз, и, уходя, Тень так и не смог понять, было ли что-то решено. А вот Среда, казалось, был вполне доволен.

Тень начал предвкушать возвращение в Приозерье. Там его ждали мир и тепло общения, которые он научился ценить.

Каждое утро, если он не путешествовал со Средой, он приезжал через мост на городскую площадь. Он покупал у Мейбл два завертыша: один ел прямо здесь, запивая его кофе. Если кто-то оставлял на столе газету, Тень ее пролистывал, хотя его не настолько интересовали новости, чтобы покупать ее самому.

Второй завертыш в бумажном пакете он убирал в карман и ел его вместо ленча.

Однажды утром, когда он, сидя у стойки, листал «Юэсэй тудей», Мейбл сказала:

– Эй, Майк, куда ты сегодня пойдешь?

Небо было бледно-голубым. После утреннего тумана деревья стояли, одетые изморозью.

– Не знаю, – ответил Тень. – Может быть, снова пройду Целинный маршрут.

Она долила ему кофе.

– Ты уже ходил на восток по окружному шоссе Q? В тех местах довольно красиво. Там есть шоссе, которое начинается от магазина ковров на Двадцатой авеню.

– Нет, никогда не ходил.

– Ну, – повторила она, – там довольно красиво.

Там было поразительно красиво. Оставив машину на краю города, Тень пошел по обочине, вьющаяся лента узкого шоссе петляла среди холмов на востоке. Холмы поросли безлистыми зимой кленами, белыми, как кости, березами, темными елями и красноватыми соснами.

Несколько десятков метров вровень с ним вдоль дороги кралась маленькая темная кошка. Она была цвета придорожной грязи, но с белыми лапками. Когда Тень подошел к ней, кошка не убежала.

– Привет, кошка, – общительно сказал Тень.

Склонив голову на сторону, та посмотрела на него изумрудными глазами, а потом вдруг зашипела – не на него, а на что-то на обочине дороги, на что-то, чего ему не было видно.

– Все хорошо, – попытался успокоить ее Тень, но кошка решительно пересекла шоссе и скрылась в поле прошлогодней несжатой кукурузы.

За следующим поворотом Тень вышел к крохотному кладбищу. Надгробные памятники выветрились, хотя к нескольким были прислонены венки и букеты живых цветов. Вокруг кладбища не было ни стены, только высаженные по краю низкие шелковицы клонились под грузом снега и льда. Обойдя обледенелые наносы и ледяную кашу, Тень подошел к двум каменным столбам у входа на кладбище, впрочем, ворот между ними не было.

Бродя по кладбищу, он рассматривал надгробия. Надписей с датами после 1969 года тут не было. Стряхнув снег с устойчивого на вид гранитного ангела, он прислонился к нему и, достав из кармана бумажный пакет, вынул из него завертыш. Отломил верхушку: в нос ему ударил слабый аромат начинки, оттененный морозным воздухом. Пахло восхитительно. Он откусил кусок.

За спиной у него хрустнула ветка. На мгновение он решил, что это, наверное, вернулась кошка, но потом уловил аромат духов, а под ним – запах чего-то гнилого.

– Пожалуйста, не смотри на меня, – попросила она.

– Здравствуй, Лора, – сказал Тень.

– Здравствуй, Щенок, – ответила она после заминки, и Тени показалось, что голос у нее немного испуганный. Он отломил кусок завертыша.

– Хочешь?

Теперь она стояла прямо за ним.

– Нет. Лучше сам съешь. Я пищу больше не ем.

Он откусил еще. Вкусно.

– Я хочу на тебя посмотреть.

– Тебе это не понравится.

– Пожалуйста.

Она вышла из-за каменного ангела. Тень поглядел на нее в дневном свете. Кое-что изменилось, а кое-что осталось прежним. Глаза у нее не изменились, и надежда в кривоватой улыбке тоже. Она была совершенно и очевидно мертва. Доев пирог, Тень ссыпал крошки в бумажный пакет, который, свернув, убрал в карман.

После дней, проведенных в каирской похоронной конторе, ему почему-то было легче находиться с ней рядом. Он не знал, что ей сказать.

Ее холодная рука нашла его, и он нежно сжал ее пальцы. Ему было страшно, и этот страх родился из самой нормальности происходящего. Ему было так хорошо и спокойно с ней, что он готов был стоять так вечно.

– Я по тебе скучаю, – признался он.

– Я здесь.

– Вот когда я больше всего по тебе скучаю. Когда ты здесь. Когда тебя нет, когда ты просто призрак из прошлого или сон об иной жизни, все как-то проще.

Она сжала его пальцы.

– Как смерть?

– Трудно, – ответила она. – Все тянется и тянется.

Она склонила голову ему на плечо, и он едва не расплакался.

– Хочешь пройтись? – предложил он.

– Конечно, – улыбнулась она. Нервная кривая улыбка на мертвом лице.

Они вышли с крохотного кладбища и, вернувшись на шоссе, рука об руку пошли назад к городу.

– Где ты был? – спросила Лора.

– Здесь. По большей части.

– С Рождества я тебя как бы потеряла. Иногда несколько часов, несколько дней я знала, где ты. Ты был повсюду. А потом снова тускнел, терялся.

– Я был здесь. В Приозерье. Это приятный городок.

– А-а-а.

Одета она была уже не в тот синий костюм, в котором ее похоронили. Теперь на ней были несколько свитеров, длинная темная юбка и высокие бордовые сапоги. Тень их похвалил.

Лора склонила голову, явно пряча улыбку.

– Чудные, правда? Я нашла их в отличном обувном в Чикаго.

– И почему ты решила приехать сюда из Чикаго?

– Так я уже давно из Чикаго уехала, Щенок. Я направлялась на юг. От холода мне не по себе. Можно было бы подумать, что мне надо холоду радоваться. Но, наверное, это как-то связано с тем, что я мертва. Тогда не воспринимаешь это как холод. Ты ощущаешь его как ничто, а когда ты мертв, холод – это, наверное, единственное, чего боишься. Я собиралась поехать в Техас. Планировала провести зиму в Галвестоне. Думаю, я ребенком проводила зиму в Галвестоне.

– Едва ли, – отозвался Тень. – Мне ты об этом никогда не рассказывала.

– Правда? Тогда, наверное, это был кто-то другой. Не знаю. Я помню чаек: как бросали хлеб для чаек, их было сотни, и все небо становилось от них белым, и они били крыльями и хватали куски из воздуха. – Она помедлила. – Если я этого не видела, думаю, кто-то другой видел.

Из-за угла выехала машина. Водитель приветственно им помахал. Тень помахал в ответ. Восхитительно нормально было гулять со своей женой.

– Здесь приятно, – сказала Лора, словно читая его мысли.

– Да, – согласился Тень.

– Когда послышался зов, мне пришлось поспешить назад. Я едва добралась до границы Техаса.

– Зов?

Она подняла глаза. На шее у нее блеснула золотая монета.

– Я почувствовала это как зов и начала думать о тебе. О том, что мне надо тебя увидеть. Это было как голод.

– Так ты знала, что я именно здесь?

– Да. – Остановившись, она нахмурилась, верхними зубами прикусив синюю нижнюю губу. Она склонила голову набок. – Действительно. Как странно, я вдруг ни с того ни с сего поняла, что знаю. Я думала, ты меня зовешь. Но это был не ты, ведь так?

– Не я.

– Ты не хотел меня видеть.

– Не в этом дело. – Он помялся. – Да. Я не хотел тебя видеть. Слишком больно.

Снег хрустел у них под ногами и переливался алмазной пылью в солнечных лучах.

– Тяжко, наверное, не быть живым, – задумчиво сказала Лора.

– Ты хочешь сказать, тебе тяжко быть мертвой. Послушай, я все еще пытаюсь найти способ воскресить тебя по-настоящему. Думаю, я на верном пути…

– Нет, – прервала она его. – Я хочу сказать, я благодарна. Надеюсь, ты правда это сможешь. Я много чего сделала дурного… – Она покачала головой. – Но я говорила о тебе.

– Я жив, – сказал Тень. – Я не умер. Помнишь?

– Ты не мертв, – отозвалась она. – Но и в том, что ты жив, я не уверена.

«Разговор не может так оборачиваться, – подумал Тень. – Ничто не может так оборачиваться».

– Я тебя люблю, – бесстрастно сказала она. – Ты мой, Щенок. Но когда умрешь, все начинаешь видеть яснее. Как будто больше никого нет. Знаешь? Ты – как огромная, плотная дыра в мироздании, и у этой дыры силуэт человека. – Она нахмурилась. – Даже когда мы были вместе. Я любила быть с тобой. Ты меня обожал и сделал бы ради меня все, что угодно. Но иногда, когда я входила в комнату, мне казалось, там никого нет. И я включала свет или выключала свет, а потом вдруг понимала, что ты тут: сидишь в одиночестве, не читаешь, не смотришь телевизор, не делаешь вообще ничего.

Она обняла его, словно смягчая горечь своих слов.

– Робби был хорош только тем, что был хоть кем-то. Иногда придурком. Иногда валял дурака и любил, чтобы, когда мы занимались любовью, кругом были зеркала и он мог смотреть, как меня трахает, но он был жив, Щенок. Он чего-то хотел. Он заполнял пространство. – Она остановилась и поглядела на него, слегка склонив голову набок. – Извини. Я тебя расстроила.

Он не решился заговорить из страха, что голос его выдаст, и потому просто покачал головой.

– Хорошо, – сказала она. – Это хорошо.

Они подходили к стоянке для отдыха, где он оставил машину. Тени казалось, ему нужно что-то сказать: «Я тебя люблю», или «Пожалуйста, не уходи», или «Прости меня». Те слова, какими латают разговор, который без предупреждения вдруг соскользнул на горькую тему. Но вместо этого он произнес:

– Я не мертв.

– Может быть, и нет, – отозвалась она. – Но ты уверен, что жив?

– Посмотри на меня.

– Это не ответ, – сказала его мертвая жена. – Когда будешь жив, сам поймешь.

– И что теперь?

– Ну, я тебя повидала. Наверное, снова двинусь на юг.

– Назад в Техас?

– Куда-нибудь, где тепло. Мне все равно.

– Мне нужно ждать здесь, пока я понадоблюсь боссу.

– Это не жизнь, – вздохнула Лора.

Потом вдруг улыбнулась той самой улыбкой, которая задевала его за живое, сколько бы раз он ее ни видел. И всякий раз, когда она ему улыбалась, был как тот, самый первый.

Она хотел было ее обнять, но, покачав головой, Лора отстранилась и присела на край припорошенного снегом столика для пикника. И стала смотреть, как он уезжает.