Лжец на кушетке 29 страница

и бывшего. Это моя ошибка — я должен был сделать все, чтобы поймать его. Видите, ваше положение не столь ще­котливое. Вы еще не вложили в него деньги, а когда сде­лаете это, то только для того, чтобы заманить его в нашу ловушку.

Вы не уверены, что хотите ввязываться в эту историю? — Маршал начал расхаживать по комнате. Он вдруг понял, что может упустить эту счастливую возможность, и начал с большей осторожностью подходить к выбору слов.

Что вы хотите этим сказать? Вы уже ввязались! Как вы будете чувствовать себя, когда услышите, что другие психиатры, может даже ваши друзья, попали в беду, зная, что вы могли остановить мошенника? А что подумают они, когда узнают, что вы были его жертвой и промолчали? Не об этом ли мы говорим нашим пациентам? О последствиях действий — или бездействия?

Что значит «я подумаю об этом»? У нас нет на это вре­мени. Прошу вас, доктор... к сожалению, вы не представи­лись.

Да, действительно, я тоже не представился. У нас с вами одна и та же проблема — мы оба боимся огласки. Меня зовут Маршал Стрейдер. Я практикующий терапевт и преподаватель психоанализа из Сан-Франциско. Учился психиатрии в Рочестере, Институт психоанализа «Golden Gate». Да, тогда председателем в Рочестере был Джон Ро-мано. А вы?

Артур Рэндал — знакомое имя. Вашингтон, St. Eliza­beth's? Нет, я никого там не знаю. То есть вы занимаетесь преимущественно психофармакологией?

Знаете, сейчас я начал больше заниматься краткосроч­ной терапией, иногда работаю с парами... Но прошу вас, мистер Рэндал, возвращаясь к нашему разговору: у вас нет времени на раздумья. Скажите, вы возьметесь^за это?

Шутите? Разумеется, я прилечу в Нью-Йорк. Я это не пропущу. Я не смогу приехать на неделю — у меня мно­го пациентов. Но когда настанет решающий момент, я буду у вас. Позвоните мне после того, как встретитесь с детек-

тивом. Я хочу быть в курсе событий. Вы звоните из дома? По какому телефону вас удобнее всего найти?»

Маршал записал несколько номеров: домашний, офис, телефон дома на Лонг-Айленде, где Рэндал проводит вы­ходные. «Да, я позвоню вам домой в это же время. В офисе до меня тоже очень трудно дозвониться. У вас получасовой перерыв между пациентами? У меня десятиминутные пере­рывы — до начала следующего часа. Так мы с вами никог­да не созвонимся днем».

Он повесил трубку, испытывая смесь облегчения, воз­буждения и ликования. Питер за решеткой. Питер с пону­рым видом. Адриана в тюремной робе, глаза в пол. Новый «Ягуар», перепроданный по удачной цене, в его гараже. Вот оно, возмездие! Никому никогда не удастся обойти Мар­шала Стрейдера.

Потом он открыл сайт АПА и нашел фотографию Ар­тура Рэндала — приятное лицо, зачесанные назад светлые волосы, без пробора, сорок два года, учился в «Rutgers» и «St. Elizabeth's», исследования по литию и биполярным за­болеваниям, двое детей. Указанный телефонный номер офиса совпадает с тем, что он дал Маршалу. Спасибо тебе, господи, за Артура Рэндала.

Вот скряга, думал Маршал. Если бы кто-то спас мои сорок тысяч, я бы не стал выжимать из него деньги на оплату детектива. Но в то же время он и правда не может понять, почему он должен выкладывать свои день­ги. Он не пострадал. Питер оплатил его услуги. Зачем ему тратить деньги, чтобы заманить в ловушку чело­века, который не причинил ему зла?

Маршал подумал о Питере. Почему он не стал менять имя, начав новую аферу? Может, Макондо уже занялся саморазрушением. Все знают, что социопаты рано или позд­но губят себя сами. А может, он решил, что этот болван Стрейдер настолько глуп, что из-за него не стоит утруж­дать себя придумыванием нового имени? Ладно, посмотрим.

После разговора с Маршалом Артур немедленно взял­ся за дело. К следующему вечеру он уже успел найти де-

тектива, который, в отличие от Бэта Томпсона, сразу взял быка за рога. Он посоветовал организовать круглосуточное наблюдение за Питером Макондо (за семьдесят пять дол­ларов в час). Он добудет его водительские права и прове­рит их. Если представится такая возможность, он даже про­никнет в автомобиль Макондо, чтобы снять отпечатки паль­цев и других улик, которые помогут установить личность преступника.

Детектив сказал Артуру, что они не смогут арестовать Макондо, пока он не совершит преступление в Нью-Йор­ке. Поэтому он посоветовал спровоцировать его на уголов­но наказуемое деяние, записывать все разговоры с ним и немедленно обратиться в нью-йоркский отдел по борьбе с мошенничеством.

Следующим вечером поступила следующая порция но­востей. Артур связался с центральным манхэттенским от­делом по борьбе с мошенничеством. Там его делом занялся детектив Дарнел Коллинз, который полгода назад зани­мался подобной махинацией, поэтому Питер Макондо за­интересовал его. Он предложил Артуру вооружиться по­тайным микрофоном и встретиться с Питером, как они и договорились, в «Жокей- клубе», отдать ему банковский чек и получить фальшивый банковский вексель. Сотрудники отдела по борьбе с мошенничеством будут следить за про­исходящим и снимать все на камеру, после чего арестуют Макоьщо на месте. Но полицейскому департаменту города Нью-Йорка требуются веские основания для проведения столь масштабной операции. Потребуется содействие Маршала. Он должен будет прилететь в Нью-Йорк, по­дать в отдел по борьбе с мошенничеством официальный иск против Питера и лично опознать его. Маршал содрог­нулся при мысли об огласке, но сейчас, когда добыча сама шла в руки, пересмотрел свою позицию. Разумеется, его имя появится в паре мелких нью-йоркских таблоидов, но до Сан-Франциско эта новость вряд ли дойдет.

«Часы «Ролекс?» Какой «Ролекс?» — репетировал вслух Маршал. — А, тот «Ролекс», который Макондо

прислал мне после окончания терапии? Те самые часы, ко­торые я отказался принять и вернул Адриане?» С этими словами Маршал снял часы с запястья и спрятал их в ящик гардероба. Кто будет обвинять его? Кто поверит Питеру Макондо? О «Ролексе» знали только его жена и Мелвин. Ширли будет молчать — в этом он не сомневался. Что ка­сается Мелвина, Маршал хранил столько его тайн о его ипохондрических причудах, что насчет кузена тоже можно не беспокоиться.

Каждый вечер Маршал по двадцать минут разговари­вал с Артуром. Как приятно было наконец найти человека, которому можно довериться, сообщника, возможно, даже друга. Артур уже передал Маршалу одного из своих паци­ентов — инженера IBM, которого переводили в Сан-Франциско.

Единственное, о чем они не могли договориться, — о сумме, которую нужно было передать Макондо в качестве инвестиции. Артур и Питер договорились пообедать вмес­те через четыре дня. Питер согласился предоставить Арту­ру банковский вексель в обмен на чек на сорок тысяч дол­ларов, который передаст ему Рэндал. Но Артур хотел, что­бы эти сорок тысяч долларов дал ему Маршал. Рэндал недавно приобрел летний дом, поэтому наличных у него не было. Он мог воспользоваться только деньгами, которые достались его жене в наследство от матери, умершей про­шлой зимой. Но жена, семья которой на протяжении двух­сот лет занимала видное положение в нью-йоркском обще­стве, трепетно относилась к общественному мнению и за­ставляла Артура отказаться от какого-либо участия во всем этом отвратительном предприятии.

Маршал, уязвленный несправедливостью ситуации, долго обсуждал эту проблему с Артуром и в конце концов потерял всякое уважение к своему малодушному коллеге. Но, под угрозой капитуляции Артура под давлением его жены, согласился взять на себя шестьдесят процентов этой суммы Артур должен был вручить Макондо чек на всю сумму, выписанный нью-йоркским банком. Маршал согла-

сился перевести на его счет двадцать четыре тысячи долла­ров за день до^беда с Питером. Деньги он собирался при­везти в Нью-Йорк сам или перевести через банк. Артур нехотя согласился добавить оставшиеся шестнадцать тысяч.

Вернувшись домой следующим вечером, Маршал на­шел на автоответчике сообщение от детектива Дарнела Кол­линза из центрального манхэтт^нского отдела по борьбе с мошенничеством города Нью-Йорк. Маршал перезвонил, но абонент не отвечал. Измученный полицейский оператор предложил ему перезвонить утром: офицер Коллинз был на задании, а звонок Маршала не показался чиновнику делом первостепенной важности.

Первый пациент должен был прийти в семь утра. Мар­шал поставил будильник на пять и позвонил в Нью-Йорк еще до рассвета. Полицейский оператор сказал: «Я от­правлю ему сообщение. Удачного вам дня» — и бросил трубку. Через десять минут телефон зазвонил.

«Мистер Маршал Стрейдер?»

«Доктор Стрейдер».

«О'кей, простите. Доктор Стрейдер. Детектив Кол­линз, нью-йоркский отдел по борьбе с мошенничеством. У нас тут еще один доктор — доктор Артур Рэндал — го­ворит, что у вас произошла неприятная история с одним че­ловеком, который нас интересует. Иногда он называет себя Питером Макондо».

«Очень неприятная история. Он украл у меня девянос­то тысяч долларов».

«О, не вы один. Этим Питером Макондо многие недо­вольны. Расскажите мне, что с вами случилось. Расскажи­те все. Я записываю наш разговор на пленку. Вы не про­тив?»

В течение пятнадцати минут Маршал рассказывал, что сделал с ним Макондо.

«Боже правый, то есть вы хотите сказать, что вот так просто взяли и отдали ему девяносто тысяч долларов?»

«Вы не сможете в полной мере понять происшедшее,

не зная характера и подводных камней психотерапевтичес­кой ситуации».

«Думаете? Знаете, я не доктор. Но вот что я вам скажу: я никогда не расставался с деньгами вот так. Девя­носто тысяч долларов — это крупная сумма».

«Я же сказал, что у меня был заверенный банковский вексель. Мой юрист проверил его. Так всегда делается. Банк обязан обналичить такой вексель по первому требо­ванию».

«Вексель, который вы принесли проверять через две недели после исчезновения Макондо?»

«Детектив, что происходит? Я в суде? Выдумаете, мне все это нравится?»

«Ладно, друг мой, не кипятитесь, и у нас все будет хо­рошо. Вот что мы делаем, чтобы помочь вам. Мы собира­емся арестовать этого парня прямо за столом, когда он бу­дет ковырять свой радиччио, — в следующую среду, в по­ловине первого, может, в час дня. Но чтобы засадить его за решетку, нам нужно, чтобы вы приехали в Нью-Йорк и опознали его в двенадцать часов после ареста, то есть в среду до полуночи. Договорились?»

«Я обязательно приеду».

«Ладно, приятель, на вас вся надежда. И еще — этот фальшивый вексель и квитанция банковского чека все еще у вас?»

«Да. Мне нужно их привезти?»

«Да, привезите оригиналы с собой, но мне бы хотелось увидеть их прямо сейчас. Можете отправить мне факс? Два — один — два — пять — пять — пять — три — че­тыре — восемь — девять. Напишите, что это мне — де­тективу Дарнелу Коллинзу. И еще. Уверен, что вы и сами знаете, но ни в коем случае, ни за что, ни при каких обсто­ятельствах не показывайтесь в ресторане. Если вы там по­явитесь, птичка упорхнет, и всем будет очень плохо. До­ждитесь меня в участке на Пятьдесят четвертой улице — между Восьмой и Девятой или договоритесь встретиться с

вашим приятелем после операции и приходите вместе. Со­общите мне, что вы решили. Еще есть вопросы?»

«Только один. Это безопасно? Доктор Рэндал отдаст Макондо самый настоящий чек, и большая часть этих де­нег принадлежит мне».

«Вам? Я думал, это деньги Рэндала».

«Мы договорились, что я внесу шестьдесят процентов от общей суммы — двадцать четыре тысячи долларов».

«Безопасно? За соседним столом будут есть ленч двое наших, еще три человека наблюдают за каждым движени­ем и снимают все это на пленку. Вполне безопасно. Но я бы не стал этого делать».

«Почему?»

«Всегда может случиться что-то непредвиденное — землетрясение, пожар, все три офицера полиции умрут одновременно от сердечного приступа... Не знаю, всякое бывает. Ну да, совершенно безопасно. Но я все равно не стал бы этого делать. Но я же не доктор».

Жизнь снова заиграла для Маршала яркими красками. Он снова начал бегать трусцой. Играть в баскетбол. Пере­стал встречаться с Кэрол, потому что не хотел говорить ей, что выследил Питера. Она направила все свои силы на до­стижение прямо противоположной цели, убеждая его сми­риться с потерей и перестать злиться. Отличный урок о вреде советов в психотерапии, думал Маршал: если паци­ент не последовал вашему совету, он больше не придет к вам.

Каждый вечер он созванивался с Артуром Рэндалом. День встречи с Питером приближался, и Артур нервничал все сильнее.

«Маршал, моя жена уверена, что участие в этой аван­тюре станет моим позором. Эта история попадет в газеты. Мои пациенты все узнают. Что будет с моей репутацией? Меня поднимут на смех или обвинят в том, что я вступил в финансовые отношения с пациентом».

«В этом-то все и дело: ты не вкладываешь в него день­ги. Ты действуешь заодно с полицией, помогаешь ей пой-

мать мошенника. Это пойдет только на пользу твоей репу­тации».

«Газеты же напишут не это. Сам посуди. Ты же зна­ешь, как они гоняются за скандалами — особенно с учас­тием психиатров. Я все отчетливее понимаю, что мне этого не надо. У меня много пациентов, хорошая работа, я добил­ся всего, о чем мечтал».

«Артур, если бы тебе не попалось на глаза мое объяв­ление, этот разбойник украл бы у тебя сорок тысяч долла­ров. А если мы его не остановим, он не успокоится, будет обирать жертву за жертвой».

«Ты мог бы справиться и без меня — ты его ловишь, я опознаю. Я собираюсь преподавать на факультете клини­ческой психологии в Колумбии... и если возникнет хоть намек на скандал...»

«Артур, у меня есть идея, как ты можешь защитить Орбя: тебе нужно написать подробное письмо в Нью-Йоркское психиатрическое общество, изложить в нем суть происходящего и твой план действий. Только сделай это сейчас, до ареста Макондо. Если это будет необходимо, ты сможешь предоставить копию Колумбийскому институту и прессе. Это обеспечит тебе полную безопасность».

«Маршал, я не смогу не упомянуть в этом письме тебя: твое объявление, твои отношения с Макондо. Как ты на это посмотришь? Ты же тоже хочешь избежать огласки».

Маршал представил себе эту перспективу, понимая, что выбора у него нет. В любом случае запись телефонного разговора с детективом Коллинзом делала его связь с Пи­тером достоянием широкой общественности.

«Если это необходимо, Артур, сделай это. Мне нечего скрывать. Вся терапевтическая общественность будет нам только благодарна».

Потом встал вопрос с микрофоном, который Артуру придется спрятать, чтобы дать полиции возможность запи­сать завершение сделки с Макондо. С каждым днем Артур паниковал все сильнее.

«Маршал, должен быть какой-то другой способ сде-

лать это. Не стоит так легко к этому относиться — я под­вергаю себя реальной опасности. Макондо — умный и опытный преступник, он не может так просто дать себя провести. Ты общался с детективом Коллинзом? Скажи мне, только честно: годится ли он на роль соперника Макон­до в интеллектуальном плане? Только представь себе, что будет, если он обнаружит этот микрофон, когда мы будем сидеть в клубе?»

«Каким образом?»

«Он как-нибудь догадается. Ты же знаешь его — этот парень всегда на десять шагов впереди».

«Не в этот раз. За соседним столиком будут сидеть полицейские, Артур. И не забывай о завышенной самооцен­ке социопатов. Они же считают себя неуязвимыми».

«А еще поведение социопатов непредсказуемо. Мо­жешь ли ты мне гарантировать, что Питер не выйдет из себя и не начнет палить из пистолета?»

«Артур, это не в его стиле... это противоречит тому, что нам о нем известно. Тебе ничто не угрожает. Запомни, ты будешь находиться в модном ресторане, окруженный бдительными полицейскими. Ты справишься. Ты должен справиться».

Маршала терзало ужасное предчувствие, что Артур может отступить в последний момент, поэтому каждый ве­чер в разговоре с ним он мобилизовал все свои риторичес­кие способности, чтобы поддержать своего пугливого сооб­щника. Он поделился своими опасениями с детективом Кол­линзом, и тот тоже начал всячески успокаивать Артура.

Но надо отдать Рэндалу должное: он сумел справиться с приступом малодушия и ожидал встречи с Маршалом с решимостью, даже хладнокровием. Утром во вторник Мар­шал перевел двадцать четыре тысячи долларов на его счет, вечером по телефону подтвердил свое прибытие Артуру и помчался в Нью-Йорк.

Вылет задержали на два часа, и он добрался до поли­цейского участка на Пятьдесят четвертой улице, где дол­жен был встретиться с Артуром и детективом Коллинзом,

только в три пополудни. Клерк сообщил ему, что детектив Коллинз ведет допрос, и предложил подождать на потер­том кожаном кресле в коридоре. Маршал никогда раньше не был в полицейском участке, поэтому с интересом на­блюдал за нескончаемым потоком болезненного вида подо­зреваемых, которых вверх-вниз по лестнице водили изму­ченные полицейские. Но он засыпал на ходу: он был настоль­ко взвинчен, что не смог уснуть в самолете. Скоро Маршал задремал.

Минут через тридцать клерк легонько потряс его за плечо и провел на второй этаж, где Маршал увидел детек­тива Коллинза, темнокожего полицейского мощного тело­сложения, который писал что-то за столом. Крупный дядька, подумал Маршал. Настоящий защитник. Имен­но таким я его и представлял.

Но дальнейшие события разворачивались совсем не так, как он представлял себе. Маршал представился и был несказанно удивлен формальным тоном детектива. В один ужасный момент стало ясно, что детектив не имеет ни ма­лейшего представления, кто такой Маршал. Да, он детек­тив Дарнел Коллинз. Нет, он никогда не общался с Мар­шалом по телефону. Нет, он никогда не слышал ни о док­торе Артуре Рэндале, ни о Питере Макондо. Нет, он ничего не слышал о задержании в «Жокей-клубе». Он вообще ни­когда не слышал о «Жокей-клубе». Да, разумеется, он аб­солютно уверен, что не арестовывал никакого Питера Ма­кондо, когда он ковырял свой радиччио. Радиччио? А что это такое?

В голове Маршала разорвалась граната, и взрыв был даже сильнее, чем тот, который произошел несколько не­дель назад, когда он узнал, что банковский вексель Макон­до — фальшивка. У него закружилась голова, и он упал на стул, предложенный детективом.

«Тише, тише. Успокойтесь. Опустите голову между колен. Это помогает». Детектив встал и вернулся со стака­ном воды. «Объясните, что случилось? Хотя у меня есть такое ощущение, что я и так знаю».

Маршал, впавший в какое-то оцепенение, рассказал ему всю свою историю. Питер, стодолларовые купюры, Адриа­на, клуб «Пасифик юнион», велосипедные шлемы, объяв­ление в психиатрическом еженедельнике, звонок Артура Рэндала, деление расходов, частный детектив, «Ягуар», перевод двадцати четырех тысяч долларов, отдел по борьбе с мошенничеством — все, полное описание катастрофы.

Слушая Маршала, детектив Коллинз потрясенно качал головой: «Понимаю, об этом больно говорить. Эй, что-то вы плоховато выглядите. Может, вам прилечь?».

Маршал отказался, качая головой, зажатой в ладонях. «Вы можете говорить?»

«Мне срочно нужно в уборную».

Детектив Коллинз довел Маршала до мужского туале­та, где его и вырвало, и вернулся в свой кабинет. Маршал прополоскал рот, умылся, пригладил волосы и медленно вернулся в кабинет детектива Коллинза.

«Вам лучше?»

Маршал кивнул: «Я уже могу говорить».

«Послушайте сначала меня. Давайте я объясню вам, что произошло, — сказал детектив Коллинз. — Это пред­ставление в двух частях. Известная схема. Я много раз слышал об этом, но никогда, никогда не видел ничего по­добного своими глазами. Нам рассказывали об этом в кол­ледже. Такую аферу может провести только мастер экс­тра-класса. Исполнитель должен найти особенную жертву: человека умного, гордого... а найдя ее, он жалит дважды... сначала он ловит на жадности... а во второй раз — на же­лании отомстить. Вот это работа. С ума сойти, я никогда с этим не сталкивался. Здесь нужны железные нервы, пото­му что в любую минуту все может сорваться. Вот, напри­мер, если бы у вас возникло хотя бы малейшее подозрение и вы бы обратились в манхэттенскую телефонную справоч­ную и выяснили настоящий номер телефона полицейского участка, вся операция пошла бы прахом. Не человек, само самообладание. Высший пилотаж».

«То есть надеяться не на что?» — прошептал Маршал.

«Дайте мне эти номера телефонов, я их проверю. Я сде­лаю все, что в моих силах. Но, сказать по правде... Вы хо­тите услышать правду?.. Надежды нет».

«А что с настоящим доктором Артуром Рэндалом?»

«Возможно, он уехал в отпуск. Макондо получил до­ступ к его голосовой почте. Это не так уж и сложно».

«Может быть, можно выследить его сообщников?» — спросил Маршал.

«Каких сообщников? Их нет. Его подружка, наверное, исполняла роль оператора в полицейском участке. А осталь­ные роли он играл сам. Эти ребята — хорошие актеры. Они сами имитируют все голоса. А это парень — отлич­ный специалист. И он уже далеко. Можете быть уверены».

Маршал, опираясь на руку детектива Коллинза, спо­тыкаясь, спустился вниз по ступенькам. Ему предложили доехать до аэропорта в полицейской машине, но он отка­зался, поймал такси на Восьмой авеню, добрался до аэро­порта, купил билет на ближайший самолет до Сан-Фран­циско, словно в тумане доехал до дому, отменил всех паци­ентов на неделю и забрался под одеяло.

Глава 29

«Деньги, деньги, деньги... Кэрол, неужели мы не мо­жем поговорить о чем-нибудь другом? Давайте я расскажу вам одну историю о моем отце, и все вопросы о моем отно­шении к деньгам отпадут сами собой. Это произошло, ког­да я был совсем маленький, но я слышал эту историю еще много раз — она стала частью семейного фольклора». Мар­шал медленно расстегнул «молнию» на спортивной куртке, снял ее и, проигнорировав протянутую руку Кэрол и пред­ложение повесить ее на вешалку, бросил куртку на пол рядом со своим стулом.

«У него была крошечная бакалейная лавка — шесть на шесть метров, на перекрестке Пятой улицы и Р-стрит в Вашингтоне. Мы жили над магазином. Однажды в лавку

зашел покупатель и попросил пару рабочих перчаток. Мой отец, показав на заднюю дверь, сказал, что ему нужно при­нести их из кладовой и это займет пару минут. Дело в том, что кладовой там не было. Задняя дверь вела на аллею. Отец галопом промчался два квартала по этой аллее к от­крытому рынку, купил там пару перчаток за двенадцать центов, прибежал обратно и продал их покупателю за пят­надцать центов».

Маршал вытащил носовой платок, обстоятельно вы­сморкался и без тени цмущения вытер со щек слезы. После возвращения из Нью-Йорка он оставил все попытки скрыть свою ранимость и плакал теперь почти на каждой встрече. Кэрол сидела молча, давая ему выплакаться, и пыталась вспомнить, когда последний раз видела плачущего мужчи­ну. Джеб, ее брат, никогда не плакал, хотя его постоянно все обижали: отец, мать, хулиганы в школе, — причем иногда только для того, чтобы довести его до слез.

Маршал закрыл лицо платком. Кэрол перегнулась че­рез стол и сжала его руку: «Вы плачете о своем отце? Он еще жив?»

«Нет, он умер совсем молодым, эта бакалейная лавка стала его могилой. Слишком много беготни. Слишком мно­го трехцентовых сделок. Когда я думаю о зарабатывании денег, или о потере денег, или о разбазаривании денег, пе­ред моими глазами всегда встает эта картина: мой дорогой отец в этом белом фартуке, стремглав несется по этой за­мусоренной аллее, ветер в лицо, развевающиеся черные во­лосы, хватает ртом воздух, а в победоносно поднятой руке, словно олимпийский факел, — пара двенадцатицентовых перчаток».

«А вы, Маршал, где вы в этой картинке?»

«Этот образ — колыбель моих страстей. Возможно, это был критический момент, определивший всю мою даль­нейшую жизнь».

«Этот случай определил ваше отношение к деньгам? — спросила Кэрол. — Иными словами, если вы заработаете

много денег, призрак вашего отца перестанет греметь кос­тями по той аллее».

Эти слова ошеломили Маршала. Он взглянул на своего адвоката с еще большим уважением. Ее сшитое на заказ розовато-лиловое платье подчеркивало великолепные фор­мы, и Маршал устыдился своей небритости и поношенного спортивного костюма.

«Ваши слова... я поражен. Гремящие кости... мне нуж­но обдумать это».

Повисла долгая пауза. «О чем вы сейчас думаете?» — нарушила молчание Кэрол.

«Об этой задней двери. Суть этой истории с перчатка­ми не только в деньгах. Это еще и история про задние двери».

«Задняя дверь в магазинчике вашего отца?»

«Ага. Как он притворялся, что эта дверь ведет не на аллею, а в огромный склад, — эта метафора отражает всю мою жизнь. Я делаю вид, что во мне есть и другие комна­ты; но глубоко в душе я понимаю, что нет никакой кладо­вой, набитой товаром. Я вхожу через черный ход, я выхо­жу На аллею».

«А, клуб «Пасифик юнион», — вспомнила Кэрол.

«Именно. Можете себе представить, что это значило для меня: в конце концов зайти через главный вход. Ма-кондо бросил мне приманку, против которой я не смог ус­тоять: искушение войти в круг избранных. День за днем я лечу богатых пациентов. Мы близки, мы обсуждаем самое сокровенное, я необходим им, как воздух. Но я свое место знаю. Я знаю, что, если бы я не был психоаналитиком, если бы мы встретились в других обстоятельствах, они не снизош­ли бы до меня, не уделили мне ни секунды. Я как приход­ский священник, кюре из бедной семьи, который исповеду­ет представителей высших кругов. Но клуб «Пасифик юнион» — для меня это был символ истинного достиже­ния. Прочь из бакалейной лавки на углу Пятой и Р: я под­нимаюсь по мраморным ступенькам, стучу массивным ла­тунным молоточком и через распахнутые двери вхожу в по-

таенную палату, обитую красным бархатом. Я стремился к этому всю свою жизнь».

«А там вас ждет Макондо — человек, более пороч­ный, более безнравственный, чем все посетители бакалеи вашего отца, вместе взятые».

Маршал кивнул: «Дело все в том, что я до сих пор вспо­минаю отцовских клиентов с большой теплотой. Помните, я рассказывал вам о клиенте, который заманил меня пару недель назад в «Avocado Joe's»? Я никогда не бывал в за­ведениях такого... такого низкого пошиба. Но... хотите честно? Мне там понравилось. Честное слово, я чувствовал там себя как дома, мне там было лучше, чем в «Пасифик юнион». Там я оказался в своей стихии. Словно в компа­нии посетителей отцовской бакалейной лавки. Но мне очень не понравился сам факт, что мне было хорошо в этом заведении. Мне не понравилось, что я скатился до этого уровня, — есть что-то тревожное в том, чтобы быть так основательно запрограммированным ранними событиями своей жизни. Я способен на большее. Всю свою жизнь я говорил себе: я должен стряхнуть с ботинок пыль бакалей­ной лавки; «Я выше этого».

«Мой дед родился в Неаполе, — сказала Кэрол. — Я почти не помню его, только помню, что он учил меня иг­рать в шахматы, и каждый раз, когда мы заканчивали пар­тию и разбирали фигуры, он произносил одну и ту же фразу. Я и сейчас слышу его ласковый голос: «Видишь, Кэрол, в шахматах как в жизни: когда партия заканчивает­ся, все фигуры — пешки, ферзи и короли — оказываются в одном ящике».

Хороший урок, Маршал, вам тоже стоит обдумать эти слова: когда партия заканчивается, и пешки, и ферзи, и короли — все оказываются в одном ящике. Увидимся за­втра. В это же время». „

После поездки в Нью-Йорк Маршал встречался с Кэ­рол каждый день. Первые два раза она приезжала к нему домой, потом он начал заставлять себя приходить к ней в офис, а теперь, неделю спустя, он начал выходить из деп-

рессивного ступора и пытаться понять, какова его роль в том, что с ним случилось. Коллеги Кэрол заметили, что Маршал приходит к ней каждый день, и не раз спрашива­ли, что у него произошло Но Кэрол всегда отвечала: «Сложный случай. Больше ничего не могу сказать — де­ликатный вопрос, профессиональная тайна».

Все это время Кэрол продолжала консультироваться у Эрнеста. Его советы и наблюдения принесли большую пользу: каждая его идея работала словно магическое закли­нание.

Однажды, когда Маршал казался слегка заторможен­ным, она попробовала провести упражнение с надгробным камнем, которое советовал Эрнест.

«Маршал, практически вся ваша жизнь была скон­центрирована вокруг материальных благ, вокруг зарабаты­вания денег и приобретения того, что можно купить за деньги, — статус, произведения искусства. Мне кажется, что деньги стали сущностью вашего «я», смыслом вашей жизни. Хотели бы вы, чтобы это стало вашим последним символом, итогом вашей жизни? Скажите, вы когда-ни­будь думали, какую фразу вы хотели бы видеть на своем надгробном камне? Будут ли там эти слова — стремление к богатству, накопительство?»

Капелька пота попала Маршалу в глаз, и он моргнул: «Жесткий вопрос, Кэрол».

«Кажется, задавать жесткие вопросы — моя работа. Прошу вас, сделайте это для меня, подумайте несколько минут над моим вопросом. Говорите все, что приходит в го­лову»

«Первое, что приходит в голову, — это то, что сказал обо мне нью-йоркский детектив: что я гордый, что я ослеп­лен алчностью и жаждой мести».

«Вы хотите, чтобы это было написано на вашем над­гробии?»

«Именно этого там быть не должно. Этого я больше всего боюсь. Но может, я заслужил эти слова. Может, вся моя жизнь стала движением к этой эпитафии».

«Вы не хотите, чтобы эти слова были выбиты на вашем надгробии? Тогда, — сказала Кэрол, бросив взгляд на часы, — ваши дальнейшие действия ясны: вы должны из­менить образ жизни. А сегодня наше время подошло к кон­цу, Маршал».

Маршал кивнул, поднял куртку с пола, медленно надел ее и собрался уходить: «Как мне вдруг стало холодно... знобит... этот вопрос про надгробие. Это страшный во­прос, он шокирует. Кэрол, вы должны поосторожнее обра­щаться с такой тяжелой артиллерией. Знаете, кого вы мне сейчас напомнили? Помните, вы спрашивали меня о тера­певте, к которому собирался один из ваших друзей? Эр­нест Лэш, я был его супервизором. Этот вопрос как раз в его стиле. Я всегда предостерегал его от таких вот вопро­сов. Он называл это терапией экзистенциального шока».