Лжец на кушетке 27 страница

Они почти не говорили об Эрнесте. Кэрол решила, что

будет значительно проще, если они не будут обсуждать между собой терапию и не будут говорить с Эрнестом друг о друге. Сначала она хотела было настроить Джесса про­тив Эрнеста, но быстро отказалась от этой мысли: вне вся­кого сомнения, терапия шла Джессу на пользу, к тому же Эрнест ему очень нравился. Кэрол, разумеется, не стала рассказывать Джессу о том, в какую игру она играет с Эр­нестом и какие чувства она к нему испытывает.

«Эрнест — гениальный терапевт! — воскликнул од­нажды Джесс после особенно удачного сеанса. — Он та­кой честный, такой человечный. — И Джесс начал расска­зывать, как проходил сеанс: «Сегодня ему действительно удалось добраться до самой сути. Он сказал, что, когда нам удается сблизиться, когда наше общение становится более тесным, я всегда пытаюсь разрушить эту атмосферу какой-нибудь гомофобнои шуткой или ухожу в интеллектуальные спекуляции.

И он прав, Кэрол, я и правда вел себя так с мужчина­ми, особенно с отцом. Но, что самое удивительное, он пошел дальше и признался, что интимность в отношениях с мужчинами вызывает дискомфорт у него самого, что он под­хватывает мою игру — позволяет отвлечь себя шутками или поддерживает начатую мной дискуссию.

Терапевты не так уж часто позволяют себе такую от­кровенность, не так ли? — говорил Джесс. — Я же столь­ко лет имел дело со сдержанными, настороженными, застег­нутыми на все пуговицы мозгоправами. И как ему удается поддерживать этот уровень напряженности от сеанса к се­ансу — просто невероятно!»

Кэрол была удивлена тем, что Эрнест, оказывается, был настолько откровенен с Джессом, и, как ни странно, расстроилась, узнав, что так он ведет себя не только с ней. Почему-то она почувствовала себя обманутой. Но Эрнест никогда не пытался сделать вид, что обращается с ней иначе, чем с другими пациентами. Она опять подумала, что, наверное, ошибается в нем, что на самом деле его настой­чивость не была прелюдией к соблазнению.

Вообще, весь коварный план Кэрол оказался под угро­зой. Рано или поздно Джессу придется рассказать о ней Эрнесту, и он узнает правду. К тому же ее цель — дискре­дитировать Эрнеста, лишить его практики, разрушить его отношения с Джастином — потеряла смысл. Джастин больше не волновал ее, Ральф Кук и Цвейзунг остались далеко в прошлом. Если она причинит вред Эрнесту, то единственное, чего она этим добьется, —- это сделает

больно Джессу, а значит, и себе самой. Ярость и желание мести так долго были смыслом ее жизни, что теперь, когда они исчезли, она чувствовала себя опустошенной. Вспоми­ная теперь, что ею двигало, — а в последнее время она ду­мала об этом все чаще, — она стыдилась своих поступков и не могла взять в толк, зачем она все это затеяла.

Тем не менее она, словно на автомате, продолжала со­блазнять Эрнеста. Пару сеансов назад, обнимаясь с ним на прощание, она крепко прижалась к нему. Он сразу же на­пустил на себя неприступный вид и сказал резко: «Каро-лин, я знаю, что вы все еще хотите, чтобы я стал вашим лю­бовником, как Ральф Кук. Забудьте об этом. Скорее небо упадет на землю, чем я соглашусь вступить с вами в сексу­альные отношения. Или с любой другой пациенткой!»

Эрнест сразу же пожалел о своей несдержанности и на следующем сеансе вернулся к этому инциденту.

«Простите меня, Каролин, в прошлый раз я был резок с вами. Я редко выхожу из себя, но в вашей настойчивости есть что-то странное, граничащее с одержимостью. И, как мне кажется, самодеструктивное. Думаю, мы с вами смо­жем добиться хороших результатов, я уверен, что многое могу для вас сделать, но я не могу понять только одного: по­чему вы так упорно пытаетесь саботировать нашу работу?» Кэрол опять говорила о том, что нуждается в нем, вспоминала Ральфа Кука, но теперь ее слова казались пус­тыми, лживыми даже ей самой. Эрнест перебил ее: «Я знаю, что говорил это уже не раз, но, пока вы пытаетесь спрово­цировать меня, мы с вами не можем не возвращаться к этому разговору — снова и снова. Итак. Во-первых, я уве­рен, что, став вашим любовником, причиню вам только вред, и ничего больше. Я знаю, что вы уверены в обратном, и перепробовал уже все способы переубедить вас. Вы ни­как не можете поверить, что я действительно хочу вам по­мочь. Поэтому сегодня я испробую принципиально иной способ. Я буду говорить о наших отношениях с эгоистич­ной точки зрения, принимая в учет только собственные ин­тересы.

Суть в том, что я намерен избегать поступков, которые приведут к гибельным для меня последствиям. Я прекрасно знаю, чем закончится для меня сексуальная связь с вами: еще долгие годы, может быть, до конца дней своих я буду мучиться угрызениями совести, я не смогу уважать себя. А я не хочу этого. Не говоря уже о проблемах с законом. Это может стоить мне лицензии. Я приложил слишком много усилий, чтобы добиться того, что имею сейчас, я люблю свою работу и не собираюсь ставить под угрозу свою карьеру. А теперь подумайте, почему вы требуете от меня это».

«Вы не правы. Не может быть никаких проблем с за­коном, — возразила Кэрол. — Потому что без заявления потерпевшей стороны судебный процесс начат не будет, а я никогда, никогда не сделаю этого. Я хочу, чтобы вы были моим любовником. Я никогда не причиню вам боль».

«Я знаю, что вы так думаете. Сейчас. Но каждый год в суд поступают сотни исков, и во всех без исключения случаях пациентка когда-то думала именно так, как вы сей­час. Но позвольте мне сказать честно: это чистой воды эгоизм, но я действую исключительно в своих собственных интересах!»

Кэрол молчала.

«Вот так, Каролин. Я все сказал. По-моему, проще и не скажешь. Вы должны сделать выбор, Каролин. Идите домой. Подумайте над тем, что я сказал вам. Поверьте, я действительно никогда не смогу вступить с вами в сексу­альный контакт. Я предельно серьезен. И решайте, хотите ли вы продолжать работать со мной».

Они расстались на мрачной ноте. Без объятий. И на этот раз Эрнест не пожалел об этом.

Кэрол села переобуваться в приемной. Она открыла сумку и достала свои заметки:

Настаивает, чтобы я называла его по имени, чтобы звонила ему домой, говорит, что я привлекательна, со­глашается сесть со мной на кушетку, говорит, что я могу задавать ему вопросы личного характера, ласкает

мои волосы, говорит, что, если бы мы встретились в других обстоятельствах, он бы хотел быть моим лю­бовником...

Она подумала о Джессе, который будет ждать ее у ресторана «Green' s». Черт возьми! Она порвала листки с записями и побежала.

Глава 25

Визит Маршала к Бэту Томасу, частному детективу, которого порекомендовала ему Кэрол, начался многообе­щающе. Он разглядывал своего собеседника: грубое лицо в морщинах, мятая одежда, кривые зубы, кроссовки, склон­ность к полноте — возможно, результат злоупотребления алкоголем и малоподвижного образа жизни, — бесцере­монность и бескомпромиссность, эффективное и упорядо­ченное мышление. Его офис находился на четвертом этаже в доме без лифта на Филлмор-стрит, зажатом между то­варной биржей и пекарней. Это была классическая берлога сыщика: потертая, продавленная софа, обитая зеленой ко­жей, голые деревянные полы и исцарапанный деревянный стол, под одну из ножек которого, чтобы он не шатался, был подложен коробок спичек.

Маршал энергично взбежал вверх по лестнице — пос­ледние несколько дней он был слишком взволнован, чтобы играть в баскетбол или бегать трусцой, и соскучился по дви­жению. И ему сразу понравился прямолинейный сыщик.

От Бэта Томаса Маршал услышал то же, что и от Кэ­рол. Он рассказал детективу о случившемся, не скрывая размеров потери, страха перед публичной оглаской и само­бичевания за глупость. Выслушав его рассказ, детектив произнес: «Ваш адвокат совершенно права. Я работаю с ней много лет и могу сказать, что она редко ошибается. Этот парень — профессионал. Знаете, что мне больше всего по­нравилось: та история про бостонского хирурга и просьба

помочь ему избавиться от чувства вины — просто потря­сающий прием! А еще мне понравилось, как он купил ваше молчание этим «Ролексом» за тридцать пять сотен долла­ров — какая прелесть! Новичок всучил бы вам подделку. А как он отвел вас в «Пасифик юнион» — великолепно! Он поймал вас на крючок. Причем моментально. И вы с легкостью расстались с деньгами. Сообразительный парень. Вам еще повезло, что он ограничился этой суммой, — вы могли потерять и больше. Давайте-ка посмотрим, что мы можем предпринять. Можете вспомнить, какие имена он называл? Для начала — как он вышел на вас?»

«Он сказал, что меня рекомендовал ему друг Адриа­ны, — ответил Маршал. — Он не назвал имени».

«У вас есть его телефон и телефон его невесты? Я со­бираюсь начать с этого. И дайте мне его цюрихский номер. Чтобы получить номер, он должен был предъявить какое-нибудь удостоверение личности, так что сегодня я попыта­юсь это отследить. Но не стоит возлагать на это особые на­дежды — он мог воспользоваться и фальшивкой. На чем он ездил? Вы видели его автомобиль?»

«Не знаю, как он добирался до моего офиса. Может, брал машину в прокат. Или такси. После «Пасифик юнион» он пошел в отель пешком — всего пару кварталов. Может, стоит заняться факсом из Университета Мехико?»

«Факсы обычно ничего не дают, но все равно, дайте его мне, я посмотрю. Я уверен, что он подделал логотип на компьютере, а потом отправил факс сам себе или восполь­зовался факсом своей подружки. Я посмотрю, не фигури­руют ли их имена в базе НКИЦ — Национального кри­миналистического информационного центра. У меня есть там человек, который за скромную плату может получить доступ к их компьютеру и поискать там нужную нам ин­формацию. Попытаться стоит, но особо не надейтесь — этот человек пользуется вымышленными именами. Вероят­но, он проворачивает подобного рода операции три-четыре раза в год и, может быть, специализируется исключитель­но на мозгоправах. Я о таком никогда не слышал, но про-

верить стоит. Или он может охотиться за более крупной рыбой, например за хирургами, но даже с такой мелкой ры­бешки, как вы, он имеет четыре-пять сотен тысяч в год. Неплохо, если учесть, что налоги он не платит. Вот моло­дец! Этот парень далеко пойдет. Мне понадобится предва­рительный гонорар, чтобы было с чего начать, — пятьсот

долларов».

Маршал выписал чек и попросил квитанцию.

«О кей, док, заметано. Я начну прямо сейчас. Зайдите ко мне сегодня часов в пять-шесть — посмотрим, что у нас

получится».

Днем Маршал узнал, что расследование не продвину­лось ни на шаг. Адриана получила телефонный номер, вос­пользовавшись водительскими правами и кредитной кар­точкой, украденными в Арканзасе. В отеле «Шейрмонт» Питер платил только наличными, только иногда — под­дельной карточкой «Америкэн экспресс». Все факсы были отправлены из Сан-Франциско. Цюрихский телефонный номер оплачивался с той же карточки «Америкэн экспресс». «Ни единой зацепки, — сказал Бэт. — Уделал нас всухую. Этот парень работает чисто, очень чисто — он за­служивает уважения».

«Я все понял. Вам нравится, как работает этот парень. Я рад, что вы двое так быстро нашли общий язык, — ска­зал Маршал. — Но не забывайте, что ваш клиент — я и что я хочу засадить его за решетку».

«Хотите достать его? Нам остается только одно — у меня есть друзья в отделе по борьбе с мошенничеством. Да­вайте я схожу к ним, пообедаю с моим старым другом Лу Люмбарди — он мой должник. Мы можем проверить по­хожие аферы, может, найдем других мозгоправов или вра­чей, которые попались на ту же удочку — богатый клиент, безгранично благодарный за исцеление, настаивает на же­лании отблагодарить хирурга-волшебника, «Ролекс», именные лекции, инвестиции в зарубежные компании, чув­ство вины перед другими врачами, которых ему не удалось

достойно отблагодарить. Эта схема слишком хороша, что­бы никто не додумался до нее раньше».

«Делайте что хотите, только достаньте мне этого уб­людка».

«Есть одна проблема: вам придется пойти со мной, чтобы написать жалобу, — это территория сан-францис-ского отдела по борьбе с мошенничеством; вы заключили сделку в этом городе. Но вы не сможете сделать это ано­нимно, и от прессы нам скрыться не удастся — это невоз­можно. Вы должны быть готовы к тому, что какая-нибудь газета выйдет под шапкой «Экс-пациент обчистил своего психиатра!» — знаете, как они обычно делают».

Маршал застонал, обхватив голову руками: «Это еще хуже, чем стать жертвой мошенника! Это погубит меня! Во всех газетах напишут, что я принял от пациента «Ролекс»! Как я мог быть таким идиотом! Как я мог!»

«Это ваши деньги и ваш заказ. Но я не смогу помочь вам, если вы свяжете мне руки».

«Этот чертов «Ролекс» обошелся мне в девяносто тысяч долларов! Кретин, кретин, кретин!»

«Слезами горю не поможешь, док. Нет никакой гаран­тии, что ребята из отдела смогут поймать его... возможно, он уже покинул страну. Вот послушайте, я расскажу вам одну историю». Бэт закурил сигарету ц,бросил спичку на пол.

«Пару лет назад я летал в Нью-Йорк по делам и заод­но хотел увидеться с дочерью, которая только что родила мне первого внука. Прекрасный осенний день, легкий мо­розец, я иду по Бродвею в районе Тридцать девятой или Сороковой улицы и думаю, что стоило бы купить какой-ни­будь подарок — дети всегда говорили, что я жадный. И тут я вижу себя на экране телевизора — какой-то мужик пы­тается продать новенькую видеокамеру «Сони» за сто пять­десят баксов. Я как раз такую использую для работы — они стоят около шести сотен. Я сторговываюсь с ним на семьдесят пять, он посылает куда-то малолетнего пацана, и через пять минут к обочине подъезжает старый «Бьюик», на заднем сиденье которого лежит с десяток таких камер в

фирменной упаковке «Сони». Они, воровато оглядываясь по сторонам, начинают вешать мне лапшу на уши: они, мол, выпали из грузовика. Краденые, ясное дело. Но я, жадный кретин, все равно покупаю у них видеокамеру. Даю им семь­десят пять баксов, они уезжают, а я иду с этой камерой об­ратно в отель. Тут у меня начинается паранойя. Я тогда был главным следователем в деле о многомиллионном бан­ковском мошенничестве, так что не мог пачкать руки. Мне начинает казаться, что за мной следят. Когда я добрался до своего номера, я уже не сомневался, что меня подставили. Я боюсь оставлять эту чертову видеокамеру в номере. Я пря­чу ее в чемодан и сдаю ее в камеру хранения при отеле. На следующий день я беру чемодан, приношу его к дочери, вскрываю новенькую коробочку с надписью «Сони» — и нате, пожалуйста: там кирпич.

Так что, док, нечего себя корить. Это случается и с лучшими из нас, профессионалы тоже не застрахованы от надувательства. Вы не можете всю жизнь прожить с огляд­кой, ожидая подвоха даже от друзей. Когда-нибудь вам про­сто не повезет, и вы окажетесь под колесами у пьяного во­дителя. Простите, док, уже семь часов, а мне сегодня но­чью работать. Я вышлю вам счет, хотя, возможно, ваших пятисот долларов будет вполне достаточно».

Маршал поднял голову. Он вдруг осознал, что у него украли девяносто тысяч долларов. «И что? Это все? Это все, что я получаю за свои пятьсот баксов? Вашу сказочку о кирпиче и видеокамере?»

«Док, вас накололи, как младенца, вы приходите ко мне, ничего путного сказать не можете — у вас нет ни за­цепок, ни улик, ничего... вы просите меня о помощи, я трачу на вас пятьсот долларов своего времени и времени своих сотрудников. И не говорите, что я вас не предупреж­дал. Но не думайте, что вы можете вот так связать меня по рукам и ногам, не давая мне делать мою работу, а потом орать, что я не отработал ваши деньги. Я понимаю, вы в шоке. И это понятно. Но дайте мне возможность исполь-

зовать любые средства, чтобы поймать его, или забудьте об этом».

Маршал молчал.

«Хотите совет? Это дело решенное, вы уже ничего не сможете изменить: можете попрощаться с этими деньгами. Считайте, что судьба преподала вам суровый урок».

«Ладно, Бэт, — не оборачиваясь, произнес Маршал по дороге к двери. — Я так просто не сдамся. Этот подо­нок не на того напал».

«Док! — перегнувшись через перила, крикнул Бэт, когда Маршал уже спускался по лестнице. — Если вы со­бираетесь играть в Одинокого Рейнджера, мой вам совет — не делайте этого! Этот парень умнее вас! Намного умнее!»

«Да пошел ты», — пробормотал себе под нос Мар­шал, выходя на Филлмор-стрит.

Маршал добирался домой пешком, обдумывая свои даль­нейшие шаги. Позже, вечером, он перешел к решительным действиям. Для начала он позвонил в телефонную компа­нию и заказал установку дополнительного номера, не зане­сенного в справочники, с голосовой почтой. Потом он от­правил по факсу объявление, которое появится в следую­щем номере «Новостей психиатрии» — печатного органа Американской психиатрической ассоциации, еженедельно рассылаемого всем практикующим психиатрам:

ВНИМАНИЕ! Есть ли среди ваших краткосрочных пациентов богатый, привлекательный худощавый муж­чина около сорока лет, имеющий проблемы с невестой и детьми, с разделом имущества и заключением добрач­ного контракта, который предлагает выгодное капита­ловложение, подарки, организацию именных лекций? Будьте осторожны, вам грозит опасность. Звоните: 415-555-1751. Конфиденциальность гарантируется.

Глава 26

Особенно трудно Маршал переносил ночи. Теперь он мог уснуть только при помощи сильного снотворного. Днем он только и делал, что вновь и вновь прокручивал в памяти каждую минуту, проведенную с Макондо. Иногда он блуждал в дебрях воспоминаний в поисках зацепок, иногда проигрывал в своем воображении сцены мести, где он под­жидал Питера в лесу и избивал его до потери сознания, а иногда просто лежал без сна, бичуя себя за глупость и пред­ставляя, как счастливые Питер и Адриана мчатся на своем новом «Порше» стоимостью девяносто тысяч долларов.

Дни были не легче. Последствия приема снотворного, несмотря на две выпитые чашки эспрессо, ощущались до полудня, и Маршалу нужно было приложить максимум усилий, чтобы провести сеансы с дневными пациентами. Он снова и снова представлял себе, как выходит из роли пси­хотерапевта. Ему хотелось сказать: «Перестань скулить» или «Ты не можешь уснуть в течение часа? И это ты на­зываешь бессонницей? Да я полночи глаз не сомкнул!» Или «Итак, через десять лет ты опять встретил Милдред в ба­калее и снова у тебя возникло это волшебное чувство, эта вспышечка желания, укольчик страха. Тоже мне! Дай-ка я расскажу тебе, что такое боль!»

Тем не менее Маршал продолжал работать, гордясь тем, что большинство терапевтов в таком состоянии давно бы уже закатили истерику и ушли бы на больничный. Тер­пение и труд, напомнил он себе, все перетрут. Так что час за часом, день за днем, он всасывал боль и исторгал ее на­ружу.

Только две вещи удерживали Маршала на плаву. Во-первых, жажда мести; он проверял автоответчик несколько раз в день в надежде, что кто-нибудь откликнулся на его объ­явление в «Новостях психиатрии», что наконец-то он най­дет след, который приведет его к Питеру. И во-вторых, визиты к адвокату. За пару часов до встречи с Кэрол он не мог думать ни о чем больше; он обдумывал, что скажет ей,

вел с ней мысленные беседы. Иногда при мысли о Кэрол глаза его наполнялись слезами благодарности. Каждый раз, покидая ее кабинет, он чувствовал, что ему стало еще немного легче. Он не анализировал причину возникновения столь глубоких чувств к Кэрол — это его не волновало. Скоро ему перестало хватать еженедельных встреч — он хо­тел видеть ее два, три раза в неделю или даже каждый день.

Запросы Маршала настораживали Кэрол. Скоро она исчерпала все свои возможности и как адвокат уже ничего не могла ему предложить, не знала, как помочь его горю. В конце концов она решила, что лучший способ сдержать клятву доброй самаритянки — посоветовать ему обратить­ся к психотерапевту. Но Маршал не согласился.

«Я не могу обратиться к психотерапевту по той же са­мой причине: я не могу допустить публичной огласки. У ме­ня слишком много врагов».

«Вы считаете, что терапевт не обеспечит вам конфи­денциальность?»

«Нет, дело не столько в конфиденциальности, сколько в видимости, — ответил Маршал. — Вы должны пони­мать, что терапевт, который сможет мне помочь, должен быть профессиональным психоаналитиком».

«То есть, — перебила его Кэрол, — вы хотите ска­зать, что вам может помочь только психоанализ, и никакой другой психотерапевтический подход?»

«Миссис... Вы не возражаете, если мы будем обра­щаться друг к другу по имени? Миссис Астрид И доктор Стрейдер — это так чопорно, так формально, особенно если учесть глубоко личный характер нашего общения».

Кэрол кивнула в знак согласия, вспомнив, однако, как Джесс говорил, что единственное, что ему не нравилось в бывшем терапевте, — его формализм в общении: когда Джесс предложил ему называть друг друга по имени, он неодобрительно фыркнул и потребовал, чтобы Д?кесс на­зывал его доктором.

«Кэрол... да, так лучше... скажите честно: вы можете представить меня, консультирующегося у какого-нибудь

шарлатана? У какого-нибудь специалиста по прошлым жизням, или у того, кто будет рисовать на поР™™™"^" ке диаграммы «родитель — взрослый — ребенок», или у какого нибудь сопляка-когнитивисга, который будет пы­таться перестроить сТИль моего мышления.»

«Хорошо, предположим, что эффективен ™лько пси хоанализ. А теперь продолжим: почему вы не можете

Т

<Язнаю всех здешних психоаналитиков и уверен, что среди них нет ни одного, который мог бы занять необходи­мую нейтральную позицию по отношению ко м™. И слиш­ком успешен, слишком амбициозен Ни для кого^не секрет что я планирую стать президентом Института психоанали за «Golden Gate» и имею виды на лидерство в националь ной ассоциации». %

«То есть проблема в зависти и конкуренции.''» «Разумеется. Как психоаналитик сможет остаться те­рапевтически нейтральным по отношению ко мне.-» Все зна­комые мне терапевты будут втайне торжествовать^лорад ствовать из-за постигшей меня трагедии. Возможно, на их месте я поступил бы так же. Всем нравится наблюдать за падением сильнейших. К тому же пойдет «У*™£^; щаю психотерапевта, _ через месяц об этом узнают все

городе».

1ЭтонМел°ьбзяас?рыть. Офисы психоаналитиков распола­гаются в одних и тех же зданиях, буквально через стенку. Кто-нибудь увиди-т меня в приемной».

«И что с того? Есть что-то постыдное в том, чтобы ле читься у психотерапевта? Я не раз слышала, каклюди восхищением говорят о терапевтах, которые продолжают

^МоиТолТе^ с учетом моего возраста и положения, сочтут это за прошение слабости -это подорвет мои по­литический авторитет. И не забывайте, что я всегда был ярым противников психотерапевтической платности я даже стал инициатором дисциплинарного взыскания и из-

гнания из института — и, должен отметить, вполне заслу­женного изгнания моего собственного психоаналитика. Вы читали в газетах о катастрофе Сета Пейнда?»

«Отзыв пациентов? Конечно! — воскликнула Кэрол. — Такую сенсацию трудно пропустить! Так это были вы?»

«Я сыграл в этом ведущую роль. Может, даже глав­ную. И, между нами говоря, я спас этот институт. Это дол­гая история и не для посторонних ушей. Сейчас у меня нет времени ее рассказывать, но суть остается прежней: как я смогу говорить о психотерапевтической халатности, если буду знать, что среди моих слушателей есть человек, кото­рый знает, что я принял «Ролекс» от пациента? Я буду на­веки приговорен к молчанию — и к политическому бездей­ствию».

Кэрол понимала, что аргумент Маршала в корне неве­рен, но не смогла придумать, как под него подкопаться. Возможно, его недоверие к психотерапевтам было слишком близко ей самой. Она попробовала подойти с другой сто­роны:

«Маршал, возвращаюсь к вашему заявлению о том, что помочь вам сможет только психоаналитик. А как же мы с вами? Только посмотрите на меня — я никак не могу считаться профессионалом! Как же вы можете говорить, что я помогаю вам?»

«Не знаю как, только знаю, что вы помогаете мне. Сейчас у меня нет сил, чтобы понять, как вам это удается. Возможно, вам достаточно просто быть здесь, сидеть со мной в этом кабинете — вот и все. А я буду работать».

«Нет, подождите, — покачала головой Кэрол, — меня такое положение дел не устраивает. Это непрофесси­онально; более того, я бы сказала, что это неэтично. Вы тратите свои деньги на то, чтобы посещать человека без спе­циальной подготовки в нужной вам области. И деньги не­малые. В конце концов, мои услуги стоят дороже, чем ус­луги психотерапевта».

«Нет, я уже думал об этом. При чем здесь неэтич-

ность? Ваш клиент пользуется вашими услугами, потому что считает, что вы помогаете ему. Я готов под присягой подтвердить эффективность вашей работы. А с учетом на­логов это обходится мне вовсе не дорого. При моем уровне дохода незначительные медицинские расходы не возмеща­ются, а вот юридические — да. Кэрол, ваши услуги возме­щаются мне на сто процентов! Вы обходитесь мне намного дешевле, чем психотерапевт. Но это не единственная при­чина, почему я работаю именно с вами. Дело в том, что вы единственная, кто может мне помочь».

Так Маршал убедил Кэрол продолжать сотрудничест­во. Ей было нетрудно разобраться в его проблемах — он обрисовал ей их все, одну за другой. Как и многие другие блестящие адвокаты, Кэрол гордилась своей умелой мане­рой вести записи, и вскоре из ее подробных заметок в блок­ноте сложился подробный список вопросов. Почему Мар­шал отрицает любую возможность обратиться за помощью к кому-нибудь другому? Почему у него так много врагов? Почему он так высокомерно, с таким осуждением отзыва­ется о других психотерапевтах и других психотерапевтичес­ких подходах? Он критикует все и вся; эта участь не мино­вала ни его жену, ни Бэта Томаса, ни Эмиля, ни Сета Пейн-да, ни его коллег, ни студентов.

Кэрол не могла не спросить его об Эрнесте Лэше. Под благовидным, разумеется, предлогом — будто один из ее друзей собирается полечиться у него — Кэрол спросила Маршала, что он думает по этому поводу.

«Знаете, — и запомните, это между нами, Кэрол, — я бы вам его не рекомендовал. Эрнест — умный, вдумчи­вый молодой человек с большим опытом исследований в области фармакологии. Он первоклассный специалист в этой сфере. Несомненно. Но как терапевт... знаете... я бы сказал, что он еще учится, что он еще не до конца опреде­лился. Главная его проблема в том, что он не получил пол­ноценную психоаналитическую подготовку — я лишь не­долго был его супервизором. Более того, я считаю, что он еще не готов учиться психоанализу: это молодой иконобо-

рец слишком недисциплинирован, слишком непочтителен. Хуже того, он кичится своим бунтарством, бросается гром­кими словами, именуя себя «новатором» или «эксперимен­татором».

Бунтарь! Иконоборец! Воплощение непочтительности! Обвинения Маршала добавили Эрнесту несколько очков в ее глазах.

Следующим в списке Кэрол, после недоверия и высо­комерия, значился стыд. Может быть, стыд и высокоме­рие — одного поля ягоды, думала Кэрол. Может, если бы Маршал не судил других так строго, он не требовал бы так много и от себя? Или наоборот? Если бы он не был столь требователен к себе, он был бы снисходительнее к другим? Забавно, ведь от Эрнеста она услышала то же самое!

На самом деле она во многом видела в Маршале себя. Например, его гнев — ярость, зацикленность, одержи­мость идеей мести — все это напомнило ей ту ужасную ночь, которую она провела с Нормой и Хитер после ухода Джас-тина. Неужели она серьезно хотела нанять киллера, избить его до полусмерти? Неужели она уничтожила его файлы в компьютере, его одежду, памятные сувениры из его детст­ва? Сейчас она просто не могла в это поверить. Это проис­ходило тысячу лет назад. Она уже начала забывать лицо Джастина.

Почему она так сильно изменилась? Может, встреча с Джессом так на нее повлияла? Или тот факт, что она вы­рвалась из брака, который душил ее? Тут она подумала об Эрнесте... неужели, несмотря ни на что, он все же умуд­рился контрабандой пронести какую-то долю терапии в их сеансы?

Она пыталась убедить Маршала в бессмысленности его ярости, указывала на саморазрушительный ее характер. Но безуспешно. Иногда ей хотелось передать ему долю свей новообретенной сдержанности, спокойствия. А иногда она теряла терпение и хотела встряхнуть его, заставить взяться за ум. Ей хотелось крикнуть ему: «Да брось ты! Не­ужели ты не видишь, чего тебе стоят эти идиотские злоба

и гордость? Ты лишился всего! Спокойствия, сна, работы, семьи, друзей! Просто успокойся!» Но ничего она этим не добьется. Она прекрасно помнила, какая жажда мести вла­дела ею всего несколько недель назад, а потому прекрасно понимала Маршала. Но она не знала, как помочь ему успо­коиться.

Другие проблемы из списка были ей чужды, например озабоченность Маршала финансовыми вопросами и вопро­сами статуса. Ее такие проблемы не волновали. Тем не менее она понимала их важность, ведь именно алчность и честолюбие привели его к этой катастрофе.

А его жена? Час за часом Кэрол ждала, что Маршал заговорит о ней. Но не услышала ни слова, разве что Мар­шал обмолвился, что она на три недели уехала в Тассайару для медитации. А когда Кэрол сама спрашивала его о же­не, он говорил лишь, что у них нет общих интересов, что они идут каждый своей дорогой.

Кэрол часто думала о Маршале — когда бегала, когда работала с другими клиентами, когда лежала в постели перед сном. Так много вопросов. И так мало ответов. Мар­шал чувствовал тревогу Кэрол и уверял ее, что, для того чтобы облегчить его страдания, ей достаточно просто по­мочь ему сформулировать и обсудить с ним его основные проблемы. Но Кэрол понимала, что этого недостаточно. Ей нужна была помощь; она нуждалась в консультанте. Но к кому она может обратиться? А однажды ее вдруг осени­ло: она поняла, кто сможет ей помочь.