Студопедия.Орг Главная | Случайная страница | Контакты | Мы поможем в написании вашей работы!  
 

Глава 19. Итак, вопрос с поездкой был решен



Итак, вопрос с поездкой был решен. Я спланировала работу, чтобы освободить несколько дней: завершила все проекты для своих личных клиентов, перенесла на более ранние сроки несколько портретных и модельных фотосессий. Пару недель я трудилась в поте лица круглые сутки, но Алекс не жаловался на то, что стал редко меня видеть.

Он теперь вообще главным образом молчал. Был поглощен своими мыслями. Я связывала озабоченность Алекса с грядущим визитом, ведь прекрасно знала, что его отношения с семьей были не самыми лучшими. Я пыталась расспрашивать его об этом.

– Сама поймешь, когда познакомишься с моими родными, – только и отвечал он.

– Мне бы хотелось хоть немного узнать о них до нашей встречи. Это поможет мне подготовиться.

Мы сидели на диване, ласкаясь друг к другу и рассеянно смотря случайно попадавшиеся выпуски программ по обустройству дома. Я не могла видеть лицо Алекса, но его руки крепко обвивались вокруг меня. Его горячее дыхание касалось задней части моей шеи.

– Давай ограничимся информацией о том, что маска утонченности, которую я ношу, не имеет ничего общего с моим происхождением.

Я прижалась к нему ближе.

– А что же на самом деле?

Алекс шумно выдохнул:

– Мой отец – пьянчуга, ныне бросивший пить. Моя мама – просто мямля. Мои сестры, благослови их Господь, были из тех девочек, которые пишут свои имена на стенах туалетов. Ладно, черт, признаю, когда-то я тоже писал.

– В средней школе?

Мой вопрос наконец-то заставил его засмеяться.

– Даже не сомневайся!

Мы с минутку помолчали, задумчиво наблюдая, как какая-то бойкая брюнетка с торчащими грудями-пузырями заливалась соловьем о том, как она сотворила «подлинное произведение искусства» из коллекции молочников, пары подсвечников и старого напольного коврика.

– Ты ведь знаешь, что я по-прежнему буду любить тебя, независимо от того, какой окажется твоя семья, – произнесла я, когда нелепое шоу, к счастью, прервала реклама.

Алекс снова крепко обнял меня:

– Очень на это надеюсь.

Я отодвинулась, чтобы взглянуть ему в глаза:

– Я говорю серьезно, Алекс. Мне не важно, какая у тебя семья, даже если она окажется ужасной. И я рада, что ты решил познакомить меня со своими родными.

Брови Алекса сдвинулись, и он посмотрел на меня так, словно хотел что-то сказать. Но, увы, передумал, лишь немного покачал головой.

– Что?

– Ничего.

Впервые за все время наших отношений мне показалось, что он от меня что-то скрывает. Я пристально взглянула на Алекса и откинула волосы с его лица.

– Ты можешь рассказать мне обо всем.

– Ничего, – лишь повторил он. – Правда, ничего.

И потому, что Алекс никогда прежде не давал мне поводов сомневаться в себе, я поверила ему.

Сандаски был чертовски далеко от Аннвилла. Мы добирались целых девять часов, оказавшись в городе в три часа дня. У меня одеревенели ноги, безумно хотелось в туалет, а желудок громко урчал, и немудрено: сегодня мы подкрепились лишь несколькими пончиками, ненадолго остановившись по дороге, чтобы отдохнуть.

По приезде мы не направились сразу в дом родителей Алекса, как я предполагала. Сначала мы зарегистрировались в большом старом отеле, расположенном прямо на озере Эри в самом сердце парка развлечений «Сидер Пойнт». Алекс быстро решил вопрос с нашим размещением. Желание остановиться в отеле удивило меня, но Алекс лишь усмехнулся, заметив немой вопрос в моих глазах. Потом мы взяли наши сумки и отправились в номер люкс с видом на воду.

– Если собираешься посетить парк, лучше остановиться прямо на его территории, – объяснил Алекс.

Я навострила уши, улавливая грохот американских горок:

– А мы собираемся в парк?

– Уж не думаешь ли ты, что я притащил тебя сюда не ради того, чтобы прокатить на самых высоких и самых быстрых американских горках в стране?

Я рассмеялась:

– Думаю, нет.

Растянувшись на кровати, он подозвал меня к себе, обольстительно надув губы.

– Давай опробуем этот матрас.

– Разве мы не должны отправиться в дом твоих родителей?

– Не раньше воскресенья.

Я подошла к кровати, но не позволила Алексу притянуть меня к себе. Мы оба понимали, что сопротивляться я буду скорее для виду, не более того. Я сложила руки на груди.

– Я действительно не хочу ездить на американских горках со стекающим по бедрам твоим «соком любви».

Алекс состроил гримаску:

– Ты та-а-а-акая классная!

– Я серьезно.

Он вздохнул, приняв обиженный вид:

– Могу я хотя бы поласкать тебя языком, пока ты сама не истечешь любовными соками мне на лицо?

– Только если ты их смоешь сразу после этого, – с притворной строгостью отозвалась я.

Как же я любила эту озорную вспышку в его глазах!

– Заметано!

– А я могла бы одновременно попробовать на вкус твоего «парня», – лукаво предложила я.

Алекс откинулся на подушки, прижав обе ладони к сердцу.

– О да-а-а-а-а-а!

– Не теряй боевой настрой, мой тигр! Я забегу в ванную немного освежиться.

– Поторопись. – Его хитрый плотоядный взгляд был по-хулигански кричащим, но не глупым.

– Да-да. Дай своей девочке пару минуток.

– Начинаю считать.

Смеясь, я направилась в ванную и воспользовалась предоставленными отелем средствами гигиены, быстро ополоснувшись с помощью мягкой мочалки. Девятичасовая автомобильная поездка явно не добавила мне сексуальности. Сквозь звуки льющейся воды я вдруг услышала характерный звон айфона Алекса – он был единственным мужчиной из всех, кого я знала, кто использовал в качестве рингтона тему из «Волшебника страны Оз». И это обстоятельство говорило о многом.

Он оборвал добрую фею Глинду на середине песни. Через приоткрытую дверь ванной я услышала тихий рокот его голоса, потом – смех. Такой же тихий. Глубокий. Сексуальный смех.

Я застыла у раковины, с влажных пальцев сочилось мыло, капельки воды цеплялись за ресницы. Я моргнула, чтобы смахнуть их, и выключила воду. Теперь я слышала голос Алекса лучше, но все равно до меня доносились лишь обрывки слов. Он разговаривал не с родителями – это я могла сказать точно. В его тоне не было резких, прерывающихся интонаций, слова звучали ровно, спокойно.

Я по-прежнему стояла у приоткрытой двери, ловя отголоски телефонного разговора. Знала, что подслушивать нехорошо, и все-таки делала это. Понятно ведь, что никогда не узнаешь ничего хорошего, стоя вот так у двери.

– Пошел ты на хрен, приятель, – сказал Алекс. – Нет, пошел ты на хрен два раза! Пошел ты на огромный, жесткий хрен! Да, правильно. Плевать. Ага, знаю. Да. Ладно, хорошо. Это было бы классно.

Для других женщин с другими парнями простого слова «приятель» было бы достаточно, чтобы с чистой душой прогнать прочь любые страхи… но, разумеется, в моем случае это обращение дало мне лишний повод для волнения. Моя рука медленно легла на ручку, и я открыла дверь. Алекс поднял на меня взгляд.

– Да, мы там будем. – В моем присутствии голос Алекса зазвучал немного по-другому. Или, возможно, это мое воображение добавило его тону эти едва уловимые мужественные нотки. – Да. До встречи.

Пальцы Алекса скользнули по поверхности телефона, отключая звонившего.

– Это был Джейми, мой лучший школьный друг.

– Правда?

Мне кажется, в отношениях всегда случаются моменты, когда ты в первый раз осознаешь, что совершенно не знаешь человека, которого любишь. Происходит нечто неуловимое, что-то, находящееся вне банального списка предпочтений, который составляется в самом начале отношений – любимого цвета, любимой еды, размера обуви. Ты впервые осознаешь, что можешь знать множество самых разнообразных вещей и все еще не иметь представления о человеке, без которого уже не мыслишь своей жизни.

– Да. – Алекс немного помедлил, возможно вспоминая, что никогда не говорил об этом друге прежде. – Я не виделся с ним несколько лет.

– Он все еще живет здесь, в Сандаски?

– Да. Он пригласил нас к себе на барбекю в понедельник. Я сказал, что мы придем.

– Да, разумеется, придем. Мне бы хотелось познакомиться с твоим другом.

– Ну и отлично. – Алекс бросил телефон на кровать и потянулся ко мне со знакомой усмешкой. – А теперь… давай вернемся к нашей договоренности насчет орального секса…

Следующие несколько часов нам было не до парка. Мы попали туда только вечером, да и субботу провели там же. Прокатились на всех имевшихся там аттракционах, на некоторых – даже дважды, до отвала налопались всей этой калорийной еды, обычно продающейся в парках развлечений. Раньше мне не доводилось видеть Алекса в роли гида, и теперь я прекрасно понимала: он был горд и взволнован возможностью показать мне машины, на которых работал, и уборные, которые чистил много лет назад, когда подростком подрабатывал в парке. Здесь, в своем городе, Алекс казался другим – думаю, так бывает со всеми людьми, оказавшимися в родных местах, из которых они в свое время уехали.

А еще у него нашлось в запасе множество интересных историй. Сейчас, вспоминая о своем прошлом, Алекс был откровенен, как никогда прежде, и я с готовностью проглотила все байки, которые он рассказывал. Понимая, что почти ничего не знаю о своем женихе, я была решительно настроена выяснить о его жизни как можно больше деталей.

Взявшись за руки, мы бродили по аллее аттракционов, потом спустили кучу денег в игровые автоматы. Запечатлелись в фотокабине, на снимках я смеялась, сидя на коленях Алекса. А еще целовались. Он выиграл для меня громадную плюшевую пучеглазую лягушку в короне.

– Я должна ее поцеловать? – пошутила я.

– Эй, я – единственный принц, который тебе нужен, детка.

Это был хороший, просто замечательный день.

Ранним воскресным утром, когда за окном еще было темно, меня разбудил приглушенный звук какой-то возни, доносившийся из ванной. Усевшись на кровати, я почувствовала, что Алекса рядом нет. Тут я услышала, как в туалете слилась вода, а потом открылась вода в душе. Прошло довольно много времени – так много, что я уже подумывала встать и проверить, как дела у Алекса, – когда шум воды стих. Спустя несколько минут он вошел в темную комнату и скользнул в кровать рядом со мной, обнаженный.

– Ты в порядке?

– Слишком много крутых горок и мороженого. – Его голос звучал немного хрипло и утомленно. – Скоро приду в себя.

– Принести тебе что-нибудь?

– Нет.

Ночью мы занимались любовью, и Алекс чувствовал себя великолепно. Я повернулась, чтобы пощупать рукой его лоб и проверить, нет ли температуры. Мой собственный живот неприятно сжался при мысли о том, что я тоже могла подцепить инфекцию, пока мы целовались.

– Как ты себя чувствуешь, лучше не стало?

К моему удивлению, он разразился хриплым смехом:

– Я поправлюсь, малышка. Правда. Обещаю. Мне просто нужно немного поспать.

Я зевнула, не зная точно, сколько сейчас времени, лишь понимая, что еще довольно рано.

– А ты давно не спишь?

– Я вообще не спал.

– О, милый… – Я поерзала на простынях. – Какой ужас!

Он издал еще один хрип, который, видимо, должен был обозначать смех.

– Мне скоро станет лучше. Думаю, что теперь наконец-то смогу заснуть. Хорошо похвастаться съеденным накануне никогда не помешает.

Я наморщила нос:

– Фу…

Алекс откатился на свою сторону кровати, подальше от меня:

– Извини.

– Ничего страшного. Очень жаль, что ты себя плохо чувствуешь. Я точно не могу ничем тебе помочь?

– Нет, я в порядке. В самом деле. Просто… – Поколебавшись, он прокашлялся. – Просто нужно было прочистить желудок, это все.

И вдруг я догадалась, в чем дело:

– Твои родители?

Алекс немного вздрогнул – то ли от недомогания, то ли от утвердительного кивка:

– Да. Черт.

Я положила руку ему на плечо:

– Мы не должны к ним ехать.

– Должны, – резко бросил Алекс в темноту. – И мы поедем.

Думаю, я понимала его, хотя мое сердце трепетало от волнения. Меня беспокоило то, что нервировало Алекса – настолько сильно, что он заболевал на глазах. Да и мое душевное спокойствие стремительно таяло.

– Хочешь поговорить об этом?

– Нет, не очень.

Я поняла и это, не став настаивать. Я потирала спину Алекса круговыми движениями и слушала звук его дыхания, пока, наконец, оно не стало тихим и медленным. Алекс заснул, и теперь настал мой черед мучиться от тревожных приступов тошноты и лежать, уставившись в темноту, не в состоянии уснуть.

– Вот мы и приехали. – Алекс потянул ручной тормоз, хотя мы находились не на возвышении, и выключил зажигание.

Мы оказались перед маленьким, но ухоженным домом с верандой на главной улице Сандаски. Впереди виднелась узкая подъездная дорожка, ведущая в стоящий неподалеку гараж. Я заметила маленькое крыльцо дома и черный ход. Серые каменные стены, обведенные черным контуры двери и оконные рамы. Черная шиферная крыша. Дверь, выкрашенная в красный цвет.

Алекс даже не шелохнулся, чтобы выйти из машины. Я тоже сидела, застыв на месте. Бросив взгляд на крошечный дом через лобовое стекло, я заметила, как задергалась занавеска на одном из окон.

– Малыш, мы не можем сидеть здесь вечно.

– Черт, – пробормотал он. – Да. Я знаю. Пойдем.

– Подожди минутку, – сказала я и подождала, пока Алекс обернется ко мне. Потом взяла его лицо в свои ладони и коснулась его губ. – Все будет хорошо.

Алекс был мрачнее тучи.

– Я очень люблю тебя, Оливия.

– Прекрасно. – Моя улыбка не могла успокоить любимого, но я попробовала вселить в него надежду.

Алекс вздохнул:

– Пойдем.

Мы направились к задней двери дома. Перед тем как открыть ее, Алекс сжал мою руку. Сильно. Вздрогнув, я постаралась ослабить эту железную хватку, но он даже не посмотрел на меня. Дверь отворилась, и мы оказались в маленькой, загроможденной кухне, наполненной паром и ароматом аппетитной выпечки.

Худенькая женщина с копной растрепанных тусклых волос, убранных с лица с помощью эластичной ленты, повернулась от раковины, где драила кастрюлю. На ней была надета длинная бледно-желтая блузка, заправленная в мешковатые белые бермуды. Кисти женщины были красными и влажными, ее руки и лицо, на котором не было ни грамма косметики, украшали веснушки.

– Эй Джей!

Я заметила, как губы Алекса растянулись в широкой улыбке, теплые огоньки осветили его глубокие серые глаза, когда женщина подошла ближе. Алекс сильно походил на свою мать, хотя я едва ли могла представить, чтобы он когда-нибудь позволил себе выглядеть столь изможденным.

– Мама, – произнес Алекс холодным сдержанным тоном, не имевшим ничего общего с восторженным, полным обожания голосом его матери. – Это – Оливия.

Улыбаясь, я вышла из-за спины Алекса. Я не ожидала теплых объятий и, в сущности, не надеялась на более задушевный жест, чем обычное рукопожатие. Если честно, я не особо рассчитывала даже на это.

Но то, что случилось, превзошло самые худшие мои ожидания. Мать Алекса двинулась ко мне, начав распахивать руки, но вдруг резко остановилась:

– О… здравствуйте.

Я заметила, как ее пристальный взгляд задержался на моем лице, потом медленно скользнул по курчавым волосам, заплетенным сегодня в косу. И хозяйка дома посмотрела на мою руку, напряженно вцепившуюся в ладонь ее сына.

На мою долю выпало немало любопытных взглядов, особенно людей, которые сначала встречали моих родителей. Иногда все было наоборот: кто-то удивлялся, сначала встречая меня и уже потом – маму и папу. Меня оценивали по цвету кожи еще до того, как я открывала рот, причем не всегда белые люди. Но до этого момента я никогда еще не чувствовала себя так неловко и дискомфортно, осознавая красноречивую реакцию на свое появление.

– Мама, – резко бросил Алекс. – Это – Оливия. Моя невеста.

– О… да, конечно. Оливия. – Миссис Кеннеди, чье имя до сих пор оставалось для меня неизвестным, натянула на лицо дежурную улыбку. Потом схватила со столешницы кухонное полотенце и принялась старательно вытирать им руки. – Входите, входите! Обед вот-вот будет готов. Мне нужно позвать твоего папу. Он спустился вниз. Иди же сюда, Эй Джей, и поцелуй свою маму!

Алекс послушно двинулся вперед. Пальцы матери вцепились в него, пытаясь подольше удержать в крепких объятиях. Алекс мягко отстранился. Ее глаза жадно скользили по сыну, упиваясь им с таким болезненным, очевидным удовольствием, что мне стало не по себе.

– Идите в гостиную. Эй Джей, там твои сестры. С детьми. Они будут так рады тебя видеть! А я позову твоего папу.

– Хорошо. – Алекс снова взял меня за руку. – Пойдем, малышка, поздороваемся.

Я с усилием глотнула и вскинула подбородок, с усмешкой готовясь встретить новую порцию ошеломленных взглядов, но сестры Алекса, казалось, не были шокированы так, как их мать. Оказалось, что у Алекса три сестры, все младше него: Таня, Джоанна и Дениз. У каждой из них было по множеству детей самого разнообразного возраста: от взрослых отпрысков лет двадцати до пускавших слюни малышей. И похоже, мне довелось увидеть еще не все потомство. В поле зрения не обнаружилось ни одного мужа, хотя на пальцах Джоанны и Дениз красовались простые, без камней, золотые обручальные кольца.

Алекс поприветствовал сестер с большей нежностью, чем собственную мать. Они, в свою очередь, крепко стиснули его в объятиях и по-свойски похлопали по спине – так, как это могут сделать младшие сестры со старшим братом. Я знала это по собственному опыту. Я решила робко держаться позади, не желая прерывать шквал их вопросов, но Алекс обернулся и вытащил меня вперед, снова взяв за руку. Он ни на мгновение не забывал обо мне.

Старшие дети безразлично поздоровались и вернулись к чтению, написанию эсэмэсок или компьютерным играм, но трое маленьких детишек окружили меня, тараща широко распахнутые от удивления глаза. Самая младшая, девчушка в подгузниках и грязном желтом сарафане, вскарабкалась на диван рядом со мной и принялась трогать мои волосы.

– Трина, слезь немедленно! – сказала Дениз, но даже не шелохнулась, чтобы убрать ребенка от меня.

Алекс снял девочку с дивана и щекотал ее шейку до тех пор, пока она не завизжала, а потом передал маленькую проказницу ее матери.

– Ради всего святого, смени ей подгузник!

Дениз закатила глаза:

– Ага, послушать тебя, так ты всю свою жизнь только и делал, что менял подгузники! А как насчет вас, Оливия? У вас есть дети?

Я оглянулась на компанию детей, потом посмотрела на Дениз:

– Я… Нет.

Таня задорно взъерошила волосы Алекса.

– Возможно, скоро они у вас будут, а? Что, старший братец, собираешься стать папочкой?

– Да уж, пора наверстывать упущенное, – подхватила Джоанна. – Черт, даже у Джейми теперь ребенок. Я видела его в торговом центре несколько недель назад. Ты ведь все еще поддерживаешь связь с Джейми, ведь так?

– Конечно поддерживает, – презрительно усмехнулась Дениз. – Неужели ты думаешь, что он приехал сюда, только чтобы повидать нас?

Это прозвучало как шутка, но все мы услышали в ее словах нечто по-настоящему значимое.

– Да, я знаю, что у Джейми родился ребенок, – ответил Алекс. – Его сына зовут Кэм.

– Так-так-так, – раздался нарастающий звук незнакомого голоса со стороны двери. – Кажется, это тот, кого я называю… сукин сын?

– Блудный сын, папа, – еле слышно поправила Таня.

– И его стеснительная невеста. – Мистер Кеннеди вплыл в комнату, ступая ножками, которые выглядели слишком маленькими, чтобы удерживать на себе его необъятное тело. Недостаток волос на макушке тучного господина компенсировала буйная растительность в ушах и на бровях. – Ливви, не так ли?

– Ее зовут Оливия, папа, – поправил его Алекс и обернулся ко мне: – Это – Джон Кеннеди.

– Совсем как тот идиот, которому когда-то снесли башку. – Жена, должно быть, уже успела предупредить Джона Кеннеди по поводу цвета моей кожи. Отец Алекса пристально изучал меня, буквально разбирая на молекулы, но не выглядел удивленным, как миссис Кеннеди. – Добро пожаловать, девочка. Мы очень долго ждали, когда наш мальчик приведет кого-то домой. Черт, и мы счастливы, что этим «кем-то» оказалась девочка, не так ли?

И, довольный своей сомнительной шуткой, он залился хохотом, больше напоминавшим похрюкивание, – единственный из присутствовавших в комнате. Сестры Алекса дружно отвели взгляды, сам Алекс промолчал. Я закашлялась.

– Рада познакомиться с вами, сэр.

– Сэр? Все еще используете обращение «сэр»? А у нее хорошие манеры, сынок! Но вам не нужно называть меня сэром, Ливви, зовите меня просто Джоном.

– Ее имя – Оливия, – с нажимом произнес Алекс. – Не Лив.

Отец внимательно посмотрел на него. Джон Кеннеди явно был не таким глупым, каким казался. Напряженная улыбка застыла на его губах, и он впился в сына резким, твердым взглядом.

– Я услышал тебя еще в первый раз.

– Мм… обед готов, – поспешила вставить миссис Кеннеди, имя которой я до сих пор так и не узнала. – Пойдемте есть, все вместе?

Джон погладил свой огромный живот.

– Да. Пора обедать. Пойдемте, Лив-Оливия! Сядете рядом со мной.

Трудно сказать, было ли это великой честью – или сущим наказанием. Весь обед Джон Кеннеди нашептывал мне на ухо. Он жаждал поделиться своими суждениями по многим темам – говорил о религии, политике, газетных статьях. Налогах. По мнению Джона, в этой стране было слишком много неправильного, и все это происходило по вине многих людей – которые, к несчастью, не были такими смышлеными, как он, Джон Кеннеди.

– Вы – вегетарианка?

Этот вопрос удивил меня, неожиданно прервав лившуюся из уст мистера Кеннеди резкую обличительную речь в адрес местного сетевого универмага, прекратившего завозить сигареты его любимой марки. Пораженная, я бросила взгляд на другой конец стола, туда, где Алекс развлекал фокусами одну из своих племянниц. Потом посмотрела на собственную тарелку, где осталось совсем мало еды.

– Нет.

Джон показал своей вилкой на маленький кусок ветчины – я взяла ее из вежливости, но даже не притронулась.

– Вы не едите это.

– Папа, какого хре…

– Эй! – Джон насупил свои тяжелые брови и со свистом рассек воздух вилкой. – Следи за своим поганым ртом!

Некоторые дети захихикали. Алекс помрачнел. Он поставил на стол солонку с дырочками, которую пытался заставить исчезнуть, забавляя детей.

– Она не должна есть то, что не хочет.

– Джон, – робко заметила миссис Кеннеди, – ветчина очень соленая. Возможно, именно поэтому Оливия ее не ест.

Джон потянулся и, насадив на свою вилку маленький кусок ветчины с моей тарелки, поднес его ко рту. Потом откусил, прожевал и проглотил.

– Черт возьми, с этой ветчиной все в полном порядке, Джолин. Мне просто интересно, по какой причине Ливви не ест ветчину.

Я вцепилась руками в коленки, чтобы никто не смог увидеть, как они внезапно затряслись.

– Не хотела вас обидеть, миссис Кеннеди. Уверена, ветчина просто восхитительна.

– Ха! Я-то подумал, что, возможно, вы не едите ветчину, потому что из этих, как их… мусульман.

– Отец! – Алекс резко дернулся, собираясь вскочить из-за стола, но я остановила его взглядом.

– Я – не мусульманка, мистер Кеннеди.

Он пристально посмотрел на меня:

– Это хорошо. Потому что я не сел бы за один стол с проклятым мусульманином!

Сидевшая напротив меня Джоанна застонала и опустила голову, закрыв лицо рукой.

– Папа! Ради бога!

– А что такое «мусульманин»? – спросил один из сидевших за столом детей.

Никто не произнес ни слова.

Джон стрельнул в меня ухмылкой, обнажив искривленные, пожелтевшие зубы.

– Тот, кем тебе становиться не следует, – ответил он ребенку.

Мне отчаянно захотелось встать из-за стола и показать этому напыщенному индюку цепочку с кулоном, которую подарила мне мать. Сейчас я жаждала гордо, во всеуслышание объявить себя еврейкой – только для того, чтобы посмотреть, как он взбесится. Я хотела громко признаться, кто я. Но, перехватив пронзительный взгляд Алекса, увидев его гневно сжатые губы, я осознала одну-единственную вещь, удержавшую меня от желания отстаивать свою правоту и раздувать скандал. Джон наверняка сказал бы в ответ что-то грубое, и тогда – это явственно читалось на лице Алекса – сын обязательно пустил бы в ход кулаки, съездив по самодовольной физиономии старика.

– Очень вкусное пюре, миссис Кеннеди, – сказала я так невозмутимо, как только могла.

Коллективный вздох облегчения, пронесшийся над столом, был более чем очевиден, но Джон, казалось, его не заметил. Мистер Кеннеди сел на любимого конька, из его рта снова полился нескончаемый поток жалоб на общество. Но на сей раз он еще и шутил. Справедливости ради стоит сказать, что мистер Кеннеди яро протестовал против дискриминации по цвету кожи, представая этаким современным Арчи Банкером[27], обладавшим весьма причудливым, искаженным чувством политкорректности. Джон Кеннеди не говорил «пшек» – только «поляк». Не произносил «китаеза» – он говорил «китаец». И ни разу, ни в одной из многочисленных скользких шуток на национальную тему мистер Кеннеди не произнес запретного слова «ниггер».

Судя по всему, мы все только этого и ждали. По крайней мере, меня бы не потрясло, если бы с его губ сорвалось нечто подобное. Не уверена, что чувствовала злость, скорее недоумение. И все-таки меня никогда не называли «черномазой» в лицо, никто не смеялся надо мной открыто, поэтому я не знала, как могла бы отреагировать. Похоже что все, находившиеся за столом, опасались этого. Я и раньше нередко чувствовала себя не в своей тарелке – одно темное лицо в комнате, полной белых лиц, – но никогда еще не была так близка к тому, чтобы мне на это дерзко указали.

Вскоре обстановка стала совсем взрывоопасной, но отнюдь не из-за шуток на «темнокожую» тему. После обеда мы лакомились яблочным пирогом и мороженым. Джон уже разобрался с одним куском пирога и как раз приканчивал второй.

Первая шутка на гомосексуальную тему проскользнула между тирадой по поводу цен на бензин и напыщенной речью о пошлинах на сигареты. Когда опасный вопрос был поднят второй раз, я мельком взглянула на другой конец стола, чтобы увидеть реакцию Алекса. Он уставился на свою тарелку, мороженое таяло над нетронутым пирогом. Длинные пряди Алекса упали на лицо, поэтому я не могла видеть его глаза.

Никто не смеялся ни над одной из острот, но это не остановило неуемного Джона. И он позволил себе третью шутку, на сей раз по поводу гомосексуальных браков. Мое терпение лопнуло, и я подняла глаза от своей тарелки:

– Не думаю, что это смешно.

Упала мертвая тишина, послышался лишь тихий визг миссис Кеннеди. Теперь мне было уже не до реакции Алекса. Я не сводила сосредоточенного взгляда с лица Джона.

Мистер Кеннеди пристально смотрел на меня в ответ, и я невольно размышляла, ради чего отпускались все эти шутки. Его глаза потемнели, теперь они светились отвратительным осознанием собственной правоты. Джон думал, что имел право на возмутительные суждения о темнокожих, людях нетрадиционной ориентации, латиноамериканцах, китайцах, евреях… Казалось, он даже не замечал, что был полон стереотипов, сдобренных отвратительным чувством юмора.

– Ну да, понятно. – Мистер Кеннеди злобно усмехнулся, искоса посмотрев на меня. – Мне тоже не кажутся смешными всякие там гомики.

И он наконец-то оставил эту тему.

В доме Кеннеди женщины убирали со стола после ужина, в то время как мужчины спускались вниз, на цокольный этаж, чтобы посмотреть телевизор. Алекс оставался наверху, пока одна из сестер не выпроводила его вниз.

– Убирайся отсюда, – сказала она, чуть ли не пинками прогоняя Алекса. – Мы хотим получше узнать твою Оливию.

– С тобой все будет в порядке? – поцеловав меня, зашептал он.

– Конечно, – заверила я любимого, бросив взгляд на кухню, где хлопотали остальные женщины. – Все прекрасно.

– Мне очень жаль. – Алекс был явно подавлен, его лицо побледнело. За столом он почти ничего не ел.

Я коснулась щеки Алекса:

– Милый, на этом свете живут самые разные люди, и некоторые из них, увы, идиоты.

Улыбнувшись, он снова коснулся моих губ:

– Я люблю тебя.

– Знаю. Иди. – Я подтолкнула его к двери, которая вела вниз. – Иди… сближайся с отцом.

– Как будто это возможно, – нехотя, со злостью сказал Алекс, но покорно направился вниз.

Вдали от своего грозного супруга Джолин Кеннеди стала проявлять весьма неплохое чувство юмора, хотя она почти и не шутила. У матери Алекса был приятный смех, который заполнил крошечную кухню, когда она позволила дочерям усадить себя на стул, чтобы играть с внуками вместо того, чтобы вручную мыть все эти горшки и кастрюли. Я энергично приступила к делу, привычная к работе на кухне, и поняла, что сестры Алекса, похоже, во времена школы были неряхами. Они явно не были приучены к порядку, зато казались хорошими матерями и дочерьми.

А еще они любили своего брата, это сомнений не вызывало. Они рассказали мне множество историй об Алексе – о том, как он всегда оказывался рядом, когда это требовалось. Подвозил, выручал деньгами, давал советы. Когда Алекс уехал из дома, сестры были еще слишком юны – и все же он умудрился остаться большой, значимой частью их жизни. Возможно, Алекс был для них важнее, чем мои братья – для меня, а мы с ними с годами стали довольно близки. Рассказы сестер давали мне недостающие детали, помогая решать эту головоломку – составлять образ человека, которого я любила. Теперь я видела другую сторону его личности.

Чуть позже я, извинившись, направилась в ванную – единственная в доме, она располагалась на верхнем этаже, рядом с коридором. Когда я вышла из ванной, меня уже поджидал Джон. Я посторонилась, чтобы позволить ему пройти, но он шагнул вперед, преградив мне путь.

Сердце в моей груди неистово заколотилось, но я призвала все свои силы, чтобы не показать Джону свой испуг.

– Простите…

– Значит, вы собираетесь выйти замуж за нашего мальчика?

– Планирую. Да.

– Свадьба будет в церкви?

Я уставилась на отца Алекса, чей проницательный взгляд скользнул вниз, к шестиконечной звезде, мелькнувшей в вырезе моей блузки.

– Мы еще не решили.

Его пристальный взгляд беспардонно бродил по мне.

– Знаете, не могу сказать, что удивлен. Я понимаю, почему он подцепил вас, Ливви. Вы – довольно красивая для черной девочки. Я и сам спал с парой темнокожих девчонок! Только не выдавайте меня Джолин.

Желчь подкатила к горлу, но я по-прежнему высоко держала голову.

– Простите, можно пройти?

Джон не двинулся с места.

– А вы – совершенно черная?

– Что-о-о?

– Вы – совершенно черная? – повторил он так, словно я была тупой или глухой. – Я лишь хочу спросить, почему на вашем лице угадываются черты, свойственные белым. И вы ведь не совсем темная, понимаете?

О, уж что-что, а это я отлично понимала! Проглотив горький комок, я посмотрела ему в глаза:

– Я люблю вашего сына, а он любит меня. И это не имеет никакого отношения к цвету моей кожи, вы, расистский кретин! А теперь дайте мне пройти, прежде чем я врежу вам по яйцам!

Джон удивленно сощурился, потом усмехнулся, но с места не двинулся.

– Нахальная штучка, да?

Я угрожающе двинулась на него, мой рот искривился в презрительной усмешке:

– Прочь с дороги!

Кончик его пальца бесцеремонно потянулся к моей шее и слегка щелкнул по цепочке. Кончик звезды впился мне в горло.

– Так. Вы будете жениться в церкви? Да или нет?

Я протиснулась мимо него, не удостоив ответом. Джон направился следом за мной вниз по лестнице. Я нашла остальных в гостиной. Алекс смеялся в компании Тани. Сейчас он казался расслабленным и спокойным, чуть ли не впервые с момента нашего приезда. Алекс взглянул на меня с улыбкой, которая тут же померкла.

– Не убегайте от меня, – произнес Джон за моей спиной.

Вся комната словно застыла. Судя по реакции присутствующих, все, абсолютно все понимали, что его тон не сулит ничего хорошего. Джоанна побледнела на глазах. Даже подростки подняли на нас взгляды, забыв о своих компьютерных играх и мобильных телефонах. Алекс сделал шаг вперед.

– Благодарю вас за обед, миссис Кеннеди, – четко произнесла я. – Думаю, нам пора уезжать.

– Девочка, не убегайте от меня, когда я говорю с вами! Я задал вам вопрос.

– А я дала вам свой ответ, – отозвалась я как можно более хладнокровно, хотя мои коленки дрожали, а внутри все волнительно сжалось. – Мы это еще не обсуждали. И, откровенно говоря, это будем решать мы с Алексом. Не вы.

– Что происходит? – встревожился Алекс.

– Я спросил твою девочку, собираетесь ли вы пожениться в церкви, и она мне ничего не ответила. Я просто хочу это знать, – упрямо твердил Джон. – Неужели пожилой человек не имеет права узнать, как будет жениться его единственный сын – по всем правилам или нет? Или я должен плясать от счастья из-за того, что он вообще женится?

Уже не в первый раз за вечер мистер Кеннеди дразнил сына подобными комментариями. Алекс долго терпел, но теперь не выдержал:

– Выходит, ты радуешься тому, что я – не гомик, верно?

Джон разразился смехом, это было все то же фальшивое, натужное хрюканье:

– Мой сын никогда не будет членососом!

Перехватив взгляд Алекса, я постаралась мысленно направить ему всю свою поддержку, все свои силы, но это была не моя битва. Вероятно, конфликт отца и сына вообще не имел ко мне отношения. Алекс смотрел на своего родителя как на пустое место, бесчувственную куклу.

– Что ж, нам и правда пора. Мы сообщим тебе о свадьбе. Но не жди, что она состоится в церкви. – Алекс посмотрел на меня: – Давай, малышка, пойдем отсюда.

Я думала, что Джон будет кричать нам вслед, но никто не сказал ни слова на прощание. Никто даже не попрощался с нами. Мы покинули дом в полной, абсолютной тишине. Лишь сев в машину, Алекс выпустил пар:

– Придурочный мешок дерьма, хренов ублюдок, черт его дери!

Он резко подал машину назад, и вскоре мы уже пыхтели в трафике. Алекс вцепился в руль, сжимая его так сильно, что пальцы побелели. Я не осмелилась сказать ему, что сейчас он сильно напоминал своего папу.

Алекс ехал не останавливаясь, пока мы не добрались до стоянки отеля. Потом он выключил зажигание и глубоко, судорожно вздохнул. Но даже не посмотрел в мою сторону.

– Прости меня, Оливия. Мне очень, очень жаль.

Я погладила Алекса по волосам, моя рука легла на его напряженные плечи, ободрительно сжала их.

– Милый, мне плевать, что твой папа оказался таким придурком. Правда.

Алекс взглянул на меня:

– Он издевался надо мной.

– Да. Издевался. – Я помедлила в нерешительности, вспоминая беседу наверху и задаваясь вопросом о том, как отреагировал бы Алекс, узнай он о других словах отца.

– Я должен был сказать ему.

Я вовсю разминала его затекшие от напряжения плечи.

– Сказать ему что?

Алекс покачал головой:

– Не знаю. Наверное, то, что он был прав. Я – членосос.

– Но ты ведь не такой.

Убрав руку с его плеч, я положила ладонь на колено. Тяжелое дыхание Алекса заполнило все пространство между нами, а я не знала, что еще ему сказать, чем утешить. Мы находились на шатком мосту предательского уныния.

Алекс посмотрел на меня, и его взгляд сверкнул решимостью.

– Но я люблю тебя. И хочу жениться на тебе. Вот что имеет значение.

Слова любимого немного воодушевили меня.

– Да, только это и имеет значение. По крайней мере, для меня.

Он кивнул так, словно мы пришли к важному соглашению:

– Хорошо. Все верно. Да и пошел бы он куда подальше, этот склочный старикан! Ах, этот чертов идиот! Как же я его ненавижу!

Голос Алекса дрогнул. Я снова коснулась его плеча, не зная, как еще поддержать. Алекс тряхнул головой, резко выдохнул и сильно ударил себя по лицу, словно пытаясь привести в чувство. Потом улыбнулся мне, хотя в его глазах по-прежнему читались гнев и отчаяние.

– И все-таки ты надрала ему задницу, не так ли?

Хриплый смех оцарапал мое горло.

– Увы, я уже сталкивалась с кретинами.

– Мне очень жаль, прости.

– Милый, – серьезно произнесла я, – не нужно извиняться. Как бы то ни было, я довольна, что мы съездили. Я рада, что познакомилась с твоими сестрами, твоей мамой, твоими племянницами и племянниками. Ты ничего не можешь поделать со своим отцом, он такой, какой есть.

– Теперь ты знаешь по крайней мере одну причину, по которой я, черт возьми, никогда не вернусь домой.

– И не говори, – поддразнила я, пытаясь снять напряженность. – После всего этого тебе мало одной причины, нужны другие?

Алекс не ответил, а мне оставалось только гадать, были ли на самом деле еще какие-нибудь причины, кроме его нетерпимого, узколобого отца-гомофоба. Алекс поцеловал меня, все так же сладостно и мило, и я решила не спрашивать его больше ни о чем.





Дата публикования: 2014-11-04; Прочитано: 296 | Нарушение авторского права страницы | Мы поможем в написании вашей работы!



studopedia.org - Студопедия.Орг - 2014-2024 год. Студопедия не является автором материалов, которые размещены. Но предоставляет возможность бесплатного использования (0.041 с)...