Глава 104. Ундины

... завлекают путников вглубь...

Франк сладко зевнул и с хрустом потянулся – не потому, что действительно хотел спать, а просто так, для пущего удовольствия. Прислушался к собственным телесным звонам и шорохам, решил, что второе упражнение неплохо бы повторить. Некоторое время с наслаждением растягивал и разминал суставы, тихо урча от удовольствия. Так увлекся, что чуть не превратился в огромную пегую росомаху, да вовремя опомнился: столь радикальные метаморфозы сейчас были бы некстати. И потом, поутру во всем следует соблюдать меру. Это правило Франк изобрел сам, недели две назад и намеревался придерживаться его хотя бы до конца лета.

Франк был чрезвычайно доволен. Дело, которое он в течение нескольких лет полагал первостепенной и самой сложной своей задачей, считай, сделано. Его юный преемник забрел уже так далеко, что вернуться у него теперь вряд ли получится, даже если очень захочет. А он не захочет: уже почувствовал металлический привкус могущества во рту, теперь его от чудес за шиворот не оттащишь... Как дальше пойдет – дело десятое. Франк почти искренне полагал, что это его уже не касается. Несмотря на почтенный возраст и опыт длительного заключения в камере‑одиночке собственной судьбы, он по‑прежнему считал словосочетание “свобода воли” не совсем пустым звуком. Скажем так: полупустым. То есть, наполовину заполненным горячим, густым, как утренний шоколад, смыслом.

Окончательно вернув себе антропоморфные очертания, Франк добавил ключевой воды в заранее нацеженную порцию птичьей крови. Щелкнул пультом. Лазерный проигрыватель ожил, замигал приветливо зеленым огоньком. Диск начал вращаться, Мартин Гор запел:

Now I'm not looking for absolution

Forgiveness for the things I do

But before you come to any conclusions

Try walking in my shoes.

В последнее время Франк прикипел душой к этой песенке Depeche Mode. Диск из проигрывателя вынимать ленился: зачем, если через полчаса опять придет охота послушать песенку? “Прежде, чем делать выводы, попробуйте побыть в моей шкуре”, – ухмыляясь, вторил он Мартину Гору. Это было весьма великодушное предложение: собственную шкуру Франк полагал наилучшей из упаковок.