Проблема нравственного выбора в профессиональном творчестве

Проблема многих представителей творческих профессий (включая психологов) заключается в том, на чье мнение им больше ориентироваться: на мнение невзыскательной массы или на мнение избранных и посвященных? Проблема такого выбора имеет много граней, например, приходится учитывать свои возможности, особенности ситуации, перспективы развития сознания тех, кого пока относят к невзыскательной массе и т.п. Но главное в таком выборе - это нравственная составляющая.
Еще совсем недавно, интерес к новому фильму или спектаклю определялся не только его чисто художественными достоинствами, но и созвучностью тем общественным проблемам, которые волнуют думающих и переживающих людей. Зрители всеми правдами и неправдами пытались попасть на фильмы или спектакли, где в общий контекст были включены лишь намеки на правду реальной жизни (или недавней истории страны). Но удивительное дело, в современной России, когда о многих проблемах можно говорить свободно, почему-то нет выдающихся произведений искусства. Быть может, есть еще правда, которая даже на уровне интуитивной догадки пока еще не вырисовывается. Но настоящий художник (как и ученый, и другой творческий работник) первым должен эту правду хотя бы почувствовать.
Проблема настоящего художника или ученого не в том, что у него не хватает мастерства, а в том, что не хватает смелости, нравственного духа для того, чтобы отойти от общепринятых стереотипах в отношении к сегодняшним общественным проблемам. Для людей, пытающихся творить культуру, неплохо было бы вспомнить слова известного философа М. Мамардашвили о том, что "культура - это вечность в настоящем, в существующем" и она "нуждается в открытом пространстве и свободном слове", должны быть "живые точки коммуникации" (Мамардашвили, 1990. С. 176). И эти "живые точки коммуникации" в первую очередь должны проходить через души поэтов, художников и ученых.
Анализируя судьбы и трагедии великих мыслителей и художников, И. Гарин отмечает: "Своей предсмертной судьбой Вагнер предвосхитил падение всех крупных художников, рано или поздно, рационально или иррационально ассимилированных индустрией культуры. Ибо что такое падение - Ницше, Шёнберга, Джойса, Элиота, Пикассо, Беккета? Падение есть усвоение тем лавочным миром, которому они бросили вызов. Падение и вина - в независимости от собственной воли, от личного начала: все мы дети своего времени, а оно уж, будьте уверены, позаботится..." (Гарин, 1992. Т. 1. С. 731). Уместно напомнить, что "усвоение тем лавочным миром" очень беспокоило и В.С. Высотского, и многих других поэтов...
Для психологов как представителей творческих профессий, эта проблема осложняется следующими обстоятельствами: с одной стороны, нельзя однозначно подыгрывать своим клиентам (или испытуемым) или "заигрывать" ради дешевой популярности с аудиторией; с другой стороны, нельзя и однозначно ставить себя выше клиента или учебной аудитории (иначе не получится сотрудничества при решении его проблем и при постижении новых истин).
Есть еще одна грань проблемы, связанная с признанием таланта творца: действительно выдающийся и даже великий Творец вполне может оказаться и негодяем в личностном плане. Например, представители той части нашей интеллигенции, которая "холуйствует" перед властями, превратившими страну в позорище. Но возникает вопрос: как к такому "творцу" должен относиться простой смертный (его поклонник)?
Происходит как бы раздвоение личности зрителя или читателя по отношению к такому творчеству: с одной стороны, признание объективной ценности созданного творцом шедевра (художественного образа, идеи, открытия), с другой стороны, неприязнь к примитивной нравственности данного творца. Конечно, возможен вариант, когда поклонники просто не задумываются о нравственности своего кумира (а некоторые "звезды" даже специально подогревают интерес к себе с помощью скандалов и сомнительных выходок), но в подсознании поклонников все-таки зарождается некоторое сомнение в подлинной "элитарности" такого кумира.
Творческие люди иногда неплохо чувствуют не только "конъюнктуру" на "рынке творчества", но и степень искренности восхищения собой другими людьми. Можно предположить, что у некоторой части творцов, совершивших сделку с совестью, также что-то может измениться в самооценке и в чувстве собственной значимости, т.е. может измениться чувство элитарности.
Важно то, что при этом нарушается общая эстетика восприятия (или эстетика восхищения), поскольку происходит как бы "отчуждение" творческого труда от личности самого творца уже в сознании других людей. Но при этом и сам творец чувствует, что его не воспринимают как целостную личность, как единство личности и ее творений: личность творца сама по себе, а его дело, творчество - само по себе.
Вероятно, все это также не способствует полноценному ощущению значимости собственной жизни творца (полноценному ощущению элитарности), ведь для творческих людей все-таки важно, чтобы признавали не только их "дела", но и саму жизнь их личности как своеобразное произведение (научное или художественное). Недаром некоторые авторы отмечают, что творческие люди часто и планируют свою жизнь как будто пишут "поэму" о самих себе (Розин, 1992).
При формировании своего отношения к творцу (или исполнителю) очень важен еще и общий контекст конкретного восприятия творчества. Мы приводим личный пример, где нам удалось сравнить силу художественного воздействия при исполнении одного и того же произведения - известной песни "Варяг". В первом случае, запись этой песни прослушивалась в квартире одного профессионального музыканта. Сам музыкант-хозяин был в восторге от исполнения этой песни одним из лучших хоров страны.
В другом случае, песня была услышана в подземном переходе сразу же на следующее утро после заключения известных Беловежских соглашений зимой 1992 г. Ранним утром в переходе появился старик-ветеран, одетый во все чистое, с орденами и с шапкой на голове (а не на земле, как это делают многие подрабатывающие музыканты в переходах). Раньше этот старик никогда не выходил в переход со своим аккордеоном. Но в это утро он вышел и играл, быть может, не очень хорошо. А мимо шли еще толком не проснувшиеся люди. Было такое ощущение, что это все "по-настоящему", что гордый человек, действительно, "не сдается" и что это его, быть может, самый главный и решительный в жизни бой… Больше этого старика мы не видели. Но на работу приехали в слезах...
Этот старик-ветеран, видимо, не только на нас оказал гораздо более сильное впечатление, чем все высокопрофессиональные варианты исполнения песни "Варяг" вместе взятые, поскольку в данном случае известная песня была вплетена в контекст сложнейшей проблемы страны и ее не раз обманутого народа. Песня была соединена с нравственным поступком и потому была "настоящей". Ее эстетический уровень оказался намного выше всех других "высокохудожественных" исполнений именно потому, что подлинная эстетика во многом определяется нравственностью. Сам старик-ветеран вряд ли может быть назван элитой в традиционном понимании, но и обывателем его не назовешь. В каком-то смысле, старик - святой, т.к. продемонстрировал "последний бой" самому страшному врагу - обывательскому безразличию, а это уже выходит за рамки привычного обывательского понимания элитарности.
Когда творец, стремящийся увековечить свое имя и стать "элитой", не понимает связи эстетического (как и научного, философского, сакрального) и нравственного, то он рискует выпасть из контекста культуры, довольствуясь лишь "признанием при жизни".