Вознесение Господне 2 страница

Во время Преображения Господу явился Илия, а не Иоанн Креститель. Антропософы указывают, что это событие произошло после смерти Иоанна Крестителя, и опять попадают в логическую неувязку. Если перевоплощение теософы и антропософы связывают со ступенями духовной лестницы, то, значит, они считают, что жизнь Иоанна Крестителя – отшельника, проповедника покаяния и мученика за правду – ничего не прибавила к его прошлому существованию, то есть перевоплощение в Иоанна ничего не прибавило и не убавило для Илии. Тогда зачем же само перевоплощение? Для индуистов и теософов личности как нравственно-волевой духовной монады не существует. Для них лица – это театральные маски. Кончается космический цикл, день Брамы, артисты сбрасывают маски и исчезают за кулисами. Сцена космической истории погружается во тьму. Брама спит. Затем Абсолют пробуждается с непонятным желанием снова начать маскарад, снова разыгрывать сценарий, очередную выдуманную им самим трагикомедию на подмостках мировой истории, где зритель и артист – сам Абсолют. Любимым философом Штайнера был Яков Бёме, который учил, что мир – это отражение трагедий и противоречий, возникающих в недрах Самого Божества (то есть Бог – причина зла), а также – пантеист Гёте, для которого Христос и сатана в эмоциональном восприятии одно и то же.

Христос в Преображении явил Свое Божество, но не «Своего Бога», Сам будучи Богом. Мейстер Экхарт – один из предтеч Штайнера, учение которого вдохновляло Андрея Белого и Пшебышевского своим сатанинским декадансом, – отрицал Бога как Личность и Существо, допускал Его лишь как безликое Божество, как некую субстанцию мировой любви, и утверждал, что не человек должен быть благодарен Богу, а Бог человеку – за то, что в нем нашел для Своей любви объект. Этот примат человека над Богом проходит через всю неоязыческую, так называемую «идеалистическую немецкую философию» и одинаково уничтожает личность как Бога, так и человека. При этом «бог» у Гегеля и вообще в немецком неоязычестве играет еще более жалкую и забитую роль, чем Абсолют индуизма, тешащий себя своими иллюзиями и вечно играющий в шахматы с самим собой.

На Фаворе Господь явил Свет Божества. В XIV веке во время знаменитых споров паламитов[6] с их противниками афонские монахи прислали в Константинополь томос, где на основании святоотеческих преданий и мистического опыта Афона утверждали, что Фаворский Свет – это вечные несотворенные Божественные энергии, которые отличаются от Божественного Существа тем, что имманентны (присущи, сообщаемы) сотворенному миру, тогда как Божественное Существо трансцендентно, то есть запредельно, и, будучи внепространственно, во всем всегда остается выше всего. Божественному Существу принадлежит понятие «Личность». Поэтому мы называем Его Богом, а Божественный надмирный Свет – силой и действием Божества.

Монахи Афона писали, что существует три вида света. Один свет – чувственный, которым человек воспринимает цвета, линии, очертания, то есть реалии земного мира. Этот свет доступен не только человеку, но и низшим существам. Преподобный Антоний Великий сказал знаменитому катехизатору Дидиму, слепому с детства, когда тот жаловался, что Священное Писание ему пришлось изучить лишь по слуху: «Не печалься, что не видят твои телесные очи, которые имеются у муравьев и стрекоз, а радуйся, что ты обладаешь оком сердца, которое видит Ангелов, созерцает духовный мир».

Второй свет – свет интеллекта, свет рассудка; это свет наших мыслей и представлений; свет, достигающий особой интенсивности у философов, ученых, художников и поэтов; свет логических суждений и творческой фантазии. Это свет души, свет сотворенный, которому недоступны реалии вечности.

Третий свет – это свет Божественных откровений, это свет Духа, свет Фавора, свет аскетов и подвижников, свет, озаряющий сердце во время молитвы. Это свет, в таинственную область которого нельзя проникнуть путем логизации или силой разгоряченного воображения. Он открывается душе как новая жизнь, как духовное прозрение. Это свет мистиков и богословов, свет Боговидения и Богообщения. Свет, который воспринимается душой как полнота бытия, как полнота гносиса и полнота счастья.

Интеллектуальный свет – это свет Афин, а свет духовный – свет Фиваиды и Иерусалима, Афона и Гареджи[7]. Это свет, озарявший мучеников, делавший огненными слова проповедников; свет, который был единственным сокровищем тех, кто лишал себя всего ради Христа. Обладатели его чувствовали себя богаче и могущественнее царей. Это свет, открывающийся душе в церковных таинствах, в молитве и аскезе, свет, исходящий от чудотворных икон и мощей святых; это нетленный свет догматов Православия и мистической жизни Церкви. Мир не знает духовного света. Для него высшая ценность – интеллект, и поэтому на основе умозрительных интеллектуальных представлений он хочет судить о духовном. Отсюда происходят ереси и секты, ложная мистика, реформаторство в Церкви, пренебрежение церковной традицией и желание заменить духовный свет интеллектуальным, страстным, ограниченным, судящим о небесном по-земному, имеющим критерием истины себя самого.

Паламитские споры наряду с прочим выявили и еще одно разделение между Восточной Церковью и Римом, проходящее через область аскезы и мистики. Для католического богословия нет различия между Божественным Существом и Его энергиями-действиями, а Фаворский Свет мыслится как нечто временное и сотворенное; не как явление Божества и тайны вечности, а как некая иллюминативная демонстрация силы. Поэтому Западная Церковь, потеряв учение о духовном свете, после разрыва с Восточной начала омирщвляться: сначала – через рационализм схоластики, затем – через натурализм Ренессанса.

А Православие сохранило себя, невзирая на все натиски со стороны всепроникающего духа времени. Сохранило себя не только в православных догматах, но и во всей жизни Церкви в ее цельности и неразделимости, ее мистике, ее обрядах и песнопениях, ее преданиях о внутренней молитве, ее блестящей патристике. Православная Церковь – хранительница Фаворского Света, Света Преображения, и только при включенности в нее, жизни в ней, человеческая душа может озариться вечным духовным светом и испытать мистическое воскресение прежде всеобщего Воскресения из мертвых.

...Изумленные величественной картиной собеседования Господа и двух Его пророков, Апостолы пали на землю. Но вот все кончилось. Христос стоял один.

Господи! хорошо нам здесь быть (Мф. 17, 4), – сказал Петр. Ему хотелось навсегда продлить время Преображения. Это была радость будущего Небесного Царства. Только в лучах Божественного Света сердце человека получает истинную отраду и покой, ум его постигает сверхлогическую и сверхчувственную тайну бытия. Но свет угас. Нужен был подвиг жизни, апостольские труды и мученическая смерть, чтобы навеки стяжать в себе Божественный Свет, чтобы войти в его бесконечное Царство. Господь показал ученикам Свет Божества. Теперь они должны достигнуть его в духовной борьбе с плотью, миром и демоном. Для Христа Фавор предшествовал Голгофе, для последователей Его Голгофа предшествует Фавору.

Апостол Петр писал христианам в своем Соборном Послании: Вы – род избранный, царственное священство (1 Пет. 2, 9). Божественный Свет Преображения делает душу человека алтарем храма, а сердце – жертвенником, на котором приносится Богу непрестанное священнодействие молитвы.

Божественный Свет изображается на иконах как нимб вокруг лика святого. Это драгоценная корона, которой Господь венчает победителей. Божественный Свет Преображения – это тайна будущего века, когда в огне сгорят небеса и земля и будут новая земля и новое небо.

Успение Пресвятой Богородицы (15/28 августа)

Иерусалим – один из самых древних городов мира. По христианскому и древнеиудейскому преданиям, его основал старший сын Ноя Сим и сам был в этом городе первосвященником и царем. Иерусалим означает «мир Божий». Голгофская жертва должна была примирить Небо с землей, человека с Богом, а сошествие Святаго Духа в Сионе – открыть человечеству Царствие Божие, царство бесконечного мира. Само царство Духа открывается в сердце как совершенный мир, где нет сомнений, нет противоречий, разделений, противостояний и вражды. В Иерусалиме должна была прозвучать первая проповедь о спасении человечества – чтобы откликнуться эхом во всех пределах и концах земли. В Иерусалимском храме Воскресения изображен круг с надписью «Центр мира». Эта надпись вызывает удивление и усмешку у тех, кто под центром земли подразумевает некую географическую точку. Между тем, Иерусалим, и прежде всего Голгофа и Гроб Господень, – это центр земной и космической истории. В космографическом отношении Земля – пылинка в пылающей звездами бездне галактики – одного из несчетных скоплений звезд. Но Земля в мистическом значении – центр Космоса. Из нее взял тело Свое Христос Спаситель. На Земле Христом была одержана победа над демоном, поэтому Земля остается центром и сердцем Вселенной.

Иерусалим как будто вобрал в себя все противоречия, все противостояния, яркий свет и глубокую тьму. Этот город – святой и преступный, город пророков и богоубийц, город героев и торгашей, которые за плату предают на смерть Мессию.

У Ездры сказано, что Господь выбрал из всех цветов лилию, а из всех городов Иерусалим (Ср. 3 Езд. 5, 24–25). Иерусалим – город Божий, но и демон свил там свое гнездо. В Иерусалимском храме старейшины совершали языческие мистерии и поклонялись Бафомету.

Здесь во времена Антиоха тысячи героев, не только мужчин, но также женщин и детей, шли на смерть, на пытки и на усечение мечом во имя единого Бога. Здесь же тайные братства Люцифера, как пауки, плели паутину, чтобы опутать ею весь мир. Сюда пришел Христос, чтобы сделать этот город таинственной чашей Своей Крови – «каменным Граалем». Но сюда Христос пришел и потому, что в Иерусалиме скорее, чем в каком-либо другом месте, Его могли распять.

Дивный вид открывался паломникам с горы Сион. Город был похож на причудливое, слитое воедино здание. Он поднимался террасами по склонам гор и холмов. На утесе горы Мориа стоял храм Иеговы. Его построил Соломон, возобновил Зоровавель, украсил и расширил Ирод. Иерусалимский храм называли восьмым чудом света. В Иерусалиме Апостолы впервые произнесли слова, ставшие радостными и благословенными на всех языках мира: «Христос Воскрес». Здесь же была основана первая христианская община.

Господь оставил Церкви Своей великий дар – Свою Пречистую Матерь, благословив Ее долгой земной жизнью. Первые главы Евангелия от Луки – это рассказ Божией Матери о рождестве и детстве Христа. Но о Самой Деве Марии в Евангелии сказано немного. Священное Писание хранит о Ней молчание, потому что жизнь Божией Матери – тайна. Эта жизнь сокрыта от взоров людей. Царь Давид пророчески писал о Ней: Вся слава дщери Царя внутри (Пс. 44, 14). Нельзя передать словом то, что выше слова.

Незадолго до Успения Божией Матери Ей явился Архангел Гавриил – Ее Ангел-Хранитель – с пальмовой ветвью в руке и сказал, что скоро Господь возьмет Ее к Себе. Пальмовая ветвь – символ победы.

Дева Мария – единственная из людей, кто сохранил всецелую чистоту души и сердца, кто никогда не изменил Богу ни одной мыслью, ни одним движением сердца.

Апостолы, ученики Христа, узнав о близкой разлуке, были поражены глубокой скорбью. Но Дева Мария утешала их, обещая, что смерть не разлучит их, что по смерти Она будет к ним еще ближе. В день Успения Богородицы Апостолы собрались к Ее одру. Внезапно они увидели Христа, Который взял на руки душу Своей Матери. Дева Мария носила у груди Своей Христа-младенца, а теперь Сын и Бог возносил Ее душу в Вечное Царство, из земного Иерусалима в Иерусалим Небесный. С пением гимнов и псалмов понесли Апостолы одр с телом Божией Матери через Иерусалим в Гефсиманский сад; они погребли Деву Марию у могилы Ее родителей – святых и праведных Иоакима и Анны.

...Когда заходящее солнце, опускаясь за горизонт, озаряет своим мягким светом землю, словно прощаясь с ней, когда синева неба кажется особенно прозрачной и глубокой, а края облаков окрашены в золотистый цвет, то чувство глубокой внутренней тишины и мира охватывает сердце.

Так однажды святой патриарх Иерусалимский Софроний в раздумье сидел на вершине горы Сион. Магометане, разбив византийский гарнизон, приближались к Святому Граду. Но вечер был тих и спокоен. Лучи закатного солнца озаряли небо цветами радуги. В эти минуты патриарх испытал необычайное чувство неземного покоя, ощутил дыхание вечности, как будто время с его бедствиями и войнами остановилось.

Патриарх написал на пергаменте слова, которые излились из его сердца: Свете тихий, святыя славы... Этот бессмертный гимн Церковь поет во время каждой вечерни. И Успение Божией Матери похоже на прощание солнца с землей.

Много видел на своем веку Святой Град. Войска вавилонян и римлян брали его штурмом, разрушали крепостные стены до основания, сжигали святыни, превращали город в руины; в опустевших домах обитали филины и дикие звери. По улицам Иерусалима гарцевали на своих скакунах воины-арабы, двигались стройными рядами закованные в латы рыцари-крестоносцы – казалось, что гранитные плиты мостовой стонут и дрожат под копытами их коней. Над воротами города сменяли друг друга знамя с римским орлом, двуглавый орел Византии, полумесяц со звездами, белый стяг с крестом, ливанский кедр и шестиконечная звезда. Иерусалим превращался в развалины и отстраивался вновь, точно воскресал из пепла. Но среди огненных шквалов гробница Божией Матери оставалась невредимой. Словно волны бушующего океана замирали у ног Девы Марии.

День Успения Божией Матери – великий праздник Православной Церкви. Смерть стала праздником. Само слово Успение означает «тихий сон», успокоение от земных трудов и скорбей, а затем – пробуждение в вечную радость, в вечный день, где нет ночи, где небесные сферы наполнены сиянием, подобны морю света. Святые говорили: «День смерти больше дня рождения». Смерть открывает человеку его самого.

Смерть высвечивает глубины души, тайники сердца человека, где в подсознании хранится закодированная, как бы засекреченная запись всей его жизни, его слов и поступков, желаний и тайных помыслов. Ничто не проходит без следа. Все остается в тайнописи памяти сердца. То, что, казалось бы, навсегда исчезло в темных провалах прошлого, сохранилось в подсознании.

Великая мудрость – познать себя. Но обычно мы видим только самую поверхность нашей психической жизни, ее верхний внешний слой, а глубины остаются для нас сокрытыми.

В Священном Писании человеческое сердце сравнивается с морем. Когда мы смотрим на расстилающееся перед нами бездонное, бескрайнее море, – то тихое и ласковое, как будто нарисованное лазурью и бирюзой, то потемневшее от гнева перед бурей, то вздымающее волны, похожие на хребты гор, покрытые снегом, – то видим только поверхность его, а глубина непроницаема для нас. Неизвестно, что таит море на дне, в своей глубине: драгоценные камни или чудовищ, растения, похожие на морские цветы, или мертвые подводные скалы.

В сердце суммируется все, что происходит с человеком. Смерть – последний момент в самоопределении человеческой личности. В вечности изменений нет. Там – раскрытие добра и зла, которые за время жизни человек накопил и спрятал в своем сердце, как богач – сокровище в глубоком подземелье. Для одних день смерти светел и прекрасен, для других ужасен, как день казни. Для праведника смерть – это пробуждение в дивно прекрасном мире света, среди лучезарных духов. Для грешников – это все нарастающий ужас.

Пробуждение грешника в аду страшнее, чем пробуждение уснувшего летаргическим сном в гробу. Очнувшийся в гробу не понимает, где он, что с ним произошло. Он кричит, зовет на помощь, но его никто не слышит – как в огромной безлюдной пустыне; он пытается поднять крышку гроба, но не может даже пошевелить ее. Она наглухо забита гвоздями, придавлена тоннами земли, сверху могильный камень лежит, как печать. Приходит смерть. А для грешника смерти как уничтожения не будет. Он вечно умирает в клубке таких же человекообразных змей. Конца нет, время застыло в вечности; это ад. Ад – место забвения, место, где нет любви; это море ненависти. Там душа делается демоноподобной. Как происходит это с человеком? Вы знаете, история представляет поразительные примеры людей-чудовищ, но и в нашей повседневной жизни мы встречаемся с мерзкими проявлениями жестокости и садизма, когда человек становится если не демоном, то мелким бесом, испытывает постоянную потребность и находит тайное наслаждение в том, чтобы причинять боль и страдание другим – хотя «мелкие бесы» ни за что не признаются в этом.

Как согласовать любовь Божию и существование вечных мук? Рай и ад – это прежде всего внутреннее состояние. Некоторые люди представляют ад, как огромную тюрьму, как ГУЛАГ космических размеров, и недоумевают, почему не дать грешникам полной амнистии, почему не открыть ворота этой темницы? Но будет ли грешнику, несущему ад в своем сердце, где-нибудь лучше, чем в самом аду? Будет ли человеку, сгнивающему от рака, легче и радостнее, если перед ним поставить блюдо с самыми прекрасными плодами, когда он не может проглотить даже крошку пищи? Разве будет счастлив больной бешенством и мучающийся от жажды при виде воды, если у него тотчас начинаются судороги, спазмы в горле? Сам Божественный свет будет томить и ужасать грешников подобно тому, как яркий свет мучителен для больных, воспаленных глаз. Всякий грех в его мистическом значении – вражда с Богом. Грех в потустороннем мире превращает саму душу грешника в черный беспросветный пламень ненависти к Богу.

Спасение – это синергизм, взаимодействие двух воль – Божественной и человеческой. Свободная воля – величайшее достоинство человека. Без свободной воли не существует личности. Но великий дар богоподобия таит в себе великую опасность ложного, погибельного самоопределения. Возникает новый вопрос: почему же Господь не уничтожил саму возможность греха, которая заложена в свободной воле? Но в таком случае человек из личности превратился бы в простой предмет этого мира. Он перестал бы быть нравственным существом, как мы не можем назвать нравственным автомат с заранее заложенной в него программой, какой бы прекрасной она ни была. Сама нравственность подразумевает свободу выбора и действия, потенциальную возможность зла, но в то же время – и победу над ним.

Земная жизнь дана человеку для самоопределения. Здесь, на земле, в глубинах человеческого сердца, решается роковой вопрос: «С Богом или без Бога?» Любовь соединяет, ненависть разлучает. Без любви невозможно Богообщение, без богообщения невозможно спасение. Вне Божественного Логоса и Его вечного Света открывается область тьмы и безумия, область ада и хаоса.

Ад – это внутреннее одиночество, вечная богооставленность, вечная деструкция и распад самого человеческого существа. Трудно найти подобие состояния совершенной богооставленности. Представьте космический корабль, который потерял управление и летит в бескрайние мертвые межзвездные просторы. Все дальше и дальше становится Земля, как будто она сама удаляется от корабля со страшной скоростью. Земля превращается в едва различимую точку, а затем теряется в космической ночи, как в огромной могиле – навсегда. Люди чувствуют себя в необъятном царстве смерти, они знают, что спасения нет, что они обречены, что они навеки оторваны от Земли, как ребенок от материнской груди. Они знают, что скоро придет смерть, но их тела не лягут в землю, не превратятся в теплую земную пыль, а затеряются в космосе, как на огромном кладбище; что они вычеркнуты из самой памяти Земли.

Знаменитый богослов III века Ориген нарисовал грандиозную картину апокатастасиса – всеобщего возвращения к Богу, спасения по необходимости, по некоему «надзакону», которому одинаково подчинены Бог и человек.

Эта «необходимость», замыкающая весь ход мировой истории в круг, где конец равен началу, похожа на рок язычников. Ориген, как все либералы-утописты, обещал человечеству даровой рай, который затем, точно в руках иллюзиониста, превращается в ад. Учение Оригена в нравственном аспекте было тайной апологией греха и поэтому представляло б!ольшую опасность, чем кровавые культы Молоха и ритуальные убийства индийских «душителей». Ересь Оригена была отвергнута и осуждена на V Вселенском Соборе как ложная надежда. Церковь не льстит страстному человеческому сердцу; она учит истине, хотя бы истина была суровой, как меч, реальностью. Она учит об аде, чтобы спасти людей от ада; о вечной смерти, чтобы даровать людям вечную жизнь…

Во время Крестных Страданий, обращаясь к Деве Марии и апостолу Иоанну Богослову, Христос сказал: Се, Сын Твой; се Матерь Твоя! (Ин. 19, 26–27). Экзегеты видят в этом таинственный смысл: усыновление Божией Матерью в лице Иоанна Богослова всех христиан.

В Деве Марии христиане обрели Небесную Мать. Ее сердце, расширенное страданиями, объяло своей любовью все человечество. Тайна Божией Матери – это тайна любви.

Больше всего чудотворных икон – Пресвятой Богородицы. Это видимый знак Ее невидимого присутствия. На иконе «Умиление» Ее лицо девственно-чистое, почти детское. На иконе «Кипрская» Она царственно прекрасна. На иконе «Семистрельная» Дева Мария изображена с семью клинками, пронзающими Ее грудь, на лице Ее – покорность воле Божией. На иконе «Огневидная» Она погружена в молитву, Ее окружает пламя благодати.

Как ребенок называет свою мать самыми ласковыми именами, так христиане выразили свою любовь к Божией Матери названиями икон: «Всех скорбящих Радость», «Утоли моя печали», «Споручница грешных», «Умягчение злых сердец», «Отрада» («Утешение»), «Избавительница», «Державная», «Взыскание погибших», «Нерушимая Стена». А преподобный Серафим Саровский называл Деву Марию «Радостью всех радостей».

Для христиан праздник Успения – это преображение самой смерти, победа над грехом, возвращение путника из дальнего странствия в отчий дом.

Божия Матерь с нами; Она не покинет нас, покуда солнце не отвернется от напоенной кровью и слезами земли.

Колесование святого великомученика Георгия Каппадокийского Победоносца (10/23 ноября)

Одна из самых величественных картин, открывающихся перед человеком, – это вид ночного неба. В ясную безоблачную ночь далекие острова звезд в иссиня-черном океане неба кажутся зажженными лампадами, огненными цветами и россыпью алмазов, брошенных в бездонные и бескрайние просторы, в бездну Вселенной.

Гимнографы часто сравнивают Церковь с небом, а святых – с бесчисленными сонмами звезд. Кажется, что звезды, как живые существа, своим далеким мерцающим светом беззвучно беседуют с душой человека и открывают тайну вечности его сердцу. Звездное небо похоже на лист Священной Книги, где зашифровано в светящихся иероглифах откровение о Творце мира. Звездное небо – это символ высших духовных сфер, где Ангелы и угодники Божии сияют, подобно горящим светильникам.

Есть имена святых, жизнь которых особенно много говорит человеческому сердцу, их подвиги и страдания затрагивают самые глубокие струны наших душ. Одно из таких имен, подобное драгоценному камню в небесной короне, – имя святого великомученика Георгия, названного Победоносцем. С этим именем идут в далекий путь, с этим именем вступают в бой, этим именем клянутся в верности, им благословляют родители своих детей. Это имя прославлено во всех христианских странах – от Сирии до Франции, от песков Сахары до снегов Сибири. Серебряные иконы великомученика прикрепляли на своей груди воины, готовясь вступить в бой.

В Грузии храмы во имя святого Георгия воздвигнуты в каждой местности, особенно почитают его в горных областях. Жизнь горца похожа на жизнь аскета. Вместо богатства он имеет свободу, вместо мирских развлечений – обычаи гор, которые жителям долин кажутся монастырским уставом. Путь пастухов и охотников часто проходит на головокружительной высоте, под ногами их расстилается бездна. Высокогорные тропы нередко так узки, что на них не могут разойтись два человека; здесь не за что удержаться рукой от падения, если камень выскочит из-под ноги: единственная опора для пробирающегося по едва заметной, прильнувшей к скале тропинке путника – молитва и сила воли. Если дрогнет, не выдержит сердце, то бездна поглотит человека, как змея, притягивающая к себе добычу своим завораживающим, гипнотическим взглядом. Поэтому горцы так почитали храмы святого Георгия – даже их развалины, руины и камни. Святой Георгий делает сердце человека в горах твердым, как меч в бою.

На гербе царей Грузии Багратиони святой Георгий изображен поражающим дракона. Прежде образ великомученика на знаменах грузинского войска был вышит шелком. Во время боя знамя держал Руставский епископ, а священники – иконы. Нередко изображение святого Георгия было вычеканено на латах воинов.

На многих языках мира Грузия называется землей Георгия. Этимологически можно по-разному объяснить это наименование. Но самое главное, что в сознании грузинского народа святой великомученик Георгий – его покровитель. Есть некая таинственная цикличность в истории. Последний грузинский царь носил имя Георгий, как бы в знак того, что с его смертью судьба страны вверяется святому Георгию. Последним императором России был Николай II – известно, что русские особенно почитают святителя Николая; последним византийским императором – Константин XII, а святой равноапостольный Константин Великий основал Царьград и Византийское государство; последним болгарским царем – Борис, а при равноапостольном Борисе в IX веке была просвещена Болгария; последним эфиопским императором – Соломон (Селассия): династия эфиопских императоров – одна из древнейших в мире – ведет свое начало от библейского царя Соломона и царицы Савской. Чем это объяснить, случайностью и совпадением или тем, что человеческая история имеет свой духовный подтекст? Нередко в своих ритмах и феноменах она разгадывается, как притча, и открывается, как пророческая запись. Само почитание святых народом, особая, теплейшая любовь к ним свидетельствуют, что они, эти святые, остаются его покровителями. Поэтому и герб, и боевые знамена Грузии вместе с чудотворными иконами и мощами святого Георгия служили щитом для страны в течение многих веков.

Также у горцев существовало предание, что в пещере скалы Казбек жил в древности подвижник по имени Георгий, которого они почитают как своего просветителя. Обычно такие предания имеют под собой в качестве основы исторический факт и являются памятью народа, поэтому к ним надо относиться с самым серьезным вниманием.

Праздник святого Георгия в ноябре установлен в память его колесования и пыток. Этот праздник вошел в плоть и кровь народов Грузии, история которой представляет собою сплошной мартиролог – летопись о мучениях. Колесование святого Георгия Победоносца – едва ли не единственный в Церкви праздник, когда прославляется один из мученических подвигов, отдельно избранный из всей жизни святого. Во времена нашествия Джалал-эд-Дина, который превратил Тбилиси в чашу крови, Тамерлана, который прошел, как призрак смерти с косой в руках, от востока до запада Грузии, шаха Аббаса, обратившего города в руины, а села – в логова диких зверей, такой необычный праздник, как память колесования великомученика Георгия, был особенно близок душе народов Грузии. В ноябре Церковь установила и еще один праздник в честь великомученика – в память перенесения его мощей из Рима в Палестину, в город Лидды – родину его матери, где впоследствии во имя Георгия Победоносца был построен и освящен храм. В старых грузинских календарях ноябрь называется месяцем святого Георгия.

Вообще в Грузии кроме церковных праздников святого Георгия существуют также местные народные празднества – по названию храмов и местностей: «Белый Георгий», «Млетский Георгий» и т. д.

Иудейский и языческий мир в лице Каиафы и Пилата осудили Христа на смерть. Повсюду проповедь христианства встречала ненависть и гонения, везде капли мученической крови становились зернами будущего восхода Церкви. Некоторые исследователи объясняют это только особенностью римского язычества, для которого само государство стало божеством. Но не менее жестокие гонения христианство испытало и за пределами Империи. Римский пантеон собирал в своих стенах богов всех побежденных народов и завоеванных провинций. Идолы мирно уживались между собой, как одна единокровная и единодушная семья. Наверное, тот, кто впоследствии назвал пантеоном элитарные кладбища, обладал тонкой наблюдательностью. Пантеон в переводе означает «Храм всем богам». Но христианство языческий мир встретил, как гладиатор с обнаженным мечом встречает на арене цирка своего врага. В период языческих императоров Церковь испытала десять великих гонений. Самое страшное из них, унесшее больше жертв, чем войны с варварами, разразилось после долгого затишья внезапно, как смерч на море, при императоре Диоклетиане.

Диоклетиан был сыном вольноотпущенника, раба, получившего свободу, и взошел по шатким ступеням трона благодаря своему проницательному уму и кипучей энергии. Рим в то время был похож на сотрясаемые подземными взрывами Помпеи. Междоусобицы и нашествия варварских народов грозили похоронить государство под лавой и пеплом. Диоклетиан быстро провел в стране и армии необходимые реформы. Он взял себе в соправители двух августов и двух цезарей, увеличил войско, расширил число и автономию провинций, основал в Никомидии новую столицу. Однако закончил император свое столь блистательное в начале правление мрачным злодеянием – многолетним гонением на христиан.

В сознании народа история Рима с его славными победами была неразрывно связана с языческой религией, государство – с культом императора. Христиане, отказывающиеся поклоняться идолам и воздавать божественные почести императорам, казались врагами государства и причиной всех зол. Нерон обвинил христиан в поджоге Рима, Диоклетиан – в поджоге всей империи. Нерон из ложи Колизея любовался, как умерщвляют христиан львы и гладиаторы, составляя при этом трогательные песнопения. Престарелый Диоклетиан из своего дворца в Никомидии, как из сторожевой башни, смотрел на страшную гекатомбу[8], которая совершалась по всей Империи в течение нескольких лет. Во время этого гонения и был предан пыткам и смерти полководец Диоклетиана – великомученик Георгий Победоносец.