II. Происхождение религии 13 страница

Воскресение — отнюдь не выход из состояния клинической смерти, сопровождающийся смутными воспоминаниями о пережитом за этот период неустойчивого балансирования между жизнью и смертью. Примеров выхода из клинической смерти известно теперь множество.

Воскресение — это также не явление духовного порядка, лишенное материальной основы. Подобные явления тоже хорошо известны с древнейших времен. Таков приход духа Самуила по вызову Аэндорской волшебницы (1 Цар 28:9-19), таково участие пророков Моисея и Илии в событии Преображения Господа Иисуса.

Под воскресением понимается событие еще более необычайное, уникальное, в пределах наших возможностей представляющееся не только неестественным, но даже противоестественным. Воскресение есть восстановление жизни человека, у которого душа с телом полностью разъединились, тело которого (в частности важнейшие органы и ткани) перестали функционировать и уже начались процессы разложения, считающиеся необратимыми.

При воскресении не только процессы разложения прекращаются, но происходит мгновенное восстановление уже разложившихся тканей и органов независимо от степени разложения. Однако онтологической основой всего этого мгновенного восстановления является воссоздание духовной и физической составных частей человеческой личности, т.е. человека, который существовал до смерти, до отделения души от тела.

Библия повествует нам о событиях воскрешения, происходивших как в период Ветхого, так и Нового Заветов: в Ветхом Завете это воскрешение пророком Илией сына Сарептской вдовицы (3 Шр 17:21-22), а в Новом Завете — уже упоминавшиеся воскрешения дочери Иаира, сына вдовы Наинской и наконец Лазаря.

Для всех этих библейских событий общим является действие Бога через посредство совершавших воскрешение лиц. Именно поэтому к ним наиболее уместным оказывается термин «воскрешение».

Совершенно иным, совершенно уникальным является нам Воскресение Господа Иисуса Христа, «Которого Бог воскресил из мертвых непосредственно, а так как Сам Воскресший есть Бог, то наряду

Со словами «Бог воскресил Его» (Деян 2:32; 3:15,26; 13:32; 17:31, Еф 1:20;1 Кор 6:14; 2 Кор 4:14; 1 Фес 1:10), свидетели Воскресения употребляют и прямое: «Он воскрес» (Мф 28:6; Мк 16:6; Лк 24:34; Ин 2:22; Рим 6:4; 8:34; 1 Кор 15:4,12,20; Фил 3:10).

О Воскресении Христовом свидетельствуют все четыре евангелиста, свидетельствует апостол Петр, речи и проповеди которого дошли до нас в Книге Деяний, свидетельствуют, наконец, авторы посланий, из которых наиболее ярким и убедительным является исповедание апостолом Павлом его непоколебимой веры в реальность Воскресения Христова, исповедание, которое он оставил нам в 15 главе Первого послания к Коринфянам (1 Кор 15:1-8).

Все эти свидетельства говорят о двух фактах, неразрывно связанных с событием Воскресения, им обусловленных и из него вытекающих.

Первый из них — исчезновение тела Господа Иисуса Христа из гроба, обнаруженное теми, кто пришел к пещере на третий день после погребения.

Евангелисты Марк, Лука и Иоанн подробно описывают посещения гроба учениками, сопровождавшиеся ангельскими явлениями, количество которых установить затруднительно. Евангелист Иоанн много внимания уделяет приходу ко гробу Марии Магдалины и ее весьма знаменательному диалогу с воскресшим Спасителем. Спаситель посылает ее благовествовать о Его Воскресении ученикам, чем вполне обосновывается присвоение ей Церковью звания равноапостольной. Евангелист Матфей, рассказывая о явлении ангелов, на сей раз женам-мироносицам, говорит также о явлении Христа собравшимся, по-видимому, многочисленным ученикам и ученицам Христовым в Галилее, где и было ими получено знаменательное повеление: «Идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа, уча их соблюдать все, что Я повелел вам»; это повеление было подкреплено великим обетованием: «И се, Я с вами во все дни до скончания века» (Мф 28:19,20).

Евангелисты не раз упоминают о пустом гробе (Мф 28:6; Мк 16:5,6; Лк 24:2,3,12; Ин 20:5-8), упоминают без всякой нарочитости, говоря об этом как о факте весьма значительном, необычайном, для всех представляющемся поразительным, но ко времени написания авторами своих творений уже широко известном. Само по себе исчезновение тела из гроба отнюдь не вызывает мысль о Воскресении; даже многократные предсказания Самого Спасителя о предстоящем Воскресении не подготовили учеников к восприятию события столь чудесного и превосходящего даже человеческое воображение. Это видно из широко распространившихся рассказов стражников о якобы совершившемся похищении тела Иисусова Его учениками (Мф 27:62-66; 27:11-15); та же мысль о похищении как о наиболее вероятной причине исчезновения тела из гроба приходит в голову Марии Магдалине: «Унесли Господа моего, и не знаю, куда положили Его» (Ин20:13). Эта элементарная версия находит себе опровержение не только у евангелиста Матфея, приписывающего ее иудейским властям, но и христианского автора II-III вв. Тертуллиана, который указывает на внутренние противоречия в словах стражников: если похищение произошло в то время, когда они спали, то как же они могут утверждать, что похитителями были ученики?

Вторым фактом, уже непосредственно указывающим на Воскресение, исследователи обобщенно называют последовательные явления Христа большому числу лиц. Среди них Мария Магдалина (Ин 20:14-18), другие жены-мироносицы, ближайшие ученики Христовы — Петр и Иоанн (Ин 20:3-9), двое из числа семидесяти Клеопа и Лука — путешественники в Эммаус (Лк 24:13-34), все одиннадцать учеников (двухкратные явления им Христа в дни субботние и при рыбной ловле на Геннисаретском озере (Ин 21), множество учеников, которым являлся Спаситель (может быть, неоднократно), при последнем явлении — свидетели Его Вознесения (Мф 28:6-20; Мк 16:6-20; Лк 24; Деян 1:4-11; 1 Кор 15:1-11).

Воскресение представлялось ученикам Иисуса, да и всем о Нем слышавшим, столь невероятным событием, что даже личные контакты с Воскресшим вызывали первоначально испуг и мысли о призрачности явления. Чтобы убедить учеников в реальности Своего Воскресения, Христос демонстративно пьет и ест пищу, которую ему дали по Его просьбе. Неверие учеников ни в малой степени не уступает неверию Фомы (Ин 20:19-29). Не верили ученики также рассказам женщин о явлении им Христа, за что получили от Него впоследствии суровое порицание (Мк 16:14). Особенно ярким и убедительным свидетельством о Воскресении исследователи Нового Завета считают высказывания апостола Павла, который ссылается на многочисленных участников встречи с воскресшим Христом (по-видимому в Галилее, ср. Мф 28:16-20). Здесь апостол пишет, что более чем пятьсот «братьев», (т.е. верующих во Христа, в том числе, конечно, непосредственных учеников) еще были живы в момент написания послания.

Из текста явствует, что эти оставшиеся в живых свидетели могут и готовы подтвердить необычайные и, конечно, оставшиеся в их памяти переживания (1 Кор 15:3-8).

Свидетельство апостола Павла важно еще и тем, что он ссылается на явления Христа отдельным лицам и собравшимся вместе апостолам — это полностью совпадает с упоминаниями о случившемся у евангелистов.

Воскресение Христово столь тесно связано с верой во Христа как в Богочеловека, как в Сына Божьего, воплотившегося «нас ради и нашего ради спасения», что нельзя верить в Божественность Христа и отвергать Его Воскресение. Точно так же верно и обратное — невозможно принимать за истину факт Воскресения Христа и при этом не верить в Его Божественность. Апостол Павел говорит об этом следующим образом: «Если нет воскресения мертвых, то и Христос не воскрес» (1 Кор 15:13). Именно это соответствие и явилось причиной многочисленных попыток свести изложенные евангелистами факты к естественной феноменологии, совершенно исключающей необходимость усматривать в этих фактах что-либо сверхъестественное.

Первая из этих попыток, наиболее древняя, изложена выше: речь идет о выдвинутой иудейскими властями версии о якобы имевшей место краже тела Иисусова. Эта версия столь наивна и противоречива, что ее приняли лишь чрезмерно доверчивые. Гораздо большим распространением пользовалась версия о мнимой смерти. Некоторые авторы, представители критического «богословия» XVIII-XIX вв. (Бруно Бауэр и др.) высказывали предположение, что Иисус на кресте не умер и во время снятия с креста и последующего погребения пребывал в обморочном состоянии, обусловленным большой потерей крови: положенный на холодную плиту гроба, Он якобы спустя некоторое время пришел в сознание, вышел из гроба (т.е. из искусственной пещеры, в которой был погребен) и стал появляться перед Своими учениками.

Эта версия тоже внутренне противоречива, ибо человек, перенесший большую потерю крови (кровь текла одновременно, по крайней мере, из четырех сквозных ран) не в состоянии не только отвалить тяжелый камень от входа в пещеру, затем странствовать и общаться с людьми, как ни в чем не бывало, но даже не в состоянии был бы двигаться, даже если бы пришел в сознание. К этому надо добавить, что по имеющимся научным данным при длительном висячем положении жизненно важные органы тела смещаются, что исключает возможность жизнедеятельности человека, даже если бы он был снят с креста еще живым.

Не следует забывать и о большой потере крови еще до распятия, в результате бичевания, а также общий нервный шок, нередко являющийся причиной мгновенной смерти уже в самом начале процедуры распятия. Другие критики Нового Завета, соглашаясь с тем, что Христос действительно умер и тело Его лежало во гробе после погребения, пытаются поставить под сомнение реальность Его посмертных явлений, утверждая, что ученики, сильно любившие Своего Учителя, не могли примириться с мыслью о Его смерти, а Он неоднократно предсказывал, что смерть над Ним не будет иметь власти.

Утверждалось, что все явления Христа были не чем иным, как галлюцинациями, чем-то вроде гипноза, в одних случаях — массового, в других — индивидуального. Если авторы визионерской теории были искренни, то, видимо, они не учитывали ряда обстоятельств, в сумме своей совершенно исключающих возможность такого гипноза при описываемых в Евангелиях обстоятельствах.

Во-первых, ученики Христовы были в большинстве своем людьми физического труда, грубыми и простыми, что, как известно, не предрасполагает к галлюцинированию, к переживанию каких-либо призрачных явлений и т.п.

Во-вторых, Христос являлся ученикам и наедине, и при стечении народа. Невозможно себе представить, чтобы люди разного возраста, пола, различных занятий и разной степени близости ко Христу оказались почти одновременно во власти разнообразных галлюцинаций.

Но самым сильным, убедительным и практически неопровержимым доказательством Воскресения Христова как исторического факта является мученичество и смерть провозвестников Воскресения, в том числе авторов евангельских повествований. Почти все они отдали свою жизнь как в переносном, так и в буквальном смысле, за истину, которую благовествовали, средоточием которой было Воскресение их Учителя и Господа. Как известно, люди отдают свою жизнь за веру, за Родину, за научную истину, за любимых, но никто никогда не жертвовал жизнью ради собственной выдумки, порождения собственной фантазии. Психологически невозможно, чтобы апостолы, спрятав где-то вытащенное из гроба тело Иисуса, потом шли на смерть, когда достаточно было им сознаться в своей выдумке, чтобы смерти избежать. Точно так же им легко было отказаться от утверждений о встречах с Христом после Его Воскресения, если бы эти встречи явились плодом их фантазии, притом, к слову сказать, фантазии, чрезмерно богатой для простых, практически необразованных выходцев из галилейских поселений. Только абсолютная уверенность в подлинности наполнявшей их души вести о Воскресении и о вечном духовном пребывании с ними Учителя (Мф 28:20) могла дать им мужество и силы, чтобы проливать свою кровь за эту бесконечно дорогую для них истину.

Несмотря на то, что, как мы видели, реальность Воскресения Христова засвидетельствована не менее достоверно, чем множество других исторических фактов, истинность которых не вызывает ни у кого сомнения, однако само Воскресение — событие столь чудесное, столь далеко выходящее за пределы природных процессов, что для восприятия его как истины рациональных методов познания недостаточно.

Плодотворное переживание истины Воскресения Христова ни в коем случае не сводится к знакомству с ним как с историческим фактом, но требует также участия в восприятии этого факта чувства и воли. Это говорит о теснейшей связи познания истины Воскресения Христова с познанием Самой Личности Иисуса Христа как нашего Господа и Спасителя, как Богочеловека.

Радуясь евангельскому благовестию о Воскресении Христа Спасителя, мы устремляемся к воскресшему Христу с любовью и благодарностью не только за перенесенные Им ради нашего спасения страдания, но и за Его победное Воскресение, участниками которого Он нас всех сделал. Христос — Первенец из умерших, оживший и вечно живой (1 Кор 15:20). По Его непреложному обещанию Он, по воле Отца Небесного, действием Святого Духа оживотворит и воскресит всех, кто следует за Ним в вере, надежде и любви.

Хотя Воскресение является величайшим проявлением именно Божественной природы Христа, однако не следует забывать, что и до и после Воскресения окружающие, в том числе свидетели Воскресшего, воспринимали прежде всего человеческую природу Христа, а Божественность Его стала окончательно достоянием их сознания только в результате излияния на них Святого Духа. Именно поэтому и известие об опустевшем гробе и сами явления Христа вызывали поначалу вполне понятное недоверие и изумление, а лишь потом — радость и восторг.

Однако для последующих поколений, для членов Церкви, т.е. для уже облагодетельствованных в Св. Крещении, проявление Божественности Иисуса Христа не является ошеломляющей новостью. Людям, знающим с самого детства, что Христос Иисус не только Великий Учитель, не только Наставник, любящий беспредельно Своих учеников, но также Сын Божий, воплотившееся и вочеловечившееся Слово Отчее, событие Воскресения, т.е. победа Христа над смертью, представляется естественно вытекающим из Его Божественности.

Чудесное, т.е. выходящее по воле Божьей за пределы естества, начинается уже с момента зачатия Сына Божьего в девственном чреве Девы Марии под наитием Святого Духа. В этот момент свершилось то, о чем Афанасий Александрийский писал: «Бог стал человеком для нашего обожения». Все остальное — и исцеления, и воскрешения, и возвещение Христом Его единства с Богом Отцом Небесным, и наконец, победа Христа над собственной смертью, — все это проявления Божественности вочеловечившегося Сына Божьего. Восприяв всем своим существом великую истину пришествия в мир Сына Божьего, христианин уже не удивляется тому, что для Христа не было и нет ничего невозможного: «Идеже бо хощет Бог, побеждается естества чин: творит бо елико хощет»[136].

Наоборот, если бы земная жизнь Спасителя представляла бы собой обычную последовательность естественных действий, событий и ситуаций, общих для каждого человека, это должно было бы вызвать изумление и даже недоверие к евангельскому повествованию. Христианин воспринимает с одинаковой благодарностью, с одинаковой радостью как смирение Христа, в Своей человечности смирившего Себя, быв послушным даже до «смерти» и смерти крестной (Флп 2:8), так и величие Его Божественности во всех ее проявлениях, особенно, конечно, в Его победном Воскресении.

Уже упоминалось, что восприятие богочеловеческой Личности Иисуса Христа, ее усвоение верующим, надеющимся и любящим христианином в идеале может и должно охватывать всю душу христианина. Читая или слушая Новый Завет, человек при наличии молитвенного желания приблизиться к своему Создателю и Спасителю ощущает в большей или меньшей степени духовное тепло, проникающее в глубь его духовной природы, дающее ему радость примирения с Богом, живую уверенность в любви Божьей, всегда открытой для него во Христе Иисусе. В этом ценнейшее для нас, решающее для судеб каждого человека — здесь и в вечности — проявление Божественности Христа.

«Бог есть любовь», и, любя нас, Он возбуждает в каждом из нас ответное устремление в любви к Нему, так что «пребывающий в любви пребывает в Боге и Бог в нем» (1 Ин 4:16).

VIII. РЕЛИГИЯ В СОЦИАЛЬНОЙ ЖИЗНИ

Общеизвестно, что любая религия в той или иной степени влияет на жизнь большинства ее приверженцев, а религиозные учения претендуют на тотальность и всеобщность этого влияния. Монотеистические вероучения, в частности христианство, по своей сущности формируют (или пытаются формировать) все стороны человеческой жизни, мышление, эмоции, поведение, деятельность, отношение к Богу, к окружающим людям, к природе. Влияние христианства реализуется главным образом через Церковь и с ее помощью распространяется на все человечество; одни, будучи членами Церкви, воспитываются Словом Божьим, благодатью Таинств. Другие, находясь вне Церкви, подвергаются, однако, ее просвещающему и благодатному воздействию, подобно тому как люди, находясь вне дома, все же видят свет зажженной лампы, которая, хотя непосредственно освещает только пребывающих в нем, в какой-то степени светит и тем, кто вне его, радуя их, вселяя бодрость, помогая пользоваться расположенным вблизи путем, наконец призывая войти в дом и воспользоваться его светом в полной мере.

Уточняя, следует сказать, что субъектом благотворного влияния Церкви является живущий в ней Дух Божий, орудием которого призвана быть Церковь во всей полноте ее жизнедеятельности (Еф 2:18-22; 3:5; 2 Кор 5:10).

Царство Божье, часть которого составляет Церковь, для человека объективно является самой большой ценностью в мире, ради обладания ею вполне оправданно пожертвовать любыми другими ценностями, как бы велики они ни были (Мф 13:44-45).

Более того, Сам Бог, созданием и орудием Которого является Церковь, желая, «чтобы все люди спаслись и достигли познания истины» (1 Тим 2:4), воздействует на людей, призывая их к вхождению в Церковь и к реализации своей христианской принадлежности, иначе говоря, к христианской жизни (Еф 4:1; 2 Фес 1:2). Этот призыв сопровождается благодатным воздействием, побуждающим человека к добру, к конкретным поступкам, соответствующим воле Божьей (Флп 2:13).

Упомянутая выше тотальность воздействия религии на человека выражается именно в том, что нет такой деятельности, такого поведения, такой сферы человеческого бытия, которые были бы чужды религиозному влиянию, не имели бы с религией никакого соприкосновения, не подвергались бы с религиозных позиций той или иной оценке, в истинной религии Нового и Ветхого Заветов идентичной Божественной оценке.

Особенно в Торе настоятельно и красноречиво звучат призывы к тому, чтобы все поступки человека были проникнуты стремлением к исполнению воли Божьей: «Смотрите, поступайте так, как повелел вам Господь, Бог ваш; не уклоняйтесь ни направо, ни налево; ходите по тому пути, по которому повелел вам Господь, Бог ваш, дабы вы были живы и хорошо было вам...» (Втор5:32-33). «И да будут слова сии, которые Я заповедаю тебе сегодня, в сердце твоем. И внушай их детям твоим и говори о них, сидя в доме твоем и идя дорогою, и ложась и вставая. И навяжи их в знак на руку твою и да будут они повязкою над глазами твоими, и напиши их на косяках дома твоего и на воротах твоих» (Втор 6:6-9).

Обращаясь к Новому Завету, видим, что категоричность к всецелому «преданию самих себя, друг друга и всей жизни своей» в волю Божию[137] по сравнению с Ветхим Заветом еще возрастает. Отменяется мелочное регулирование процедур, ритуальных, бытовых, санитарно-гигиенических, юридических, однако освященные Божественным авторитетом призывы и требования обращены теперь к личности в ее существе, в ее духовной субстанциональности и приобретают онтологический характер.

Призыв отдать себя Богу в тотальной, охватывающей личность в ее целостности любви к Нему, прозвучал уже в Моисеевом законе (Втор 6:5), но там среди мелочных, сложных и тяжких в своей обрядовой принудительности законнических предписаний он оказался неуслышан. В Новом Завете этот призыв — в центре внимания (Мф 22:37-40). В Новом Завете исполняется то, что в Ветхом Завете только провозглашалось: «Сын мой! Отдай сердце твое мне» (Притч 23:26). Автор притчей обращается якобы к своему сыну, но эти слова можно понять и как призыв Господа ко всем чадам Его, ибо уже в дни Иеремии Господь обещал избранному народу: «вложу закон Мой во внутренность их и на сердцах их напишу его, и буду им Богом, а они будут Моим народом» (Иер 31:33)."

Естественно, что такая полнота отдачи себя любимому Богу, всецелая проникнутость самого себя Его Словом (заповедями) имеет следствием большую, чем в Ветхом Завете, степень влияния этого Слова на всю жизнь, на все поведение, на все действия человека, который как «сын света» (1 Фее 5:5) уже не может беспечно «спать» подобно «сынам тьмы» (ст. 5,6) и потому «трезвится облекшись в броню веры и в шлем надежды спасения» (ст. 8; ср. 1 Кор 13:13; Еф 6:13-17).

Итак, нет и не может быть сферы деятельности, которая находилась бы вне воздействия религиозной настроенности, религиозных переживаний христианина. В какой бы ситуации он ни оказывался, каким бы внешним воздействиям ни подвергался, он всегда и в их оценке и в своей на них реакции или спонтанно проявляет себя как христианин. Или во всяком случае оценивает собственное поведение, собственную реакцию с христианских позиций.

Еще более яркую христианскую окраску имеет личная инициатива христианина в любой области его жизнедеятельности. Так, соприкасаясь с человеком, нуждающимся в помощи, христианин или сразу же, не раздумывая и не сомневаясь, оказывает эту помощь или, если по тем или иным причинам от оказания помощи воздерживается, оценивает свое поведение, осуждая его как противоречащее христианской сущности или оправдывая какими-то объективными обстоятельствами (отсутствие средств, опасение злоупотребления или другие препятствия).

Какую бы сферу деятельности, какую бы ситуацию мы ни рассматривали, везде искренняя, глубокая религиозность, в частности христианская, в той или иной степени определяет поведение человека верующего, или, по крайней мере, на него влияет.

Как же относится данная нам в Откровении христианская религия к различным видам жизнедеятельности?

РЕЛИГИЯ И ТРУД

Труд, как известно, является основой существования человечества.

Экзистенциальная необходимость труда нашла свое отражение в самой первой из преподанных Богом заповедей: «Наполняйте землю и обладайте ею и владычествуйте над рыбами морскими, и над небесными птицами и над всяким животным, пресмыкающимся по земле» (Быт 1:28). Обладание природой, о котором здесь идет речь, возможно лишь в результате применения труда.

Грехопадение изменило взаимоотношения между человеком и природой; в первозданных условиях природа легко поддавалась целенаправленным усилиям человека по ее использованию, образно

говоря — шла ему навстречу, так что он мог ощущать свое единство с природой, какое-либо противодействие с ее стороны отсутствовало. Все изменилось в результате грехопадения, т.е. отделения человека от Бога: из свободного и радостного, всегда плодотворного естественного самопроявления труд превращается в тяжкую борьбу с природой, суровой, нередко враждебной и жестокой. Божественное «трудовое законодательство» зазвучало совсем по-новому: «Со скорбию будешь питаться от нее (земли) во все дни жизни твоей; терние и волчцы произрастит она тебе; и будешь питаться полевою травою; в поте лица твоего будешь есть хлеб...» (Быт 3: 17-19). Иначе говоря, труд из естественного, свободно осуществляемого взаимодействия с природой превратился в средство наказания, являющегося средством воспитания, подвергаясь каковому, человек активно приучается к полезному для себя доброделанию.

Таков был труд Авеля и Каина, между коими впервые имело место разделения труда: «И был Авель пастырь овец, а Каин был земледелец» (Быт 4:2). Когда сердце Каина уже наполнялось завистью и ненавистью к брату своему, Господь призывает его к труду, указывая на благотворное, отвлекающее от греховных помыслов воздействие: «Если делаешь доброе, то не поднимаешь ли лица? А если не делаешь доброго, то у дверей грех лежит; он влечет тебя к себе, но ты господствуй над ним» (Быт 4:7). Как известно, Каин не устоял в этой борьбе и своим тяжким грехом закрепил непослушание воле Божьей, допущенное его родителями.

Ярким примером плодотворного труда как исполнения Божественного повеления, может служить строительство Ноем ковчега. Уже при рождении Ноя о нем, как о трудолюбце, было сказано устами отца его Ламеха: «Он утешит нас в работе нашей и в трудах рук наших при возделывании земли, которую проклял Господь» (Быт 5:29). Потоп был таким грандиозным событием, что Богу было угодно после его прекращения подтвердить и как бы продлить завет, данный прародителям: «плодитесь, размножайтесь и наполняйте землю и обладайте ею». После совершенного Каином убийства своего брата Господь угрожает тем, кто последует его примеру: «Взыщу также душу человека от руки человека, от руки брата его; кто прольет кровь человеческую, того кровь прольется рукою человека: ибо человек создан по образу Божию» (Быт 9:5-6).

Однако «помышление сердца человеческого — зло от юности его» (Быт 8:21), и люди вскоре начали злоупотреблять трудом: средство своего исправления и очищения они направили против воли Божьей — строительство Вавилонской башни стало проявлением греховного своеволия, превозношения и гордыни (Быт 11:1-9).

В дальнейшем ветхозаветные мыслители неоднократно указывали на труд как на благо, как на источник душевного покоя, чистой совести и уверенности (Еккл 5:7; Пс 136:2; Пс 103:23). Но особенно глубокую и четкую положительную оценку труда мы находим в Новом Завете. Пожалуй, самым ярким высказыванием являются исполненные иронии и сарказма слова апостола Павла: «Если кто не хочет трудиться, тот и не ешь» (2Фее3:10). Далее он убеждает «Господом нашим Иисусом Христом» чтобы те, которые «поступают бесчинно, ничего не делают, а суетятся,... работая в безмолвии, ели свой хлеб» (ст. 11,12). Себе апостол ставит физический труд в некоторую заслугу: «вы сами знаете, как должны вы подражать нам, ибо мы не бесчинствовали у вас, ни у кого не ели хлеба даром, но занимались трудом и работою ночь и день, чтобы не обременить кого из вас» (ст.7-8,см. также 1 Фес 4:10-12; Деян 20:34).

Сам Иисус Христос явил Собой пример и образец трудолюбия: большую часть Своей земной жизни Он провел, занимаясь физическим трудом (Мк6:3), а посылая учеников на проповедь, указывал, что и в этом случае труд является основой и оправданием потребления всего необходимого для пропитания, т.е. для жизни (Мф 10:10), более того — достоин награды (Лк 10:7). Проповеднические труды Спаситель неоднократно сравнивал с полевыми работами: такова притча о сеятеле (Мф 13:3-8), таков призыв молиться, чтобы Отец Небесный послал «делателей на жатву Свою» (Мф9:38), причем усматривается разделение труда между сеятелями и жнецами (Ин 4:35-38).

О положительном значении труда, направленного на обеспечение всем необходимым самого труженика и его ближних, Христос говорит как о чем-то само собой разумеющемся. Таковы притчи о талантах (Мф 25:20-30), о сеятеле (Мф 13:3-8) и др.

Указывая на необходимость и благотворность труда, Церковь однако, предостерегает от его фетишизации: часто звучащее в храмах «богородичное» евангельское чтение о Марии и Марфе (Лк 10:38-42), подчеркивает, что общение с Богом через Его святое слово более предпочтительно, чем забота о бренном.

Итак, труд как исполнение заповеди Божьей находит себе одобрение на многих страницах как Ветхого, так и Нового Заветов. Но в чем онтологическая ценность труда? Почему Богу угодно было (если, конечно, нам позволительно попытаться ответить на этот достаточно смелый вопрос) заповедать человечеству труд, сначала как творческую миссию, а после грехопадения как режим, единственно благоприятствующий борьбе с греховной скверной?

Отвечая на этот вопрос, следует исходить из главной ценности, основополагающее значение которой обусловливается ее Божественным происхождением, т.е. из любви.

Труд, совершаемый для других, для их пользы, физической или духовной, должно расценивать как добродетель, как исполнение новозаветной заповеди о любви к ближнему (Мф 22:37-39; Ин 13:31; XV,13; Гал6:2), как проявление способности любить, являющейся одним из главных признаков нашего богоподобия, выявления этой способности не словами, а действием: «Станем любить не словом или языком, но делом и истиною» (1 Ин 3:18; Иак 2:15-16; Гал 6:10).

Однако если труд, вдохновляемый любовью, полностью соответствует первичной заповеди, преподанной человеку до грехопадения (Быт 1:28), то труд, совершаемый только для снискания себе средств к существованию, является исполнением другой заповеди, данной после грехопадения (БытЗ:19); он оказывается трудом подневольным, тяжелым, неблагодарным, требующим больших усилий, но не дающим того, что называется моральным удовлетворением. На и такой труд, имеющий несравненно меньшую ценность, чем труд творческий, совершаемый по любви, все же приносит духовную пользу, воспитывая человека, ибо, будучи объективно полезным, он легко может приобрести творческий характер. Кроме того (и это пожалуй самое важное), труд подневольный, ради куска хлеба, не оставляет времени для греховного времяпровождения, а сопряженный со страданием создает для греха неблагоприятные условия: «страдающий плотию перестает грешить» (1 Петр 4:1).