Дополнение 1: Питер Бэгг

Питер Бэгг, художник из Сиэтла, своим сатирическим комиксом «Ненависть», начавшим выходить в начале 90‑х, внес решающий вклад в объяснение феномена поколения гранж. Повествуя о бестолковых, наркоманских, прокуренных концертах вымышленной группы «Stinky And The Love Gods», о бездельнике Бадди Брэдли и его постоянных ссорах с невротичными подружками Лизой и Валери, о параноидальном друге Бадди Джордже, Бэгг сумел передать дух Сиэтла так точно, как удавалось немногим – разве что еще Чарлзу Петерсону, «Mudhoney» и «Backlash». На самом деле, прочитав все выпуски комикса, можно составить куда более точное представление о жизни двадцатилетнего человека в 1991 году на тихоокеанском побережье Северо‑Запада, чем прослушав кучу поцарапанных виниловых дисков. Хотя бы за это Питеру Бэггу стоит отдать честь.

Подобно авторам комиксов Роберту Крамбу и Гилберту Шелтону в 60‑х, изображавшим хиппи и Сан‑Франциско, Питер оказался в нужном месте·и в нужное время, чтобы запечатлеть важное культурное явление. Гранж не был бы гранжем, если бы не было Бэгга, который придал ему форму.

– Все делалось очень интуитивно, – говорит художник.Комиксы повествовали о людях, игравших в рок‑группах. Так случилось, что я жил в Сиэтле; все было случайно. Когда я начал работать над «Ненавистью» – это был 1990 год. – мне уже было 32 года. В Сиэтл переехало издательство «Фантаграфикс комикс», и вдруг выяснилось, что У каждого работника.есть своя группа и всем им нужен менеджер, чтобы тот их раскрутил. Все менялось очень быстро. В то время, когда я рисовал этот комикс, «Nirvana» считалась обычной группой, но к тому времени, когда были опубликованы все выпуски, они стали уже крупным явлением. Всех персонажей в комиксе зовут Курт. Никакого отношения к Курту Кобейну: это была моя очень личная шутка – дело в том, что во всех группах того времени, которые я знал, был парень по имени Курт [Блоч – в «Fastbacks», Дэниелсон – в «Tad»; Кобейн]. Единственный Курт, которого я знал по Нью‑Йорку, писал свое имя через «С» [Curt] – это было сокращение от Кертис. Возможно, это что‑то скандинавское?

я: Вы, должно быть, посещали разные вечеринки, концерты ‑ ведь ваши рисунки полны едкого сарказма. Вам не кажется, что вы иногда уж слишком преувеличивали?

– Если то, что я писал, звучало искренне, я не беспокоился ни о чем, – отвечает Бэгг. – Порой я придумывал что‑нибудь совсем несусветное – просто чтобы позабавить читателя. И кто‑нибудь обязательно присылал мне письмо, где утверждал: «Да, однажды со мной такое было». Что еще раз доказывает, что жизнь куда страннее вымысла.

я: Мне вспомнилась одна из моих любимых историй о гранже, ее рассказал мне бывший сотрудник «Sub Pop» Майкл Джон: «я только начал работать в клубе "Off Ramp". Как‑то раз я рано прихожу на работу, и мой босс Ян отводит меня наверх, в комнату бывшего работника клуба – наркомана, который украл какие‑то деньги и сбежал. Ян говорит мне: "Оставь все, что хочешь, и выкини ненужное. Я бы на твоем месте надел перчатки – думаю, он тут ширялся". Комната была выкрашена в ярко‑желтый цвет, повсюду валялись мусор и порнуха, горели флюоресцентные лампы. Я захожу в кухню, на стене висит изображение распятия Христа. В шею ему воткнут настоящий шприц, в нем все еще есть кровь, капающая с иглы. Я так и застыл. За окном шел дождь, внизу в зале какая‑то говнокоманда играла свой говнокавер на культовую песню "Mudhoney" "Touch Me I’m Sick". Меня будто заперли в матрице».

И еще одна фраза: «Лузер – экзистенциальный герой девяностых».

– Верно, хотя очень уж противоречиво! – соглашается Бэгг. ‑ Все равно что сказать: «Плохой парень был хорошим парнем».

я: «...Тебе нечего терять, потому что у тебя и так ничего нет. Ты платишь слишком большие налоги, ты никогда не сможешь зажить нормальной жизнью, у тебя хреновая квартира. Ты работаешь без выходных, и все равно тебе не хватает. У тебя есть кредитная карточка, но ты вечно в долгах», – это сказал Курт Дэниелсон.

– Все остальные высказывания Курта Ди – это все та же пораженческая поза, которая была так по душе в то время бездельникам поколения Икс, – говорит Питер. – Они ни во что не верили по‑настоящему и особенно не запаривались, чтобы сформулировать какие‑то свои взгляды. Им просто нравилось ныть. Но гранж играли не только на Северо‑Западе. Музыку, похожую на гранж, играли повсюду. Как назывался тот лейбл в Чикаго? «Touch And Go»? Разве музыка, которая записывалась там, это не тот же гранж?

я: Верно.

– «Sub Pop» не стеснялся с ними общаться, – отмечает Бэгг. – Это еще одна причина, по которой Сиэтл стал ассоциироваться с гранжем. Если сравнивать с другими лейблами, то Брюс и Джонатан были самыми бесстыдными коммерсантами. Пока они работали вместе … Я просто хочу сказать, что они не лучшие бизнесмены, но сумели вытянуть миллионы баксов из «Warners». Им удалось убедить всех, что они нашли золотую жилу, но повезло им только с «Nirvana». Пэвитт всегда угадывал, что вскоре будет популярным. Он был очень непредвзятым чуваком.

я: То есть вся эта музыка казалась вам нелепой?

– Конечно, кое‑что мне нравилось, – отвечает Питер. – Но все в этих ребятах – то, как они одевались, какую музыку играли, – все напоминало мне начало 70‑х. Кроме очевидных людей вроде Игги Попа, они напоминали мне раннего Элиса Купера, «Steppenwolf»[228]– знаете, до гранжа это называлось хеви‑металом. Мы считали это просто хард‑роком. Фланелевые рубашки и теплое белье – когда я учился в школе [на Восточном побережье], мы носили их все время. Просто мы постоянно тусовались в лесу и напивались там – и носили эту одежду, чтобы не замерзнуть. Поэтому я очень удивился, когда в журналах стали рекламировать те вещи, которые я носил школьником.

Сиэтл был – да и сейчас остается – по‑настоящему провинциальным городком, – заканчивает Бэгг. – В те времена люди испытывали большое подозрение к посторонним, к Нью‑Йорку и Лос‑Анджелесу относились со смесью обиды и зависти. Когда я только приехал из Нью‑Йорка, меня всегда очень веселило то, как люди реагировали, если о них писали – я уж не говорю, писали хорошо – в журнале «Рокет»; это был просто вопрос жизни и смерти. Я говорил: «"Рокет"? Ну и что?» Мне было почти жаль эти группы, ведь они не получали удовольствия от этого внимания. Они будто не понимали или не ценили этого, ведь не каждый день твой город оказывается в центре внимания, становится явлением. Их это скорее пугало и злило. Они все время говорили: «Блин, тут так много журналистов». А я думал: «Сколько это еще продлится? Вряд ли Сиэтл будет интересен людям все время».