Текст и контекст

Выяснив универсальные ценности, лежащие в основе текста, мы расширяем рамки анализа и рассматриваем социально-политический и культурный контекст. Какие дополнительные ценности могут повлиять на восприя­тие текста современным читателем? Насколько реле­вантна сказка «Спящая красавица» для нас сегодня? До­пускает ли это повествование, как и многие волшебные сказки, множественность уровней интерпретации?

Как введение в этот более широкий спектр значе­ния, мы хотели бы предположить следующий ряд про­чтений, который, конечно же, не является исчерпыва­ющим.

А. «Спящая красавица» может рассматриваться как во­площение стереотипных представлений.

Повествование как таковое в современном обще­стве является средством усиления социальных предрас­судков и социального неравенства. Следующие представ­ления, обычно ассоциирующиеся с традиционной вол­шебной сказкой и с романтической литературой XIX в., преобладают в современных СМИ и развлекательной литературе:

Мужчины активны, а женщины пассивны. Женщина нуждается в любви мужчины, чтобы действительно существовать, чтобы реализовать качества, остающиеся «спящими», латентными. Разумеется, именно принц осуществляет ключевую трансформацию в «Спящей красавице». Ему также принадлежат две важные ак тантные роли: роль субъекта поиска и роль помощ­ника. В отличие от него, принцесса предстает исклю­чительно в роли объекта чужого поиска (будь то ее родителей, злой феи или принца). Анджела Картер в своих версиях знаменитых волшебных сказок бро­сает вызов традиционному распределению гендер­ных ролей: в «Кровавой спальне» (версия «Синей бороды») из когтей мужа героиню спасает мать, при­скакавшая на прекрасном коне.

1. В сказке придается огромное значение ценности «фи­зическая красота», мы отмечали постоянство этого элемента при исследовании фигуративного компо­нента. А значит (имплицитно), именно прекрасные люди (принцесса и принц) успешны в жизни и до­стигают того, чего желают их сердца. Тем самым этот текст легитимизирует некоторые современные типы поведения, например, тенденцию предостав­лять лучшую работу тем, кто лучше выглядит. Таким образом, текст полностью игнорирует современное понятие прав человека и гражданина (прав людей с ограниченными возможностями и т. д.). Так как по­нятие красоты само по себе в значительной степени определяется конкретной культурой, его переоценка может питать чувства расизма и ксенофобии.

2. В рассказе моральное достоинство также соединено с физической красотой. Принцессе, еще ребенку, дают дары Красоты, Великодушия и Доброты (наряду со Счастьем и т. д.). Прекрасный принц имплицитно ассоциируется с храбростью: у него хватило муже­ства и решимости, чтобы рубить заросли терновни­ка вокруг замка. Такая связь красоты с моральны­ми качествами, разумеется, отрицается в ряде тра­диционных волшебных сказок, например, в «Кра­савице и Чудовище» (хотя Чудовище в конце кон­цов опять превращается в прекрасного принца). Эту связь далее ниспровергает Анджела Картер, напри­мер, в сказке «Невеста тигра»; здесь Красавица пред­ставлена отнюдь не доброй, ее, напротив, привлекают акты насилия, садомазохизм и другие перверсии.

3. В «Спящей красавице» красота ассоциируется, с од­ной стороны, с юностью, а с другой – с сексуальной любовью. С этой точки зрения, также можно сказать, что текст усиливает идеологию, доминирующую в за­падном обществе: он поощряет переоценку юности и соответствующую недооценку последующих, оди­наково важных этапов человеческой жизни. Такие представления приводят к специальному увольнению и дискредитации людей старшего возраста. Этим убеж­дениям бросает яркий вызов, помимо других авто­ров, Габриэль Гарсиа Маркес в романе «Любовь во время холеры», где как раз в пожилом возрасте про­цветают физическая любовь, красота и страсть.

4. Кроме того, можно сказать, что текст актуализирует много фантазий. Самая значительная из них, веро­ятно, это жажда вечной юности, напоминающая ис­торию Фауста. В свою очередь, эта жажда отражает глубокий, «слишком человеческий» страх старости, изменения и смерти.

5. Наконец, сконцентрировавшись на «любви с перво­го взгляда», сказка усиливает множество стереотип­ных представлений, связанных с природой любви. Результат событий — брак, за которым следует дол­гая и счастливая жизнь — основывается на предполо­жении, что любовь (вместе с физической красотой) выдержит испытание временем.

Как отражение стереотипных представлений и фан­тазий сказка «Спящая красавица» – и подобные ей ис­тории играет важную роль в современном споре вокруг прав человека и гражданина и того, как воспитывать в молодом поколении понятие «гражданина мира». Наша сказка – это не текст для пассивного потреб­ления, она требует критического подхода со стороны читателя – будь то взрослый или ребенок. Как мы ви­дели, такое критическое чтение обязательно выходит за границы текста как такового. Процесс чтения дол­жен стимулировать активное обсуждение, охватываю­щее более широкий спектр современных социальных и философских вопросов.

В. Влияние «Спящей красавицы» на читателя, однако,

не полностью отрицательное.

Действительно, некоторые аспекты текста призы­вают к положительной, более «свободной» интерпре­тации, не лишенной значения для нас сегодняшних. Сказка представляет самодостаточный значимый уни­версум, в котором границы добра и зла четко обозначе­ны. Джордж Стайнер в работе Language of Silence («Язык и молчание»), содержащей много полезных идей, свя­зывает возрастающие тенденции к размыванию эти­ческих границ в языке с ростом политической бесче­ловечности в XX веке (например, Холокостом). В романе «Le Chercheur d’or» («Золотискатель») совре­менный французский писатель Ж. М. Г. Леклезио связы­вает выживание человечества и значения как такового с памятью о жизненно важном различии между добром и злом – с памятью, увековеченной в мифе и волшеб­ной сказке.

Однако четкой и недвусмысленной предстает не толь­ко граница между добром и злом. Как мы ожидаем от традиционной волшебной сказки, развертывание со­бытий возвещает торжество добра над злом, возмож­ность того, что наши цели будут достигнуты, что наши мечты сбудутся. Таким образом, на передний план вы­двигается ценность надежды – по мнению многих, пер­воисточника любой человеческой деятельности и здра­вого противоядия против современных тенденций к ци­низму. Более того, этот триумф положительных ценно­стей, будь то эстетические (Красота), духовные (Вели­кодушие, Доброта) или личные/психологические, осу­ществляется вопреки всему: ведь чары злой феи силь­нее чар доброй, то есть он происходит вопреки фону реалистичного приятия власти деструктивных сил в со­временном обществе. Но какими сильными бы ни были эти силы, положительные качества и творческая энер­гия никогда не смогут быть полностью разрушенны­ми. Эти ценности остаются в виртуальном состоянии, в состоянии неопределенности (латентные, «спящие» ценности), ожидая, пока индивидуальная инициатива не сделает их активными. Мы можем здесь отметить тему памяти в «Спящей красавице» и ее роль в спасе­нии этих ценностей от возможного забвения и смер­ти: именно воспоминания старика о прошлом пробуди­ли любопытство принца и заставили его отправиться на поиски.

Помимо этих преобладающе нравственных и соци­ально-политических прочтений текста возможна и бо­лее узкая мифически-религиозная интерпретация. Наш анализ фигуративного компонента вычленил разделе­ние пространства на «верх» и «низ». Такая конфи­гурация (разделение) имеет символические и, соглас­но Гастону Башляру, архетипические коннотации. «Верх» связан с семами мифа и волшебства (принцес­са накалывает палец и засыпает). Он также представ­ляет духовное измерение вечных и всеобщих ценно­стей — Доброты, Великодушия и т. п., — которые не мо­гут быть изменены или разрушены временем. В отли­чие от него, «низ» ассоциируется с историческим про­странством или социальной церемонией (крестинами, свадьбой и т.д.). Сама принцесса живет в обоих этих измерениях. Таким образом, «Спящая красавица» представляет мифический некартезианский взгляд на мир. Как многие волшебные сказки, она противостоит гегемонии разума, говоря о действии могущественных невидимых и ирра­циональных сил. Понимание текста, его значения, несо­мненно значимы для современных споров о природе че­ловека. Действительно, современные психологи и фи­лософы в попытках разработать еще более сложные модели личности, человеческого «я», все чаще и чаще черпают вдохновение в волшебных сказках и мифах