Доказательства бессилия метафизической или критической доктрины

После того, как мы признали, что позитивизм явился результатом первой фазы революции, мы должны теперь рассмотреть, почему он должен был руководить и второй фазой.

Здравая историческая оценка далеко не устанавливает того, что революция вызвала разрушение старого порядка; напротив, она доказывает, что этот великий кризис обусловлен сначала непроизвольным, затем систематическим внутренним разложением, которому, начиная с четырнадцатого века, средневековая политическая система все более и более подвергалась на всем Западе и, в особенности, во Франции. Отнюдь не продолжая отрицательного движения предшествовавших пяти веков, революция тотчас же кладет ему предел, обнаруживая в окончательном потрясении непоколебимое решение всецело отречься от одряхлевшего строя и непосредственно приступить к полному преобразованию. Это решение особенно ярко выразилось в совершенном уничтожении королевской власти, с которой были последовательно связаны все обломки духовного и гражданского характера старого французского государственного строя. Но за исключением этого необходимого предварительного акта, занявшего только первое заседание главного революционного собрания, движение в целом имело с самого начала, по существу, органическое назначение, в особенности обнаружившееся, когда республиканское направление стало преобладающим.

Тем не менее ясно, что, вопреки этой основной тенденции, первая часть революции в действительности была по преимуществу (С. 197) отрицательной. Эта первоначальная неудача в области созидательной была вызвана не только настоятельными требованиями трудной и славной борьбы, которую Франция вела за свою независимость против грозных нападений ретроградной коалиции; ее должно, главным образом, приписать чисто критическому характеру метафизических доктрин, которые одни только могли руководить революционным движением.

Несмотря на естественную солидарность двух непрерывных развитий — отрицательного и положительного — совершавшихся с конца средних веков, первое по необходимости оказалось более подвинувшимся, чем второе. Дряхлость старого режима должна была, таким образом, вызвать желание полного обновления прежде, чем предварительное подготовление нового строя могло быть достаточно выполнено, чтобы его истинная природа стала в общих чертах очевидной. Приходится даже признать, что решительная разработка преобразовательной доктрины не только не могла предшествовать революционному потрясению, но стала возможна лишь под его напором. Не трудно поэтому понять непреодолимую неизбежность применять в это время в качестве органических принципов чисто критические доктрины, долженствовавшие руководить предшествовавшей борьбой. Хотя эта отрицательная метафизика становилась беспочвенной, как только старый порядок был открыто осужден, однако, ее догматы были единственными общепринятыми и содержали единственную формулу, которая соответствовала социальному прогрессу. Итак, первоначальное движение должно было совершаться под руководством безусловно отсталой доктрины, которая не могла удовлетворить своему новому назначению.

Эта философия, по необходимости бессильная что-либо создать, имела органическое значение только в том отношении, что она туманно формулировала скорее сентиментальную, чем рациональную, программу политического будущего, но нисколько не указывала, каким образом к нему подготовиться. Критические догматы, возведенные, таким образом, в органические принципы, должны были вскоре, в силу своего абсолютного характера, развить глубокое анархическое стремление, столь же враждебное основам нового порядка, как и развалинам старого строя.

Итак, решительный опыт, память о котором неизгладима и который благодаря этому не может быть повторен, показывает безусловную органическую неспособность доктрины, руководившей вначале революционным движением, которое только доказало настоятельную необходимость полного обновления, не указав, однако, его характера.

<…>

(С. 201)