Модификация жанрово-стилевой системы словесного творчества

Авторы конца XIV - XV вв. поступают так, как поступали хищники времен упадка культуры, разбиравшие остатки античных строений -- колонны, капители, куски обработанного мрамора -- и включавшие их в состав своих собственных построек, не считаясь с пропорциями и общим планом, заимствуя материал для украшений.

Д. С. Лихачев [670]

Вместе с изменением метода творчества, по закону выявленной нами системы, изменяются принципы жанро- и стилеобразования: сущностные характеристики заменяются формально-функциональными; писатели "изменяют" ориентации на читателя.

Если "преподобные" художники, зная Истину изображаемого, стремились как можно доступнее изложить ее своим адресатам, то "премудрые" писатели, занятые поиском и реконструкцией Истины, стремятся как можно полнее познать и описать предмет изображения. Иначе говоря, если внимание "преподобного" ("мистика") сосредоточено на адресате (и его спасении в лоне Церкви), то внимание "премудрого" ("гномика") концентрируется на предмете изображения (и его истине, реконструируемой книжником подчас безотносительно ко спасению).

Интересная закономерность: именно переход от христологической антропоцентрики к гуманистической привел, как видится, к тому, что в жанрово-стилевой системе словесного творчества читатель/адресат утратил свое жанрово определяющее значение. (Этот культурологический "перевертыш", вероятно, еще раз доказывает, что истинный или "нормальный" антропоцентризм может быть только в сфере христологии). Внимание авторов-"гномиков" сконцентрировано на предмете/теме изображения. И именно предмет (его аксиологическая характеристика в данной культуре), а не характер читателя, как это было у "мистиков", теперь начинает определять жанр произведения.

Но поскольку в канонической жанрово-стилевой системе предметом изображения определялся стиль (а не жанр) произведения, то теперь категории стиля и жанра в известной мере сливаются: показательно, что стиль "плетения словес" единодушно характеризуется медиевистами как "новый агиографический (точнее агио био графический) стиль", то есть как " жанровый стиль" или "стиль жанра ". Перечисляя другие "жанровые стили" Д. С. Лихачев образно назвал этот феномен "жанровым мундиром"[671], отметив, что "древнерусские жанры (точнее, не все, а только жанры неканонического, этикетного творчества.- Л.Л.) в гораздо большей степени связаны с определенными типами стиля, чем жанры нового времени"[672].

Действительно, нетрудно заметить, что в словесной культуре этого периода деяния социально значимой личности описываются в "житийно-панегирическом" стиле/жанре; социально значимые идеи излагаются в проповедническо-публицистическом стиле/жанре; социально значимые события описываются в летописно-хронографическом стиле/жанре; посещение социально значимых (культурно ценных) объектов описывается в агиотопографическом стиле/жанре хождения и т.д.

Вместе с тем характер предмета изображения, его иерархическая ценность (то, чем раньше задавался стиль, а теперь еще и жанр) определяется в "гномике" в первую очередь не характером адресата, а характером автора, то есть изображаемый предмет ценен настолько, насколько это представляется писателю, безотносительно к способностям понимания потенциального читателя. Таким образом в "гномике" закладывается возможность следующей категориальной "подвижки" в жанрово-стилистической системе: в той мере, в какой предмет изображения начинает оформляться субъективно авторским (а не соборным) восприятием и оценкой, стиль изображения становится индивидуально-авторским стилем. Причем, эта закономерность прослеживается не только в словесности, но и в произведениях всякого иного вида творчества.

Так изменение категориальной структуры жанра (игнорирование фактора ориентации на адресата) повлекло за собой глобальную перестройку жанрово-стилевой системы восточнославянского средневекового творчества еще задолго до решительного ее "отрицания" в секулярной культуре Нового времени.

Если в канонической системе творчества панегирическая жанровая ассоциация "отвечала" (во всем многообразии своих жанрово-стилевых модификаций) за "воспитание" духовности адресата; экзегетическая -- рассудочности/душевности; агиографическая -- за "воспитание" эмоций и вызываемых ими чувств, то в системе этикетного ("консервативно-традиционалистского" и "имитационно-риторического") творчества панегирик восхваляет предмет, достойный восхваления; экзегезис объясняет предмет, недостаточно хорошо (неправильно) понимаемый без специального объяснения; агиография (-био-; -топо-; -историо-; -гео-; -космо-; -это- и т.д.) описывает предметы, недоступные непосредственному их видению (то есть предметы, дистанцированные от автора и читателя географически или хронологически).

Категориальная модификация жанра модифицировала и жанровые ассоциации, сформированные типикарной четье программой: биос из агиобиографии превращается (или во всяком случае демонстрирует четко выраженную тенденцию превращаться) в панегирическую биографию, как это видно на примере биосов "нового агиографического стиля"; экзегезис стремительно "накапливает" публицистический и полемический пафос ("Поучение Симеона Тверского", "Послания Кирилла Белозерского", "Послание митрополита Киприана игуменам Сергию и Феодору" и др.); агиоисториография модифицируется в хронограф ("Галицко-Волынская летопись", "Летопись великих князей литовских", "Северно-русский летописный свод 1472 года"); агиотопография -- в жанры итинерария, проскинитария и путешествия ("Хождение Добрыни Ядрейковича", "Беседа о святынях Царьграда", "Странник Стефана Новгородца", "Хождение Игнатия Смольнянина", "Хождение Афанасия Никитина" и др.) и т.д.

Изменение категориальной структуры жанра было столь серьезным явлением для восточнославянской книжной культуры, что под его воздействием меняется структура типикарных четьих и даже богослужебных сборников: к началу XVI в. триодный Златоуст становится "схож с Торжественником, но с явным преобладанием дидактических гомилий, приуроченных к будним дням триодного круга". В Торжественнике минейного типа "нарастает повествовательность и беллетристичность", а "гомилитическая часть сокращается до минимума"[673]. Пролог включает в свой состав наряду с синаксариями также и биосы[674], фрагменты патериковых рассказов и апокрифы. Биосы как таковые попадают также в летописные повествования. Формируются "предметно-тематические" сборники типа "особого устойчивого собрания монашеских текстов, которое начиналось скитским Уставом и кончалось "Предисловием к Пасхалии" архиепископа Геннадия 1493 г."[675] и т.д.

При этом сквозной органический и всегда конкретный -- адресный! -- дидактизм канонической книжности (ибо велено: "Идите и научите все народы...", для чего нужно быть "всем для всех, чтобы спасти хотя бы некоторых") редуцируется в этикетном словесном творчестве в дидактизм риторический, в поучительность вообще, направленную ко всем в общем и ни к кому конкретно; вместе с тем сужается и сфера дидактизма: он становится сначала жанровым признаком (то есть закрепляется за определенными жанрами), а потом формирует свой собственный жанр/стиль -- дидактику, предметом которого становятся этические (причем, не обязательно христианские) нормы.

Необходимо отметить, что культура, образно выражаясь, подобна слоеному пирогу, прослоенному, однако, не в "горизонтали", а в "вертикали" и к тому же неравномерно: абсолютно все его "слои" присутствуют в любом культурном срезе и различаются лишь своей "толщиной" -- интенсивностью присутствия. Вот и в данном случае мы говорим лишь о доминанте в культуре (о "самом толстом слое пирога"), что вовсе не означает исчезновения всех иных ее "слоев". Каноническая жанрово-стилевая система не разрушилась (она благополучно дожила до нашего времени), а лишь перестала доминировать в творчестве. Точно также и "новая" жанрово-стилевая система не возникла подобно "dues ex machina" -- она существовала "всегда" (в том смысле, что она -- неотъемлемая часть системы), но находилась на маргиналии культуры, а теперь стала превалировать, оттеснив в маргинальное положение прежнюю, каноническую, систему. Стремительное нарастание "гномики" в словесности -- по тем материалам, которыми медиевистика сегодня располагает, -- можно видеть с начала XIII в. Прежде всего этот процесс коснулся культуры "республик" ^[676] -- Великого Новгорода, Великого Пскова (в 1348 г. вышедшего из состава Новгородской феодальной республики), Речи Посполитой ("шляхетской республики", в составе которой с 1339/40 г. оказываются земли Червоной Руси, а с 1386 г. -- земли Черной и Белой Руси).

В книжности теоцентричной "гномики" мы еще обнаруживаем достаточно четкую ориентацию на четью программу Типикона: произведения типикарного круга выступают как образцы для подражания. Однако, "подражая" формам образцов, творчество консервативного и риторическо-имитационного традиционализма вкладывает в них иные смыслы, создаваемые гномическим типом гносиса.