Глава 44. В гостиничном номере было почти темно – горел только ночник

В гостиничном номере было почти темно – горел только ночник. Сара и Ашер лежали, крепко обнявшись, на одной из двух огромных кроватей. Они сплелись так тесно, что Сара, пожалуй, не смогла бы сразу сказать, где ее ноги, а где – Флореса. Рана и ушибы все еще причиняли ей тупую боль, но это как-то мало беспокоило ее.

– Это ты мурлыкаешь? – шепнул он ей в ухо.

– Наверное. У меня такое впечатление, что мы были вместе всегда.

– Ну, еще совсем недавно ты держала меня под прицелом.

– Ага. Но это была Лиз Сансборо, а Сара Уокер – слабая женщина и без ума от Ашера Флореса.

– Я вообще шумный любовник, верно?

Сара засмеялась и уткнулась носом в кончик его носа.

– Дыши поглубже, – попросила она. – Я хочу тобой надышаться.

– Я и так дышу, разве не видно?

– Видно. – Она шумно втянула в легкие выдохнутый им воздух. – М-м, просто восхитительно. Господи, как же я рада, что мы оба живы.

– Ага. После таких заварух начинаешь ценить радости жизни. – Он провел пальцем по краешку ее уха. – Пожалуй, теперь нам не мешало бы чего-нибудь поесть.

– Да уж, надо бы подкрепиться.

Оба понимали, что им лучше оставаться в номере. Чем меньше они будут попадаться другим людям на глаза, тем лучше. Правда, Ашер зарегистрировался в гостинице под именем, которое в Тур-Лангедок не было известно никому, но все же лучше было не рисковать.

Флорес приподнялся на локте и уставился в пол. Курчавые черные волосы и борода придавали ему сходство с пиратом.

– Ресторан здесь просто великолепный, – сказал он наконец и встал. Длинные сухие мышцы рельефно выступали на его обнаженном теле. Саре ужасно нравилось, что при таких широких плечах у него очень узкие бедра – это выглядело очень мужественно. Лежа на кровати, словно довольная, пригревшаяся кошка, она смотрела, как он сел на стул, взял трубку и заказал еду в номер на безукоризненном французском языке. Взгляд ее скользнул вниз, к черному треугольнику волос у него в паху.

Сара встала и, опустившись на колени рядом со стулом, на котором сидел Ашер, провела кончиками пальцев по волосам на его груди, по животу, потом еще ниже.

– Ты невероятно сексуален, – пробормотала она.

Ашер вскочил и, слегка улыбаясь, осторожно отстранил ее.

– Большое спасибо, – сказал он в трубку и посмотрел на нее. – Черт, ты умеешь отвлекать от дела!

– Большое спасибо.

Все еще обнаженные, они встали плечом к плечу у высокого окна, выходящего на рю Бонапарт. Обнявшись, они глядели сквозь щелку между занавесками на проходящую внизу узкую улицу, и между ними крепла не выразимая словами связь.

Вдоль рю Бонапарт тянулись роскошные магазины, торговавшие предметами искусства и антиквариатом.

– Это очень древняя улица, – сказал Ашер. – Только представь себе, семьсот с лишним лет назад по ней ходили мелочные торговцы и проезжали верхом принцы.

Он смотрел вниз, наблюдая за движением транспорта, но его заботили не только призрачные видения из тринадцатого века. На противоположном тротуаре не было видно никого, кто следил бы за их отелем. Не говоря ни слова, они оба прекрасно понимали, насколько важно в их положении не терять бдительность.

– Надо бы одеться, – сказал Флорес.

– Да, – послушно согласилась Сара.

Однако вместо этого они опять, сначала медленно, а затем страстно, ласкали друг друга.

– Я сделала несколько телефонных звонков, о которых тебе надо знать, – сказала Сара после долгого молчания. – Во-первых, я связалась с одним из моих коллег в Лондоне. Он просмотрел микрофильмы старых номеров тамошней «Таймс» и нашел те из них, которые вышли в свет сразу после гибели родителей Лиз Сансборо. Там действительно опубликованы обыкновенные короткие сообщения об этом происшествии. Но в них есть кое-что странное. Ты помнишь, Гордон ведь говорил, что их убили и ограбили в Нью-Йорке?

– Да, помню.

– Так вот, они погибли действительно в Нью-Йорке, и полиция пришла к выводу, что убийство было совершено с целью ограбления. Тела их обнаружили частично сожженными неподалеку от Таймс-сквер. Их драгоценности и деньги исчезли, но бумажники остались.

– Ну и что?

– Насколько я знаю, грабители обычно забирают все. Им некогда вытаскивать из бумажников деньги и кредитные карточки, чтобы потом положить бумажники на место. Обычно они стараются урвать свое и поскорее смыться.

– Это правда. Но какое это имеет отношение к делу?

– Не знаю. Может быть, и никакого. Просто это одна из таких вещей, которые вроде бы должны иметь какой-то смысл, но ты не знаешь, какой.

– По-моему, все довольно просто. В твоих воспоминаниях в качестве Лиз Сансборо присутствует только то, что есть в твоем досье, и то, что рассказал тебе Гордон. Не было никакого смысла в том, чтобы посвящать тебя в подробности убийства твоих «родителей», то бишь родителей Лиз. Пойми, ведь Гордону было важно одно – переделать тебя в Лиз Сансборо. А детали не имели большого значения.

В дверь постучал официант, и они бросились за одеждой. Случайно коснувшись груди Сары, Флорес подумал, что никогда не видел таких совершенных линий, не дотрагивался ни до чего более чудесного.

Одевшись, они открыли дверь. Вошедший официант церемонным жестом снял со стоящих на подносе блюд серебряные крышки и накрыл на стол. Себе Ашер заказал начиненные мясом омара равиоли с капустой, для Сары – утку с вишнями. Последним штрихом в заказе была бутылка хорошего бургундского урожая 1983 года.

Официант в белом переднике кивнул и удалился, Ашер и Сара со звоном сдвинули бокалы.

– За твое здоровье, – сказал Ашер.

– За наше, – ответила она и удивилась тому, что эти слова сами собой слетели с ее губ.

– Ладно, за наше. – Ашер улыбнулся в знак согласия, и на фоне черной бороды отчетливо блеснули его белые зубы.

Оба вооружились вилками и принялись за еду.

– Ты говоришь, что твоя мать была еврейкой, эмигрировавшей в США из Польши, а отец – мексиканцем-католиком. Тогда почему ты болтаешь на французском как на родном, рассказываешь всякие штуки про Париж и никогда не говоришь об истории еврейского народа, о Польше, Мексике, Испании и всем прочем, что тебе должно быть ближе? – спросила Сара, утолив первый голод.

– Я никогда об этом особенно не задумывался.

– Почему?

– Понятия не имею, – ответил Ашер с набитым ртом. – А что, это важно?

– Да, важно. Очень важно, чтобы у человека было прошлое и чтобы он как можно больше знал о нем. Уж я-то знаю, можешь мне поверить.

– Что касается тебя, готов с тобой согласиться, а вот насчет себя пока что-то не уверен.

Услышав эти слова, Сара поняла, что еще очень мало знает об Ашере. В то же время ее приятно поразило, что он заговорил с ней о вещах, о которых, судя по всему, обычно предпочитал не распространяться.

– Ты очень страдал от того, что тебе приходилось ходить и в католическую церковь, и в синагогу? – спросила она.

– Да нет, мне вообще-то нравились обе религии. Я любил обряды, церковное пение. Так что ходить и в церковь, и в синагогу казалось мне совершенно естественным. Но однажды ночью я слышал, как родители ссорились, и ссорились они из-за Бога. Они спорили, какой Бог настоящий. Я был единственным ребенком в семье, и потому все зависело от того, какую религию выберу я. Ребенок должен был разрешить их спор. Но в какое положение я поставил бы того, кто якобы ошибался?

Ашер отвернулся к окну, думая о том, что именно подобные споры, доведенные до абсурда, приводили к религиозным войнам.

– Должно быть, тебе было не по себе, – сказала Сара, глядя на его аристократический профиль. Обладателем такого профиля вполне мог быть и вождь древнего народа, населявшего Мексику, и обитатель варшавского еврейского гетто.

– Пожалуй, да, немного, – ответил Ашер и посмотрел на Сару. В глазах его застыло удивление – он сам был поражен своей откровенностью.

– Ладно, не расстраивайся. Моя память не восстановилась полностью. Не уверена, что когда я все узнаю о себе, то останусь в своем уме.

– С другой стороны, может, тебе это, наоборот, понравится, – смущенно улыбнулся Ашер.

На секунду ей захотелось прижаться лицом к его груди, всем телом ощутить исходящую от него энергию. С трудом подавив в себе это желание, Сара подняла свой бокал, наполненный темно-красным вином.

Ашер отложил вилку и провел ладонью по ее щеке. Слегка повернув голову, она поцеловала его руку, глядя в его такие чистые и ясные глаза.

Закончив трапезу, он продемонстрировал ей свои покупки – белую мужскую рубашку, черный галстук, строгий черный костюм, черные носки и черные же туфли, черную ермолку, фетровую шляпу с широкими полями, которую можно было надевать поверх ермолки, молебную шаль и накладные черные пейсы, точно такого же цвета, как перекрашенные волосы Сары.

– Боже мой, похоже, мне предстоит идти на еврейские похороны, – сказала Сара, потрогав шелковистые завитки.

– Надеюсь, что нет. Перед тобой стандартная одежда обыкновенного еврея, приверженца идей хасидизма. Тебе еще потребуется вот это, – Ашер протянул ей очки в тонкой металлической оправе, – и вот эта штука, которая называется тефиллин. Тефиллин, понятно?

С этими словами он передал ей небольшую кожаную коробку с прикрепленной к ней длинной полоской материи.

– Я покажу тебе, как надо оборачивать этой лентой руку, – продолжал Флорес. – В коробке – священное писание. Дело в том, что «хасид» в переводе с древнееврейского означает «благочестивый», «очень набожный». Приверженцы хасидизма очень серьезно относятся к этим вещам. Они постоянно молятся и обожают проповедовать свои взгляды, состоящие в необходимости добровольного и радостного поклонению Всевышнему.

– В этом я буду похож на студента, правда?

– Да. На молоденького ученика традиционной еврейской школы без малейших признаков растительности на лице. Никто тебя не узнает.

– Блеск, – хихикнула Сара.

После этого Ашер показал ей приобретенный для себя наряд бизнесмена на отдыхе, а также длинный список компаний, принадлежащих корпорации «Стерлинг О’Киф энтерпрайсиз». Сара внимательно изучила его, произнося некоторые названия вслух, и заключила:

– Ничего не понимаю. Ты думаешь, есть какая-то связь между О’Кифом, Гордоном и Бремнером? Или даже между О’Кифом и Лэнгли?

Флорес в это время расхаживал взад и вперед по номеру в своем длинном купальном халате. Внезапно он остановился как вкопанный и щелкнул пальцами:

– Лэнгли!

– Что Лэнгли?

– Как же я раньше не сообразил, – поморщился Ашер. – Знаешь, кто такой Джек О’Киф? Это один из тех, кто реформировал Управление стратегического планирования в Центральное разведывательное управление?

– Джек О’Киф? – переспросила Сара, вспоминая. – «Рэд Джек» – Рыжий Джек О’Киф?

– Да. Вот откуда взялся Стерлинг О’Киф.

– О’Киф – довольно распространенная фамилия, Ашер.

– Может быть, но Джек О’Киф был наставником Бремнера. Если Бремнер как-то связан со «Стерлинг О’Киф энтерпрайсиз», Джек О’Киф тоже может иметь к этому отношение.

– А разве он еще жив?

– Если бы он умер, я бы знал об этом. Во всем ЦРУ объявили бы траур. Ведь он руководил всей американской разведкой. Хорошо было бы нам разыскать его…

Они замолчали, анализируя это новое обстоятельство.

– Да, кстати, – Ашер снова принялся вышагивать по комнате. – У Джека О’Кифа и Кристин Робитай был роман, правда, очень давно. Она мне рассказывала об этом. Может быть, она знает, где его можно найти.

– Люди из Тур-Лангедок наверняка наблюдают за ее магазином, – сказала Сара.

– Точно. Они понимают, что я вряд ли покажусь там снова, но на всякий случай будут за ним следить. Завтра я попробую отправить Кристин сообщение и попрошу встретиться со мной где-нибудь в подходящем месте. Один раз, несколько лет назад, она уже спасла мне жизнь. Если я хочу выйти на О’Кифа, я должен на кого-то положиться. Сама понимаешь, я вряд ли смогу зайти в Тур-Лангедок и навести справки. Так что Кристин – мой единственный шанс. Но я не буду разговаривать с ней, пока не удостоверюсь, что за нами нет хвоста.

– Отлично, но если не она тебя сдала, каким образом те три типа нашли тебя в магазине?

– Я думаю, здесь не обошлось без Бремнера. Ему наверняка стало известно, что я снял деньги со специального фонда агентства, воспользовавшись личным кодом Гордона. Бремнер мог приказать, чтобы его люди отслеживали, не воспользуюсь ли я им еще раз. Пожалуй, я слишком долго уповал на везение, – сказал Ашер, передернув плечами.

Сара решила поделиться с Флоресом своими планами:

– Завтра я отправлюсь в кафе «Жюстин». Это неблизко, но, может быть, там мне удастся выяснить, кто был тот человек в соломенной шляпе и где я могу его найти.

– Ладно. – Ашер подошел к Саре сзади, положил руки ей на плечи и сморщился – он не мог требовать от нее оставаться в номере только потому, что боялся потерять ее. – Но учти: если Хищник должен сдаться завтра, люди Бремнера будут из кожи вон лезть, чтобы схватить тебя и сдать Левайну, а уж от него добра не жди.

– Поцелуй меня, – попросила Сара, подняв голову.

Он стал целовать ее шею, плечи, спину.

– Еще, – прошептала Сара, вставая.

Ее халат широко распахнулся. Руки Ашера скользнули по ее гладким длинным бедрам, пробежали по гибкой талии и крепко охватили упругую грудь. Сара издала тихий стон.

Ашер сильно прижал ее к себе. Халат сполз с его плеч, и она почувствовала спиной и ягодицами его горячее тело. Он целовал ее снова и снова долгими поцелуями, и страсть, бившаяся в ее крови, стала такой сильной, что Сара испытывала неизъяснимую сладкую боль.

– Это не входило в мои планы, – хрипло прошептал Ашер, понимая, что произошло нечто такое, что необратимо изменило и его жизнь, и жизнь этой женщины.

– Я знаю, – выдохнула она, словно в ответ.

Горячие губы Ашера снова жадно впились в ее шею.

Она с наслаждением вдыхала его запах, ей казалось, что вместе с этим запахом все его существо проникает в ее душу.

– Пойдем в постель, – едва слышно проговорила Сара.

В конце концов до утра у них еще было время.