Логическое отношение внеположенности. Слабая дифференциация. Метонимическая дифференциация

Понятия характеризуются как внеположенные, если их объемы полностью исключают друг друга, т.е. нет ни одного объекта, ко­торый бы подпадал и под понятие А и под понятие В, как это случается при перекрещивании. Пересечение внеположенных по­нятий образует пустой класс. Внеположенными могут быть как понятия об объектах в пределах одной предметной области, на­пример дуб, сосна, клен и т.п., входящие в предметную область растения, так и понятия, относящиеся к разным предметным об­ластям, например кофе и дверь. Понятия могут одновременно входить в несколько предметных областей. Так, кофе, чай войдут в предметную область напитки вместе с понятиями молоко и водка. Они же войдут вместе с понятием молоко в предметную область безалкогольные напитки и окажутся отделенными от понятия мо­локо в предметной области напитки растительного происхождения. В то же время все эти понятия оказываются внеположенными по отношению друг к другу.

Отношения внеположенности на диаграммах Венна представ­лены в виде двух непересекающихся окружностей, а предметный класс, в который они могут входить, — в виде прямоугольника, включающего в себя обе окружности:

Рассмотрим пример перевода названия рассказа А.П. Чехова «Дом с мезонином» на английский язык — «The house with the man­sard».

Русское слово мезонин, произошедшее от итальянского mez­zanino (полуэтаж), обозначает надстройку над средней частью жилого (обычно небольшого) дома. Английское же слово mansard, образованное, как и русское слово мансарда, от французского — mansarde (от имени архитектора Mansart), обозначает жилое поме­щение на чердаке с наклонным потолком или наклонной стеной. При этом предполагается определенная форма кровли — «лома­ная крыша», т.е. некоторый внешний признак.

Английский вариант перевода названия рассказа дает читате­лю представление о совсем иной постройке. В английском языке нет слова, которое точно соответствовало бы типу русской пост­ройки — дом с мезонином. Само определение с мезонином раз­лично употребляется в русском и других языках. Во французском языке, где оно, так же как и в русском, заимствовано из итальян­ского, оно обозначает определенные элементы строительной кон­струкции, но не с внешней стороны здания, а внутри. По-фран­цузски mezzanine — это небольшой полуэтаж, оборудованный внутри здания между двумя высокими этажами, бельэтаж в театре или антресоль в высоком помещении.

Русское словосочетание дом с мезонином позволяет увидеть внешний вид постройки, сооружение особого типа, над средней частью которого возвышается небольшая надстройка. Это имя вызывает в памяти кокетливые московские домики, сохранившие­ся кое-где в старых московских кварталах, с семью окнами на фа­саде первого этажа, над средней частью которых возвышаются мезонины с тремя окнами на фасаде, или помещичьи усадьбы, имеющие аналогичные внешние очертания.

Переводчик на английский язык учитывает именно внешний признак описываемого предмета. Английское mansard — это тоже нечто надстроенное, причем характеризующее как внутренний признак здания (помещение), так и внешний. Но дом предстает совсем иным. Данную замену трудно назвать эквивалентной: ман­сарда и мезонин суть различные сооружения, мансарда располага­ется по всей площади дома. Если провести компонентный анализ данного переводческого случая, то можно заметить, что число совпадающих сем в русском и английском именах невелико. Од­нако некий минимум общих сем у русского слова мезонин и анг­лийского mansard есть: 1) конструктивная особенность постройки; 2) надстройка здания, нечто возвышающееся над основным корпу­сом здания. Этот «семантический минимум» и дает переводчику основание использовать для обозначения одного предмета имя другого. Можно ли считать такую замену адекватной? Пожалуй, да. Разумеется, английский читатель не получит возможности по­знакомиться с особенностями русской архитектуры. Но для того чтобы сообщение выполнило данную когнитивную функцию, пе­реводчику пришлось бы дать описательный перевод названия со­оружения или какой-либо комментарий, что противоречило бы реализации основной функции художественного текста — поэти­ческой. У английского читателя, не знакомого со старой русской архитектурой, вряд ли возникли бы какие-нибудь ассоциации при упоминании о данном типе сооружений. То есть эффект, аналогичный тому, какой мог бы вызвать данный образ у русского

читателя, в любом случае достигнут бы не был. Это и позволяет считать утрату малосущественной.

С точки зрения теории переводческих преобразований дан­ная замена предстает именно как дифференциация, ведь значе­ния столкнувшихся в переводе русского и английского слов раз­личаются своими дифференциальными семами, однако оба поня­тия подчинены понятиям более высокого уровня, т.е. объединены архисемами.

Дифференциацию иллюстрирует еще один пример из того же перевода рассказа Чехова:

Я легко перелез через изгородь и пошел по этой аллее, скользя по еловым иголкам, которые тут на вершок покрывали землю.

I climbed easily over some railings and made my way along this walk, my feet slipping on the carpet of pine-needles which lay an inch thick on the ground.

Русские еловые иголки в английском переводе превращаются в сосновые. В основе данной транспозиции с изменением диф­ференциальной семы (переводческая парабола) лежит архисема хвоя. В русском языке словосочетание еловые иголки столь же воз­можно, как и словосочетание сосновые иголки. Эти словосочетания предполагают соотнесенность с различными ситуациями реаль­ной действительности. В английском же языке образ сосновых иголок {pine-needles) доминирует над образом еловых иголок. Вы­ражение сосновые иголки принимает на себя собирательно-обоб­щающую функцию обозначения опавшей хвои и сосны, и ели. Английское pine-needles оказывается неким речевым штампом, который и используется переводчиком как естественный эквива­лент. Данный пример убедительно показывает, что дифференциа­ция в данном случае никак не связана с конкретизацией. Напро­тив, данный тип дифференциальной транспозиции, скорее, тяготеет к генерализации. Обратимся теперь к другому виду переноса, не­редко практикуемому в переводе, а именно метонимии. С точки зрения производимых логических операций над понятиями мето­нимия существенно отличается от метафоры. Сами понятия об объектах, уподобляемых в ходе метонимического переноса, как и в случае метафорического переноса, оказываются в отношениях внеположенности.

Вернемся к примеру описания римского легата Булгаковым и переводам этого фрагмента текста на английский и французский языки.

Затем перед прокуратором предстал стройный, светлобородый красавец со сверкающими на груди львиными мордами, с орлиными перьями на гребне шлема, с золотыми бляшками на портупее меча, в

зашнурованной до колен обуви на тройной подошве, в наброшенном на левое плечо багряном плаще.

Next to appear before the procurator was a handsome, blond-bearded man with eagle feathers in the crest of his helmet, gold lion heads gleaming on his chest, gold studs on his sword belt, triple-soled sandals laced up to his knees, and a crimson cloak thrown over his left shoulder.

Ensuite se présenta devant le procurateur un bel homme à barbe blonde. Des plumes d'aigle ornaient la crête de son casque, des têtes de lion d'or brillaient sur sa poitrine, le baudrier qui soutenait son glaive était également plaqué d'or. Il portait des souliers à triple semelle lacés jusqu'aux genoux, un manteau de pourpre était jeté sur son épaule gauche.

В переводах этого фрагмента в результате синекдохи (замены названия части названием целого) львиные морды превращаются в львиные головы. Данное преобразование вряд ли может быть опре­делено в полном смысле слова как переводческое, так как в анг­лийском и французском языках украшения в виде морд живот­ных, т.е. передней части головы, где расположена пасть, традици­онно передаются синекдохой — голова. Так, во французском язы­ке словом tête (голова) обозначаются профили, изображенные на медалях, например: Tête d'une médaille. В результате только мето­нимического переноса слово tête превращается в обозначение че­репа (Forme de la tête, букв, форма головы; tête de mort, букв, голова мертвого), лица (Une tête sympathique, букв, симпатичная голова), выражения лица (Une tête d'enterrement, букв, похоронная голова), волос (Chercher des poux dans la tête à qqn, букв, искать вшей в го­лове у кого-либо), маски (Un bal de têtes, букв, бал голов), разума (Une tête pensante, букв, думающая голова), психологического со­стояния (Avoir la tête chaude/froide, букв, иметь горячую/холодную голову), человека (Prendre une chose sur sa tête, букв, брать что-либо на свою голову, т.е. принимать на себя ответственность; Une tête couronnée, букв, коронованная голова) и даже жизни (L'accusé a sauvé sa tête, букв, осужденный спас свою голову).

Нетрудно заметить, что аналогичные метонимические пере­носы есть и русском, и в английском, и в других языках. Разумеет­ся, не все они симметричны. При переводе на русский язык таких, например, выражений, как une tête sympathique, une tête d'enterre­ment, une tête couronnée, нам придется устранять метонимические переносы французского языка, т.е. нейтрализовывать образные высказывания, придавая им естественную логическую форму — приятное лицо, похоронное выражение лица, коронованные особы.

Английское выражение the wine went to my head мы можем пе­редать симметричной метонимической формой вино ударило мне в голову (head ~ голова), а вот при переводе выражения blood rushed to his head мы, пожалуй, осуществим метонимическую трансфор­мацию кровь бросилась ему в лицо, кровь прилила к лицу (head → лицо). Мы можем передать симметричной метонимией выраже­ние a clear head — светлая голова, но произведем метонимическую трансформацию выражений to count in one's head — считать в уме (head → ум), he has a strong head for drink — он может много вы­пить (head → свойство человека, его устойчивость к алкоголю), on your head be it — пусть это будет на твоей совести (head →со­весть) и др.

Вспомним фрагмент из повести Мопассана «Пышка», кото­рый мы приводили в качестве примера повторной номинации.

«Mais Loiseau dévorait des yeux la terrine de poulet. Il dit: «À la bonne heure, madame a eu plus de précaution que nous. Il y a des personnes qui savent toujours penser à tout». Elle leva la tête vers lui. «Si vous en désirez, monsieur? C'est dur de jeûner depuis le matin». Il salua: «Ma foi, franchement, je ne refuse pas, j'en peux plus. À la guerre comme à la guerre, n'est-ce pas, madame?»

«Но Луазо пожирал глазами миску с цыплятами. Он прого­ворил:

— Вот это умно! Мадам предусмотрительнее нас. Есть люди,
которые всегда обо всем позаботятся.

Пышка взглянула на него.

— Не угодно ли, сударь? Ведь нелегко поститься с самого
утра.

Луазо поклонился.

— Да... по совести говоря, не откажусь. На войне как на вой­
не, не так ли, мадам?»

Переводчик осуществляет метонимическую трансформацию: Elle leva la tête vers lui (букв, она подняла к нему голову) → Пышка взглянула на него. Автор оригинального текста обращает внимание на движение головы героини: она поднимает ее, чтобы взглянуть на собеседника, т.е. до того ее голова должна была быть опущена к еде. Переводчик производит одновременно несколько транс­формационных операций: 1) она подняла к нему голову → она под­няла на него глаза (метонимический перенос); 2) она подняла на него глаза ≈ она устремила на него глаза ≈ она взглянула на него (семантическое перераспределение). Он не показывает движение головы, но описывает действие глаз, которые так и не возникают в русском тексте, они избыточны в связи с тем, что глагол взгля­нуть содержит в себе сему глаза, ведь взглянуть — это устремить глаза.

Рассмотрим другие случаи переводческой метонимии, для чего обратимся к фрагменту из рассказа Хемингуэя «Белые слоны».

The girl looked at the ground the table legs rested on. Девушка посмотрела вниз на ножку стола.

The girl looked at the bead curtain, put her hand out and took hold of two of the strings of beads.

Девушка взглянула на занавес и, протянув руку, захватила две бамбуковые палочки.

В первом случае переводчик избирает ножку стола в качестве объекта, на который смотрела девушка. У автора оригинала де­вушка смотрела скорее на пол, на то место, где стояли ножки стола. Но такая неуклюжая парафраза «место, где стояли ножки стола», справедливо кажется переводчику неприемлемой для ху­дожественного текста. Поэтому переводчик производит метони­мическую трансформационную операцию, и в тексте перевода возникает ножка стола. Переводчик уходит и от формы множе­ственного числа legs → ножки. И эта трансформация справедли­ва, так как в противном случае создалось бы впечатление, что взгляд девушки рассеян. Но переводчик понял из оригинала, что ее взгляд был сосредоточен, как у людей, которые напряженно думают о чем-то другом.

Во втором примере мы видим, что две ниточки бамбуковой за­навески превращаются в переводе в две бамбуковые палочки. Здесь мы снова встречаемся с переводческой синекдохой — вместо ни­тей бамбуковых палочек (целое) в переводе возникают только па­лочки (часть). Видимо, переводчик посчитал, что понятие бамбу­ковая нить оказывается размытым, его содержание не совсем ясно. Парафраза нить бамбуковой занавески — неуклюжа и неуме­стна, ведь в тексте уже говорится о том, что она смотрела на эту занавеску, поэтому и происходит синекдохическая трансформация.

Все объекты, которые фигурируют в приведенных выше при­мерах, отражены в понятиях, находящихся друг с другом в отно­шении внеположенности. В самом деле, не может быть голова глазами, ножка стола — полом и т.п. Однако они возможны не только в силу образности человеческого мышления, но и потому, что внеположенные понятия могут замещать друг друга в результа­те довольно сложных логических операций, но уже не с понятия­ми, а с суждениями, и представлять собой результат силлогизмов, т.е. умозаключений. Такие логические операции вполне возможны как в пределах системы понятий, выраженных одним языком, так и при переходе от одной лексико-понятийной системы к другой, т.е. в переводе. Переводчик, столкнувшись с понятием, которое по тем или иным причинам не может быть эквивалентно передано лексическими средствами переводящего языка, производит транс-

формацию понятия по одной из описанных моделей, а затем об­лекает это новое понятие в соответствующую языковую форму.

Мы видели также, что метонимические трансформационные операции могут вестись в двух направлениях: переводчик либо осуществляет собственный метонимический перенос (strings of beads → beads ≈ бамбуковые палочки), либо, напротив, нейтрализу­ет авторскую метонимию, заменяя менее строгое понятие более строгим, т.е. с содержанием, более соответствующим объекту (un visage sympathique → une tête sympathique [внутриязыковая синек­доха] ≈ приятное лицо).

В некоторых случаях метонимическая трансформационная операция имеет целью уточнение описания. Это происходит тог­да, когда в исходном языке метонимический перенос настолько закрепился в сознании носителей языка, что уже и не восприни­мается как таковой.

Так, французское высказывание Madame Colette examina l'heure à son poignet (M. Brice. Brigade mondaine. La panthère des palaces.) содержит сообщение о том, что некая мадам Колет внимательно посмотрела на время на своем запястье. Во французском выска­зывании мы видим стертый, т.е. закрепившийся в языке, метони­мический перенос: на запястье у мадам Колет были наручные часы, которые и показывали время. Метонимия, привычная для фран­цузского языкового сознания, оказывается совершенно неприем­лемой для русского. Это и обусловливает трансформацию, устра­няющую метонимию:

Мадам Колет пристально посмотрела на часы на руке.

Рассмотрим первую фразу из романа «Мастер и Маргарита» — «5 час жаркого весеннего заката на Патриарших прудах появилось двое граждан» и ее переводы на разные языки:

— английский: «One hot spring evening, just as the sun was going
down, two men appeared at Patriarch's Ponds».

— немецкий: «Aneinem heisen Frühlingsabend erschienen bei
Sonnenuntergang auf dem Moskauer Patriarchenteichboulevard zwei
Männer».

— французский: «C'était à Moscou au déclin d'une journée prin-
tanière particulièrement chaude. Deux citoyens firent leur apparition sur
la promenade de l'étang du Patriarche*».

* Не следует обращать внимание на то, что в немецкой и французской версиях возникает в том или ином виде топоним Москва. Дело в том, что в разное время разными издательствами были опубликованы разные варианты романа. Один из вариантов содержит первую фразу в следующем виде: «Однаж­ды весною, в час небывало жаркого заката, в Москве, на Патриарших прудах, появились два гражданина». Переводчики могли основываться либо на одном, либо на другом варианте.

— чешский: «V dusném jarnim podveceru se vynofili na Patriar-sich rybnicich dva muzi».

В русском языковом сознании выражения на пруду, на море, на реке уже давно не воспринимаются как метонимические фор­мы. Все понимают, что быть на пруду — это не только находиться на самой глади воды, но и на берегу, рядом с прудом. Аналогич­ным образом воспринимается, видимо, это понятие и носителями английского и чешского языков. Они не производят никакой трансформации понятия на Патриарших прудах. При сравнении русского текста с немецким и французским переводами эта стер­тая метонимия отчетливо проявляется. В немецкой и француз­ской версиях переводчики устраняют двусмысленное понятие и нейтрализуют метонимию. У них возникает бульвар Патриарших прудов или набережная Патриарших прудов. Данные трансформа­ционные операции обусловлены асимметрией лексико-понятий-ных систем языков. Французский и немецкий языки описывают действительность иначе, нежели русский и другие языки, приве­денные в качестве примеров. В них четко разделяется то, что происходит на воде, и то, что происходит около воды. Интересный пример обратной трансформации, т.е. собственно метонимии, в обозначении данного фрагмента действительности мы обнаружи­ваем в переводе на русский язык названия рассказа Мопассана «Sur l'eau» (букв, на воде), где речь идет о любителе гребного спорта, который находился всегда у воды, всегда на воде, всегда в воде (toujours près de l'eau, toujours sur l'eau, toujours dans l'eau). Этот человек рассказывает историю, которая с ним приключи­лась, когда он однажды плыл на лодке по реке, т.е. находился на воде. В переводе на русский язык рассказ называется «На реке». Переводчик предпринимает метонимическую трансформацию именно потому, что русское выражение на реке включает в себя оба метонимически связанных понятия: на воде и у воды.

Рассмотрим еще один пример дифференциации, которая мо­жет быть квалифицирована как метонимическая замена.

В конце ноября, в оттепель, часов в девять утра, поезд Петер-бургско-Варшавской железной дороги на всех парах подходил к Пе­тербургу (Достоевский. Идиот).

At about 9 o'clock one morning in late November, during a thaw, a train on the St. Petersburg-Warsaw railway was approaching St. Peters­burg at full speed.