Глава тринадцатая. Проблески надежды гаснут

В хаосе чувств и страстей, волновавших защитников баррикады, было всегопонемногу: смелость, молодость, гордость, энтузиазм, идеалы, убежденность,горячность, азарт, - а главное, лучи надежды. Один из таких проблесков, одна из таких вспышек смутной надеждывнезапно озарила, в самый неожиданный миг, баррикаду Шанврери. - Слушайте! - крикнул вдруг Анжольрас, не покидавший своегонаблюдательного поста. - Кажется, Париж просыпается. И действительно: утром 6 июня, в течение часа или двух, могло казаться,что мятеж разрастается. Упорный звон набата Сен-Мерри раздул кое-где тлеющийогонь. На улице Пуарье, на улице Гравилье выросли баррикады. УСен-Мартенских ворот какой-то юноша с карабином напал в одиночку на целыйэскадрон кавалерии. Открыто, прямо посреди бульвара, он встал на одноколено, вскинул ружье, выстрелом убил эскадронного командира и, обернувшиськ толпе, воскликнул: - Вот и еще одним врагом меньше! Его зарубили саблями. На улице Сен-Дени какая-то женщина стреляла вмуниципальных гвардейцев из окна. Видно было, как при каждом выстрелевздрагивают планки жалюзи. На улице Виноградных лоз задержали подростка летчетырнадцати с полными карманами патронов. На многие посты произвелинападения. На углу улицы Бертен-Пуаре полк кирасир, во главе с генераломКавеньяком де Барань, неожиданно подвергся ожесточенному обстрелу. На улицеПланш-Мибре в войска швыряли с крыш битой посудой и кухонной утварью, - этобыл дурной знак. Когда маршалу Сульту доложили об этом, старыйнаполеоновский воин призадумался, вспомнив слова Сюше при Сарагосе: "Когдастарухи начнут выливать нам на головы ночные горшки, мы пропали". Эти грозные симптомы, появившиеся в то время, когда считалось, что бунтуже подавлен, нараставший гнев толпы, искры, вспыхивавшие в глубоких залежахгорючего, которые называют предместьями Парижа, - все это сильно встревожиловоеначальников. Они спешили потушить очаги пожара. До тех пор, пока не былиподавлены отдельные вспышки, отложили штурм баррикад Мобюэ, Шанврери иСен-Мерри, чтобы потом бросить против них все силы и покончить с ними однимударом. На улицы, охваченные восстанием, были направлены колонны войск; ониразгоняли толпу на широких проспектах и обыскивали переулки, направо,налево, то осторожно и медленно, то стремительным маршем. Отряды вышибалидвери в домах, откуда стреляли; в то же время кавалерийские разъездырассеивали сборища на бульварах. Эти меры вызвали громкий ропот ибеспорядочный гул, обычный при столкновениях народа с войсками. Именно этотшум и слышал Анжольрас в промежутках между канонадой и ружейнойперестрелкой. Кроме того, он видел, как на конце улицы проносили раненых наносилках, и говорил Курфейраку: - Эти раненые не с нашей стороны. Однако надежда длилась недолго, луч ее быстро померк. Меньше чем вполчаса все, что витало в воздухе, рассеялось; сверкнула молния, но грозы непоследовало, и повстанцы вновь почувствовали, как опускается над нимисвинцовый свод, которым придавило их равнодушие народа, покинувшегосмельчаков на произвол судьбы. Всеобщее восстание, как будто намечавшееся, заглохло; отныне вниманиевоенного министра и стратегия генералов могли сосредоточиться на трех иличетырех баррикадах, которые еще держались. Солнце поднималось все выше. Один из повстанцев обратился к Анжольрасу: - Мы голодны. Неужто мы так и умрем, не поевши? Анжольрас, все еще стоя у своей бойницы и не спуская глаз с концаулицы, утвердительно кивнул головой.