Глава двенадцатая. Беспорядок на службе порядка

- Он не ответил на мой вопрос, - шепнул Боссюэ на ухо Комбеферу. - Этот человек расточает благодеяния при помощи ружейных выстрелов, -ответил Комбефер. Те, кто хоть немного помнит эти давно прошедшие события, знают, чтонациональная гвардия предместий храбро боролась с восстаниями. Особеннояростной и упорной она показала себя в июньские дни 1832 года. Какой-нибудьбезобидный кабатчик из "Плясуна", "Добродетели" или "Канавки", чье заведениебастовало по случаю мятежа, дрался, как лев, видя, что его танцевальная залапустует, и шел на смерть за порядок, олицетворением которого считал свойтрактир. В ту эпоху, буржуазную и вместе с тем героическую, рыцари идеистояли лицом к лицу с паладинами наживы. Прозаичность побуждений нискольконе умаляла храбрости поступков. Убыль золотых запасов заставляла банкировраспевать "Марсельезу". Буржуа мужественно проливали кровь ради прилавка исо спартанским энтузиазмом защищали свою лавчонку - этот микрокосм родины. В сущности это было очень серьезно. В борьбу вступали новые социальныесилы в ожидании того дня, когда наступит равновесие. Другим характерным признаком того времени было сочетание анархии с"правительственностью" (варварское наименование партии благонамеренных).Стояли за порядок, но без дисциплины. То барабан внезапно бил сбор поприхоти полковника национальной гвардии; то капитан шел в огонь повдохновению, а национальный гвардеец дрался "за идею" на свой страх и риск.В опасные минуты, в решительные дни действовали не столько по приказамкомандиров, сколько по внушению инстинкта. В армии, которая защищалаправопорядок, встречались настоящие смельчаки, разившие мечом, вродеФаннико, или пером, как Анри Фонфред. Цивилизация, к несчастью, представленная в ту эпоху скорее объединениеминтересов, чем союзом принципов, была, или считала себя, в опасности; онавзывала о помощи, и каждый, воображая себя ее оплотом, охранял ее, защищал ивыручал, как умел; первый встречный брал на себя задачу спасения общества. Усердие становилось иногда гибельным. Какой-нибудь взвод национальныхгвардейцев своей властью учреждал военный совет и в пять минут выносил иприводил в исполнение приговор над пленным повстанцем. Жан Прувер палжертвой именно такого суда. Это был свирепый закон Линча, который ни однапартия не имеет права ставить в упрек другой, так как он одинаковоприменяется и в республиканской Америке и в монархической Европе. Но судуЛинча легко было впасть в ошибку. Как-то в дни восстания, на Королевскойплощади, национальные гвардейцы погнались было со штыками наперевес замолодым поэтом Поль-Эме Гранье, и он спасся только потому, что спрятался вподворотне дома N 6. Ему кричали: "Вот еще один сен-симонист!", его чуть неубили. На самом же деле он нес под мышкой томик мемуаров герцога Сен-Симона.Какой-то национальный гвардеец прочел на обложке слово "Сен-Симон" изавопил: "Смерть ему!" 6 июня 1832 года отряд национальных гвардейцев предместья под командойвышеупомянутого капитана Фаннико по собственной прихоти и капризу обрек себяна уничтожение на улице Шанврери. Этот факт, как он ни странен, былустановлен судебным следствием, назначенным после восстания 1832 года.Капитан Фаннико, нечто вроде кондотьера порядка, нетерпеливый и дерзкийбуржуа, из тех, кого мы только что охарактеризовали, фанатичный исвоенравный приверженец "правительственности", не мог устоять передискушением открыть огонь до назначенного срока - он домогался чести овладетьбаррикадой в одиночку, то есть силами одного своего отряда. Взбешенныйпоявлением на баррикаде красного флага, а вслед за ним старого сюртука,принятого им за черный флаг, он начал громко ругать генералов и корпусныхкомандиров, которые изволят где-то там совещаться, не видя, что настал часрешительной атаки, и, как выразился один из них, "предоставляют восстаниювариться в собственном соку". Сам же он находил, что баррикада вполнесозрела для атаки и, как всякий зрелый плод, должна пасть; поэтому онотважился на штурм. Его люди были такие же смельчаки, как он сам, - "бесноватые", каксказал один свидетель. Рота его, та самая, что расстреляла поэта ЖанаПрувера, была головным отрядом батальона, построенного на углу улицы. В туминуту, когда этого меньше всего ожидали, капитан повел своих солдат в атакуна баррикаду. Это нападение, в котором было больше пыла, чем военногоискусства, дорого обошлось отряду Фаннико. Не успели они пробежать иполовины расстояния до баррикады, как их встретили дружным залпом. Четверосмельчаков, бежавших впереди, были убиты выстрелами в упор у самого подножияредута, и отважная кучка национальных гвардейцев, людей храбрых, но безвсякой военной выдержки, после некоторого колебания принуждена былаотступить, оставив на мостовой пятнадцать трупов. Минута замешательства далаповстанцам время перезарядить ружья, и нападавших настиг новый смертоносныйзалп прежде, чем они успели отойти за угол улицы, служивший им прикрытием.На миг отряд оказался между двух огней и попал под картечь своего жеартиллерийского орудия, которое, не получив приказа, продолжало стрельбу.Бесстрашный и безрассудный Фаннико стал одной из жертв этой картечи. Он былубит пушкой, то есть самим правопорядком. Эта атака, скорее отчаянная, чем опасная, возмутила Анжольраса. - Глупцы! - воскликнул он. - Они губят своих людей, и мы только попустутратим снаряды. Анжольрас говорил, как истый командир восстания, да он и был таковым.Отряды повстанцев и карательные отряды сражаются неравным оружием.Повстанцы, быстро истощая свои запасы, не могут тратить лишние снаряды ижертвовать лишними людьми. Им нечем заменить ни пустой патронной сумки, ниубитого человека. Каратели, напротив, располагая армией, не дорожат людьмии, располагая Венсенским арсеналом, не жалеют патронов. У карателей столькоже полков, сколько бойцов на баррикаде, и столько же арсеналов, сколько набаррикаде патронташей. Вот почему эта неравная борьба одного против ставсегда кончается разгромом баррикад, если только внезапно не вспыхнетреволюция и не бросит на чашу весов свой пылающий меч архангела. Бывает итак. Тогда все приходит в движение, улицы бурлят, народные баррикады растут,как грибы. Париж содрогается до самых глубин, ощущается присутствие guiddivinum {Чего то божественного (лат.).}, веет духом 10 августа, веет духом29 июля, вспыхивает дивное зарево, грубая сила пятится, как зверь сразинутой пастью, - и перед войском, разъяренным львом, спокойно, с величиемпророка, встает Франция.