Глава вторая. Знамя. Действие второе

С тех пор как повстанцы дошли до "Коринфа" и начали строить баррикаду,никто больше не обращал внимания на Мабефа. Однако Мабеф не покинул отряда.Он вошел в первый этаж кабачка и уселся за стойкой. Там он как бы погрузилсяв себя. Казалось, он ни на что не смотрит, ни о чем не думает. Курфейрак идругие несколько раз подходили к нему, предупреждали об опасности ипредлагали удалиться, но, по-видимому, он их не слышал. Когда его оставлялив покое, губы его шевелились, словно он беседовал с кем-то, но стоилозаговорить с ним, как губы смыкались, а глаза потухали. За несколько часовдо того, как баррикада была атакована, он принял позу, которую ни разу с техпор не изменил. Его сжатые в кулаки руки лежали на коленях, голованаклонилась, словно он заглядывал в пропасть. Ничто не могло вывести его изэтого положения; казалось, мысль его витает далеко от баррикады. Когдакаждый отправился к своему боевому посту, в нижней зале не осталось никого,кроме привязанного к столу Жавера, караулившего его повстанца с обнаженнойсаблей и Мабефа. Во время атаки, при залпе, он почувствовал сотрясениевоздуха, и это как бы пробудило его, он вдруг поднялся, прошел через залу, икак раз в то мгновение, когда Анжольрас повторил свой вопрос: "Никто невозьмется?" - старик появился на пороге кабачка. Его появление глубоко взволновало повстанцев. Послышались крики: - Это тот, кто голосовал за казнь короля! Член Конвента! Представительнарода! Может быть, Мабеф этого не слышал. Он направился прямо к Анжольрасу, - повстанцы расступились перед ним скаким-то благоговейным страхом, - вырвал знамя у Анжольраса, - тот попятилсяи окаменел от изумления, затем этот восьмидесятилетний старец с трясущейсяголовой начал твердым шагом медленно всходить по лесенке из булыжника,устроенной на баррикаде; никто не осмелился ни остановить его, ни предложитьему помощь. Это было столь мрачно и столь величественно, что все вокругвскричали: - Шапки долой! То было страшное зрелище! С каждой следующей ступенькой эти седыеволосы, лицо старика, огромный облысевший, морщинистый лоб, впалые глаза,полуоткрытый от удивления рот, дряхлая рука, поднимавшая красный стяг,выступали из тьмы, вырастая в кровавом свете факелов. Казалось, призракДевяносто третьего года вышел из-под земли со знаменем террора в руках. Когда он достиг верхней ступеньки, когда это дрожащее и грозноепривидение, стоя на груде обломков против тысячи двухсот невидимых ружей,выпрямилось перед лицом смерти, словно было сильнее ее, вся баррикадаприняла во мраке сверхъестественный, непостижимый вид. Стало так тихо, как бывает только при лицезрении чуда. Старик взмахнул красным знаменем и крикнул: - Да здравствует Революция! Да здравствует Республика! Братство!Равенство! И смерть! Слуха осажденных достигла скороговорка, произнесенная тихим голосом,похожая на шепот торопящегося закончить молитву священника. Вероятно, этополицейский пристав с другого конца улицы предъявлял именем законатребование "разойтись". Затем тот же громкий голос, что спрашивал: "Кто идет?", крикнул: - Разойдитесь! Мабеф, мертвенно бледный, исступленный, со зловещими огоньками безумияв глазах, поднял знамя над головой и повторил: - Да здравствует Республика! - Огонь! - скомандовал голос. Второй залп, подобный урагану картечи, обрушился на баррикаду. У старика подогнулись колени, затем он снова выпрямился, уронил знамя иупал, как доска, навзничь, на мостовую, вытянувшись во весь рост и раскинувруки. Ручейки крови побежали из-под него. Старое, бледное, печальное лицобыло обращено к небу. Одно из тех чувств, над которыми не властен человек и которыезаставляют забыть даже об опасности, охватило повстанцев, и они спочтительным страхом приблизились к трупу. - Что за люди эти цареубийцы! - воскликнул Анжольрас. Курфейрак прошептал ему на ухо: - Скажу только тебе - я не хочу охлаждать восторг. Да он меньше всегоцареубийца! Я был с ним знаком. Его звали папаша Мабеф. Не знаю, что с нимслучилось сегодня, но этот скудоумный оказался храбрецом. Ты только взглянина его лицо. - Голова скудоумного, а сердце Брута, - заметил Анжольрас и возвысилголос: - Граждане! Старики подают пример молодым. Мы колебались, а он решился.Мы отступили перед опасностью, а он пошел ей навстречу! Вот чему те, ктотрясется от старости, учат тех, кто трясется от страха! Этот старец исполненвеличия перед лицом родины. Он долго жил и со славою умер! А теперь укроем вдоме этот труп. Пусть каждый из нас защищает этого мертвого старика, какзащищал бы своего живого отца, и пусть его присутствие среди нас сделаетбаррикаду непобедимой! Гул грозных и решительных голосов, выражавший согласие, последовал заэтими словами. Анжольрас наклонился, приподнял голову старика и, все такой же строгий,поцеловал его в лоб, затем, отведя назад его руки и осторожно дотрагиваясьдо мертвеца, словно боясь причинить ему боль, снял с него сюртук, показалвсем окровавленные дыры и сказал: - Отныне вот наше знамя.